и. Просто не мог.
  - Гаршин неплохой мужик, - сказал отец. - Напрасно ты с ним поцапался. Но
теперь я понимаю, что ты не мог иначе. Ты очень тонкий и впечатлительный,
Тимуля... Не знаю уж, в кого. И ты всю эту дурь с психотронным оружием
принял слишком близко к сердцу. Хотя если бы ты согласился меня послушать
в свое время... Понимаешь, Тимуля, у тебя еще жизненного опыта не
хватает... - Тим инстинктивно оскалил зубы, и отец положил руку ему на
плечо. - Не горячись, сын... Может, посидим где-нибудь?
  - Тебе за мамой ехать, - напомнил Тим. - Нарвешься на ментов, зачем лишние
неприятности?
  - Ну какие могут быть у меня неприятности? - улыбнулся отец.
  - Ладно, неважно. Извини, но мне пора.
  - Как знаешь. Ты только пойми, Тимуля, что для нашей страны есть вещи
совершенно невозможные. Придумать любую технологию нам раз плюнуть. Но
воплотить ее в жизнь... Это не по нашей части. Это, наверное, для японцев,
но только не для нас. А вот аферу закрутить вокруг чудо-оружия, это мы
можем. Тем более что генералы наши люди малообразованные, сам знаешь. Так
что забудь ты эту историю, Тим. Между прочим, Гаршин на тебя совершенно не
в обиде. Наоборот, он хочет, чтобы ты остался в газете и работал у него.
Подумай, ладно?
  - Хорошо, - кивнул Тим. - Хорошо, папа. Ну, счастливо. Спасибо тебе.
  - Тебе спасибо, - отец потянулся было обнять Тима, но тот уже повернулся к
нему спиной, унося с собой радость и свет, мягкое тепло внутрисемейных
отношений и вообще все, что составляет смысл жизни человека. Внезапно за
шиворот Сергею Костенко плеснула струйка талой воды с крыши. Он
отшатнулся, помотал головой и яростно заморгал глазами. Что-то странное
произошло... Что это было?
  Он вдруг понял, что совершенно не помнит, о чем сейчас говорил с сыном.
"Да, Тим поедет на обследование. Это он мне сказал. Но все остальное время
говорил я, а беседовали мы долго. Только что же я говорил?"
Костенко-старший поежился и, нащупывая ключи в кармане, двинулся к стоянке
машин. "Странное дело. Что-то я сегодня устал. Ну, ладно. Лишь бы с Тимом
все было в порядке. Бедный мальчик. Он ведь не болен, нет. Но он жутко
чувствительный. Он видит и понимает такие вещи, о которых нормальные люди
даже и не задумываются. Иногда мне просто страшно с ним говорить. Но он
мой сын. И я горжусь тем, что он не такой, как другие.
  Вот только не вышло бы это ему боком..."

  * * *

  Суббота началась для Тима приблизительно в три часа дня - со стакана виски
со льдом натощак. К заходу солнца Тим уже был основательно нетрезв, но
зато голова не болела, и руки не тряслись. А мир заполняло полное,
абсолютное, звенящее одиночество.
  "Надо же было так нажраться... Это я, наверное, от тоски". Ольга уехала к
родственникам в Питер - кто-то там справлял какой-то юбилей. Тим
попробовал вспомнить, что именно и кто, но не смог. Зато он помнил главное
- она с ним, она его любит. А километры в любви не значат ничего. Особенно
для человека, который может сегодня под вечер послать в небо сгусток
оранжевого тепла, и тот сам найдет кого нужно в далеком незнакомом городе.
И тому, кому нужно, приснятся чудесные сны.
  Тим горько улыбнулся. Ольга больше не бросала на него настороженных
взглядов и не подсматривала, как он движется и куда смотрит. Но Тим и
повода ей не давал. В нем больше не звенела туго натянутая струна
постоянной настороженности, вибрацию которой Ольга чувствовала очень
тонко. Он был спокоен и расслаблен - внешне и внутренне.
  Вероятно, он все для себя осознал и вычислил еще во время разговора с
Самохиным. Поняв, что непременно поедет в Институт, Тим успокоился. Ему
стало легко. Даже Проект его больше не пугал. Ведь одно дело, когда
сумасшедший ученый Хананов со своими операторами травит и мучает трусливо
прячущегося сенса-нелегала, который даже пожаловаться никому не может. И
совсем другое - когда Проект рискнет наехать на полного сил и злобы сенса,
который не стесняется на каждом углу заявлять о себе, что он - сенс.
