ами, раздумывая, куда бы их пристроить, чтобы не потерять, чтобы при обыске не нашли...
     - В волосы, - посоветовала Клоти, - за левое ухо. Там у тебя... у вас кровь запеклась. Давайте. - Она по-хозяйски залезла в его уже давненько не стриженную шевелюру, разворошила ее за левым ухом и засунула клок в колтуны, покрытые запекшейся кровью. Плюнула на палец и притерла, превратив его собственные волосы и чужую шерсть в одну сплошную массу.
     - Вот так...
     - Бегом, отсюда, - напомнил ей Серега, - и - прятаться...
     Он повернулся к рыцарям и латникам. К СВОИМ рыцарям и латникам.
     - Вышлите к ним кого-нибудь срочно. Скажите, что герцог Де Лабри вот-вот будет им выдан, а его спутников вы ищете, но они, похоже, уже успели сбежать из города. Пусть прекратят действо.
     - Милорд... - Из толпы выступил один из рыцарей. - Все это крайне неразумно, милорд. Дети... Что ж, их жалко, но смерды всегда могут нарожать новых. Вы наш сюзерен, в силу наших клятв. Мы обещались служить и защищать вас. Для нас это важнее любого детского ора, милорд... Так что вам совершенно незачем...
     - Сэр, - резко заявил Серега, заглушая напускной злобой в голосе собственную слабость, волной поднявшуюся в душе, - куда ты идешь, скулило сознание, там будет больно, очень больно... не хочу! - Меня мало интересует, что важнее для вас. Меня интересует только то, что важнее для меня. Понятно?! Молчать! Да кто вам вообще разрешил, не получив предварительно на то разрешения...
     - Милорд герцог, - вновь очень настойчиво сказал рыцарь, откинув назад забрало, набранное из перекрещивающихся стальных полос - за ним открылось лицо, густо исполосованное морщинами и шрамами, - это решение не столь разумно, как вы думаете. Они же войдут в город. Они будут здесь хозяевами, а мы-то знаем, каковы на отдыхе рыцари Священной... Милорд... Мы все здесь сейчас с детьми и женами. Разве их жизни менее ценны, чем жизни холопских щенков? Там два десятка детишек, здесь целый город. И потом, что ждет ваш манор после вашей смерти, ведь наследника у вас пока что... нет?
     - Ноу проблем, - с наигранной бодростью высказался Серега. Лицо старого рыцаря при этих словах густо покраснело - пбхоже, нервишки шалят, давление сэра рыцаря мучает... впрочем, кое в чем он прав. - Скажите им, что вы согласны обменять самозванца Де Лабри на детей, только так. И пусть соглашаются, а то и вовсе ничего не получат. Объясните им заодно свои взгляды на проблемы холопских детей. А затем добавьте, что после этого намереваетесь ждать здесь появления наследника господина барона Квезака... Такой имеется?
     - Маркиз Баленсиага, по праву родственника со стороны жены, - пожал плечами рыцарь. Лицо его все еще оставалось красным.
     - Вот-вот, его вы и ждете. И без его соизволения ворот не откроете. Он, как я слышал, со Священной в хороших отношениях, его собственность должны уважить. В общем, не маленькие дети. Можете, между прочим, и маркизу ворот не открывать. Кто и что, в конце концов, мешает вам взять первого попавшегося под руку человека и объявить его моим наследником? Я-то уж точно мешать не буду...
     - Милорд. А если они этим, то есть вами одним не удовлетворятся? Потребуют еще и город в придачу за этих-то холопских говнюков...
     - А что-то мне говорит, что удовлетворятся, - задумчиво сказал Серега. - В конце концов, будь здесь только вы, могли бы они надеяться добиться хоть чего-нибудь этим спектаклем?
     Черты лица у рыцаря враз затвердели.
     - Да никогда в жизни, милорд...
     - Вот видите. Нет, эти спецэффекты - как по заказу, для меня одного. Что наводит на мысль... Передайте леди Клоти, когда... если вдруг ее увидите, что у Священной есть кое-какая интересная информация обо мне и моих дурных привычках.
     - А... - вспомнил что-то рыцарь, и лицо его моментально просветлело, - леди Клотильда Персивальская. Почему бы именно ей и не стать вашей наследницей? Достойный рыцарь, хотя и несколько, хм... женщина. Смела, благородна, с лучшей родословной на континенте...
