сразу,  как
только унюхает Феликса. Он сидел, по каплям испуская кровь и проклятия. Если
мы  снова  его увидим,  он  будет гораздо  разумнее,  но  я  сомневался, что
когда-нибудь испытаю к этому типу теплые чувства.
     "Эль  Райо?",  спросил  Деннар,   стряхивая  кровь  Феликса  со  своего
камуфляжа.
     "Куда же еще?" Я взглянул на Лупе, жестом изумления распахнувшую руки.
     Деннар завалился на водительское сидение транспортера,  Лупе села между
нами. Мы не слишком разговаривали  по пути в Эль Райо. Предполагаю, что Лупе
и Деннар, как и я, оценивали себя, пытаясь понять, куда мы идем, и почему мы
идем туда вместе,  а я все думал,  что же все это означает. Действительно ли
Монтесума  вел переговоры  с Карбонеллами,  или его реальным намерением было
серьезное  появление  в масс-медиа,  объявление о своем существовании?  Боги
пристрастны к подобного сорта Большим  Открытиям  Сезона. Неопалимые купины,
непорочные  рождения. Вся эта хрень о молниях  с Олимпа.  Рождение Монтесумы
было таким же непорочным, как и у всех прочих богов, а его блаженно-безумный
пророк был вровень  с  Иоанном Крестителем  и всеми  остальными. Можно  было
понять, что Сын  последует  в  любой момент.  Наверное, именно  к этому мы и
идем.  Но  в отличие  от  Зи, у  меня  не  было его убежденности.  Кто может
сказать, является ли  Монтесума  машиной,  обтесавшей себя в играющего Бога,
или   именно  так  приходят  истинные   Боги,  или   же  Бог   есть   просто
бессознательный  процесс, инкарнация принципа, что движет вещи все дальше  и
дальше,  пока до конца не поймет, а мы знаем,  что до конца он их не  поймет
никогда.  Мы проехали мимо  каменной  головы.  В ее светящихся  глазах  были
образы быстро  едущего  транспортера.  Знаки  нашего  явления  миру.  Деннар
включил радио, настроился на  пограничную станцию. Шоу ответов и вопросов по
телефону.  Люди  всяко разно спрашивали о  вечности, об  этом настоящем рае.
Спрашивали, кто такой Деннар? Он сэмми или кто? Задавали личные вопросы  обо
мне и  Лупе. Мы  действительно любим друг друга, или  это просто  ради  шоу?
Фрэнки  -  это всего лишь игрушка? Теперь  мы  были  не  просто  персонажами
таблоида,  мы  были  знаменитостями,  были  героями.   Ведущий  толковал   о
празднике,  идущем  на  улицах, где отмечают наступление  истинного  царства
Божия, и что Эль Райо, этот несущественный осадок, что собрался на самом дне
Америки, эта  тонкая красная линия  границы  бедности и безумия, может иметь
некий жребий. Потом он переключился на интервью с моим папочкой, который как
обычно самовыражался.
     "Мой  сын  не  без разума", сказал  он  профессорским тоном.  "Но он не
использует свое интеллект. Он ошибочно считает браваду настоящей храбростью,
и он не столько компетентен, сколь удачлив. Но  он  очень удачлив. Я  думаю,
то, что случилось, доказывает мою точку зрения."
     "Дурак!" Лупе выключила радио.
     Когда  мы подъехали  к Эль Райо, мне понадобилось время,  чтобы собрать
все  вместе. Я попросил Деннара остановиться  в  предместье,  на травянистом
клочке на задах двух разрушенных зданий, куски побеленных стен еще держались
прямо. Мы выбрались наружу и Фрэнки засеме5нил прочь, чтобы дать общий  план
нас  троих.  Деннар встал в боевую стойку с винтовкой наизготовку. Лупе и  я
взялись  за руки и уставились на Эль Райо, на  феерическую изгородь, делящую
пополам небо, и на жестокие  места у ее подножья, на  почитателей  грязи  из
Баррио  Нингун,  на  картели  и  банды,  на  псов-мужчин  и  падших  женщин,
испорченных  и безумных, на  всю  белую  горячку и горе  этого последнего по
мерзости из городов...
     На наш город.
     Примерно  в 200  футах  неровными золотыми огнями  горела между  домами
обветшавшая  вывеска  "Калье  99".  Мне  слабо  слышалась бешеная  музыка  и
радостные выкрики. Должно быть, Фрэнки  передавал в прямой  эфир, потому что
вскоре люди  начали выходить из домов и из переулков, поняв,  что  картинка,
которую они видят, снимается  где-то  рядом. Они  держались  на  расстоянии,
наверное опасаясь Деннара, однако выкрикивали наши имена.
