биение  сердца.  Собаки лаяли
внизу,  но  поблизости я  ничего не слышал. Я снова  пошел,  направляясь  по
ветви, тесно окруженный стенами листвы такой густой, что не проникал никакой
свет. Когда  я дошел до поворота, впереди зарычала собака, яростный источник
звука, от которого у меня перехватило дыхание.
     Осторожно ступая,  я  повернул  за  поворот.  Наверное,  мне  надо было
отшатнуться, но  дела,  несомненно, были  точно  такими  же, если  бы  я это
сделал.  Между  мной и  двумя  фриттерами,  плывущими по проходу  на  уровне
головы, трепеща, словно  в  ответ  на  присутствие какого-то  течения, стоял
Глупыш. Я позвал его по имени. Он махнул хвостом, но уши оставались прижаты,
и  прежде  чем я  снова  заговорил,  он  прыгнул, вращаясь в воздухе, цапнул
одного фриттера за  край, стащил  вниз и  начал трепать,  прижимая лапами  и
раздирая.  Эта тварь  испустила легкий  визг, словно  воздух, вытекающий  из
воздушного  шарика,  и  пока  Глупыш  продолжал  убивать его, второй фриттер
скользнул вниз краем вперед, словно падающий диск фрисби, и прилепился сбоку
на его голову. Глупыш завизжал, перекатился на бок, пытаясь оторвать от себя
эту тварь, и ему это удалось, но  фриттер снова приземлился на него,  на сей
раз  на  бок.  Пес  с  трудом  поднялся  на  ноги,  и  схватил  его  зубами,
перегнувшись   почти   пополам.   Энни   рассказывала,   что   собаки  менее
чувствительны к фриттерам, чем люди - они могут выдержать солидную дозу яда,
хотя все лишь прикосновение  убивает  человека наповал. Но, очевидно, Глупыш
впитал дозу, близкую к пределу. Когда фриттер оторвался от него, его шатнуло
в  сторону, морда  растянулась  в  беззвучном  рычании,  он  задрожал, потом
свалился  с ветви и без малейшего  звука провалился сквозь листву. У меня не
было времени горевать по нему, ибо я обнаружил себя лицо к лицу с фриттером,
который убил его. Он не был, как мне  ранее казалось, одноцветным,  но усеян
белесоватыми пятнами, и он казался не отдельным целым созданием, но какой-то
частью,  скользким  органом,  отсеченным   от  тела  какого-нибудь  больного
монстра. Края его трепетали, как трепещут  края легкой  креповой занавеси от
жара  стоящего  внизу  нагревателя,  и я  понял  этот трепет  как  выражение
возбуждения. Полный страха, я сделал шаг назад, а потом, поняв, что все, что
я делаю, только привлечет его, и не  желая,  чтобы он ко мне  прикоснулся, я
прыгнул налево прямо в стену листьев и упал.
     Если  бы  я прыгнул  направо,  куда  свалился  Глупыш,  я  разбился  бы
насмерть.  Но  инстинкт  или  удача  направили  меня  в  другую сторону и  я
провалился  только  на  десять  футов,  проломив  лиственный  потолок кельи,
принадлежавшей  пожилому  хобо  с  почти совершенно поседевшими  волосами  и
бородой, которого я знал по кличке-сокращению СЛС в честь его родного города
Солт-Лейк-Сити  - я  не говорил  с ним ни  разу после своего появления и  не
позаботился  узнать  его  настоящее  имя. Я  наполовину  приземлился на  его
матраце, голова  моя звонко стукнула об пол, но хотя я и шмякнулся  довольно
сильно, сознания не потерял. СЛС  сидел  на  каких-то подушках в  углу,  как
всегда  спокойный,  поедая  чашку  супа.  Когда  мне  удалось  справиться  с
головокружением и сесть, он сказал: "Спасибо за падение", и хохотнул.