     - Леди Клотильду не трогать, - твердо приказал он, внутренне ощерясь, - так и знал, что имя бедовой красотки все-таки прозвучит. И станет она следующей мишенью для Священной комиссии и всех-всех-всех. - Повелеваю никогда не считать ее наследницей моею, но приложить все усилия для спасения ее и... Кстати, ее вообще нет в городе. Вы поняли меня? Нет!
     Рыцарь коротко кивнул и отступил назад. Над крепостными стенами взревели трубы, вновь призывая ко вниманию. Из ворот, что были прямо под ним, выбежали несколько человек и принялись выкрикивать слова в сторону серебряно-алого стана. Карусель завертелась...
     Он сам, стоя у ворот, оглядел стайку ребятишек, подогнанных туда рыцарями Священной комиссии. Знаком поманил одного из простолюдинов, столпившихся с этой стороны ворот.
     - Кто-нибудь посчитал, сколько именно детей они захватили?
     - Двадцать три, - пробормотал человечек в линялой, потрепанной одежке, валясь ему в ноги со сноровкой, какую дает только застарелый и привычный рефлекс, - двадцать три, ваше сиятельство, высокородный отец наш...
     Он кивнул одному из рыцарей:
     - Пересчитайте... Кстати, захваченных пастухов чтобы тоже вернули.
     Как он и предсказывал, рыцари Священной с готовностью и даже чуть ли не с радостью согласились на столь неравный обмен - одного-единственного герцога (и к тому же, по их словам, самозванца) на двадцать с лишним ребятишек. Плюс толстяк пастух с подпасками. Что наводило на мысли о том, что он, вполне вероятно, продешевил (и следовало потребовать еще чего-нибудь в придачу - ну вот хотя бы отпущения всех своих грехов, что ли). Или же - что именно этого от него и ждали...
     Заполучив в свои руки, первым делом его заковали. Со знанием дела и явно для долгой отсидки. С намеком на возможность и в будущем самостоятельно ходить по матушке-землице - кандалы на ногах соединялись между собой цепью длиной с короткий шаг, от нее вверх шла еще одна цепь, на которой поочередно были закреплены наручные браслеты. А уж после заковки его сразу же повели на здешнее лобное место...
     Две фигуры в красном, которых он буквально несколько минут назад наблюдал с вполне безопасного расстояния - то есть стоя на высокой башне, под защитой стены и своего собственного, в каком-то смысле, воинства, - теперь, радостно ощерясь, встречали его воочию и в опасной близости. Такой опасной, что дальше, то есть ближе, уж и некуда.
     - Здравствуй, брат ты наш герцог, - благонравно-сладеньким тоном возвестил тот, что был повыше и постарше. И слегка притушил на своем лице злорадно-злобную ухмылку. А почему? Что, палачам Священной не положено так отчаянно лыбиться в лицо своим жертвам? И тут, похоже, приличия блюдут, молодцы, ребяты. - Здоров ли ты? Хорошо ли чувствуешь себя? Сколь много вопросов мы имеем к тебе... и столь много наших братьев жаждет потолковать с тобой, что уж и не знаю, прямо-таки не знаю, хватит ли у тебя на всех них времени-то...
     - Обожаю с братками встречаться, - кое-как выдавил из себя кривенькую улыбочку "брат герцог". - С детства вот так - как куда ни попаду, так сразу же и братки навстречу... А что до здоровья, так оно у меня с детства, увы, слабенькое. Чуть что - и я сразу в обморок.
     - Да что вы говорите? - ласково поразился второй краснорубашечник. А с виду и не скажешь... Спасибо, брат, что предупредил. Ужо начнем мы с легких вопрошений - иголочки под ногти, пожалуй...
     - Да, брат, пожалуй. Ну так приступим же! - лирическим тенором, на удивление благостно и просветленно отозвался первый.
     Серегу, не тратя больше времени на болтовню, повалили на спину.
     Сквозь багровый туман и сполохи боли, застилающие глаза и обручами стискивающие сознание, время от времени он умудрялся видеть небо - безмятежно-синее, чистое, без единого облачка. Раскинувшееся сверху громадным укрывающим пологом. Совершенно равнодушное к нему, чужое небо, из чужого мира. И при этом почему-то глумливо орущее ему в уши его же собственным голосом. С болью и мукой орущее. То, что с ним делали, превосходило душевные силы всякого обычного человека. А ведь он, Серега, и обычным-то никогда не был - трусом он был всегда и боли боялся превыше всякого разумения... Господи ты ж боже мой...