  Перемена в настроении Тима оказалась разительной - Ольга почувствовала ее
мгновенно и, главное, приняла без сомнений. А Тим всего лишь старался быть
честным с дорогим ему человеком. И все вернулось. И на словах, и в
выражении глаз, и в мимолетных прикосновениях, и в постели. Теоретически
Тим мог бы подстраховаться, направив свое пси на создание Ольге еще более
комфортной атмосферы. Но он действительно хотел быть с ней совершенно
честным.
  Всего-то и нужно оказалось для счастья - окончательно сдаться на милость
обстоятельств. И плыть по течению, задрав лапы кверху. А там, глядишь, как
и обещали, вынесет река в тихую заводь, на песчаный бережок...
  Кухня была густо засыпана энергетическим шлаком, чистить ее сил не было.
"Небось опять спьяну буйствовал, шарики топтал..." Поэтому Тим временно
перенес штаб-квартиру с кухни в кабинет, уединился там с чудом
сохранившейся бутылкой, наполненной бурой жидкостью, имитирующей коньяк, и
книгой Стругацких "Обитаемый остров" - и загрустил.
  Фантастический мир Стругацких, в котором целая страна была покрыта одеялом
психотронного поля, не давал Тиму покоя с детства. Особенно его потрясало
гражданское мужество авторов, рискнувших пусть и в фантастической повести,
но намекнуть, подсказать... Построить модель тоталитарного государства в
конечной точке его развития. Ведь сама идея массового зомбирования была, с
одной стороны, чудовищна, а с другой - лежала на поверхности. Потому что
управлять массовым сознанием пытались в той или иной степени все
правительства Земли. Но только Советский Союз додумался-таки до
психотронного генератора. И оказался на пороге окончательного превращения
в Страну Дураков.
  Под такие мысли полбутылки уговорилось мгновенно.
  Зазвонил телефон. Тим пересел в кресло у стола и поднял трубку. В душе его
теплилась надежда, что звонит кто-нибудь хороший, Зайцев, например. Было
бы совсем неплохо узнать, как у него идут дела.
  - Отделение функциональной неврологии, - сообщил Тим неразборчиво. Язык
заплетался сам - Тим уже основательно перебрал.
  - Ой... - удивились на том конце. - Извините. - И дали отбой.
  - Это не Зайцев, - сказал Тим трубке, кладя ее на место. Телефон зазвонил
вновь. Тим вздохнул. Голос в трубке был совершенно незнакомый, а говорить
с чужими Тим сейчас не хотел. Особенно ему не улыбалось выслушивать
излияния какого-нибудь зомби. Хотя такие ему уже давно не звонили. В
неформальных организациях, пригревших жертвы психотеррора, уже разошелся
слух о том, что "хороший был мальчик этот журналист Тим Костенко, но его
тоже запугал КГБ".
  - Помощник триста десятого, младший сержант Костенко, - представился Тим.
  - Добрый вечер, Тимофей, - раздалось в трубке. - Это вас некто Ларин
беспокоит, мне ваш телефон дал Олег Зайцев...
  - Молодец! - одобрительно сообщил Тим и глубоко задумался. Форма обращения
"некто Ларин" указывала на то, что парень работал в известной Тиму газете.
Это была фирменная манера, ее в газете использовали все. Но кто такой этот
Ларин, он не вспомнил.
  - Алло? - осторожно спросил абонент.
  - Да, да... - раздраженно ответил Тим. - Слушайте, господин Ларин, пока не
забыл... Так ты Зайца знаешь?
  - Кого? - абонент явно был обескуражен.
  - Ну Зайца! Олежку Зайцева!
  - Ч-черт! - сказали на том конце с выражением. - Слушайте, Тимофей, вы
меня совершенно с толку сбили. Вы просто Рябцев номер два! Я же сказал -
это Зайцев дал мне ваш телефон...
  - Значит, с Рябцевым ты уже познакомился, - заметил Тим. Наконец-то до
него дошло, кто такой этот Ларин - сокурсник Зайцева, решившийся
продолжать расследование. - Ну, как там японская разведка?
  - Строит козни, - в голосе Ларина зазвучала легкая настороженность.
  - Отлично. Слушай, тут такое дело... В общем, я тут малость того... Но мне
кажется, я его просил. А если не просил, то ты ему скажи, что я тебе
сказал... Тьфу! Значит, у Олежки есть пакет с документами... ну, по
интересующей тебя проблеме. Ты ему скажи, что я тебе сказал... Блин! В
общем, теперь они твои. Осознал?
