за это самое, - развел руками Тим. - Нечего было прогибаться.
Кто один раз прогнулся, того вообще согнут.
  - Тебе легко это говорить... - Людмила шагнула назад. -
Ты молодой, сильный. Ой, Тимка, до чего же ты сильный теперь...
  - Ладно, - сказал Тим. - Договорились. Что могу, сделаю. Хорошо?
  - Пожалуйста, Тимочка, родной!
  - Ты не пробовала от голосов элементарную блокировку?
  Петь про себя, например?
  - Пробивают, Тим. Ой, что-то холодно мне. Я пойду, ладно?..
  - Плохо делаешь, вот и пробивают. Ты старайся.
  - Тима, милый, я стараюсь. Ты просто не понимаешь, какой ты сильный. Я
ничего подобного в жизни не видела.
  - Ладно. Счастливо, Люда. И... спасибо тебе.
  - За что? - удивилась Людмила.
  - Да так... Пока! - Тим вдруг неожиданно для себя потянулся к Людмиле,
коротко чмокнул ее в щеку, махнул рукой Саньке, по-прежнему стоявшему в
отдалении столбом, повернулся и ушел в ночь.




  * * *

  Он проснулся около четырех дня, когда на город уже спускалась зимняя ночь.
Ольга в своем рекламном агентстве пятый день подряд выполняла какой-то
срочный заказ, и запах ее волос уже выветрился из подушки. Но Тим все
равно потерся небритой щекой о наволочку и потянул носом воздух.
  Плейер валялся на полу - наверное, Тим спихнул его во сне на пол. Вчера он
почти не пил и на ночь просто воткнул себе в ухо тихую, баюкающую мелодию.
Этого оказалось достаточно. Небольшая доза алкоголя не дала музыке
чересчур возбудить его, и Тим довольно легко заснул. Но мозг был
активизирован и не позволил голосам даже пикнуть в ответственный момент,
когда человек начал проваливаться в забытье.
  За поздним завтраком или, скорее, ранним ужином Тим привычно налил себе
полстакана, выпил и подумал, что музыка - это не выход. Просто еще один
способ расшатать нервную систему и оказаться в итоге беззащитным. Он
прошел в кабинет, рассортировал бумаги и принялся укладывать их в конверт.
  Здесь было все. Стенограмма признаний Лебедева и рассказ Эфы, записанный
по памяти. Первоначальный вариант статьи Зайцева о полынинской
лаборатории. Ксерокопии заключений экспертов "Комитета защиты жилищ".
Меморандум Бандурова. И еще десяток аккуратно распечатанных интервью,
заверенных подписями респондентов. Зомби. Биороботы. Как они только себя
не называли...
  Тим положил конверт в ящик стола. "Завтра же передам все это Зайцеву.
Пусть разбирается". Оделся и пошел по магазинам.
  На улице было хорошо. Как все ярко выраженные "совы", Тим очень любил
темное время суток. Сумерки окончательно пробуждали его, сознание
прояснялось, тело начинало требовать движения, действия, радости...
Родители Тима понять этого не могли. Они всю жизнь заставляли себя рано
ложиться и рано вставать, и ночные бдения сына за книгами доводили их до
белого каления. И как только Тиму удалось на паях с Кремером арендовать
микроскопическую квартирку на окраине города, он туда сбежал. А потом,
набрав клиентуру и начав прилично зарабатывать, снял двухкомнатную, тоже
на окраине, но близко к метро и зажил такой жизнью, которую считал
нормальной.
  Все перечеркнули голоса.
  Тим глубоко вдохнул морозный сырой воздух и вспомнил почти забытое
ощущение. Вот так он частенько выбирался погулять еще год назад, чувствуя
себя чем-то вроде зверя, выходящего на промысел. Ходил по городу и
размышлял. Наблюдал за людьми, прислушивался к разговорам, смотрел и
анализировал. Да, ему не хватало опыта, чтобы понять все. Но он увидел
главное - то, что "нормальные" люди называли жизнью, ему не подходило. Как
можно так жить - натянув на себя тяжеленную сбрую обязательств, сузив угол
зрения шорами общепринятых норм... Ты должен получить хороший аттестат,
сынок. Ты должен поступить в институт, сынок. Ты должен, всегда должен.
Жить правильно. Быть как все.
  Какое-то время Тим подчинялся. Все у него получалось легко и красиво. Да,
иногда он уставал, особенно когда сдавал вступительные. Но его сердце не
участвовало в этой работе совершенно.