     Я  обратил  внимание, что  он  в поношенном сером костюме,  грязноватой
белой  рубашке и  в широком фуляровом галстуке такого стиля, который я видел
только  в  старых  черно-белых  фильмах.  Он, очевидно, заметил, что  я  это
зарегистрировал,   потому  что  сказал:   "Подумал,  стоит  надеть  парадный
костюм... так,  на всякий случай.  Если  фриттеры заберут меня,  то  я  буду
готов." Он  посмотрел на меня и быстро  замигал: "Похоже, до  тебя они почти
добрались. Их, что, стая?"
     "Всего лишь  один." В голове начало  пульсировать, я вспомнил Глупыша и
все  добрые и злые времена, что  мы делили вместе, и почувствовал, как  горе
вспухает в  моей груди. Я  взглянул  на дыру, которую пробил в  потолке СЛС,
ожидая  увидеть  фриттера,  что  убил  моего  Глупыша,  а,  возможно,  и его
приятелей. Ничего, кроме листьев и теней.
     "Располагайся  поудобнее", сказал  СЛС. "Похоже, день  будет долгим." В
своем потертом наряде, с  заскорузлыми  мотками седых  волос,  свисавших  до
плеч,  с  бородой в  крошках  еды, с костлявыми  запястьями  и лодыжками, он
выглядел, словно эльф...
     "Я здесь  не  останусь", ответил я  и  сделал попытку встать, но  снова
началось головокружение.
     "Не  удивлюсь, если  ты получил сотрясение", сказа  СЛС. Он с хлюпаньем
всосал очередную ложку супа.  "Разок мне тоже так шарахнули  по башке, что я
чувствовал неделю."
     "Я оклемаюсь через минуту", ответил я.
     Я  огляделся в келье  СЛС.  Одну стену,  почти  полностью  закрывая ее,
занимали  выцветшие  поляроидные  фотографии, в основном пейзажей. Наверное,
места,  где он путешествовал. На полу  рядом с матрацем рассыпано  несколько
книг и  журналов. В аккуратную стопку сложена  какая-то одежда.  Две  старые
банки из-под трубочного табака, скорее всего содержат материал для  штопки и
прочее.  Банки тушенки и с десяток банок  консервированного  томатного супа.
Все указывало на зрелого хобо.
     Разглядывание скромных  пожиток  СЛС  успокоило меня и  я  сделал новую
попытку встать, но голова еще очень кружилась. Я был  напуган  и выведен  из
себя -  поэтому хотел вернуться  к Энни -  и я  сказал: "Не понимаю,  какого
хрена ты просто сидишь и ждешь смерти, мужик?"
     "Потому что все едино", ответил СЛС. "Сиди или стой - разницы нет."
     "Не могу понять, почему люди не уберутся от этих тварей?"
     "А  куда прикажешь убираться?  Здесь ничего  нет, кроме  джунглей, а на
равнине тоже нельзя жить, кругом бердслеи."
     "А ты искал?", спросил я. "Ты искал место получше?"
     "Как будто мне охота." СЛС поставил  свой суп и поцокал языком. "Хочешь
найти, вот сам и двигай."
     "Может,  и  двину."  Я  кое-как  поднялся  и  на  сей раз  мне  удалось
удержаться на ногах.
     "Что ж, будет  прекрасно. Но  рекомендую  остаться  там, где ты теперь.
Выходить в коридоры чертовски опасно."
     Келья сделала полуоборот и я прислонился к стене.
     "Сотрясение, точно!",  радостно  сказал  СЛС.  "Лучше  бы тебе усесться
обратно. Я согрею тебе супа."
     В моем туманном состоянии перспектива  усесться  с чашкой горячего супа
на мгновение стала манящей, но в следующую секунду мысль, что я буду хлебать
томатный суп, когда тысячи ядовитых блинов летают поблизости, убивая собак и
людей, показалась верхом безумия. Все еще шатаясь, я направился к двери.
