ии  является  всего лишь ритуалом,
оркестрованным воздушниками при служении своему божеству. Наверное, и я, как
Эспиналь, являюсь жертвоприношением, вкусным угощением в течении  долгих лет
настоенным  на электрических соках  симбионта.  Возможно, я  исполняю  более
значительную  функцию. Но какова  бы ни была моя участь, я всецело  принимаю
ее.
     Понимаете ли, мой  симбионт - это посланец. Он  сообщает  нам,  готовит
нас,  и как  только  его  задача  выполнена,  переходит  к  другому хозяину.
Сегодня,  приготовив  себя  для  финальной  стадии  своего  путешествия, как
когда-то приготовил  себя  Тито  Обрегон,  я  выскользну из  своего тела  и,
пропутешествовав по  пути электричества, войду в одного из вас. Этот человек
увидит, как ныне вижу я, воздушников, массами скопившихся над  вашим городом
- великолепное изобилие  бизкочос, коктейльных палочек  и многих других  - и
начнет  путешествие,  которое как в зеркале  повторит мое,  в конечном счете
приведя с единению с Богом... но я чувствую, леди  и джентльмены, что  вы во
мне  сомневаетесь. Некоторые  из  вас  думают,  что  я  сумасшедший.  Другие
шепчутся,  что  моя история,  это  талантливая  вариация  обычных  насмешек,
предлагаемых,  как  повелось,  и другими Сеньорами Вольто,  чтобы обеспечить
дополнительную меру страха, которая заставит  считать акт  сжатия моих клемм
казаться  гораздо  более  храбрым и  поэтому  возбудит  сладостный трепет  в
молодых  дамах,  которые, глядя в ваши глаза,  ищут нечто  более необычное в
своих перспективных  возлюбленных. Очень  хорошо. Я не стану пытаться дальше
убедить  вас  в  своей  правоте, но  вместо этого приглашу вас испытать  ее.
Поборите свои  страхи! Отдайтесь  своей судьбе!  Цена  невысока.  Всего пять
лемпир. Подходите, подходите! Проверьте себя, если посмеете!
     Конец.


   Люциус Шепард
   За Черту - и Дальше




     Shepard Over Yonder.rtf
     Page 17 of 40
     Lucius Shepard "Over Yonder"
     © 2001 by Lucius Shepard and SCIFI.COM.
     ©2002, Гужов Е., перевод.
     Eugen_Guzhov@yahoo.com
     ------------------------------------------------------------




     Черный  поезд уносил Пропащего Билли на  восток  прочь из Кламат-Фоллз.
Прочь от самой жизни, могут сказать некоторые. И если бы вы слышали рассказы
тех,  кто смотрел, как  он проходит мимо, у вас возникло бы  доверие к такой
возможности... хотя... было бы мудро не спешить со своим суждением, принимая
во внимание характеры самих свидетелей. Три хобо, упившиеся крепленым вином,
бешеные мужики с  прогнившими печенками,  ослабленными  сердцами  и  дырявым
воображением,  живущих  на   диком  краю  пустыни  и,  наверное,  наполовину
ожидающие,  когда придет их собственный  черный поезд.  На  вагонах  никаких
надписей, сказали бы они. Ни названий  компаний, никаких упоминаний о "Юнион
Пасифик" или "Бэрлингтон Нортерн", ни  даже рисунков баллончиками с краской.
А  локомотив, это  не приземистая маленькая штучка, которую нынче цепляют  к
товарнякам  спереди   и  сзади,  это  точное   подобие  старого   локомотива
"Стримлайнер",  но  мертвенно-черного,  а  не серебристого. Такой поезд,  по
слухам,  проносится сквозь маленькие  американские городишки во тьме четырех
часов ночи  с грузом мертвых  пришельцев  или частями  потерпевшего крушение
космического  корабля,  направляясь  в  Росвелл  или  к  пунктам  еще  более
сомнительных военных исследований.  Но этот конкретный  поезд  увозил только
Билли, да здоровенного мужика в широкополой шляпе, который украл его собаку,
Глупыша.
     Едва ли вообще можно было сказать, в  какие моменты Билли Пропащий  был
сумасшедшим, ибо выглядел  он  сумасшедшим всегда. Если б  вы мельком видели
его той ночью, шагающего по шпалам, согнув плечи  под рюкзаком, его дыхание,
парящее на холоде, его глаза,  горящие под космами путанных седеющих волос и
бороды, настоящие  шахтерские лампы  в  раме тяжелых надбровных дуг  и таких
острых  скул, что казалось,  они могут проткнуть кожу, то поклялись  бы, что
это Бедовая Задница - Король Хобо шествует, чтобы отплатить своим обидчикам.