     Лупе помахала им, нашим встречающим, и они закричали громче.
     Я  ощущал свою  быстроту  как  никогда прежде. Некоторые предметы стали
ближе,  маленькие  блестящие  кусочки  сложились  вместе,  фрагментированные
мысли, крутившиеся со времени  вступления  в царство,  начали  соединяться в
некую  структуру. Но мне не было необходимости додумывать любую их них. Даже
если будущее было предопределено, записанное  в кремнии, я не хочу понимать,
что происходит. Даже Бог  не в состоянии понять все. Все  различно, но и все
более  или  менее  одинаково, а  мне  уже  хватит  незнакомого, непонятного,
странного. Я хотел пройтись по улицам Эль  Райо, выпить  рюмку в "Крусадос",
присоединиться к празднику  в нашу честь, и я махнул  рукой в сторону света,
музыки,  огня в  небе,  а Лупе,  счастливо смотрела на  меня,  словно я  был
чем-то, на  что она по-настоящему любит смотреть. Я  сказал: "Эй, как насчет
вечеринки, девушка?  Ты, я, небольшая  фиеста? Не такая  уж плохая ночь  для
того, у кого нет будущего."
     Конец.


   Люциус Шепард
   Прогулка по Саду




     25/25
     Shepard A Walk in the Garden.rtf
     Lucius Shepard A Walk in the Garden
     © 2003 Lucius Shepard and SCIFI.COM.
     ©2003, Гужов Е., перевод
     Eugen_Guzhov@yahoo.com
   --------------------------------------


     Четверг, 14:35
     Рай ожидал.
     Он начинался у подножья горы, кусок которой был  срезан бомбардировкой,
чтобы  обнаружить под собой поле желтых цветов- казалось, весь  ее фундамент
полый, безмерная  пещера,  употребленная  именно  с  этой целью. Нереальная.
Словно лужа желтой крови, пролитая  с  бока раненой  горы,  и разлившаяся на
клочке мертвой земли. Уилсону, который был родом из Колорадо, где у гор снег
на склонах,  эта гора была просто  большим  уродливым  холмом.  Он вообще не
уверен, что  определил  бы это поле цветов, как врата в Рай.  Похоже, мнения
насчет того, что это за поле, разделились. Бомба,  что  они применили, чтобы
открыть  пещеру, была чем-то новым. Никому не было ясно, что произошло. Если
верить  приятелю  Уилсона,  капралу  Бакстеру  Тисдейлу,  который  дружил  с
техническими спецами, мозгокруты говорили о  сдвигах парадигмы, об изменении
квантового уровня. Когда  Уилсон спросил,  что  это  на хрен такое,  Бакстер
сказал,  чтобы  он  вколол  себе  чуток  IQ, что он  не хочет даже  пытаться
объяснять  Уилсону  с  его  неусиленным  интеллектом  то,  что  он  едва  ли
воспримет. Уилсона подмывало сделать, как говорил Бакстер. Ему нравились IQ,
нравился  напор,  когда  вдруг  становишься  умным, когда  весь  мир  вокруг
складывается по-иному. Но, чтобы делать свою работу, он не хотел становиться
слишком умным. Утром они перейдут поле цветов в тенистые места за ними. Были
шансы,  что он примет IQ  незадолго  до миссии, но прямо сейчас он не желает
слишком глубоко задумываться об этой прогулке.
     Уилсон  сидел скрестив  ноги  на  верхушке  валуна  на  окраине горного
селения в северном Ираке, глядя через голую долину на запад, занимая позицию
прямо  напротив  поля  цветов.  Он  был  без  рубашки,  одетый  в  пустынный
камуфляжные  брюки  и шлем,  оптика  лицевой  пластины  была с  увеличением,
поэтому казалось, что он смотрит на цветы с расстояния в пятнадцать футов, а
не  как на самом деле более  чем с мили.  Уилсон полюбил свой шлем навечно и
навсегда.  Шлем  выглядел  опасно  роботоподобным,  с  блестящими  тигровыми
полосками, что он нарисовал  на  боках. Над визором был смонтирован TV,  так
что  он  может  смотреть свои любимые передачи.  Шлем  кормил его,  усыплял,
поддерживал прохладу, играл любимые  мелодии,  говорил, когда стрелять и где
прятаться. Часом раньше он напомнил, что надо записать сообщения для семьи и
друзей. Он послал любовь своим родителям, грязно-сексуальное письмо подружке
Лауре Визерспун, а своему лучшему другу назад в Грили он сказал: "Эй, Макки!
