ем остальном.  Сдержанность
в его положении - вовсе не ханжество, а всего лишь благоразумие.
   - Нам будет хорошо, - пообещала она. - Я знаю толк в таких вещах.
   Он проследил взглядом изгиб ее бедра, вообразил, как его тела  касаются
эти длинные, изящные пальчики...
   - Мне пора, - сообщил он.
   - Да, думаю, что вам лучше уйти. - В ее голосе  слышалась  насмешка.  -
Вы, наверное, насладились тем, за чем приходили.


   В течение следующей недели  Коррогли  опросил  множество  свидетелей  и
среди них - Генри Сихи, который показал, что, покупая самоцвет, Лемос  был
как зачарованный, и ему, Сихи, пришлось  даже  легонько  пихнуть  резчика,
чтобы тот  очухался  и  заплатил,  что  полагается.  Адвокат  беседовал  с
собратьями Лемоса по гильдии, и все они говорили о том, что он  -  человек
честный и незлобивый, отзывались о нем как о  мастере,  поглощенном  своим
ремеслом, увлеченном им до умопомрачения; в общем, картина  разительно  не
соответствовала той, которую нарисовала Мириэль. Коррогли знавал людей,  у
которых имелось как бы два лица: для себя и для других, но у него не  было
никаких сомнений в том, что товарищам резчика по  гильдии  можно  доверять
куда больше, чем Мириэль. Впрочем, все сказанное девушкой  шло  только  на
пользу Лемосу  в  силу  ее  откровенной  враждебности.  Коррогли  разыскал
специалистов по  истории  Гриауля,  разговаривал  с  теми,  кому  довелось
испытать влияние дракона на себе, и единственным свидетелем, чье мнение не
совпадало с мнением защиты, оказался некий старик, пьяница,  который  имел
обыкновение спать в песчаных дюнах к югу от Эйлерз-Пойнта и несколько  раз
видел, как Лемос швырял камни в придорожный столб, подбирал  их  и  швырял
снова, как будто набивал руку. Репутация старика была сильно  подмоченной,
тем не  менее  его  словами  не  следовало  пренебрегать.  Когда  Коррогли
пересказал их Лемосу, резчик объяснил:
   - Я часто гулял там после обеда, а камни кидал, чтобы  расслабиться.  В
детстве я только это и умел как следует и теперь, наверное, нахожу в  этом
своего рода утешение, когда мир становится невыносимым...
   Это заявление, как и множество прочих, можно было толковать по-разному,
можно было, например, понять так, что Гриауль выбрал Лемоса отчасти  из-за
умения того бросать камни и побуждал резчика практиковаться, как бы готовя
его к преступлению.
   Коррогли посмотрел на подзащитного. За время пребывания под стражей тот
словно посерел, снаружи и изнутри, и  Коррогли  почувствовал,  что  и  сам
мало-помалу проникается этой серостью, впитывает ее в себя и тонет в  ней.
Он осведомился у Лемоса, что может для него сделать, и тот  вновь  пожелал
увидеться с дочерью.
   В одно из мартовских воскресений, ближе  к  концу  месяца,  у  Коррогли
состоялась беседа с пожилой дамой по имени  Кирин,  которая  незадолго  до
убийства жреца покинула Храм Дракона. Ее прошлое было покрыто мраком,  она
как будто и не жила на свете до своего  появления  в  храме,  а  с  уходом
оттуда стала вести жизнь затворницы, ограничиваясь  лишь  писанием  писем,
которые рассылала по газетам и в которых разделывала драконий культ в  пух
и прах. У  двери  адвоката  встретила  неряшливо  одетая  девка,  по  всей
видимости, служанка Кирин. Она провела его в комнату,  которая  с  первого
взгляда  зачаровывала  посетителя  магией  зеленой  листвы  -   прозрачный
потолок,  резные  деревянные  перегородки,  сплошь  увитые  виноградом   и
эпифитами, многочисленные растения вдоль перегородок, столь пышные, что за
их листвой не было видно горшков, в  которых  они  росли.  Солнечные  лучи
высвечивали  разнообразные  оттенки  зеленого  -  салатовый,  голубоватый,
изумрудный, желтоватый, лазурный. Пол украшали  причудливые  тени,  стебли
папоротника раскачивались под дуновением ветерка, подобно усикам громадных
насекомых.  Коррогли  пробродил  по  игрушечным  джунглям   что-то   около
получаса, нетерпение его нарастало, когда наконец женский  голос  попросил
его откликнуться, поскольку за растениями ничего не видно. Он повиновался,
и мгновение спустя к нему вышла высокая седовласая  женщина  в  платье  из
серебристого шелка до пят. Лицо ее было цвета старой слоновой кости, все в
морщинах, и выражение его, как решил Коррогли, свидетельствовало о твердом
и подозрительном характере. Руки Кирин  не  знали  покоя  -  она  обрывала
листья, до которых могла дотянуться,  с  таким  видом,  словно  перебирала
четки. Несмотря на свой возраст, она прямо-таки излучала жизненную силу, и
Коррогли подумалось, что если  зажмурить  глаза,  то  вполне  простительно
будет предположить, будто  стоишь  рядом  с  молоденькой  девушкой.  Кирин
усадила его на скамейку в углу комнаты и  села  рядом,  глядя  на  буйство
растительности вокруг и продолжая обрывать листья.