Но  правда  заключалась  в том,  что  Билли  редко  бывал  сумасшедшим.  Вся
свирепость его лица, все сверкание глаз, что  люди  принимали за гнев,  были
просто лихорадочным усилением слабости и страха. Он был испуганным маленьким
человечком. Боящимся  буквально всего. Например,  добудет ли он монет, чтобы
разжиться  вином и  привести  свою  голову в  правильное состояние; или,  не
пойдет ли дождь; или, что это за шум в зарослях; или, расписание товарняков,
что  он  заполучил у кондуктора  в Дилворте, оно правильное?.. или проклятый
кондуктор  обманул  его?  Ночами,  когда  он  впадал  в разговорчивость  под
влиянием  дешевого  сального  на  вид  и вкус  ускорителя,  состряпанного из
тормозной жидкости  и средства от  ревматизма,  он пытался объяснить, откуда
берутся все эти  страхи. Он  рассказывал себе и любому,  кто слушал,  лживую
историю о девушке,  о поганой работе,  о  какой-то пропаже денег, в  которой
обвинили его. Лживую, говорю я. Ибо детали попросту не сходились, а все, что
с  ним произошло,  просто была ошибка и вина кого-то  другого. Но его друзья
понимали,  что  ложь  скрывает  другую  историю,  глубоко  запрятанную   под
выжженным, полупрогнившим месивом, что он сделал из  своего мозга, что-то не
столь драматичное, что-то,  что он по всякому сдабривает,  чтобы чувствовать
себя  лучше, что-то,  что  он никак не может  в  себе изжить,  под сколькими
литрами  вина  или чего похуже он не  пробовал  бы  это погрести,  и что это
последнее скорее всего не ложь.
     Ну, и уж  лучше, конечно,  ввязаться в  распрю мужика  с его женой, чем
стянуть собаку бродяги. Ибо  в эти  отношения никогда не  вторгаются мысли о
разводе, это союз,  скрепленный в самые трескучие ночные  морозы, в одиноких
ночевках в богом забытых местах. Украв собаку бродяги,  вы крадете то самое,
что заставляет его шагать и держаться над землей. Поэтому  Билли, хотя и был
безумцем в ту ночь,  все-таки был сильно потрясен. Он не мог понять, почему,
пока  он  ходил  за  вином  в  забегаловку, Глупыш -  слюнявый,  не  слишком
сообразительный  черный  полу-лабрадор,  слабо  терпеливый к  чужакам, вдруг
вскочил и зарысил прочь со своим похитителем, помахивая хвостом и ни разу не
оглянувшись  -  вот  как  описывали  случившееся  три  хобо,  с которыми  он
кучковался.  У него не было причин сомневаться в  их пьяном рассказе. Он  не
сомневался даже в  том,  что,  как они говорили,  они  попытались остановить
мужика, но  не совладали с ним из-за его габаритов. "Здоровенный, как черт",
все время повторяли они Билли. Он отвязал топорище, что носил в рюкзаке,  но
не знал ясно, что собирается делать, если найдет того мужика.
     Поезд встал  на ветке  возле  депо  Кламат-Фоллса, на полоске  рельсов,
протянувшихся строго прямо, как шоссе, между рядами высоких канадских сосен,
и когда Билли пошел вдоль поезда, пристально вглядываясь в открытые товарные
вагоны, он заметил  множество  странностей. Стены  вагонов были  холодны  на
ощупь, однако не  так, как ждешь  от холодной стали  морозной  ночью, и были
неестественно гладкими. Ни заусенца, ни выбоины,  ни  вмятины.  Единственное
несовершенство, замеченное  Билли,  было длинной  выпуклой царапиной поперек
одной из  дверей, что-то вроде старого шрама. Что до самих дверей, то замков
на них не  было, и, хотя устроенные как  обычно, одни с легкостью сдвигались
бесшумно и казались сделанными из металла значительно белее легкого  и менее
отражающего свет, чем сталь -  нависшая луна в  третьей четверти отбрасывала
серебристое  сияние на  верхушки рельсов,  однако  поверхность  вагонов едва
мерцала.  И еще,  от чертовой  штуки  совсем  не пахло  поездом.  Не  воняло
высохшим дизельным  топливом,  пролитыми грузами и  пиленым  деревом. Вместо
этого  слабо  пахло  мускусом,  почти сладко, словно  целый  поезд опрыскали
духами. В обычных условиях Били устрашился бы этими несоответствиями,  но он
так  распсиховался  о своем  псе,  что  не  обращал  внимания на писк своего
внутреннего сигнала тревоги и продолжал шагать по шпалам.
