днимается конь... Встают, отряхивают  платья  служанки...  И
Фрейдис садится в повозке, а горбунья берет в руки вожжи... Глухо  ржет,
ударяет копытом чудовищный конь... и растворяется перед ним  бревенчатая
стена.
   Ледяным холодом тянет оттуда, из темноты. В последний раз  вспыхивает
и гаснет маленький светильник. Необъятная  ночь  заполняет  все  вокруг.
Только шелестят во мраке шаги рабынь  да  поскрипывают  колеса  повозки,
увозящей госпожу Фрейдис в далекий путь.
   Рунольв со своими людьми прожил у братьев три дня, в течение  которых
ничего не произошло. А потом уехали, и он, и Эрлинг, - каждый к себе.

***

   Нет бедствия хуже неурожая!
   Бывает неурожай хлебный.  Бывает  недород  скотный.  И  еще  неурожай
морской, когда рыба уходит от берегов. Поодиночке эти бедствия случаются
почти каждый год, и люди поневоле привыкли с ними справляться. Но трудно
выжить, если все три наваливаются разом...
   Потому-то приносят в жертву конунга, оказавшегося несчастливым на мир
и урожай. И чтут колдунью, умеющую наполнить проливы косяками сельдей. И
самый бедный двор редко обходится без пиров, устраиваемых  по  обычаю  -
трижды в год.
   Первый пир собирают зимой, когда день  перестает  уменьшаться.  Потом
весной - на счастье засеянным полям. И  наконец,  осенью,  когда  собран
урожай и выловлена треска... Это жертвенные пиры.  Плохо  тому  хозяину,
которого бедность вынуждает ими пренебречь! Бог Фрейр, дарующий приплод,
может обойти милостью его двор. А удача - оставить.
   В Торсфиорде ни разу еще  не  забывали  об  этих  пирах.  Вот  только
соседей в гости здесь не приглашали. Рунольв пировал у себя в  Терехове,
Виглафссоны - в Сэхейме.

***

   К старшим братьям приезжал еще Эрлинг, и Хельги принимал его ласково,
ведь не дело ссориться в праздник.
   Раньше в Сэхейм заглядывал иногда херсир по имени Гудмунд Счастливый,
старый друг Виглафа Хравна. Тот, что жил на острове в прибрежных шхерах,
в трех днях пути к югу. Однако теперь его паруса с  синими  поперечинами
появлялись в Торсфиорде все реже. Шесть зим назад Гудмунд херсир потерял
единственного сына Торгейра и с тех пор сделался угрюм...
   А приезжал ли кто к Рунольву - того Виглафссоны не знали и не  хотели
знать.
   Когда подошло время осеннего пира, Видгу по  обыкновению  послали  за
Приемышем. Видга посадил Скегги в свою лодку и спихнул суденышко в воду.
Хельги сказал ему:
   - Только пускай Эрлинг в этот раз не привозит с собой Рунольва!
   Накануне  праздника  Хельги  подарил  Звениславке  золоченые  пряжки:
скреплять на плечах сарафан, который здешние женщины носили составленным
из двух несшитых половинок.  Звениславка  не  торопилась  заводить  себе
чужеземные одежды - однако застежки понравились.  Каждая  была  почти  в
ладонь величиной, и между ними  тянулась  тонкая  цепь.  Другие  цепочки
свешивались с самих пряжек.
   Можно привесить к ним игольничек, обереги, маленькие ножны с ножом...
   С обеих фибул смотрели усатые мужские лица. Грозные лица... Хмурились
сдвинутые брови, развевались схваченные  бурей  волосы,  сурово  глядели
глаза.
   Одно выглядело помоложе, другое постарше.  Пряжки  как  бы  говорили:
смотри всякий, что за человек подарил нас подруге. Он такой же, как  мы.
Обидишь ее - не спасешь головы!
   Хельги был вполне ровней этим двоим. Хотя, правда, ни бороды, ни усов
не носил.
   - Нравится? - спросил он Звениславку. - Носить станешь?