   - Я не доверяю адвокатам, мистер Коррогли, - сказала она. - Так что  не
стройте на этот счет иллюзий.
   - Не буду, мэм, - проговорил он, надеясь, что женщина улыбнется, однако
она лишь поджала губы.
   - Я бы ни за что вас не приняла, если бы не ваш  подзащитный.  Человек,
который избавил мир от Мардо Земейля, заслуживает всяческой помощи, хотя я
и не уверена, что смогу чем-либо помочь.
   - Я рассчитываю, что вы сообщите мне кое-что о Земейле, в частности - о
его отношениях с Мириэль Лемос.
   - А, вот оно что.
   - От самой Мириэль нельзя ничего добиться, а все остальные попрятались.
   - Они боятся.
   - Чего?
   - Всего, мистер Коррогли, - ответила Кирин со смешком. - Мардо  приучил
их бояться. Естественно, когда он ушел, покинул их, оставил один  на  один
со страхом, они разбежались кто куда. Храм погиб... - Она оторвала  листок
папоротника. - В чем  Мардо  был  прав,  так  это  в  том,  что  страх,  в
подходящих условиях, может быть  использован  для  обеспечения  средств  к
существованию. Эта истина лежит в основе многих  религий.  Мириэль  хорошо
усвоила урок.
   - Расскажите мне о ней.
   - Ее не назовешь плохой, - произнесла женщина, ощупывая побег  бамбука.
- По крайней мере она таковой не была.  Ее  испортил  Мардо.  Он  испортил
всех, всех до единого, он сломал  их  и  заполнил  их  души  своей  черной
желчью. Когда мы впервые столкнулись с ней пять лет назад, я приняла ее за
обычную послушницу. Новенькие, они всегда волнуются, суетятся, вот  и  она
тоже бегала туда-сюда, постоянно вертелась в  храме,  настоящая  егоза.  Я
решила, что Мардо овладеет ею -  он  не  пропускал  ни  одной  симпатичной
мордашки, - а потом забудет, но я недооценила Мириэль. В ней  было  что-то
такое, что очаровало Мардо. Сперва  я  подумала,  что  она  привлекла  его
ненасытностью, ибо  мне  было  известно,  что  она,  -  Кирин  засмеялась,
подыскивая нужное выражение, - весьма сластолюбива. Быть может, так оно  и
было. Но важнее всего мне кажется то, что ее тянуло туда же, куда и его. А
значит, она, как и Мардо, насквозь лжива.
   - Тянуло? Что вы имеете в виду?
   - Это довольно трудно объяснить  человеку,  не  знакомому  с  Мардо,  -
промолвила Кирин, глядя в пол, - а  тому,  кто  его  знал,  объяснений  не
требуется. Стоило вникнуть в смысл  его  речей,  как  выяснялось,  что  за
гладкими фразами не скрывалось попросту ничего - он всего лишь  упражнялся
в цветистом  пустословии.  Однако  у  того,  кто  его  слушал,  оставалось
впечатление, что Мардо что-то знает,  что  он  ступил  на  тропу,  которая
приведет его к великой цели. Я говорю не о пресловутом даре божьем... Нет,
но выглядел он так, словно им движут некие силы, природы которых он сам не
может постичь.
   - И Мириэль тоже так выглядела?
   - Да, да, как будто ее что-то влекло. Опять же, я не знаю, понимала  ли
она природу этого влечения. Но Мардо... Он  разглядел  в  ней  родственную
душу, вот почему она пользовалась его доверием.
   - Однако, судя по всему, он собирался убить ее.