  - Спасибо, осознал. Большое спасибо. Скажите, Тимофей, а вы в редакцию не
собираетесь зайти в ближайшие дни?
  - И ты не ходи, - ответил Тим несколько туманно, но, как ему показалось,
всеобъемлюще.
  - Почему? - мгновенно спросил Ларин. Тим снова задумался. Мысли путались,
и почему-то хотелось рассмеяться.
  - Да не ходи, и все тут.
  - Ну хорошо. А не в редакции мы можем встретиться?
  - Не-а, - ответил Тим безмятежно.
  - Тимофей, мне нужна ваша консультация.
  - А я больше не практикую. Все, завязал. Ушел из журналистики совсем и
навсегда.
  - В неофициальном порядке. Мне очень нужна ваша помощь, Тимофей.
  Тим закусил губу. С одной стороны, не помочь парню было некрасиво. С
другой - с материалами Тима он будет подкован по "Программе "Зомби"
целиком и полностью. А при поддержке Зайцева он в совокупности будет знать
даже гораздо больше, чем Тим. Следовательно - какой смысл встречаться?
Чтобы послушать, как тебе плачутся в жилетку?
  Разумеется, парень не в курсе насчет Проекта. Но зачем ему такое знание?
Он ведь не сенс и в поле зрения Проекта может попасть только в ранге
настырного журналиста, еще одной назойливой мухи. "Нет, - подумал Тиму- не
нужны мне его излияния. Он просто оказался в той же ситуации, что и я
недавно. Его никто не хочет слушать, над ним смеются, и ему позарез нужна
хоть одна живая душа, которая будет согласно кивать головой на россказни о
"Программе". Попользуется мной мальчик, отведет душу и побежит дальше -
жить. Ему-то жить разрешено, ему Проект жизнь не сломал. Ну и живи себе.
Существуй".
  Ларин дышал в трубку. А Тим медленно закипал. И его прорвало.
  - Нет, все правильно, - сказал он с притворной мягкостью. - Все должно
оставаться так, как есть. Я уже узнал, что такое полное, запредельное
одиночество. Что такое цензура, обструкция коллег, все узнал. Тебя еще
начальник психом выставит. Все правильно. Я это уже знаю. Теперь попробуй
ты. Настало твое время...
  Он положил трубку. Отключил телефон. И вдруг его охватило глубочайшее
отчаяние. Он только что оттолкнул от себя человека, который фактически
повторял его путь со всеми мелями, порогами и остальными неприятностями.
Как отталкивал в последние месяцы всех, кто в нем нуждался. И вдруг
обнаружил, что расставаться больше не с кем. Потому что Ольга рано или
поздно уйдет тоже, уйдет сама. И на этом все кончится.
  В голове звенела пустота и тишина. На душе было невообразимо мерзко. Тим
вздохнул, допил бурую пакость из горлышка, сильно "щелкнул", распахнул
окно и перевесился через подоконник наружу. Присмотрелся к движению на
узкой кривой улочке, подумал и решил, что оно ему не нравится.
  Почти не соображая, что делает, он обрушил на улицу энергетический удар
такой мощности, генерировать которую ему раньше не случалось. Обозначил
границы зоны своего влияния. Легко нашел подходящую частоту и на ней
прошелся всей силой своего разума по неповоротливым мозгам водителей.
Почувствовал адекватный ответ, зафиксировал частоту, слегка отстранился и
принялся злорадно наблюдать.
  Ничего страшного внизу не происходило. Разве что, проезжая у Тима под
окнами, все машины совершали два незамысловатых маневра. Водители
реагировали четко, никто не задумался, не "тормознул", ни с кем не
столкнулся. Движение не нарушилось совершенно.
  Только вот на участке московской улицы протяженностью в сотню метров оно
вдруг стало левосторонним.



                                  ЧАСТЬ IV


  НЕЧЕЛОВЕК

  28 апреля - 3 мая 1991 года

  Воскресенье началось отвратно - снова похмельная тупость, вялость и
апатия. Тим лежал в постели, обняв подушку, и размышлял, звонить или не
звонить все-таки Самохину в его Институт. Теперь, когда момент принятия
окончательного решения подступил вплотную, протянуть руку и снять трубку
было особенно тяжело.