     "Погоди-ка, парень!"  СЛС  поставил  свою чашку  на пол и  встал  - ему
пришлось сделать  пару попыток, прежде чем  он выпрямился. "Если  у тебя  не
хватает  разума,  чтобы  остаться,  то  лучше  мне пойти  с  тобой.  Ты  так
шатаешься, что сам по себе далеко не уйдешь."
     Я не знал, что  именно на уме у  СЛС. Он мог оказаться таким сенильным,
что уже забыл  причину, по которой  держался собственной  кельи. Или,  может
быть,  он  был таким  старым,  что  понимал, что рискует совсем немногим. Он
вцепился  в  мой локоть и  мы пошли. Мы  миновали пару тел, их лица клеймили
пурпурные волдыри там, где прикоснулись фриттеры, но  удача была  с  нами, и
сами  мы ни с кем не встретились. Раз  мне показалось, что  я увидел что-то,
улетающее с ветви двумя  уровнями ниже нас, но в глазах кружилась тьма всего
летающего, и я не был уверен, что хоть что-то из всего этого реально. Что до
СЛС,  то  он ковылял, бормоча себе под  нос, поступая  так же,  как поступал
всегда,  если не  считать, что  время от  времени  подымал  на меня  глаза и
сверкал беззубой улыбкой.
     Когда  мы протолкнулись  сквозь  занавешенную дверь  в  келью  Энни,  я
подумал,  что она  нас  сейчас вышвырнет. Она завопила на  меня,  крича, что
думала,  я  погиб,  и  что я... Сумасшедший?  Разве нельзя  придумать что-то
получше, чем доискиваться того, что может меня убить? Она плакала, потом еще
вопила,  обзывая меня по-всякому. В конце концов я обнял ее,  соглашаясь  со
всем,  что она  говорила в течении десяти-пятнадцати минут, а она достаточно
успокоилась, чтобы сесть рядом на матрац.
     "Я думала, ты  умер", сказала она. "Ты не возвращался, а я поняла,  что
они добрались до тебя."
     "Мне не следовало уходить", сказал я. "Это было глупо."
     "Это  хуже,  чем глупость!  Это..." Она не смогла  найти  нужных  слов,
поэтому я вмешался, сказав: "... безответственность."
     "Ты  так  говоришь,  словно  просто  опоздал   на  работу.  Ты  же  мог
погибнуть." Она мрачно смотрела на мою ладонь, что лежала на одеяле  рядом с
ее ладонью,  словно  увидела  на  ней  плохое  предзнаменование, которое  не
замечала раньше. "Я думала, ты изменился."
     "Эй!", сказал СЛС. Он устроился в уголке и сидел с встревоженным видом,
задрав колени. "У вас тут есть что-нибудь пожрать?"


x x x
     Утром  фриттеры ушли.  Они забрали с собой шестьдесят три души, то есть
около четверти популяции  За-Чертой. Мы сожгли тела  на  камнях, где  обычно
расстилали белье на просушку, и стряхнули пепел  в реку. Я пошел на  поминки
по  Джозайе Тобину, где присутствовали  восемь старых  хобо, сидевших в  его
келье, пережевывавших джунглеры и вспоминавших  Джозайю, рассказывая  ложь о
том,  какой великий  ездок он был,  как он раз  улизнул  от копов в Якиме, и
разве не он жарил лучший хобо-шашлык во всех Штатах? Я чувствовал себя среди
них молодым язычником. Мне хотелось сказать, что истории о том, как  Джозайа
испортил свою жизнь, ничего не говорят  о человеке, и что  для  меня он  был
умнейшим сукиным  сыном,  которого я  встретил  на рельсах,  и что мы должны
извлечь уроки  не из того  дерьма,  в которое он себя  превратил, а  из того
человека, каким он  мог бы стать, если б дал своей жизни хотя бы  чуть более
чем полу-попытку.  Но когда настал мой черед говорить, я рассказал историю о
том,  как мы пили в пустом заброшенном доме к  востоку  от Феникса  с  ним и
Салли-Скелетиной. Думаю, то, что я  хотел сказать, ничего  бы не значило для
всех, кроме самого Джозайи.