  Сердце было занято другим. Тим знал совершенно точно, что не будет всю
жизнь журналистом. Ему очень нравилась эта работа, но больше всего на
свете он хотел лечить больных. Лечить руками, не как врач, а как сенс. Это
нужно было делать тайком, подпольно, ни в коем случае не давая понять
родителям, что ты ступил на такую скользкую дорожку. Но и другого выбора
для себя Тим не видел. Он не хотел быть, как все. У него была своя система
ценностей - свобода, честь, любовь. Свободу он обрел, честным старался
быть, а любовь - придумал. Потом оказалось, что придумывать любовь нельзя
и полюбить женщину только за то, что она красивая, невозможно. А если
вдобавок у тебя в голове компьютер, который постоянно что-то анализирует и
сопоставляет, такая женщина не нужна даже для секса, потому что уж очень
он получается... односторонний. Тим поставил на себе крест и с головой
ушел в работу, в совершенствование пси-восприятия. И как раз к моменту,
когда любовь стала для него чем-то абстрактным, выдумкой талантливых
писателей, подкатила улица Кузнецкий Мост, зверский похмельный синдром и
Ольга навстречу.
  Тим шел по городу и вспоминал, а невидимые щупальца сканировали
пространство вокруг в поисках возможной слежки и опасности вообще. Уже
второй час он находился между небом и землей, глядя на мир и глазами, и
активизированным пси. И не испытывал ни малейшего неудобства. Это было
приятно, но и немножко страшно. Тим вздыхал и кривил лицо. "Привыкай. Так
нужно".
  Уже поднимаясь в лифте, Тим почувствовал рядом чужой, недобрый след. Он
"щелкнул" глубже, и, когда двери лифта распахнулись на этаже, сердце его
учащенно забилось. "Ко мне приходил враг. Мелкий, нестрашный, но гаденький
враг. Он открыл дверь и вошел в мой дом".
  Тима затрясло от злобы. Он ворвался в квартиру и пробежался по ней,
"принюхиваясь". "Ничего особенного. Только медленно остывающие следы. Он
вошел и вышел. Но, похоже, он что-то уволок с собой".
  Тим рывком открыл ящик стола. "Надо же так обнаглеть! Нет, ребята, вы
действительно меня достали" В гневе Тим выхватил из-под потолка горсть
мелких шариков и запулил в стену. В соседней квартире взвыла дурным
голосом кошка. Тим поймал шарик побольше и швырнул в потолок. Вогнал еще
несколько в пол и стены, вышвырнул какое-то беззлобное аморфное
образование за окно. Бросился топтать следы врага и наконец, ослепнув от
злобы, принялся колотить все, что подвернется под руку, - бублики, груши,
молнии.
  Он остановился, когда понял, что согнул незыблемую голубую стену сети
Хартмана. Такое было невозможно в принципе, но... произошло. Несколько
секунд он стоял, покачиваясь с носка на пятку, сжимая кулаки и что-то рыча
под нос. А стена, пульсируя и содрогаясь, пыталась вернуться на прежнее
место. Тогда Тим уселся на пол и обхватил голову руками.
  Конверта в столе не было. Вместо него в ящике лежал маленький чертик,
искусно сплетенный из куска телефонного кабеля.



  * * *

  - Ко мне тоже кто-то ходит, - небрежно сказал Рябцев. Они сидели у Рябцева
на кухне и пили чай. Обстановка в квартире у резидента инопланетной
цивилизации была маниакально-депрессивная. Два десятка раскрытых пачек
"Явы" на батарее отопления, образцы каких-то минералов на подоконнике,
раскладушка с Постелью, заправленной по-армейски педантично. Полное
отсутствие даже малейших признаков еды. И громадная карта СССР во всю
стену с аккуратно прочерченными линиями геобиологических жил "по Рябцеву".
Тим подумал, что для полноты картины не хватает только мелкого
болезненного штриха - чего-нибудь вроде носков на газовой плите.
  - Заходят, когда меня нет, потопчутся, вещи с места на место подвигают...
Ерунда, Тим, не обращай внимания.
  - Хорошенькое дело - не обращай... Вы не "нюхали", что это за люди?
  - Не-а. Мне это не интересно... - И Тим увидел: действительно не
интересно. Рябцев больше не сенс. Может быть, он уже и способность
"принюхиваться" утратил.