   Она ответила:
   - Спасибо, Виглавич...
   Он опустился на лавку и велел ей сесть рядом. И посоветовал:
   - Носи так, чтобы смотрели  один  на  другого.  Это  Хегни  и  Хедин,
древние конунги. Хедин полюбил дочку Хегни и  увез  ее  от  отца.  Хегин
погнался за ним и настиг, и девчонка не помогла им помириться. Тогда они
повели своих людей в битву и полегли все до единого.  Но  девчонка  была
колдуньей и ночью оживила убитых. И я слышал,  будто  они  по  сей  день
рубятся друг с другом где-то  на  острове,  а  по  ночам  воскресают  из
мертвых!
   Мимо них из дому и в  дом  сновали  рабыни  и  жены.  Ставился  хлеб,
бродило пиво, готовилось мясо.
   Хельги сказал:
   - Я знаю, как выглядят твои пряжки, потому что это  я  велел  старому
Иллуги их сделать, и я видел их готовыми.
   Он взял ее руку и положил на свое колено. Стал перебирать пальцы.
   - Вот только тогда я думал, что они будут подарком моей невесте. И не
тебе я собирался их подарить. Да и ты, как я думаю, не от меня хотела бы
их получить. Расскажи про жениха!
   Звениславка опустила голову,  в  груди  поселилась  тяжесть:  ох  ты,
безжалостный!
   - Что же тебе про него рассказать?
   - Ты называла его имя, но я позабыл.
   - Чурила... Чурила Мстиславич.
   - Торлейв... Мстилейвссон, - медленно повторил Хельги.  -  Все  имена
что-нибудь значат. Мое значит - Священный. А его?
   - Предками Славный... Хельги похвалил:
   - Хорошее имя.
   Звениславка подумала и добавила, невольно улыбнувшись:
   - А кто не любит, Щурилой зовет. Рубец у него  на  лице-то...  Вот  и
щурится, когда обозлят.
   - Шрам на лице не портит воина, -  сказал  Хельги.  -  Потому  что  у
трусов не бывает шрамов на лице. Твой конунг красивее, чем Халльгрим?
   Звениславка долго молчала, прежде чем ответить:
   - Такой же... только черноволосый.
   - Стало  быть,  твой  конунг  некрасив,  -  проворчал  Виглафссон.  -
Черноволосый не может быть красивым, даже если он смел.
   Звениславка ответила совсем тихо:
   - Нету краше.
   Хельги сбросил ее руку с колена и вспылил:
   - Убирайся отсюда! Ты будешь сидеть вместе с рабынями, потому что  ты
беседуешь с Иллуги охотнее, чем со мной!
   Звениславка испуганно подхватилась с места, отскочила  прочь.  Хельги
поднял голову - ну ни дать ни взять сокол, накрытый кожаным колпачком.
   - Ас-стейнн-ки!
   - Здесь я, Виглавич.
   - Подойди сюда. Сядь...
   Когда Эрлинг приехал в Сэхейм и сошел  с  корабля,  Халльгрим  немало
удивился, увидев, что младший брат  привез  с  собой  жену  и  маленьких
сыновей.
   Этого Эрлинг никогда прежде  не  делал.  Халльгрим  спросил  его  без
обиняков:
   - Что случилось, брат?
   Эрлингу явно не хотелось портить ему праздник.
   - Думаю, безделица, Халли. Есть  у  меня  раб  по  имени  Рагнар  сын
Иллуги, да ты его знаешь... Халльгрим заметил с неодобрением:
   - Малоподходящее имя для раба... Почему ты позволяешь  ему  так  себя
называть? Эрлинг пожал плечами:
   - Приходится позволять, потому что он задира, каких и среди свободных
немного найдется. Так вот этот Рагнар поссорился с рабом Рунольва, и они
подрались. Того раба я знаю давно, поскольку он любит ходить ко  мне  во
двор и мы с ним разговариваем. Он англ и из хорошего рода, а  зовут  его
Адальстейном.