     Как только закончились похороны, жизнь За-Чертой вернулась в нормальное
русло.  Как  будто  ничего не произошло.  Я  пытался противостоять  импульсу
отдаться  чувству  облегчения, которое заставляло нас забыть об оставшейся в
прошлом атаке, но пытался недостаточно сильно - через несколько дней я снова
начал ходить  рыбачить  с Ойлисом Бруксом, а мы с Энни вернулись к поезду, и
дерево,  где все  мы  жили,  вновь  впало  в  свою  привычную  летаргическую
атмосферу. На некоторое время я увеличил  потребление джунглеров, и примерно
в то же время Бобби  Форстедт стал  чуть резче настаивать  на  своей  теории
компьютерной игры, говоря, что повторяющаяся угроза фриттеров укладывается в
нее очень  хорошо, и что  мы должны сделать  попытку воздействовать на игру.
Это был замечательный пример нашей реакции на шестьдесят три смерти. Реакция
не  была  естественной,  но предполагаю,  я  стал  полноправным  гражданином
населения  За-Чертой, и  неестественные  реакции моих  сограждан  больше  не
поражали меня,  как выпадающие из всяких рамок. Но счастлив я не был. Энни и
я становились все ближе, но наши отношения никуда не вели. Если бы мы были в
реальном мире, мы,  возможно, ушли бы с рельсов, нашли  постоянную  работу и
выстроили некую совместную жизнь,  но  что можно выстроить, живя на  дереве,
словно  дети в домике-скворешне  на  заднем дворе?  Мы говорили  о  каком-то
выходе,  не  имея никакой  цели,  кроме  как  убить  время.  Мы  говорили  о
возвращении в мир,  но наши разговоры  были лишены энергии и никогда не были
слишком серьезны.
     Некоторые из жителей За-Чертой выли календари,  записывая течение дней,
но я не  подхватил их привычку - дни в основном были  настолько  похожи, что
казались  одним  долгим днем,  исполосованным  ночами, и я не  видел  смысла
как-то отмечать их. Поэтому я вынужден  лишь оценить, что примерно через три
недели после нападения фриттеров все для меня вдруг перевернулось. Я рыбачил
с Ойлисом,  и в  середине утра, так  как  не  добились никакого успеха, сидя
рядом в  центре  каменного выступа,  мы  решили попытать  счастья,  сидя  на
противоположных его концах. Ночью прошел дождь, солнце встало, ярко  блистая
в маленьких водоворотах, и рыбалка должна была быть хорошей, но ни у  одного
их  нас ни  разу даже  не  клюнуло.  Единственная  странность,  на которую я
обратил внимание -  старцы  смотали  свои щупальца.  Когда я сказал  об этом
Ойлису, спросив, видел ли он когда-нибудь такое, он сказал, что, может быть,
и был  денек,  когда  такое случалось прежде,  но он  не  уверен.  Потом  он
посоветовал мне сосредоточиться на рыбалке и надвинул на глаза козырек своей
бейсбольной кепочки, сигналя этим, что его не интересует пустая болтовня. Мы
сидели примерно в тридцати футах друг от друга, и я следил, как зеленая вода
обтекает мою леску, как вдруг уголком глаза заметил рябь в центре протоки. Я
уже  хотел  было  привлечь внимание Ойлиса,  но  он прервал меня,  закричав:
"Попалась! Подай-ка острогу!"
     Я вскарабкался на ноги, отряхивая задницу. "Большая?", спросил я, думая
подойти и посмотреть, что он там зацепил.
     "Я  ее  пока  не  чувствую", сказал он.  "Она  выжидает. Но  да,  очень
большая."