  - Владимир Владимирович, вы только не обижайтесь. Может быть, вам этот
вопрос покажется оскорбительным, но... Люди из моей группы в один голос
твердят, что все более или менее способные биоэнергетики выполняют
какие-то задания "органов". И что вообще наш "Центр" создавался с
благословения КГБ. Вы можете это прокомментировать? Рябцев улыбнулся Тиму,
мягко, по-отечески.
  - Тимочка, сынок, - сказал он. - А ты вообще представляешь, что в нашей
стране что-то новое можно было сделать без визы КГБ? Если бы я с ними не
договорился, если бы у меня в "органах" не работали старые друзья - не
было бы никакого "Центра".
  - И как же вы договорились? - проронил Тим сквозь зубы.
  - Ты пойми, сынок, главное. С того момента, как Джуна начала лечить
Брежнева, "органы" сообразили, что это дело очень удобное для них. Они
начали создавать моду на экстрасенсов. А кого лечили и развлекали
тогдашние сенсы? Якобы подпольно? В каких домах бывали?
  Тим задумался. "Что ж, правдоподобно, - решил он. - Но почему именно
сенсы? С тем же успехом можно было создать моду на психотерапию... А вот и
нет. Конечно же! В Советской России практически не было психологов. И
никто толком не представлял, на что они способны. А вот экстрасенс,
кудесник, маг... Тем более что на него клиенты сами летят, как мухи на
дерьмо, - и заманивать не надо".
  - Они работали с самым трудным контингентом, - продолжал Рябцев, вторя
мыслям Тима. - Ведь люди искусства и науки - очень сложный народ для
"органов", Тима. Даже такие запуганные, как в Советском Союзе, все равно
это люди выдающиеся, требующие особого к себе отношения. Ведь
депортировали и сажали только самых непреклонных. Тех, кто не поддавался
внушению, программированию. Которое именно сенсы и проводили втихаря... Ты
мне веришь, Тима?
  - Стараюсь.
  - Вот ты и поверь, что ничего дурного нами сделано не было. Например,
Лапшин не отдал тебя. А тебя очень просили. Но он сказал - нет никакого
смысла, бесперспективен. Хотя ты был лучший. А Лапшин сказал - плохой,
интереса не представляет. Пережил в детстве психическую травму, активным
биоэнергетиком стать никогда не сможет.
  Тим резко сжал челюсти и прокусил насквозь сигаретный фильтр.
  - Хорошо, - сказал он. - Допустим. Спасибо. И все-таки чем занимались те
сенсы, которых Лапшин э-э... отдал?
  - Да все тем же, сынок. Приняли в свои руки старые зоны влияния. Те, где
работали сенсы прежней формации. Которые уже состарились, или просто
устали, или расшатали себе нервишки. Подобрали их клиентуру. Твои
однокашники не сделали больше зла, чем было уже сделано к тому моменту,
Тима. А самое главное - то, что мы знали: скоро все это станет никому не
нужно и их отпустят. И они смогут заниматься исключительно добрыми и
нужными делами.
  - Кого отпустят, Владимир Владимирович?! Что может измениться в этой
стране?!
  - Но ведь уже меняется, Тима!
  - Да ничего не меняется!!! - заорал Тим. - Вы что, не понимаете, на хрена
взялась вся эта "перестройка энд новое мышление"?! Да это же обман!
Горбачев просто хочет на нашем горбу в рай въехать! Он отпустил вожжи,
чтобы волна народного гнева распугала старых пердунов в ЦК! Это же принцип
всех переворотов! Обосрать тех, кто был до тебя! - от злости Тим
захлебнулся.
  Рябцев ждал продолжения, довольно потирая руки. Тим залпом проглотил чашку
остывшего чая и сказал уже спокойнее:
  - Сталинские репрессии, хрущевская кукуруза, теперь брежневская стагнация.
Мы ничего не знали бы об этом, если бы каждому новому царьку не
приходилось оправдывать смещение прежней верхушки. Я одного не понимаю:
почему никто не хочет этого признавать вслух!
  - Люди не хотят ощущать себя баранами... Послушай, Тима...
  - Но они же и есть бараны!!! - рявкнул Тим. - А, да что я тут перед
вами... - он чуть не сказал "бисер мечу", но удержался. С Рябцевым было
сложно говорить. С одной стороны, он нес в себе все те черты поколения
"родителей", которые Тим ненавидел. И в то же время, наверное, в силу
своих шизоидных откровений свыше Рябцев очень многое видел в истинном
свете. Стыдно было его обижать.