   - Причина, по которой я ушла... - Женщина вздохнула. - Пожалуй, сначала
я  расскажу  вам,  что  меня  туда  привело.  Я  воображала  себя   ищущей
просветления, но  даже  в  те  мгновения,  когда  я  наполовину  принимала
самообольщение за чистую монету, мне было скучно. Я скучала и ощущала себя
старой - слишком старой, чтобы искать лучшего развлечения.  Храм  был  для
меня книгой, готическим романом, персонажи которого постоянно менялись,  а
сюжет захватывал с первых страниц. И потом, я всегда чувствовала  близость
Гриауля, близость чего-то огромного и невероятно  могущественного.  -  Она
словно бы вздрогнула. - Так или иначе, два года назад мне начало казаться,
что то великое дело, о котором столько вещал Мардо, вот-вот  свершится.  Я
испугалась, а испуг открыл мне глаза на ложь, которой насыщен культ.
   - Вам известно, что это за великое дело?
   - Нет, - проговорила она с запинкой.
   Коррогли пристально поглядел на нее: похоже, она о чем-то умалчивает.
   - Мне  больше  не  к  кому  обратиться,  -  повторил  он.  -  Остальные
попрятались.
   - Хотя они и попрятались, некоторые из них, я уверена, сейчас наблюдают
за нами. Если я выдам вам какую-нибудь тайну храма, они убьют меня.
   - Я могу вызвать вас в суд.
   - Можете, - согласилась она, -  но  там  я  повторю  все  то,  что  уже
сказала. К тому же свидетель из меня не очень надежный. Прокурор  примется
расспрашивать о моем прошлом, а я ему не отвечу.
   - По-моему, великое дело было как-то связано с Гриаулем.
   - С ним связано все, - заметила Кирин и пожала плечами.
   - Ну хоть намекните! Дайте мне зацепку!
   - Ладно, слушайте. Вам нужно уяснить себе,  что  такое  культ.  Они  не
столько поклонялись Гриаулю, сколько обожествляли свой  страх  перед  ним.
Мардо считал, что состоит с Гриаулем в определенном родстве. Он мнил  себя
духовным потомком того чародея, который обездвижил дракона,  кем-то  вроде
ритуального противника, одновременно  врагом  и  служителем  Гриауля.  Эта
двойственность приводила его в восторг, он полагал ее верхом коварства.
   Коррогли  попытался  выжать  из  Кирин  еще  что-нибудь  о  культе,  но
безрезультатно и в итоге вынужден был отступиться.
   - А Мириэль знала что-нибудь?
   - Вряд ли. Мардо доверял ей в том, что касалось материального мира,  но
не в волшебстве. Да, он замыслил что-то  серьезное,  и  я  забеспокоилась,
поскольку предпочитаю не  сталкиваться  ни  с  чем  серьезным.  Мне  стало
страшно.  Вокруг  меня  бесследно   пропадали   люди,   разговоры   велись
исключительно шепотом, тьма выползала из  углов  и  заполняла  весь  храм.
Наконец я не выдержала и понемногу начала замечать то, что  прежде  как-то
не бросалось мне в глаза. Я осознала, насколько опасной  была  моя  скука,
как низко я пала, стараясь ни о чем не задумываться. Я поняла,  что  Мардо
Земейль отнюдь не безобидный краснобай, а злой человек  -  злой  в  худшем
смысле слова. Он стремился  познать  секреты  колдовства,  которое  умерло
из-за того, что не нашлось людей, достаточно испорченных, чтобы  рыться  в
той грязи, где спрятаны его корни.
   - И что же вы заметили?
   - Пытки... Жертвоприношения...
   - Человеческие?
   - Быть может, точно не скажу. Однако Мардо был на такое способен.
   - И вы думаете, он хотел принести в жертву Мириэль?
   - Пожалуй, да, хотя и не чаял в ней души. Вполне возможно, его посетила
шальная  мысль,  что  для  завершения  своего  великого  дела  он   должен
пожертвовать самым для себя дорогим. А ее он, я думаю, держал в неведении.
   Коррогли следил за дрожанием  теней,  что  отбрасывали  на  пол  листья
растений. Он чувствовал себя до смерти  уставшим.  "Что  я  тут  делаю,  -
подумал он. - Беседую с приятной пожилой  дамой  о  природе  зла,  пытаясь
установить, мог ли дракон совершить убийство?"
   - Вы упоминали о доверии...
   - Да. Мардо ясно дал понять, что, если с ним что-нибудь  случится,  его
место должна занять Мириэль. Они...
   - Что?