     Я оттирал въевшееся пятно  известняка с колена,  и как только я  поднял
глаза,  вода, казалось, поднялась прямо перед  Ойлисом, загнулась  вперед, и
что-то  гигантское  высунулось  на половину  тела из-под  поверхности. Рыба.
Больше   всего   она   походила  на   громадного  басса,   но  чешуйки  были
глиняно-коричневые, едва отличимые одна  от другой,  а  во рту располагались
двойные ряды треугольных зубов  цвета старой слоновой кости. Она перегнулась
в прыжке, склонив массивную, кажущуюся древней, голову в сторону Ойлиса, и в
падении ртом  -  который был с гаражную  дверь - накрыла  Ойлиса и  цапнула,
укусив  его  с такой  силой, что оторвала  верхнюю половину старика, оставив
нижнюю сидеть на выступе, дрожать и брызгать кровью.
     Мне удалось  лишь  впоследствии сложить вместе подробности того, что  я
рассказываю,  потому  что  в  тот момент,  когда  все произошло, я  был  так
ошеломлен,  что не  мог  ничего делать, как  только  регистрировать события.
Казалось, что какое-то громадное темное  пятно с шумом вынырнуло  из глубин,
откусило половину  тела Ойлиса и  со  всплеском исчезло, пустив вверх фонтан
футов  на  сорок.  Нижняя половина  старика  сидела  секунду-другую,  слегка
покачиваясь. Несмотря  на  кровь, запятнавшую его бриджи и  скалу, вид  тела
казался нереальным, какой-то картинкой. Потом огрызок опрокинулся в бурлящую
воду. Я отпрянул к стене ущелья и обмочился. Мне кажется, я кричал. Я словно
вжимался в стену, желая спрятаться в скале позади себя, уверенный, что тварь
захочет выпрыгнуть  снова и поиметь меня  вторым блюдом. Я не мог мыслить, я
был   сплошной   страх   и   трепет,   не    более   разумен,   чем   птица,
загипнотизированная змеей,  уже опустев жизнью, понимая,  что уже принадлежу
смерти. Из замороженного состояния меня  вывел только  сухой, шуршащий  звук
сверху.  Я  поднял  глаза и  увидел,  что  ближайший  старец  опускает  свое
щупальце, готовясь  к  рыбалке теперь, когда  опасность  миновала. Остальные
старцы делали то же самое. Вода продолжала течь, зеленая и безмятежная.
     Я  не был уверен,  что смогу ходить, но  все  же  ухитрился  подойти  к
подъемнику и поднять себя на вершину ущелья. Там я уселся  и задрожал, обняв
свои  задранные  колени.  Какая  бы биохимия не была  причиной  страха,  ей,
видимо,  требовалось  ужасное  количество  тепла,  ибо  никогда  еще   я  не
чувствовал себя таким застывшим. И когда я слегка отогрелся, то сказал себе,
что  должен вернуться  к  Энни.  Я  хотел  прикоснуться  к  ней, чтобы  быть
уверенным  в ней,  хоть  в  чем-то. Но я  еще  не  был  готов к столь долгой
прогулке в одиночку. Я пристально  смотрел на воду. Гладкая, как малахитовый
пол.  Я  вообразил,  как  кровь  Ойлиса  розовыми  ручейками  течет  под  ее
поверхностью, и  это  заставило  меня двигаться.  Всю дорогу назад  к дереву
голова моя полнилась темной тенью твари, которая не выходила из мыслей, пока
я не оказался почти у дверей Энни. Когда я вошел, она взглянула поверх своей
штопки и сказала радостно: "Ты рано вернулся! Поймал все, что нужно?"
     Я сел  на матрац  лицом к  ней и скрестил  ноги,  наклонился и  положил
голову ей на плечо.  Она погладила мои  волосы и тепло ее ладони подчеркнула
тот холод, который все еще не отпускал  меня.  Я обнял ее, но она  спросила:
"Что это еще за вонь?" Она дотронулась до моего бедра, потом отдернула руку.