  - Ты меня послушай, - сказал Рябцев. - Хорошо, насчет баранов давай
оставим. Но вот насчет Горбачева ты прав. Только одного не учитываешь. Вот
ты сказал про волну народного гнева. Все правильно. Горбачев не рассчитал,
понимаешь? Эта волна сметет и его самого, и все, что есть в нашей стране
дурного. Так что я обещаю тебе, Тима, что очень скоро здесь все изменится.
Через год-два, не больше.
  - Допустим, вы правы. Хотелось бы. Но мне столько не продержаться,
Владимир Владимирович.
  - Ты должен, Тим.
  - Да никому я ничего не должен!
  - А Мать-Земля? Она на тебя надеется, я знаю.
  - Тьфу! - Тим отвернулся. Некоторое время он глубоко дышал, пробуя
восстановить душевное равновесие. - Как все получилось с Эфой? - спросил
он наконец.
  - С Фаиной? Мы вызвали Черта на встречу. И договорились.
  Тим откинулся назад и заложил руки за голову. У Рябцева ему всегда
хотелось принять открытую к контакту позу. Рядом с этим человеком он
ощущал себя в тепле и безопасности. Тим не питал иллюзий - невооруженным
взглядом было видно, что вот с этой мягкой располагающей улыбкой Рябцев и
убьет, если надо. Человек с кошачьей грацией мощного, тяжелого, будто
каменного тела. Дружественный и ласковый. Убьет запросто кого угодно.
Кроме Тима Костенко. И, пожалуй, Полынина. Конечно, не нарочно убьет -
защищаясь. Но факт остается фактом.
  - И кто же такой Черт?
  - Он, Тимочка, представился нам сотрудником "шестерки" КГБ. Это их
оперативно-техническое управление. Как его... Хананов. Александр
Михайлович Хананов. Хочешь, я дам тебе его адрес?
  - Ну уж нет! - выдохнул Тим, не задумываясь.
  - Напрасно. В общем, он освободил ее. И стер ей память. И дал слово, что
больше такого не повторится. Ни с кем, никогда.
  Тим недоверчиво прищурился.
  - Как это вы его так?..
  - Оказалось несложно. Микроволновой генератор, который держал Эфу, работал
на строго определенной частоте. Если ты вычислил эту частоту, то сможешь
определить и направление и по этому же лучу послать ответный удар. Мы
пригрозили, что разнесем вдребезги его аппаратуру.
  - И он поверил... - пробормотал Тим.
  - Конечно!
  Тим закусил губу. "Чего-то ты, Владимир Владимирович, не понимаешь. Не
хочешь понимать. Или просто не знаешь всей правды".
  - А ты не прекращай свое расследование, - сказал Рябцев. - Я знаю, что за
вашими публикациями о "Программе "Зомби" следит множество хороших людей.
Пусть вы ошибаетесь, пусть вам мешают, но главное то, что вы с Зайцевым -
пишете. Чем больше вам удастся напечатать, тем меньше у этих фашистов
останется пространства для маневра.
  - Зайчик сейчас в Киеве, - вздохнул Тим. - Там главный конструктор одного
НПО проговорился, что они производство генераторов ставят на поток. Не
знаю, что удастся выяснить, но Зайчик копает, как шагающий экскаватор. Он
и официальные материалы кое-какие добыл.
  - А мою статью напечатать не захотел, - ревниво заявил Рябцев, вспомнив,
наверное, что он инопланетный резидент.
  - Меня только одно беспокоит, - сказал Тим, уводя Рябцева от темы. - Вот
сами прикиньте. Нет пока что техники, которая по сложности может
конкурировать с нервной системой. А уж тем более - удерживать и
воспроизводить поведенческие программы, близкие к психическим. Это все не
поддается моделированию. Так что микроволновой генератор - всего лишь
усилитель, понимаете?
  - Ну... разумеется! За генератором должен сидеть человек. Да так и есть,
чему ты удивляешься, Тим?
  - Сенс должен сидеть за генератором, Владимир Владимирович.
  - А кто же еще? Конечно, сенс. К чему ты это?
  - Да к тому, что если судить по масштабам давления на московских сенсов,
то скоро "Программе" потребуется очень много новых операторов.
  Рябцев поднял глаза к потолку.
  - Так что я не знаю, Владимир Владимирович, что там творится у Черта... Но
вот это оперативно-техническое управление сдавать позиции не намерено. А
намерено оно наращивать мощности. "Программа" свернута не будет. Если,
конечно, она вообще существует.
