в листву и пообещал Господу исправиться во всем, даже  в  мелочах,
лишь бы пережить эту ночь.
   Постепенно крики утихли, но Коррогли не отваживался выбраться из своего
убежища. Он лежал и глядел на облака:  ветер  ослабел,  и  теперь  они  не
мчались по небосводу, а проплывали мимо луны  этакими  огромными  голубыми
галеонами, или континентами, или вообще чем угодно.  Например,  драконами,
громадными  тушами,  вернее,   одной   колоссальной   облачной   тушей   с
одним-единственным серебряным зрачком; да, дракон разлегся  на  все  небо,
его чешуйки сверкают точно  звезды,  и  он  высматривает  Эдама  Коррогли,
наблюдает за ним, следит за своей перепуганной жертвой. На глазах Коррогли
небесный дракон взмыл  в  вышину,  перевернулся  в  воздухе,  распался  на
кусочки, которые образовали узор, поглотивший адвоката, заперевший  его  в
себе, как беса в пентаграмме, и погрузивший в тяжелый сон.
   На рассвете пошел дождь, который, впрочем, быстро  прекратился.  Облака
отступили к горизонту, где  и  клубились  клочьями  мыльной  пены.  Голова
Коррогли раскалывалась, словно он пил всю  ночь  напролет;  он  чувствовал
себя грязным как снаружи, так и изнутри.  Оглядевшись,  он  увидел  холмы,
травянистую равнину,  неспокойное  море  и  чаек  над  волнами.  Поудобнее
устраиваясь на песке, чтобы собраться с силами перед возвращением в город,
он вспомнил о шкатулке. Та оказалась не заперта. Должно  быть,  подумалось
Коррогли, Земейль полагался на  наваждения  и  считал,  что  они  отпугнут
излишне любопытных. Он осторожно приоткрыл шкатулку,  опасаясь  каких-либо
колдовских штучек, но ничего не случилось. Внутри  лежал  переплетенный  в
кожу дневник. Коррогли перелистал его, порой бегло прочитывая ту или  иную
запись, и понял, что дело выиграно. Однако он не испытывал ни радости,  ни
удовлетворения - быть может, потому, что до сих пор не знал, верит  ли  он
Лемосу, или потому, что ему следовало догадаться обо всем гораздо  раньше:
ведь Кирин дала ему ключ к разгадке, а он  пренебрег  ее  подарком.  Может
статься, гибель Кирин и  Дженис  притупила  его  восприятие.  Может...  Он
невесело засмеялся. Что толку ломать себе голову? Сейчас ему нужны  ванна,
сон и еда. Потом, вполне возможно, мир вернется в привычную колею. Однако,
говоря откровенно, Коррогли в этом сомневался.


   На следующее утро, несмотря на возражения обвинителя,  Коррогли  вызвал
на свидетельское место Мириэль. На ней было  скромное  коричневое  платье,
под стать школьной учительнице, а волосы собраны в чопорный пучок,  как  у
старой девы. Она выглядела  так,  будто  изнемогала  от  скорби.  Коррогли
удивился тому, что девушка  сменила  цвет  одежды:  не  означает  ли  это,
подумалось ему, что она колеблется,  что  в  ее  сердце  уже  нет  прежней
ненависти к отцу? Впрочем, какая  разница?  Глядя  на  нее,  он  оставался
безучастным, она казалась ему всего лишь давней  знакомой,  с  которой  он
виделся много лет назад, да  и  то  мельком.  Он  знал,  что  в  состоянии
преодолеть разделившую их пропасть, но не собирался прикладывать к тому ни
малейших усилий, ибо так и не мог понять, что же чувствует к ней -  любовь
или ненависть. Она использовала его, соблазнила, увлекла и почти преуспела
в гнусном намерении, почти добилась осуждения своего отца, который  скорее
всего невиновен. Мириэль сказала как-то, что из нее получилась бы неплохая
актриса, и была права: как ловко она разыграла страсть, как легко обманула
его и завлекла в свои сети! Однако она - лжесвидетельница, если не хуже, и
он обязан вывести ее на чистую воду вне  зависимости  от  того,  чего  это
будет стоить.