     Тугой  ветер взбрыкивался,  извлекая  из  ветвей  призрачные  звуки,  и
верхушки  канадских  сосен мотались, а  потом  все разом  склонились в  одну
сторону,  словно  громадные пьяные  темно-зеленые  солдаты  в  остроконечных
касках, заставив Билли почувствовать свое одиночество  среди могущественных.
Он  ощущал себя  крошечной  фигуркой,  плетущейся у черта в заднице рядом  с
жуткой, в  милю длинной гусеницей, напоминающей  поезд, но, наверное  бывшей
совсем  не поездом,  далеко  от хмельной радушности своего костерка  и своих
друзей,  под  пристальными взглядами  луны, звезд и всех загадочных образов,
стоявших за ними. Это напомнило  ему иллюстрацию из  детской книжки, которую
он   недавно  видел  -  бледный  мальчик  с  круглыми  от  страха   глазами,
заблудившийся в лесу, где  тени такие злобные  и зловеще  разные по форме из
составляющих  их  листьев  и веток.  Мысль об этой картинке успокоила Билли,
картинка дала ему место для его страха, позволив прикинуться, что он боится,
вместо того,  чтобы бояться по-настоящему. Он тратил массу  своего  времени,
вот так спрятавшись в  третьем лице, объективизируя мгновения, пугавшие его,
особенно  когда  он  был  расстроен и думал, что  люди говорят что-то против
него,  нашептывая ложь, которую он не может вполне  расслышать (вот почему я
рассказываю эту историю от  своего нынешнего я, а  не  от того,  каким стану
впоследствии, когда изложу до конца,  какой  она стала для меня после  того,
как  все изменилось). Поэтому, когда  он заметил Глупыша, высунувшего голову
из двери следующего вагона, его сердце  вдруг как-то несдержанно и по-детски
обрадовалось,  и он  побежал вперед припадающим  шагом, мотаясь под тяжестью
своего рюкзака. К тому моменту, когда Билли достиг двери, Глупыш снова исчез
в вагоне,  а внутри  он ничего не  разглядел. Лезвие страха  напрочь срезало
хлипкий щит его воображения. Он выхватил свое топорище и со свистом разрезал
им воздух.
     "Глупыш!", позвал он. "Иди сюда, парень!"
     Глупыш радостно  взрыкнул  горлом,  но остался внутри, и,  к  удивлению
Билли, побасистее гавкнула еще одна собака. Потом удивительно мягкий мужской
голос сказал: "Твой пес поедет со мной, дружище."
     "Черта  с два!" Билли  своим  топорищем шарахнул по двери и поразился -
звук был не ожидаемым звоном, а  глухим стуком,  словно от удара подушкой по
дивану.
     "Ну-ка, выпусти его!", сказал Билли. "Я с тобой не шучу!"
     "Он не на привязи", отозвался мужик.
     Билли уставился в вагон и вроде как уловил тень фигуры у дальней стены.
Посвистел - и Глупыш снова  взрыкнул, на сей раз  как будто смущенно. "Сукин
сын! Что ты сотворил с моей собакой?", закричал Билли.
     Третий  пес  -  по  звуку наполовину  терьер -  испустил  пронзительное
ворчание. По полу вагона заклацали когти.
     "Скажу тебе вот что, дружище", сказал мужик. "Я ничего не могу поделать
с твоим псом.  Собака идет, куда хочет.  Но не возражаю, если  мы прокатимся
вместе."
     Его  слова холодом отдались в животе Билли и даже  ноги слегка ослабли.
Какой бы он ни был с порушенными мозгами, но понимал, что поездка в поезде с
таким громилой  в темном,  как  смоль, вагоне не является  решением  никакой
разумной проблемы, но он не мог сообразить, что же  еще ему делать. Раздался
пульсирующий грохот,  не  похожий на  могучую полноту  настоящего дизельного
двигателя, но  на такой двигатель, каким  он мог бы быть; внезапная вибрация
сотрясла вагон и он дернулся вперед на пару футов.
     "Если едешь, то лучше запрыгивай", сказал мужик из вагона.
     Билли огляделся, нет  ли рядом полицейского или кого  еще официального.
Не в его натуре было  бежать к копам и жаловаться,  особенно  на  такого  же
бродягу, но обстоятельства сложились чрезвычайные. Однако, никого на виду не
было. Ничего, кроме холодной тьмы и одиночества. Поезд снова дернулся вперед
и  на сей раз покатился. Все  собаки в  вагоне -  Биллу  показалось,  что он
слышит с полдесятка  разных голосов  -  начали  визжать и гавкать, словно от
счастья куда-то ехать. Поезд покатил быстрее.