  Некоторое время Тим, ворочаясь с боку на бок, склонялся к "звонить". Потом
к "не звонить, авось пронесет". Наконец возникла подленькая мыслишка - а
не подождать ли день-другой. Еще раз все обдумать, взвесить, разложить по
полочкам. И тогда уж... На этой мысли Тим надолго завис. Все-таки он так и
не убедил себя в том, что доверяет Самохину.
  "В конце концов, что я знаю об искусственно форсированных сенсах? Вдруг у
Самохина энергетический рисунок поддается корректировке? Думает человек
одно, а аура его показывает другое? И вообще, я не детектор лжи. Я только
еще учусь "видеть правду". Кстати, Самохин это знал. Между прочим, очень
уж он подозрительно старался в разговоре со мной не "щелкать" и вообще
быть паинькой.
  Кругом одни загадки. А услужливое мое сознание вовсю этим пользуется, тело
похмельное бережет, чтобы оно меньше двигалось. Нельзя так". Наконец
раздираемый противоречиями Тим принял компромиссное решение. Он поднялся
и, спотыкаясь, отправился на кухню залить чем-нибудь пересохшую глотку.
  Утолять жажду пришлось водой из чайника, даром что кипяченой. Тим принял
душ, с трудом позавтракал и, закурив, обратился к наиболее простой на
сегодня дилемме - идти за пивом или нет. Посмотрел за окно, счел, что
погода хорошая, день весенний и прогуляться можно. А там, глядишь,
озарение найдет, и все проблемы разрешатся одним мощным всплеском
интуиции. Всплеск был в принципе необходим. Вечером Тиму должны были
звонить двое перспективных клиентов, и нужно было разбираться: давать им
от ворот поворот в свете поездки в Институт или пока оставить все, как
есть.
  Тим лениво оделся, похлопал себя по карманам, проверяя, на месте ли
деньги, документы и ключи. И уже перенес ногу через порог, когда телефон
грянул. Выругавшись, Тим вернулся и снял трубку.
  - Тимофея позовите, будьте любезны, - попросил совершенно незнакомый
мужской голос.
  - Слушаю вас, - процедил Тим неприязненно, соображая, кого еще нелегкая
принесла на его голову. "Слава богу, хоть не этот... вчерашний. Кажется, я
ему гадостей наговорил. А каких? Не помню. Опять нажрался, трус
несчастный. Сколько можно в водке от жизни прятаться? Утону ведь
однажды..."
И тут следящий контур сухо затрещал. Тим еще не понял, что он, собственно,
делает, а его пси, восприняв тревожный сигнал, чисто механически,
используя телефонную сеть как опорную систему, уже "принюхалось" к
звонившему.
  И унюхало такое, что у Тима задрожали поджилки.
  - Вам просили сообщить, что сегодняшняя встреча в Институте отменяется.
Позже вам позвонят, - быстро проговорил незнакомец и дал отбой.
  Некоторое время Тим стоял, до боли в кулаке сжимая трубку. Потом опустил
ее на место и сел, безвольно уронив руки на колени.
  Он сидел неподвижно, прикрыв глаза и почти не дыша, до упора разогнав
следящий контур во все стороны. Плавно "щелкая" глубже и глубже, Тим
сканировал пространство в поисках интереса к его, Тимофея Костенко,
персоне. И поймал легкий отголосок... На самой грани восприятия. Почти
неразличимый, слабый, затухающий. Даже не биоинформационный материал, а
его тень. Тень очень неприятного, дурного, злого внимания. И источник
этого внимания гнездился в старом добром направлении - где-то на
северо-западе.
  А у звонившего была черная метка.
  Тим еще сам не сообразил, что же ему удалось понять и какое он принял
решение. Но руки уже вытащили из кармана пачку купюр и перелистали ее.
Двигаясь как сомнамбула, он встал, прошел в кабинет, вытащил из "нычки"
еще немного денег и пристроил их в другой карман. Достал из шкафа кожаный
рюкзачок, из-за которого Тиму когда-то завидовала добрая половина
факультета журналистики. Аккуратно упаковал и уложил в рюкзачок две смены
белья, джинсы, легкие кроссовки и свитер. Выгреб из ящика стола несколько
пачек сигарет. Зимние кроссовки, которые были на ногах, сменил на удобные
демисезонные башмаки. Закинул рюкзак за спину, потоптался на месте и
решительно двинулся на выход.