   - Доброе утро, мисс Лемос, - начал он.
   Она окинула его удивленным взглядом, но ответила на приветствие.
   - Хорошо ли вы спали? - справился Коррогли.
   - О Господи!  -  воскликнул  Мервейл.  -  А  далее  уважаемый  защитник
осведомится о том, что дама кушала на завтрак, или о том, что ей снилось?
   Судья Ваймер мрачно посмотрел на Коррогли.
   - Я всего лишь хочу, чтобы свидетельница чувствовала себя раскованно, -
пояснил адвокат. - Я забочусь о ней, поскольку  с  таким  бременем,  какое
лежит на ее совести, жизнь отнюдь не кажется сладкой.
   - Мистер Коррогли! - предостерегающе заметил судья.
   Коррогли махнул рукой в знак того, что слышал, потом оперся ладонями  о
поручень, перегнулся через него к Мириэль и спросил:
   - Что такое "великое дело"?
   -  Свидетельница  уже  отвечала,  -   вмешался   Мервейл,   а   Мириэль
проговорила:
   - Не знаю. Я рассказала вам все, что мне было известно.
   - Все, кроме правды, - заметил Коррогли. - У меня  есть  доказательства
того, что вы не были с нами откровенны.
   - Если у защитника  имеются  факты,  -  заявил  Мервейл,  -  пускай  он
представит их и перестанет изводить свидетельницу.
   - Я представлю их, - сообщил Коррогли присяжным, - когда сочту  нужным.
Но мне необходимо знать, с какой целью их скрывали.
   Судья Ваймер вздохнул.
   - Продолжайте, - разрешил он.
   - Итак, я снова спрашиваю вас, - обратился Коррогли к  Мириэль,  -  что
такое "великое  дело"?  Предупреждаю,  что  за  всякую  ложь,  которую  вы
произнесете, вас ожидает наказание.
   На лице Мириэль отразилось сомнение, однако она повторила:
   - Я рассказала все, что мне было известно.
   Коррогли обошел свидетельское место и встал лицом к присяжным.
   - Что за ритуал совершался в ту ночь, когда был убит Земейль?
   - Не знаю.
   - Был ли он частью "великого дела"?
   - Нет... То есть я так не думаю.
   -  Для  человека,  которого  Земейль  избрал  себе  в  наперсники,   вы
поразительно неосведомлены.
   - Мардо был очень скрытным.
   - Неужели? Он не говорил вам о своих родителях?
   - Говорил.
   - Значит, своего происхождения он не скрывал?
   - Нет.
   - А про дедов и бабок вы с ним не разговаривали?
   - По-моему, он упоминал о них раз или два.
   - А о других родственниках?
   - Не помню.
   - А не рассказывал ли он вам  о  своем  далеком  предке,  который  тоже
занимался оккультными науками?
   - Нет. - Мириэль плотно сжала губы.
   - Откуда такая уверенность, если секунду  тому  назад  вы  не  помнили,
заходил ли у вас с ним разговор о других его родственниках?
   - Я бы запомнила что-либо подобное.
   - Охотно верю. - Коррогли вернулся к своему столу.  -  Говорит  ли  вам
что-нибудь имя Архиох?
   Мириэль замерла, ее глаза слегка расширились.
   - Мне повторить вопрос?
   - Нет, не надо. Просто я задумалась.
   - Надеюсь, вы ответите?
   - Да, я слышала...
   - И кто такой этот Архиох?
   - По-моему, волшебник.
   - И достаточно знаменитый, не правда ли? Он жил  несколько  тысячелетий
тому назад. Я не ошибаюсь?