Я маг! Мои ботинки запасают энергию - я могу  подпрыгнуть  на двадцать  пять
футов  с места,  приятель!  Завтра  мы надерем кое-какую  зверскую  задницу.
Поговорю с тобой потом!" Сейчас он был в более раздумчивом настроении. Мысль
о вторжении в Рай  была свежей,  но  он не  так уж уверен, понимаете.  Intel
выдвинул идею, что цветы, это гидропонный эксперимент  террористов.  Уилсону
это казалось  ерундой. Несомненно, оборванцы верят в то, что это Рай. Если б
деревушку не обнесли  кордоном, то все  население побежало бы в  темноту под
гору, хотя  ни  один  из тех,  кто это сделал до  прибытия  американцев,  не
вернулся назад.
     Там и  сям среди  цветов лежали  куски скал,  некоторые  здоровые,  как
бронетранспортеры. Уилсон сказал шлему привязаться к одному из цветков рядом
с большим  камнем. Он  длинный и желобчатый,  вроде  лилии,  его  внутренние
лепестки согнуты, как у розы. Он никогда  не видел  похожего цветка.  Не то,
чтобы он был эксперт. Жуть в том, что нет насекомых. Он сканировал цветок за
цветком. Ни муравья, ни тли, ни  пчелы. Может,  Intel не порет чепуху, может
оборванцы   вывели   породу  цветов,   которым  не   нужны   насекомые   для
оплодотворения. Может они  похожи на новый  крутой источник наркоты.  Лучше,
чем  опиумный мак.  Уилсон  слегка  пофантазировал.  Он  снова  в  Грили  на
вечеринке, в комнате  с Макки и парой девушек,  и они вот-вот накрутят одну,
когда  он достает мешочек, полный сухих желтых  лепестков, и говорит: "Время
магии", И через несколько  минут он и Лаура Визерспун трахаются  на потолке,
стены  превращаются в зеленовато-голубую музыку, ковер является поверхностью
шершавой планеты далеко  внизу. Он желает того,  чего не имеет.  Чтобы Лаура
была с ним, что он никогда не ... . Более всего он  желает, чтобы он никогда
не записывался  добровольцем  в  СпецОп. Подавленный, он инструктирует  шлем
скормить ему тройной уровень успокоителя с помощью окулярного тумана. Минута
сочится с губы  времени. Он чувствует,  что голова полна сиропа, теплой тины
мыслей.  У него китайские глаза, он кивает, как желтый цветок  на ветерке...
Они так  близко, что  кажется, он может дотянуться и сорвать цветок, поднять
его к губам и выпить тайный нектар из садов Аллаха.

20:18
     Закаты  с  перспективы уступа  стали  красивыми из-за  пыльных штормов,
бушующих на юге.  Необъятные  воронки ярко-алого и золотого изрисовали небо,
превратив  его  в  развевающийся  боевой  флаг.  Уилсон  следил,  как  цветы
покраснели, стали пурпурными в сумерках, и в конце концов пропали в темноте.
Он снял шлем, подобрал оружие и пошел  по деревне. Узкие каменистые  улочки;
беленые   домики,  освещенные  керосиновыми  лампами;   крошечная  мечеть  с
бело-голубым изразцовым куполом. На дальнем конце поселка на каменной полке,
с  которой  тропа  вилась  вниз  к  американскому  компаунду,  три  иракских
подростка готовились сжечь карикатуру на Джорджа Буша, нарисованного почти в
натуральную величину на листе картона и подвешенного на ветке безлиственного
дерева. Буш  был нарисован с телом танцующей обезьяны.  Голова - улыбающаяся
фотография из журнала. Ребята одеты в джинсы и майки. Они курили сигареты, и
перешучивались, очевидно мотивированные не столько  политическими страстями,
сколько  желанием сотворить  пакость.  Один подкладывал хворост  в небольшой
костерок  под листом картона.  Долговязый черный, держа под мышкой такой же,
как у Уилсона, шлем стоял неподалеку и наблюдал.
     "Эй, Баксман!" Уилсон  обменялся  с другом сложным  рукопожатием.  "Как
дела?"
     "Контролирую местных повстанцев." Лицо Бакстера, подсвеченное пламенем,
было полированной маской. В глазах мелькали отражения язычков пламени.
     "Нам надо бы информировать  этих  ребят,  что  сейчас новый президент",
сказал  Уилсон, и  Бакстер ответил: "Они  знают.  Но не  забудут  о  старике
Джордже, пока он  не  уйдет гораздо дальше, чем  сейчас.  Для этих долбое...
мужик воплощает великого Сатану."