     Билл понял, что у него  остались всего лишь секунды, а потом  он уже не
сумеет  забраться, и тогда  уж точно потеряет своего пса. Отчаянье нахлынуло
на него, подавив страх.  Крикнув, он сбросил с плеча рюкзак,  забросил его в
вагон, потом затащился сам. Нетвердо поднявшись на ноги, готовый драться, он
потерял равновесие, когда поезд шатнуло, нелепо взмахнул руками в воздухе и,
упав головой вперед, врезался башкой в торцевую стену вагона и отключился.


x x x
     Билли  очнулся  от того,  что Глупыш  лизал  его  лицо.  Нити слюней  с
собачьих  брылей  стекали по  его щеке и  подбородку. Он  оттолкнул Глупыша,
выпрямился и сел, держась за голову, в которой все гремели яростные гонги.
     "Добро пожаловать на борт,  дружище",  произнес  мужской  голос.  Билли
повернул голову в его сторону и вздрогнул от этого движения.
     В  окружении  четырех дворняг  у  дальней  стенки  сидел  человек.  Его
вытянутые  ноги, казалось,  тянулись  на  полвагона, а плечи под наброшенным
армейским  одеялом-пончо были размером как у  Франкенштейна.  Он находился в
лучшей  форме,  чем любой из знакомых  Билли хобо. Волосы до плеч  темные  и
блестящие,  глаза ясные, а лошадиное лицо не  отмечено ни расцветками джина,
ни паутиной вен, ни другими знаками дурных излишеств. Уродливое лицо, хотя и
дружелюбное.  В  нем было  спокойствие, встревожившее  Билли,  который  едва
помнил, что такое быть спокойным.
     "Ни  хрена я тебе не друг!"  Билли  потер шею,  пытаясь  снять ощущение
сдавленности.
     "Конечно, нет", ответил мужик. "Но спорю, что им станешь."
     Собаки  глядели  на   Билли  с   тем  же  спокойным  безразличием,  что
демонстрировал  этот  человек,  словно  были его  знакомцами. Нелепая свора:
тощая  немецкая  овчарка,  приземистый колли со  слезящимся  правым  глазом,
полосатая борзая с оранжевыми  глазами и кривой  хромой  лапой, короткопалый
серый матт с широкой грудью, который, подумалось Билли, наверное, отвечал за
басовитое ворчание.  Ни  одна собака, казалось, не  стоила забот  держать ее
сытой и  здоровой, и  Билли  подумал, что, наверное, этот  мужик страдает от
того же, от  чего страдал его  старый компаньон по бродяжничеству Тупой Джо,
который пытался уговорить путевую обходчицу в Якиме выйти замуж за него и за
его собаку.
     Пара  других  вещей  показались Билли  такими же  несуразными. Начать с
того, что  поезд  мчал  миль сорок  в час, скорость достаточная, чтобы звуки
разговора  заглушить  начисто,  и,  все-таки,  они  не  вопили,  а  говорили
нормальным голосом. И  еще  в  вагоне  стоял  слабый желтый свет,  наподобие
тусклого освещения, что включают  во время  военного затемнения. Но источник
света оставался непонятным.
     Напуганный Билли  заметил  свое топорище на полу и схватил  его.  Колли
вскочил на ноги  и залаял,  но  громадный мужик  успокоил его,  и пес  снова
свернулся  на  полу с  тремя  остальными.  Глупыш,  поднявший  было  голову,
вздохнул и снова положил ее Билли на колено.
     "Что это за поезд?", потребовал ответа Билли, и мужик сказал:
     "Можно, наверное,  сказать,  что  мы заловили экспресс. Доедем прямо до
места. Без остановок."
     "Прямо до места куда?"
     "За черту", сказал мужик. "Тебе там понравится."
     Поезд начал поворачивать и в сильном лунном свете Билли увидел, что они
движутся среди цепи снежных пиков, уходящих за горизонт, все с темной каймой
вечнозеленых елей. Наверное, это Канадские Скалистые Горы?
     "Сколько  я  был  в  отключке?",  спросил  Билли.  "Где  мы,  к  черту,
находимся?"
     "Минут десять-пятнадцать."  Мужик шевельнулся и собаки повернулся уши в
его сторону и стрельнули глазами. "Кстати, меня зовут Писцинский. Люди зовут
меня Пай."