   - Кажется, нет. - Мириэль, похоже, напряженно над чем-то размышляла.  -
Да, теперь я вспомнила. Мардо считал его своим  духовным  отцом.  Кровными
родственниками они не были... по крайней мере я не уверена...
   - Больше вы о нем ничего не знаете?
   - Нет.
   - Странно, - проговорил Коррогли, теребя свою папку. - Давайте вернемся
к ритуалу в ту ночь, когда был убит Земейль. Он имел какое-то отношение  к
Архиоху?
   - Возможно.
   - Но точно вы сказать не можете?
   - Нет.
   - Из показаний вашего отца следует, что Земейль обращался к своему отцу
со словами: "Скоро ты освободишься!" Не имел ли он в виду своего духовного
отца?
   - Разумеется. - Мириэль села прямо, лицо ее приобрело выражение  полной
сосредоточенности, будто она желала всячески помочь суду. -  Скорее  всего
он пытался связаться с Архиохом. Мардо верил в мир духов и часто  проводил
спиритические сеансы.
   - Если я правильно вас понял, тот ритуал тоже был в  известной  степени
спиритическим сеансом?
   - Вполне вероятно.
   - И вы вызывали дух Архиоха?
   - Наверно.
   - Вы уверены, мисс Лемос, что  больше  ничего  не  знаете  об  Архиохе?
Например, не связывает ли его что-нибудь с Гриаулем?
   - Я... Может быть.
   - Может быть, -  повторил  Коррогли,  -  может  быть.  Я  полагаю,  что
связывает, да еще как. Разве  не  чародей  по  имени  Архиох,  человек,  с
которым Земейль состоял в духовном, если не фактическом родстве, разве  не
он сражался когда-то давным-давно с драконом Гриаулем?
   В зале послышался шепот. Ваймер ударом гонга призвал всех к молчанию.
   - Итак? - спросил Коррогли.
   - Да, - ответила Мириэль. - Я совсем забыла.
   - Ну конечно, - заметил Коррогли, - ваша память снова вас подвела. - Он
улыбнулся присяжным. - Если верить легенде,  чародея  и  дракона  постигла
одинаковая судьба. Вы об этом слышали?
   - Да.
   - А Мардо?
   - Думаю, что да.
   - Значит, Мардо мог считать, что его предок жив?
   - Да.
   - Поговорим о деле, не о "великом", а о нашем деле. Верно  ли,  что  вы
участвовали в оргиях, которые Земейль устраивал в том самом помещении, где
был впоследствии убит?
   - Да... - На виске у Мириэль набухла жилка.
   - И вы отдавались Земейлю?
   - Да!
   - А другим?
   - Ваша честь, - вмешался  Мервейл,  -  я  не  вижу  смысла  в  вопросах
защитника.
   - Я тоже, - сказал Ваймер.
   - Смысл есть, - уверил их Коррогли, - и скоро он станет ясен.
   -  Хорошо,  -   согласился   Ваймер,   -   но   будьте   немногословны.
Свидетельница, отвечайте.
   - А каким был вопрос? - справилась Мириэль.
   - Отдавались ли вы, кроме Земейля, другим людям, которые участвовали  в
ритуальных оргиях?
   - Да.
   - Почему? Что привлекало вас в подобном распутстве?
   - Возражаю!
   - Я поставлю вопрос иначе. - Коррогли подался вперед. -  Эти  оргии  не
преследовали никакой цели?
   - По-моему, что-то такое было.
   - И что же?
   - Не помню.
   Адвокат раскрыл свою папку и извлек из нее дневник Мардо.
   - А что вам известно о приуготовлении плоти? - спросил он.
   Девушка напряглась.
   - Мне повторить?
   - Нет, я...
   - Что это означает, мисс Лемос, - "приуготовление плоти"?
   - Не знаю. - Она покачала головой. - Мардо не вдавался в объяснения.