     Коротенькая передышка наступала лишь тогда, когда начинались вопросы. Вопросы были самыми дурацкими - кто он, откуда, кто его родители (поименно и поперсонно), кто подучил его называться герцогом Де Лабри, что он знает про Преждеживущих и как их можно найти. На все эти вопросы он отвечал вполне честно и открыто (на дурацкий вопрос - дурацкий же и ответ). И, само собой разумеется, ему никто не верил. Им были недовольны. Поэтому после первого же вопросного тура он опять валялся на спине, судорожно корчась от боли, огненными осами грызущей кончики пальцев. И враз поумнел. Кое-как сообразив (хотя и трудно, почти невозможно было соображать остатками сознания, скручиваемого и раздираемого импульсами боли), принялся врать. Стараясь угадать, чего от него ждут и чего, собственно, хотят услышать. Имя - да Гарри Поттер. Родителей - не знаю. Да, скорее всего - нагулянный какой-то девкой бастард, подзаборный подкидыш. Подобранный и воспитанный из жалости. Где? Э-э... А-а! В дикой местности, далеко отсюда, по леворучье от восхода (это, по местной традиции в ориентировании, означало - по левую сторону, если встать лицом на восход... то есть, по земным меркам - на севере). Имя воспитателя - Мерлин, он же, сволота, и подучил его называться герцогом... А мандонада от Преждеживущих? Да вы что, какая такая мандонада, он же и в жизни в глаза этих чудиков из сказок не видел... вот троллей, живучи у Мерлина, это да. А также русалок. Красивые такие девицы, волосы зеленые, ноги ниже колен с плавниками и, что особенно завлекает, совершенно голые...
     Время от времени, когда говоримое не удовлетворяло двух краснорубашечников, в поте лица трудящихся над ним, он вносил изменения. Преждеживущие? Ну хорошо, скажу-у... Да, знаю. Да, близко знаком. Да, одарили мандонадой. Слушаюсь, господин рыцарь Великолепной и Священной, не одарили, никак нет, это все уже я сам напридумывал...
     Создавалось впечатление, что пыточники и сами не знают, что именно хотят услышать. Им - как бы это поточнее выразиться, нужна была версия событий, не противоречащая основной установке, - он самозванец, без роду без племени и безо всякой поддержки. Выходил нонсенс - ведь если нельзя говорить о том, что эльфы одарили-таки его своей мандонадой (которую он, что греха таить, до слезных соплей был бы рад сейчас на себе и восчувствовать и ощутить), то почему можно спрашивать о том, где он видел этих самых Преждеживущих и как он может снова их найти? Он, самозванец безо всякой поддержки за спиной... и откуда-то знает про то, что подобной персоне просто неоткуда было бы знать... Странно.
     Когда к вечеру рыцари Великолепной и Нетленной перешли наконец к вопросам о некоем холопском (холопском?!) мальчишке, злостно выкраденном им и увезенном из замка Балинок-Деде, он, точнее, его тело больше уже не могло выдерживать того, что ему устроили. И он с облегчением, почти осознанно провалился в спасительный мрак беспамятства. Наконец-то покой...
     - Господин! Господин! - робко звал его чей-то голос. По лицу ласково ходило прохладное и мокрое (тряпка, догадался он), в висках и ушах пульсировала боль, веки были словно налиты свинцом. Кисти рук ломило, они были опухшими, неподъемными, онемевшими и льдисто-холодными. И кто-то загадочный все продолжал и продолжал тоненько и тихо выкликать (прямо как подыхающий цыпленок пищал). - Господин... Господин...
     Он приоткрыл глаза. Над ним с двух сторон склонились фигурки, четко прорисованные на фоне неба, наполовину ночного, наполовину... Высветленного рассветом?!
     - Рассвет? Уж-же... - прохрипел он опухшим, надорванным от криков и болезненно-колким горлом.
     Фигурки мелко закивали. У него даже зарябило в глазах.
     - Да, господин...
     - Хто... такие?
     Перед глазами бликовало все сильнее. Нет, испугался он, нельзя. Нельзя терять сознание сейчас, он должен... Что он должен? Что-то такое, за левым ухом...