  У метро он придирчиво учинил смотр бабушкам-торговкам и через несколько
минут стал богаче на две бутылки водки, одну пива, буханку хлеба и пару
банок тушенки. Все, кроме пива, упихал в рюкзак, а с пивной бутылки зубами
сорвал пробку и проглотил напиток в один присест. Нырнул под землю, сел в
поезд и через полчаса выскочил наружу в искомой точке. Уже спокойный и
готовый к тяжелой работе.
  Тим шел по улице, аккуратно обходя лужи и подставляя лицо весеннему
солнышку, а в голове заново рассматривал уже решенную задачу. И, как
всегда, найдя выход из ситуации интуитивно, за доли секунды, ни в чем не
мог себя упрекнуть, проверив интуицию логикой.
  Эмоция, которую ему удалось засечь, имела к звонку непосредственное
отношение. Звонок, якобы по просьбе Самохина (в том, что это "засада", у
Тима не было ни малейших сомнений), имел какую-то четкую цель. Скорее
всего - удержать объект дома. А поскольку объект лентяй и домосед, то для
этого достаточно освободить его от необходимости куда-либо ехать.
Максимум, на что объект способен, это выскочить на полчаса за водкой.
  Тим отдавал себе отчет в том, что, возможно, утрирует ситуацию. Но
привычка не соглашаться на то, к чему принуждают, взяла верх. Он давно
понял, что, если тебя загоняют в угол, а потом говорят: "Ну, сам решай",
нужно лезть вверх. За двадцать с небольшим лет, прожитых во враждебном
мире, Тим поступал так неоднократно и ни разу потом не пожалел. Он "косил"
от армии, пока не понял, что сможет это выдержать, и ушел служить в
девятнадцать лет, прожив на воле очень важный для себя год. Сломав, подмяв
под себя женщину, с которой можно было после этого комфортно существовать
как минимум полжизни, - отвернулся от нее, наплевав на общее мнение, что
это будет отличный брак. В мире сенсов всегда был котом, ходившим где
вздумается, гулявшим сам по себе. Ушел с факультета, бросил газету... Да
мало ли он ломал стереотипов, чужих и собственных. И теперь, оказавшись в
двадцати километрах от дома, поворачивать оглобли не собирался.
  Тима не волновало даже то, что его будет искать Ольга. Переживет
как-нибудь. Ему было наплевать на клиентов, больных людей, остро
нуждающихся в помощи. Пусть загибаются, их проблемы. А мысль о том, что
Самохин, похоже, "спалился" и его сейчас, вероятно, расстреливают из
психотронной пушки, Тим приветствовал злорадным рыком. С момента, когда он
час назад почуял опасность, Тим инстинктивно запустил привычную с детства
модель поведения.
  И вот уже час он чувствовал себя удивительно комфортно. Глухая круговая
оборона - это было то, что надо! Одиночество вдруг стало благом, злоба на
весь свет - залогом безопасности, а здоровый жизнерадостный цинизм -
единственно возможной формой отношения к жизни. Умом Тим понимал, что это
нехорошо. Но душа его пела так, как не случалось ей петь уже очень давно.
Это был верный признак стресса, но Тим приказал себе о таких вещах не
думать. Его пытались загнать в угол - и он в ответ перестал быть
человеком. Зато приобрел возможность из угла взлететь прямо вверх.
  Солнце шпарило вовсю. Люди на улице были теплые и доброжелательные по
случаю выходного дня. Следящий контур ничего особенного не фиксировал.
Навстречу пробежала стайка очаровательных в своей юной невинности
старшеклассниц с блудливыми весенними глазами. Тим хищно скалился,
улыбаясь, и думал о том, как жалко, что высокие моральные устои не
позволяют ему поймать такую вот нимфетку и поиметь ее со всех сторон. С
нынешними его способностями это было бы чертовски легко, но, к сожалению,
поперек совести.
  На ходу он перетянул рюкзак под мышку, слегка приоткрыл его, свернул
крышку на одной из бутылок и сделал из горлышка пару хороших глотков.
Закурил и ощутил почти физически, как в груди закипает веселая молодая
злоба. Поймал несколько летевших мимо бубликов и, проглотив их,
зафиксировал отчетливый прилив энергии. Внимательно просканировал все
контуры своей ауры и улыбнулся еще шире прежнего. "Товарищ председатель
Государственной Комиссии! Трижды Герой всего на свете младший сержант
Костенко к полету готов!"
Все отлично. День прекрасный. Впереди большая драка. И Кремер, как ему и
положено, сидит д