   - Скажите, перед оргиями  вы  предохранялись  от  зачатия?  К  примеру,
может, вы пили какой-нибудь настой из кореньев и трав или прибегали к иным
мерам, чтобы не допустить оплодотворения?
   - Да.
   - Однако в ночь гибели Земейля вы ничего такого не делали?
   Мириэль вскочила:
   - Откуда вам... - Она не докончила и, закусив губу, села на место.
   - Мне кажется, Земейль считал, что  на  ту  ночь  приходится  очередная
годовщина битвы между Гриаулем и Архиохом.
   - Не знаю.
   - Позднее, - обратился Коррогли к судье,  -  я  приведу  доказательства
того, что так оно и было. Мисс Лемос, в ту ночь вы хотели забеременеть?
   Молчание.
   - Отвечайте на вопрос, мисс Лемос, - распорядился судья Ваймер.
   - Да... - прошептала она.
   - Почему из всех ночей  вы  выбрали  именно  эту?  Не  потому  ли,  что
надеялись зачать необычного ребенка?
   Мириэль ожгла адвоката исполненным ненависти взглядом.
   Коррогли показал ей дневник Мардо и поинтересовался:
   - Того ребенка, которого вам предстояло  выносить,  должны  были  звать
Архиохом?
   У нее отвисла челюсть. Она не сводила глаз с дневника.
   - Не к тому ли стремился Земейль, чтобы при помощи гнусного  колдовства
освободить душу Архиоха? Вот в чем заключалась суть его  "великого  дела"!
Ему нужна была плоть, причем настолько скверная,  чтобы  она  не  отринула
мерзкой душонки древнего чародея, то есть ваша плоть, мисс Лемос! В  вашем
чреве он должен был возродиться к жизни! Господа  присяжные,  вы  спросите
меня для чего? Для того, чтобы  при  содействии  Земейля  раз  и  навсегда
покончить с драконом Гриаулем!
   Мириэль испустила вопль неподдельной муки и отчаяния.  В  зале  повисло
изумленное  молчание.  Девушка  опустила   голову   на   поручень,   потом
выпрямилась; лицо ее искажала злоба.
   - Да! - воскликнула она. - Да! И если бы не он, - она ткнула пальцем  в
Лемоса, - мы бы прикончили проклятого ящера! Вы были  бы  благодарны  нам,
все до единого! Вы бы превозносили Мардо как освободителя, воздвигали  ему
памятники, вы...
   Судья Ваймер велел ей замолчать, однако она не  подчинилась.  Ее  глаза
метали молнии, руки вцепились в поручень ограждения.
   - Мардо! - крикнула она, поднимая глаза к потолку, словно  там  имелась
дверца в царство мертвых. - Мардо, услышь меня!
   Наконец, не в силах утихомирить ее, Ваймер приказал отвести  девушку  в
комнату для допросов, отправил Лемоса обратно в камеру и объявил перерыв.
   Когда зал заседаний опустел, Коррогли сел за свой  стол  и,  постукивая
пальцами по дневнику, уставился  невидящим  взглядом  прямо  перед  собой.
Собственные мысли представлялись ему сейчас золотистыми искорками - они то
ярко вспыхивали, то пропадали во мраке.
   - Что ж, - проговорил  подошедший  Мервейл,  -  думается,  я  могу  вас
поздравить.
   - Еще рано.
   - Да бросьте! Вы же знаете, что его оправдают.
   Коррогли кивнул.
   - Вы как будто не слишком рады.
   - Я просто устал.
   - Это пройдет, - заявил Мервейл. - Вы разгромили меня  в  пух  и  прах.
Ваша карьера обеспечена.
   - Гм-м.
   Мервейл протянул руку.
   - Забудем о старых обидах, - сказал он. - Тем вечером вы и в самом деле
переутомились. В общем, что было, то быльем поросло.