     "Чепуха.. десять минут... В десяти минутах от Кламат-Фоллса нету  таких
гор."
     "Конечно, есть", сказал мужик. "Ты здесь просто никогда не ездил."
     Билли обратил внимание на  еще одну тревожащую  штуку.  В  вагоне  было
тепло. Октябрьской  ночью на такой высоте он должен был трястись, как мокрая
кошка. Он сжался бы в  своем плотном спальном мешке, накинув сверху одеяло -
и все равно бы мерз. Ужасная мысль, из тех, что обычно он гнал от себя после
особенно крепкой пьянки, разрасталась в его голове,  пуская корешки в каждую
трещину,  заменяя  страх  быть выброшенным на  ходу из  вагона  другим более
устрашающим душу страхом.
     "Что здесь происходит?", спросил он. "Что со мной случилось?"
     Мужик, казалось, оценивает Билли, прикидывая, каков он.
     "Это  что,  моя печенка?",  спросил  Билли. "Печенка  отказала?  Кто-то
раскроил мне голову? Что это?"
     "Ты не мертвец, если говоришь об этом", сказал мужик. "Мертвым ты почти
был. Живой - это то, что перед тобой."
     После  всего  выпитого вина и удара  башкой  мысли у Билли работали еще
хуже  обычного,   и   он  начал   смотреть  на  мужика,   как   на   некоего
духа-проводника, посланного эскортировать его к месту вечного мучения.
     "Окей", сказал он.  "Я слышал, что ты сказал. Но если я снова... если я
снова окажусь  в  депо и смогу  себя увидеть, то буду думать, что я мертвый,
верно?"
     "Кто, к черту, знает, что ты там подумаешь,  после всего  вина,  что ты
выхлестал." Мужик спихнул задницу матта с полей своей шляпы и нахлобучил  ее
на голову - она была в ковбойском стиле из бежевой  кожи с загнутыми спереди
полями. "Почему бы тебе не поспать? Утром все станет гораздо яснее."
     Пол  был мягче, чем любой  из  полов, на которых Билли путешествовал  в
товарняках   -  этот  пол  и  тепло   сделали  приглашение   поспать  весьма
соблазнительным. Но  у него мелькнула мысль, что если он заснет, пробуждение
окажется не радостным.  "К черту сон!", сказал он. "Я хочу, чтобы ты сказал,
что происходит!"
     "Как  хочешь, дружище. Но я на время закрою глаза." Мужик повернулся на
бок и принялся взбивать набитый одеждой мешок - один из трех, что у него был
-  превращая  его  в подушку. Он  оглянулся на  Билли и  спросил: "Тебя  как
зовут?"
     "Ты чертовски  хорошо  знаешь, как меня зовут! Тебя  же сюда послали за
мной!"
     Мужик сморщился. "И все же как? Пепельный Айк? Хмырь из  Филадельфии...
как-нибудь вроде этого?"
     И Билли ему сказал.
     "Билли Пропащий", повторил мужик. "У тебя, конечно, правильная кликуха,
если ты поехал  на этом  поезде." Он улегся  на подушку  и опустил шляпу  на
глаза. "Может, завтра  ты  почувствуешь себя лучше и скажешь свое  настоящее
имя."


x x x
     Примерно  через  час,  после того как большой мужик  начал похрапывать,
поезд вызмеился  из гор  и пошел по болотистой равнине, от которой в  голове
Билли всплыла иллюстрация из книжки-раскладки  о динозаврах, которую полгода
назад  он  нашел  в мусорном  баке в Сиэтле. Она представляла собой  болото,
протянувшееся от горизонта до горизонта. Тростник, трава, змеящиеся протоки,
там и сям  -  клочки твердой  почвы,  на которых  росли  жутковатые  с  виду
деревья. Гигантские  стрекозы парили и  сверкали на  свету, зубастые амфибии
высовывали из воды сморщенные рыла.  Амфибии  поболее брели  вброд на задних
лапах. На картинке было больше сорока разных видов  динозавров - он сосчитал
всех до единого. Убрать динозавров и стрекоз - и то, что останется, не будет
слишком отличаться от залитой луной равнины, проносящейся перед глазами.
     Сходство между картинкой  и реальностью  повлияло  на него,  переключив
мысли на плаксивую ностальгию и  заставив  с открытым ртом, словно в трансе,
смотреть на ландшафт. Сцены его  жизни всплывали  ниоткуда, проступая словно
кожа под мокрой майкой, а потом высыхали,  превращаясь  в  ничто. Сцены, что
были  частью фантазией, частью искаженной памятью, наполненные родительскими
увещеваниями,  жалоб