"Ты обмочил штаны! Вон с моей постели!"
     "Ойлис мертв", сказал я.
     "Что?" она уставилась на меня. "Что случилось?"
     Пока я  рассказывал  ей,  пока  описывал случившееся,  то, что  я хотел
сделать становилось все яснее и яснее,  пока в конце концов мысль не окрепла
во мне, правильность ее форм стала  четкой,  как у  рубина в бокале вина. "Я
ухожу за Стену", сказал я. "Завтра же."
     Энни  слушала, опустив  голову,  теперь она  взглянула  на  меня  своим
спокойным взглядом и сказала:  "Это  чудовищно...  Ойлис... Но ты реагируешь
слишком сильно."
     "Пойдем со мной", сказал я.
     Она покачала головой: "Я не могу."
     "Энни... ради бога! Мы не можем больше просто сидеть здесь и дожидаться
смерти."
     "А  что  еще  здесь делать?  Все то же,  что и в прошлом мире.  И  если
существует мир по ту  сторону Стены, он будет таким  же, как и этот. Поэтому
люди не делают ничего."
     "Верно", сказал я. "Но это не значит, что они поступают правильно."
     Какая-то парочка  прошла снаружи, и  без какой бы  то  ни было  внятной
причины, мы  замолчали, словно  хранили  тайну, пока их  голоса  не  затихли
вдали.
     "Я ухожу", сказал я. "И хочу, чтобы ты пошла со мной."
     Она не смотрела на меня.
     "Черт побери!", хлопнул я кулаком по матрацу. "Если бы в старом мире ты
жила  в стране, потерявшей  двадцать пять процентов населения, ты сделала бы
больше, чем просто сидела."
     "Черта с два!  Я  бы оставалась там, где есть, и пыталась  бы выстроить
заново то, что разрушено. И так делала бы любая разумная личность."
     "Ну,  хорошо",  сказал я.  "Но этот  мир не  наш.  Каждый  год являются
фриттеры... и те  твари, что забрали Ойлиса. Каждый год у тебя  шанс умереть
примерно один к четырем."
     "Поэтому ты хочешь бросить меня?"
     "Я  прошу  тебя  пойти со  мной. Ты  остаешься. Значит, это ты бросаешь
меня."
     "Ты ни капельки не изменился!", сказала она. "Ты все еще..."
     "Нет, изменился! Мы оба изменились. И мы не хотим действовать как люди,
которыми мы  были раньше.  Как парочка в  доску  пьяниц, что никак  не могут
договориться, каким вином  убивать себя." Я положил ладони  ей на плечи. "Ты
же знаешь, что  в  этом я прав, Энни. Ты  все время  слоняешься возле  этого
поезда,  потому  что знаешь, что я прав.  Оставаться здесь - это смерть."  Я
вспомнил Джозайю Тобина. "И она явится рано, а не поздно."
     Она  не шевельнулась и я продолжил: "Кто-нибудь еще  видел такую  рыбу,
что сожрала Ойлиса?"
     Она угрюмо ответила: "Какую ты ее описывал, откуда мне знать."
     "Большой коричневый  басс с громадными  желтыми зубами", сказал  я. "Он
больше  похож на картинку  из детской книжки,  чем на настоящую  рыбу. Вроде
чудовища, что нарисовал ребенок."
     "Не думаю", ответила она.  "По крайней  мере, я не помню, чтобы о такой
кто-нибудь рассказывал."
     "Ты  понимаешь,  что  происходит? Это  место  изобретает  новые способы
убивать нас. Здесь становится все хуже."
     "Мне все равно, что ты говоришь, я не поеду!"
     Молчание клином пало между нами.
     "Что ж, я так и думал", сказал я.
     "Я  тоже." И через  пару  секунд  она  добавила: "Я  не хочу,  чтобы ты
уходил."