   Коррогли ответил на рукопожатие и с удивлением  заметил,  что  на  лице
Мервейла написано уважение. Удивление его было вызвано тем, что сам он  по
отношению к себе ничего подобного не испытывал; он никак не мог отделаться
от размышлений о Мириэль, по-прежнему желал ее, хотя и сознавал,  что  она
всего  лишь  забавлялась  с  ним.  Дело   Лемоса   виделось   ему   этакой
головоломкой, кубики которой сошлись, как положено, а  картинка  оказалась
совершенно бессмысленной.
   - Выпить не хотите? - спросил Мервейл.
   - Нет.
   - Да ладно вам, пойдемте. Может, в чем-то вы были и правы, но  я  не  в
претензии и  обещаю  вам  последить  за  собой.  Идемте,  я  поставлю  вам
стаканчик.
   - Нет, - возразил Коррогли, - одним стаканчиком вы меня не ублажите.


   Неудовлетворенность  Коррогли  исходом  дела,  как   ни   странно,   не
проходила. Он сомневался в невиновности Лемоса, и все, что случилось после
оправдания  резчика,  лишь  усиливало  эту  неудовлетворенность.   Мириэль
признали невменяемой, храм вместе с землей перешел в распоряжение  Лемоса,
который тут же продал его за умопомрачительную сумму.  Храмовые  здания  и
постройки снесли, и на их месте  решено  было  возвести  гостиницу.  Лемос
избавился также и от Отца камней - продал его обратно Генри Сихи с немалой
для себя выгодой, поскольку теперь самоцвет считался творением Гриауля,  а
потому - вещью необычайной ценности. Сихи собирался выставить его в музее,
где хранил множество экспонатов подобного рода. Лемос вложил большую часть
столь неожиданно обретенных средств  в  серебряные  рудники  и  красильни,
купил себе дом на мысе Эйлерз-Пойнт, где с  разрешения  суда  поселил  под
присмотром врачей Мириэль и  обосновался  сам.  Они  редко  появлялись  на
публике,  но,  по  слухам,  Мириэль  поправлялась;   кроме   того,   молва
утверждала, что отец с дочерью помирились и прекрасно ладят между собой.
   Едва у него выдавался свободный часок,  что  бывало  отнюдь  не  часто,
поскольку от клиентов буквально не было отбоя, Коррогли занимался тем, чем
в свое время пренебрег - продолжал изучать обстоятельства, так  или  иначе
связанные со смертью Земейля. Особенных  успехов  он  не  достиг,  но  вот
однажды, почти полтора года спустя,  ему  случилось  беседовать  с  бывшим
драконопоклонником. Разговор происходил на берегу  моря,  под  утесом,  на
вершине которого стоял когда-то  храм.  Собеседник  адвоката  -  лысоватый
мужчина с по-детски простодушным выражением лица, благодаря которому никак
нельзя было заподозрить, что  в  прошлом  он  принимал  участие  в  чем-то
предосудительном,  заметно  нервничал,  и  Коррогли  пришлось  хорошо  ему
заплатить, чтобы добиться откровенности. Сообщенные  им  сведения  были  в
значительной мере бесполезными, и  только  под  конец  он  обронил  нечто,
подтвердившее сомнения Коррогли.
   - Мы все удивлялись, что Мириэль спуталась с Мардо, - сказал  он,  -  и
будто забыла, что сталось с ее матерью.
   - Простите? - переспросил Коррогли.
   - С ее матерью, Патрицией. Она приходила в храм в ту самую ночь,  когда
умерла.
   - Что?!
   - Вы разве не знали?
   - Нет, я ничего об этом не слышал.
   - Ну да, все постарались сохранить в тайне. Она  была  там  всего  один
раз, в ночь, когда утонула.
   - И что произошло?
   -  Говорят,  будто  Мардо  затащил  ее  в  постель.   Может,   напичкал
наркотиками. Наверное, она сопротивлялась, а Мардо этого не любил.