   - Я всегда подозревала, что их связывает нечто личное,  и  в  этом  еще
одна причина доверия Мардо. Доказательств у меня нет, только  ощущения,  а
они вам вряд ли помогут. Во всяком случае, если я поделюсь с  вами  своими
догадками, вреда никому не будет. По-моему, Мардо подготовил документы, по
которым Мириэль причиталось какое-то наследство. В  таких  вещах  на  него
можно было положиться. - Кирин  наклонила  голову,  словно  старалась  как
можно лучше разглядеть выражение лица Коррогли. -  Я  вижу,  вы  удивлены.
Знаете, никогда в жизни я не встречала адвоката, который не умеет скрывать
своих чувств.
   "Ну вот, - подумалось Коррогли, - даже мое лицо против меня".
   - Я и не подозревал, что  они  скрепили  свой  союз  таким  образом,  -
заметил он.
   - Быть может, и не скрепили. Я же предупредила вас,  что  наверняка  не
знаю. Но если я права и документы существуют, вы легко найдете их.  Мардо,
разумеется, не отдавал их никому.  По  всей  видимости,  они  находятся  в
храме.
   - Понятно.
   - О чем вы думаете?
   - Я думаю о том, - он фыркнул, - что случай вроде  бы  простой,  но  на
каждом шагу возникают непредвиденные сложности.
   - Случай действительно прост, - произнесла Кирин, помрачнев. - Каким бы
отъявленным злодеем ни казался  вам  Уильям  Лемос,  то,  что  он  сделал,
оправдывает его целиком и полностью.


   Однажды вечером, незадолго до начала суда, Коррогли посетил  управление
полиции, чтобы еще раз осмотреть орудие убийства - Отца камней, как назвал
его Лемос.  Адвоката  провели  в  помещение,  где  хранились  вещественные
доказательства, и оставили наедине с самоцветом. Он помещался  в  стоявшей
на столе жестяной коробке и был завернут в папиросную бумагу. Камень вновь
удивил Коррогли.  Он  то  темнел,  поглощая  свет,  становясь  похожим  на
невероятно древнее яйцо с полупрозрачной скорлупой,  то  вдруг  становился
изысканно прекрасным, будто воплощение  тончайшей  сути  некоей  философии
божеств и духов. В середине его можно  было  разглядеть  черное  пятнышко,
напоминавшее формой человека с воздетыми к  небу  руками.  Подобно  самому
Гриаулю,  камень  представлял  собой  загадку  природы,  явление,  которое
поддается множеству истолкований,  и  Коррогли  готов  был  поверить,  что
самоцвет на деле - порождение дракона. Однако рассказ  Лемоса  по-прежнему
казался адвокату чистейшей воды выдумкой, причем настолько неудачной,  что
она  вполне  способна  привести  резчика  на  виселицу.  Причины,  которая
побудила бы Гриауля желать смерти Земейля и избрать вершителем своей  воли
Лемоса, не существовало: по крайней мере Коррогли ее не видел. Да и  Лемос
никаких причин не называл, лишь твердил, что все было именно так,  как  он
рассказал, -  но  бездоказательные  выдумки  вряд  ли  могли  его  спасти.
Впрочем, многочисленные неувязки в деле только подстегивали Коррогли.  Что
за случай, думал он? На университетской скамье о  таком  можно  было  лишь
мечтать, так почему же теперь он недоволен, почему порой ему чудится,  что
он напрасно тратит время и усилия, почему иногда его тянет отступиться? Он
вынул Отца камней из  коробки  и  взвесил  на  ладони:  самоцвет  оказался
неожиданно тяжелым. Как драконья чешуя, как мудрость веков. "Черт  побери,
- подумал Коррогли, -  пора  завязывать  с  адвокатурой  и  объявить  себя
творцом новой религии. На свете достаточно глупцов, чтобы признать во  мне
пророка и последовать за мной".
   - Замышляете кого-нибудь убить? -  сухо  справился  кто-то  у  него  за
спиной. - Неужели вам так надоел ваш подзащитный?
   Коррогли обернулся и увидел перед собой мирового судью Иэна Мервейла  -
худощавого  мужчину  аристократической  наружности  в  элегантном   черном
костюме. В темных, зачесанных назад волосах судьи пробивалась  седина,  во
взгляде водянисто-голубых глаз читались сообразительность и напористость.
   - Скорее уж я замахнусь на вас, - буркнул Коррогли.
   - На меня? - Мервейл сделал вид, будто поражен до  глубины  души.  -  А
я-то чем вам досадил? Нет, сдается мне, вы затаили зло если не  на  своего
клиента, то на  достопочтенного  судью  Ваймера.  Судя  по  всему,  он  не
одобряет вашу тактику.
   - Мне трудно его в чем-либо упрекнуть, - пробормотал Коррогли.