     - Мы смерды, господин, холопы Великой Священной комиссии... При обслуге лагеря мы. Там... шатры убрать-поставить, дрова на нас, костры, обоз, уход за кормовой скотинкой и за лошадьми благородных...
     - Так... - протянул он и попытался приподняться на локтях. Это ему не удалось. Но под спину и плечи тотчас же просунулись цепкие руки, потянули, приподняли, посадили... Он отдышался и попытался осмыслить ситуацию. Слава богу, то, что он должен суметь отсюда убежать и то, КАК он должен отсюда убежать, уже всплыло в памяти. Теперь оставалось только приступить к выполнению. - Почему вы сейчас здесь?
     - Помочь вам хотим, милорд, - нестройно отозвался хор приглушенных голосов, - хоть как-то спасти. Вы убежите... А ежели и мы с вами... Бают, вы герцог Отсушенных земель. И бают, что ноне проклятие с них полностью снято. Мы вас, того, спасем. Но чтобы уж и вы с нами... по-божески. Наделы бы нам. На землях ваших. И милости вашей. Вы ж добрый господин. Свою жисть на муки за холопских детей! Да ни один из наших рыцарей такое б никогда! А здесь нам не жисть в последнее-то время. Священная комиссия стала ноне больно магией баловаться. А ее, магию-то, на ком же и пробовать-то еще? Вот и берут нас, как дичь - на жаркое... Тут из нас уж и костры горели, и такие прочие ужасы уделывались, что куда там тебе... Обещаешь, господин, наделы-то?
     - А то як же, - сообщил он, про себя обмирая и вздрагивая от боли - встать, вернее, вздернуть на ноги себя после того, что было с ним проделано, оказалось не таким уж простым делом. Мучительным до холодного пота, до раскаленных белых искр в глазах...
     - Бежим к городу. - Он нашарил раскрытой ладонью с левой стороны в волосах кровяной колтун. Размокший, к счастью, то ли от ночной росы, то ли от пота. Пальцы, распухшие и бесчувственные после пыток, не слушались. - Гребень есть?
     Нашелся обломок гребня, очевидно подобранный после того, как кто-то из рыцарей выбросил пришедшую в негодность вещь. Серега знаком показал, где чесать, сипло сказал:
     - Все волоски - на ладонь мне, вот сюда... - и протянул трясущуюся длань.
     Вскоре горка волос, слегка шевелящаяся под предрассветным ветерком, уже лежала у него в руке. Рассвело достаточно, чтобы можно было отличить черные волосинки от пего-каштановых, его собственных. Холопы, бросавшие на него испуганно-настороженные взгляды, придвинулись ближе.
     - Это что, господин... те самые заговоренные волосья? Кои в воинов обращаться могут?
     - Нет, - буркнул он, - про те не знаю. Хотя здесь и они бы не помешали. Эти - с лиса-оборотня. Вложишь в рот, проглотишь, и оборотишься лисой. Затем бегом в город. Все понятно?
     - Про оборотный волос мы слыхали, а то как же... Да только, господин, не надо к городу бежать. Там стража так наставлена, что мучач - и тот не пробежит. В лес надо, господин, А там, глядишь... И народец лесной вдруг да поможет. И искать нас там никто не станет, решат, что с помощью Преждеживущих ты, господин, в город перенесен, куда ж тебе еще... Да и рассветет скоро. Лес близко, а до города - бежать и бежать, и все по ровному полю среди стражи...
     В лес так в лес. Главное - унести сейчас отсюда ноги. А уж потом, там, поразмыслим, пораздумываем...

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
А для нас сто верст - не крюк...

     Как ни странно, тело, оборотясь в лисье, сразу же ожило. Исчезли боли, ушла слабость... Рядом радостно роилась стайка таких же, как он, лисов, телом и запахами зовя его туда, к лесу. На свободу.
     И они ушли. Просочились через охранение, скромное со стороны леса (ну конечно же, как иначе - ведь все враги у Священной были спереди, а сзади только свои). Стайка лисов ужами проскользнула через кусты на лесной опушке. Понеслась дальше - через лес, через лесные овраги, вглубь, подальше. Гнал инстинкт, а не сознание. Впрочем, какой мог быть у них инстинкт, они же не звери, в конце концов. Просто было у каждого из них настойчивое ощущение того, что там, позади - враги. Враги, которым вполне может взбрендить в голову и за ними погнаться, за простыми-то бедными зверями...