   - Вы хотите сказать, что он убил ее?
   - Вполне возможно.
   - Что же вы раньше-то молчали?!
   - Мы боялись.
   - Кого?
   - Гриауля.
   - Глупость какая-то.
   - Да ну? Вы тот, кто спас от верной смерти Лемоса, так  что  вы  должны
были постичь могущество Гриауля.
   - Но ваши слова переворачивают все с ног на голову! Быть может, Лемос и
Мириэль замыслили отомстить Мардо, быть может...
   - Даже если так, их побудил к тому Гриауль.
   Пораженный услышанным, Коррогли решил проверить  направление  отлива  в
ночь гибели Патриции Лемос и установил, что  вода  двигалась  от  утеса  к
Эйлерз-Пойнту, из чего следовало, что, если тело женщины  бросили  в  море
рано утром, волны вполне могли выкинуть его на берег у мыса, как то и было
в действительности. Однако  дальше  этого  открытия  дело  не  пошло.  Как
Коррогли ни старался, ему не  удалось  выявить  наличия  между  Лемосом  и
Мириэль сговора с целью погубить Земейля. Он не находил  себе  покоя,  его
мучали кошмары и бессонница. Адвокат знал, что его использовали, и  жаждал
понять для чего, пытался вместить события в более-менее  жесткие  рамки  с
тем, чтобы уяснить себе свое предназначение. Да, его использовали, но кто:
Гриауль или Лемос с дочерью? Порой он вспоминал о  свободе  воли  и  тогда
мнил себя жертвой  человеческой  испорченности,  отвергая  самую  мысль  о
влиянии некоего богоподобного существа; порой  же  ему  думалось,  что  он
наговаривает на себя, хотя поступил по справедливости и добился оправдания
невиновного. Иными словами, он был уверен лишь в том, что  ему  необходима
ясность.
   Наконец, перепробовав все остальные пути, он вознамерился потолковать с
Лемосом и явился однажды к  резчику  в  его  новый  дом  на  Эйлерз-Пойнт.
Служанка сказала адвокату,  что  хозяина  нет  дома,  но  если  он  желает
поговорить с  хозяйкой,  то  пусть  немного  подождет,  пока  она  узнает,
согласна ли та принять  гостя.  Несколько  минут  спустя  девушка  провела
Коррогли на залитую солнцем веранду, с которой открывался великолепный вид
на море и на квартал Алминтра. Солнечные лучи золотили  поверхность  воды,
ветер срывал с гребней волн клочья  пены,  ветхие  домики  с  островерхими
крышами выглядели на таком  расстоянии  весьма  и  весьма  привлекательно.
Мириэль, в шелковом халате кремового цвета, сидела на диване. Возле нее на
низеньком столике лежала трубка,  вокруг  которой  рассыпаны  были  черные
шарики -  как  показалось  Коррогли,  опиум.  Взгляд  девушки  был  слегка
затуманенным, и внешне она переменилась: былая миловидность почти исчезла,
смуглая кожа отливала нездоровой синевой, к влажной от пота щеке  прилипла
прядь черных волос.
   - Рада видеть тебя, - сказала она, указывая на стул рядом с диваном.
   - Правда? - спросил  он,  чувствуя  пробуждение  смешанного  с  горечью
желания. "Боже мой, - подумалось ему, - я по-прежнему люблю ее. Что бы она
ни натворила, я всегда буду ее любить".
   - Ну конечно. - Мириэль хрипло рассмеялась. - Не знаю, поверишь ли,  но
ты мне нравился.
   - Нравился! - В его устах это слово прозвучало ругательством.
   - Я сразу сказала, что не смогу тебя полюбить.
   - Ты сказала, что попытаешься.
   Она пожала плечами; рука ее непроизвольно потянулась к трубке.
   - Значит, не получилось.
   - Выходит, что так. - Он обвел рукой веранду с роск