   Мервейл посмотрел на него, покачал головой и рассмеялся:
   - Сколько бы мы с вами ни сталкивались, вы ничуть не меняетесь. Я знаю,
вы не лукавите, не пытаетесь передернуть факты, но  я  уверен,  что,  едва
начнется суд,  ваша  хитрость  тут  же  обнаружится  и  окажется,  что  вы
предусмотрительно припрятали в рукав запасную колоду.
   - Вы не доверяете самому себе, - парировал  Коррогли,  -  потому  и  не
верите никому вообще.
   - Пожалуй, вы правы. В моей силе моя слабость. - Мервейл  повернулся  к
двери, замялся, потом спросил: - Хотите выпить?
   Коррогли снова взвесил на ладони  Отца  камней.  Тот  словно  стал  еще
тяжелее.
   - Не откажусь, - ответил он.
   В заведении  под  названием  "У  слепой  дамы",  что  располагалось  на
Шанкриз-лейн, как всегда было не  протолкнуться.  Этот  паб  с  зеркалами,
запотевшими от большого количества людей, был излюбленным  местом  встречи
писцов  и  молодых  адвокатов.  Дротики,  направленные   неверной   рукой,
вонзались то в стропила, то  в  штукатурку  стен;  шум  стоял  такой,  что
поневоле приходилось кричать, чтобы быть услышанным. Мервейл  и  Коррогли,
поднимая высоко над головой стаканы с  вином,  кое-как  пробрались  сквозь
гомонящую толпу и отыскали свободный столик. Стоило им сесть, как гулявшая
по соседству компания  низших  служащих  загорланила  непристойную  песню.
Судья  моргнул,  потом  жестом   пригласил   Коррогли   пригубить.   Певцы
переместились подальше. Мервейл подался  вперед  и  устремил  на  Коррогли
взгляд,  исполненный  доброжелательной  снисходительности,  которая   была
скорее привычкой, чем выражала его истинное отношение к адвокату.  Мировой
судья вырос в семье зажиточного кораблестроителя и, естественно, относился
к крестьянскому сыну свысока.  Однако  оба  они  старались  не  выставлять
напоказ свои чувства, скрывая их под маской взаимного уважения.
   - Ну что? - спросил Мервейл. - По-вашему, Лемос лжет? Или спятил?
   - Что не спятил - точно. Лжет? - Коррогли отпил из  стакана.  -  Всякий
раз, когда мне кажется, что я знаю ответ, я убеждаюсь в обратном.  Строить
догадки в этом деле рискованно. А как по-вашему?
   - Конечно же, он лжет! Мотивов для того, чтобы убить  Земейля,  у  него
было хоть пруд пруди! Господи, да у него не оставалось  иного  выхода!  Но
должен признать, он сочинил потрясающую историю.
   - Да. Если бы  он  согласился  немного  подправить  ее,  чтобы  она  не
оставляла такого сильного впечатления, я бы, вероятно,  добился  для  него
некоторого смягчения наказания.
   - Поймите, впечатление, которое производит его рассказ, как раз и  дает
эффект. Люди наверняка говорят себе: "Нет, он невиновен, иначе  бы  он  не
стал цепляться за свои выдумки".
   - Я бы пока воздержался от того, чтобы называть его рассказ выдумкой.
   - Хорошо, пусть это будет "ниспосланное свыше озарение".
   "Нервничаешь, сукин сын, -  подумал  Коррогли.  -  Сегодня  ты  у  меня
попляшешь".
   - Не возражаю, - улыбнулся он.
   -  Ах,  -  произнес  Мервейл,  -  по-моему,  вы  уже  вообразили   себя
выступающим на процессе.
   - Просто у меня такое настроение, - объяснил Коррогли, делая  очередной
глоток. - Выкладывайте, Мервейл, что вам от меня нужно?
   Лицо Мервейла выразило неудовольствие.
   - Что с вами? - поинтересовался Коррогли. - Я испортил вам все веселье?
   - Не знаю, что на  вас  нашло,  -  отозвался  Мервейл.  -  Наверно,  вы
перетрудились.
   - Дело в том, что мне наскучили постоянные подковырки, вот и все. Вы не
устаете напоминать мне о разнице в  нашем  положении.  Вы  приводите  меня
сюда, одариваете вежливой улыбочкой и пускаетесь в описания вечеринок,  на
которые меня не приглашали. Я полагаю, вы считаете,  что  получаете  таким
образом психологическое преимущество, но мне кажется, что подобное  мнимое
превосходство только ослабляет вас, тогда как сейчас вам  потребуется  вся
ваша сила.