     Уилсон  отметил использование слова  "воплощает"  и подумал, что, может
Бакстер работает на IQ. Трудно  сказать,  потому  что  Бакстер весьма острый
парень даже в естественной форме.
     "Жгите  эту  обезьянью  задницу!" Бакстер  сделал  жест  двумя  руками,
имитируя прыгающее пламя. Ребята смотрели озадаченно и со страхом. "Давайте!
Я вас не потревожу! Жгите его задницу!"
     "Что у них против Буша?"
     "А что тебе до него? Мужик был таким уродом!"
     "Он наехал на Саддама, парень."
     Бакстер  посмотрел с жалостью.  "Где, ты  думаешь, Саддам? Он не  умер,
парень.  Некоторые  поговаривают,  что  цветы  отмечают  фасад  его  тайного
убежища. Я думаю, это бредятина. Мужик, наверное, сделал операцию, превратил
себя в женщину и  прямо сейчас трахается до упаду  на пляже  в Бразилии. Моя
точка зрения, все, что сделал Буш, так дал Саддаму чертов золотой парашют."
     Уилсон  понимал,  что Бакстер просто старается отвлечь его; он отгоняет
демонов завтрашнего утра  как только может дальше. "Значит  цветы это не его
тайный дворец, или еще какая хреновина?"
     Бакстер  достал  листок  распечатки из заднего  кармана.  Заголовок  на
первой  странице  гласил: "Рай и  Ад: В  Свете  Священного Корана". Это была
часть библиотеки, посвященной исламской культуре и религии,  что им насильно
скормили  на борту  транспорта,  который привез  их  в  Ирак.  Уилсон помнил
материал довольно смутно. "По этому вопросу я на стороне оборванцев", сказал
Бакстер.
     "Ты  считаешь,  это  Рай,  да?"  Уилсон  просмотрел распечатку.  "Здесь
что-нибудь говориться о желтых цветах?"
     "Не-а,  но ты не слышал,  что слышал  я. То,  как мозгокруты  говорят о
бомбе, как  она, возможно,  проломилась  в  какую-то другую  плоскость.  Они
говорят, весь район нестабилен, но  когда  я спросил: "Нестабилен как?", они
промолчали." Бакстер  хлопнул листом по ладони. "Рай звучит так же  разумно,
как и все остальное. Вот почему я это читаю."
     Внимание  Уилсона  ослабло,  и  видя,  что  Бакстер  ждет  реакции,  он
почувствовал то,  что чувствовал часто,  когда его вызывали к доске в школе.
Неготовый, однако  вынуждаемый что-то  сказать.  "Мы не  воюем с  Саддамом",
сказал он. "Мы воюем с террором."
     "Чего, чего?"
     "Мы воюем с террором. Не Саддам является нашей целью, парень."
     Бакстер печально покачал головой. "Парень, ну у тебя и каша!"
     Низ картонки  занялся огнем.  Пламя поползло  вверх,  пожирая  Обезьяну
Джорджа. Подростки продолжали испускать неуверенные вопли и яростно смотреть
на  американцев;  потом  они  тоже впали в молчание и смотрели,  как  картон
съеживается и превращается в пепел.
     Когда  они пошли  вниз  по тропе, пользуясь шлемами  в  режиме  ночного
видения,  чтобы отыскивать  дорогу,  зеленоватые  огни  компаунда  виднелись
внизу,  освещая палатки  и ряды  бронированных  машин,  Бакстер  сказал:  "У
оборванцев жуткие идеи насчет ада."
     Голос  Бакстера  глухо звучал  под шлемом.  Уилсон  попросил повторить,
потом сказал: "Да? И какие?"
     "Говорят, что  большинство в  аду  это женщины.  Ха,  да назови это как
хочешь. Ад. Небеса. Мне плевать. Если там леди, то меня можно  кинуть туда в
любое время!"
     "Что еще они говорят?"
     "Обычное  дерьмо. Пьешь расплавленную  медь,  весь  горишь. Урабатывают
твою  задницу до  смерти,  но  ты  никогда не  умираешь. Но одна  жутковатая
подробность: оттуда выпускают."
     "Из ада?"
     "Ага.  Люди на небесах вступаются за людей в  аду и тогда  им позволяют
выйти. В книгах сильно  трактуется о том,  как последний человек  попадет на
небеса. Ему  придется  выползти из ада, потом он увидит  тенистое  дерево, а
после того, как он пройдет  сквозь массу другой чепухи, его приветствует сам
Аллах." Бакстер  перепрыгнул ненадежный  кусочек тропинки, косо стоявший над
обрывом в сотню футов. "Но окажись он на небесах, он узнает, что стал парнем
самого нижнего статуса."