   Вчера он пришел опять и рассказал, будто  Рунольв  всем  жалуется  на
меня и на моих дерзких рабов и говорит, что давно уже ждет от меня беды.
   - Лгун он, твой Адальстейн, - проворчал Халльгрим угрюмо.
   - Может быть, и так, - сказал Эрлинг. - Но на него это мало похоже.
   Адальстейн рассказал еще о том, что он решил убежать  от  Рунольва  и
остаться жить у меня. Я велел ему идти домой, но он не  пошел.  Тогда  я
послал к Рунольву человека, с тем чтобы он переговорил с ним и предложил
виру за раба. Это было вчера, но тот человек не вернулся.
   Пока он говорил, к ним подошел Хельги. Средний  сын  Ворона  выслушал
Эрлинга и усмехнулся:
   - Стало быть, не вышло у тебя поиграть сразу двумя щитами. Приемыш. А
уж как ты старался.
   В другое время Халльгрим прикрикнул бы на него за такие слова. Но тут
только поскреб ногтем усы и заметил:
   - Ты потому и привез с собой столько народу, что твой двор больше  не
кажется тебе безопасным. Эрлинг кивнул:
   - Это так, и я велел рабам вооружиться. Но я  бы  хотел,  чтобы  дело
кончилось миром.
   Хельги двинулся прочь и уже на ходу насмешливо бросил:
   - А я не очень-то на это надеюсь!  Вы  с  Рунольвом  последнее  время
неразлучны: куда ты, туда следом и он!
   Тогда-то подала голос  зеленоокая  Гуннхильд,  молча  стоявшая  подле
мужа.
   - Ты, Хельги, выгнал бы нас вон, если  бы  был  волен  решать.  Может
быть, тогда Рунольв не стал бы вас трогать!
   Хельги обернулся...  Халльгрим  помешал  ему  поссориться  с  братом,
сказав:
   -  Тебя  называют  разумной,  Гуннхильд.  Однако  иногда  следует   и
помолчать!
   В день, назначенный для пира, в ворота Сэхейма постучался всадник  из
Терехова...
   А на плече у него висел щит, выкрашенный белой краской в знак  добрых
намерений и мира.
   Всадник слез с седла и сказал:
   - Меня прислал Рунольв хевдинг сын Рауда. Где Халльгрим Виглафссон?
   Халльгрим уже шагнул к нему через двор, отряхивая руки, - он как  раз
советовался с пастухами,  отбирая  скот  для  забоя.  Рунольвов  человек
передвинул щит за спину.
   - Наш хевдинг гостил у тебя нынешним летом,  когда  ты  хоронил  свою
мать.
   Рунольв сын Рауда хочет отплатить тебе за  гостеприимство  и  думает,
что навряд ли ты побоишься приехать к нему сам-третей, как он тогда. Это
было бы несправедливо!
   Халльгрим остановился, заложил пальцы за ремень...  Ничего  подобного
он не ждал, но показывать это не годилось. Он сказал:
   - Мудро поступает Рунольв Скальд, если вражда и впрямь ему надоела...
   Вот только зря он не напомнил тебе, что в чужом дворе не заговаривают
о делах сразу. Иди в дом, отдохни и поешь!
   Сигурд Олавссон повел чужака с  собой.  Тот  пошел  озираясь  и  явно
ожидая подвоха... Олав Можжевельник проводил его глазами и сказал:
   - Или я плохо знаю Рунольва, или незачем тебе ехать туда, Виглафссон.
   Халльгрим покачал головой и ответил как о деле решенном:
   - Я поеду.
   Олав упрямо повторил:
   - Незачем  тебе  к  нему  ездить.  Халльгрим  улыбнулся,  что  бывало
нечасто.
   - Рунольву не удастся назвать меня трусом. Кто со мной?
   Вокруг стояли почти все его люди: сбежались кто откуда,  прослышав  о
гонце.
   - Я, хевдинг! Возьми меня!
   Счастлив вождь, за которым одинаково охотно идут на пир и на  смерть.