     В какой-то момент они нашли нечто вроде убежища и остановились. Именно там Серега и пришел в себя - в неглубокой норе, то ли отрытой, то ли промытой ручьями в стене глубокого лесного оврага. Пришел в себя, лежа на боку и свернувшись калачиком на сырой земле, приятно холодившей кожу. Воздух был знойным даже здесь, в относительно затененном месте - в овраге. И, что самое приятное, лисья личина, уйдя, вернула Сереге его человеческое обличье целеньким и невредимым. Ни единой ранки не оказалось на пальцах (исколотых иглами в самом разном ассортименте - от простых холодных до сверлообразных и раскаленных). Четыре пальца на левой руке, которых палачи из Священной долго и вдумчиво лишали ногтей (сперва надрезав прямо на месте полосками, а потом сдирая их с живого тела пофрагментно - для большей результативности), сейчас сияли новехонькими ногтевыми пластинками - гладенькими и нежно-розовыми. Чудеса в решете... Впрочем, дружище-оборотень об этом так и говорил - "и буду я снова жив-здоров". Мелочь, а приятно...
     Он сел на земле, с интересом огляделся. Спутники, вместе с ним покинувшие не слишком гостеприимный лагерь Священной и Нетленной, сидели кучкой поодаль. Нагишом, как и он. Но к нему не подходили, только кидали издалека благожелательно-приветливые взгляды - мол, здрасьте, ваше сиятельство... как почивали? Ну да, он же теперь их герцог, а они - его подданные. Намерения встать и подойти к нему запросто никто из них не выказывал. Видимо, без прямого на то волеизъявления его светлости сие было недопустимо.
     Он встал, смущенно прикрыл ладошкой причинное место и зашагал к ним сам. Где-то на полпути его новые подданные вскочили на ноги, так же, как и он, поприкрывались ладошками, и толпой ринулись к нему.
     - Ваше сиятельство... Господин наш светлейший. Вы, никак, к нам изволите подойти? Дык крикнуть надо было, мы б и сами, мухами к вам...
     Он отрицательно мотнул головой, оглядел местность. Узрел неподалеку поваленное дерево, горизонтально лежащее на склоне оврага, рядом кусты и пенек. Указал подбородком (по причине занятости рук):
     - Не пройти ли нам туда, господа?
     У бедолаг как по команде отвисли челюсти.
     - Щас... Дык мы щас, господин...
     Его новые подданные, как отметил про себя Серега, были сплошь мужчинами старше среднего возраста. Иногда и много старше. Все, как один, были низкорослыми, худыми до изнеможения, в рубцах и шрамах по бокам и спине - зримые свидетельства частых порок. Частых и жестоких. Может быть, плетками, а может, и еще чем. Честно говоря, их манера держаться Серегу несколько отталкивала. Этакая смесь торопливой угодливости и благоговения вместе с суетливой дрожью. Вот то ли дело надменно-достойные манеры рыцарей из замка Дебро... Впрочем, одернул он себя, их плеткой никогда и никто не бивал. Конечно, ехидно ответил внутренний голос, попробовал бы кто такое с ними сотворить - сразу же бы и в зубы прилетело кое-что... И потом, достойные-то они достойные, но терпели же право первой ночи и прочую муть, которая, если разобраться, в иных случаях и понеприятнее порки будет.
     Усаживаясь, его новые подданные оставили ему сразу два места - на выбор, как понял он. В начале поваленного ствола и на пеньке. Он, на мгновение задумавшись, выбрал пенек:
     - Э-э... Все, кто там были возле меня... и хотели уйти, все здесь?
     Люди отчаянно закивали головами.
     - Чудесно! - Что бы им еще сказать по этому поводу? Надо было хоть как-то приободрить их. - Я рад этому. И.. и очень благодарен вам за то, что вы...
     - Что вы, господин, - прошептал один из тех, кто сидел к нему поближе. И преданно, почти молитвенно, посмотрел на него. - Вы бы и сами, и без нас смогли бы... И волосками своими с нами поделились, и сюда нас привели, а волоски эти немалых деньжищ стоят, спаситель вы наш, век благодарны будем...
     С