     "Вероятность все  еще быть  счастливым",  сказал  Уилсон.  "Вероятность
все-таки победить ад."
     "Рано или  поздно он станет  думать, как подняться  по лестнице. Такова
хренова природа человека."
     Они остановились перекурить, присев на валун всего в двадцати футах над
военной палаткой. Небо беззвездно, воздух плотный от жары. До них доносились
слабые крики  и  громыхание. Бакстер  сплюнул вниз на палатку и сказал: "Это
дерьмо там, мужик, это не то,  на что я подписывался. Я наполовину думаю, не
отправиться ли в дальнюю прогулку на восток еще до завтра."
     "Я не слышал  эту  чепуху!", сказал Уилсон, а когда Бакстер начал снова
говорить о том же, он прервал его: "Э-гей, мужик. Я не хочу подниматься даже
на такой уровень дискуссии. Ты понял?"
     Бакстер затянулся сигаретой, яркий  уголек бросил на его лицо оранжевый
свет  и   тени,  заставив  выглядеть  опасным  и   одновременно  потерпевшим
поражение.
     "Завтра мы надерем террористам задницу", сказал Уилсон.
     "Ну-ну."
     "У папочки палка динамита, а у мамы дракон на тряпке."
     Бакстер щелчком  швырнул  сигарету  через  палатку  и  проследил  за ее
искрящийся аркой. "В эти игры я с тобой не играю. На такое я не пойду."
     "Как ты произносишь слово демократия?"
     "Ты слышал, что я сказал. Это я с тобой делать не буду."
     "Но я хочу знать. Как ты его произносишь?"
     "Да пошел ты..."
     "Я  истинно  невежественный сукин  сын! У  меня  глубоко сидящая в душе
необходимость знать,  как произносится  слово демократия."  Уилсон  протянул
руку  Бакстеру ладонью вверх. "И я хочу знать это от тебя, Бакстер. Утром мы
пойдем охотиться вместе. Мне надо быть мотивированным."
     Бакстер сказал: "Дерьмо", и  засмеялся, вроде как, ладно, окей, я стану
играть в твою идиотскую игру, но когда он шлепнул по руке Уилсона, то сделал
это с пушечной силой. Их ладони сцепились в мощном гладиаторском захвате.
     "Как ты произносишь  демократия?",  спросил  Уилсон, и  Бакстер, сейчас
совершенно серьезный, по-бойцовски и глядя  прямо в глаза, ответил: "Пулями,
мужик. Пулями."

     Пятница, 05:25
     Посаженный  в бронетранспортер с  Бакстером и шестью другими солдатами,
одетыми в камуфляжные скафандры, Уилсон слушал музыку, пока шлем не попросил
его  пересмотреть  свой наградной  файл. Используя компьютер,  встроенный  в
левую руку  скафандра, он  вызвал  его  на  лобовой экран.  Файл  состоял из
биографических данных,  из  того, что ему  нравится и не нравится, из личных
высказываний,  цитат, в  общем,  из той  информации,  которой они  обеспечат
прессу, ежели  он  исполнит  блестящий  акт храбрости и инициативы, особенно
ежели  помрет  при  его исполнении,  и в этом случае в цветистых  выражениях
шлюшка в  новостях объявит его имя по телевизору,  печально вздохнет,  потом
наугад выберет  кусочек  из  этого  файла, чтобы придать  немного  цвета его
жизни, информируя публику, что  спец четвертого  ранга Чарльз Ньюфилд Уилсон
научил свою  маленькую сестру крутить хула-хуп и что он  любил  апельсиновый
лимонад.  Последняя страница в файле была  озаглавлена: "10  Вещей,  Которые
Специалист  Четвертого  Класса Чарльз  Н. Уилсон Желает,  Чтобы  Вы  Знали."
Уилсон не смог вспомнить, когда в последний раз он исправлял этот список, но
кое-что в нем казалось  несоответствующим. Ясно, что он был с другой головой
в то время, оседлав мощную химическую волну, или - и  на это больше похоже -
список есть продукт нескольких вариантных химических состояний. Он посидел с
пальцем,  зависшим на  клавише  удаления,  но  подумал, что, возможно,  знал
больше, когда изменял  этот  список,  чем знает теперь,  и закрыл  файл  без
исправлений.
     Все то, что он узнал от Бакстера и других о бомбе и поле цветов, о том,
что случилось и почему, проплыло в его голове. Вероятно, ничего из этого  не
является   правдой.  Они  распускали  слухи  вместо  настоящего  объяснения,
позволяя  людям  и  прессе  тасовать  их  и  комбинировать  в некую  всеобще
принимаемую