  - А ты сомневаешься? - прищурился Рябцев. Тим встал, сунул руки в карманы
и прошелся по кухне туда-сюда.
  - Очень хочется, - сказал он. - Хочется надеяться. Что завтра я проснусь и
окажется, что ничего этого не было. Что все это был просто бред. Что я
выпил очень много водки и у меня была галлюцинация. Или что я
переутомился. Но только чтобы все это оказалось сном... - Он остановился у
окна. - Больше двадцати позиций в списке у Зайцева... Солидные фирмы,
крупные ученые, вплоть до академиков.
  - А откуда он берет эти данные?
  - Слухами питается. У него, Владимир Владимирович, богатый опыт по этой
части. Он два года занимался сбором и оценкой достоверности слухов. В том
числе и по части науки. Ай, да не важно это все. Он хороший журналист,
профессионал. И ни на грош во все мои доказательства не верил. Пока сам не
выкопал главное. Тоже не факт, даже переписать на бумажку не разрешили. Но
он читал своими глазами и запомнил... - Тим замолчал и спрятал лицо в
ладони.
  Рябцев раздавил в пепельнице невесть какой по счету окурок.
  - "Перечень сведений, запрещенных к публикации", - почти шепотом произнес
Тим. - Пункт тринадцать восемь. Приказано изымать из материалов,
готовящихся к публикации, все сведения, цитирую: "...о технических
средствах (генераторах, излучателях) для воздействия на поведенческие
функции человека (создание биороботов)". Вот так, Владимир Владимирович. И
представьте себе, я все равно хочу проснуться...
  Тим оторвал руки от лица.
  - И выпить хочу, - добавил он. - Нет у вас? Рябцев помотал головой.
Похоже, он начал терять интерес к беседе. Это Тиму было знакомо - Рябцев
утратил способность надолго концентрировать внимание. Скоро он
окончательно съедет, бедняга.
  - Ладно, - сказал Тим. - Пойду я. Спасибо за информацию.
  Рябцев вяло кивнул. Вид у него был, как будто он прислушивается. "Надо
драпать, - подумал Тим. - А то он сейчас примет очередное послание с
Сириуса, и такая пурга начнется - с головой заметет".
  На улице Тим закурил, поднял глаза к небу и, стоя у подъезда, смотрел на
звезды, пока не задымился сигаретный фильтр. "Полцарства за летающую
тарелку. И бежать. А эти дураки пусть здесь друг с другом воюют. И медали
вешают себе на грудь. Им, наверное, и не надо в жизни больше ничего. Лишь
бы убивать и получать медали. Они ведь дураки".

  * * *

  Тим, немилосердно жуя сигарету, медленно брел по бульвару - руки в
карманы, глаза вниз. Впрочем, в глазах он почти не нуждался. Передвижение
по улицам в состоянии "полущелчка" уже стало для него привычным и почти
естественным. Иногда он ловил пролетающие мимо бублики и поглощал их. Еще
одна новая привычка. Три-четыре бублика, "съеденных" за один присест,
давали на несколько минут пьянящее ощущение полета. Еще один допинг.
Наркотик.
  Тим выплюнул окурок в сугроб и потянулся в карман за фляжкой. Это была
армейская реликвия - емкость из нержавейки граммов на триста с надписью:
"спирт этиловый". Сейчас в ней был действительно спирт, разбавленный под
сорок пять градусов минеральной водой и апельсиновым соком. Тим почти уже
вытащил фляжку, когда вдруг увидел такое, что ноги его остановились, а
челюсть невольно поехала вниз.
  Шагах в двадцати впереди стоял и что-то записывал в книжечку ничем не
примечательный мужчина средних лет в потасканном дешевом пальтишке и
натянутой на уши кроликовой шапке. И прямо в его голову упирался идущий
под тупым углом откуда-то сверху бледно-голубой луч.
  Тим уронил фляжку обратно в карман, сунул в рот новую сигарету, "щелкнул"
до упора и с бешеной скоростью принялся "нюхать" и запоминать. Руки его в
это время машинально раскручивали дешевый шпионский фокус с застывшей на
морозе зажигалкой.
  Мужчина продолжал быстро записывать. Тим осторожно просканировал его с ног
до головы и... "Есть! Как мы это назовем? "Черная метка"? Маленький комок
темноты, примостившийся в ауре головы". Метка слегка подрагивала и как
будто плыла по небольшой окружности.
  Вибрирующий луч