Он выбрал двоих... Гудреда, среднего сына Олава кормщика. И еще парня по
имени Гисли. Оба были рослые и крепкие  и  вдобавок  хороши  собой.  Для
воина тоже не последнее дело.
   Потом велел седлать своего коня.
   Осень  уже  разбрасывала  по  берегам  фиорда  яркие  краски...   Так
заботливая хозяйка, ожидая гостей, готовит наряды и завешивает  цветными
покрывалами простые бревенчатые стены. Но вот чем кончится пир?
   Воздух был почти совсем  тих.  Только  откуда-то  из  глубины  фиорда
понемногу начинало тянуть ледяным сквознячком. Стылый  ветерок  проникал
под одежду, заставлял поеживаться в седле. Вот потому-то  Халльгрим  всю
жизнь предпочитал ходить пешком, а еще лучше - грести на корабле.  Пеший
и тем более у весла не замерзнешь. Да и  доберешься,  пожалуй,  быстрее,
чем на лошади по этой тропе... Другое дело,  пешком  в  гости  мало  кто
ходит. И тем более вождь к вождю!
   А ветерок - Халльгрим знал, что предвещал этот ветерок.  Может  быть,
даже нынче к  вечеру  разразится  свирепая  буря.  Такая,  что  не  хуже
вражеских мечей оборвет с воинов леса вышитые нарядные плащи...  А  иные
деревья и вовсе лягут корнями наружу, сраженные в неравном бою...
   Халльгрим ехал и думал о том,  не  придется  ли  лежать  между  этими
бойцами и ему самому. Премудрый Олав разглядел волчий волос,  вплетенный
в кольцо, и не было причины ему не поверить...
   А  не  поедешь  -  уж  Рунольв  позаботится,   чтобы   смеялась   вся
округа-фюльк...
   Опавшие листья шуршали под копытами коней.
   Гисли и Гудред молча ехали за вождем. И, верно, тоже прикидывали, чем
мог кончиться для них этот день. Если пиром у Рунольва  -  не  захмелеть
бы. Закон гостеприимства свят, нарушить его  -  преступление.  И  добро,
если Рунольв вправду образумился на старости лет, говорят же  люди,  что
лучше поздний ум, чем вовсе никакого!  Но  знают  люди  и  другое.  Хоть
редко, а бывает, что среди ночи вспыхивает дом с гостями, упившимися  за
столом... И копья встречают выскочивших из огня!
   Несколько раз Халльгриму мерещились крадущиеся шаги... И  не  заметил
бы вовсе, если бы поневоле не ждал из-за каждого дерева  стрелы.  Он  не
поворачивал головы, только всякий раз подбирался  в  седле,  готовясь  к
отпору. Но шедший лесом не показывался и не нападал...
   И все оставалось спокойно.
   Из Сэхейма в Терехов ездили редко... Только в святилище, и то  обычно
на корабле. Дом Эрлинга стоял примерно посередине  дороги,  и  Халльгрим
привык считать, что брат жил поблизости.  Но  береговая  тропа  петляла,
взбираясь на кручи и снова спускаясь к воде. И когда  фиорд  открылся  в
очередной раз и Халльгрим увидел на той стороне дом Приемыша, он  слегка
удивился тому, как мало, оказывается, они проехали.

***

   Еще он заметил длинную лодку, лежавшую под скалами, в  зеленой  воде.
Над бортом лодки торчали две светловолосые головы.  Халльгрим  мимолетно
подумал, что это, наверное, рабы ловили рыбу на ужин. Подумал - и  сразу
же забыл...
   До Терехова они добирались  и  вправду  еще  долго.  Но  наконец  лес
расступился - стал виден частокол и заросшие травой  крыши  построек.  И
боевой корабль Рунольва Скальда, который был вытащен из сарая и стоял  у
берега на якорях; Халльгрим сразу же это отметил. Зачем?
   Даже мачта уже возвышалась на  своих  расчалках,  и  свернутый  парус
багровым червем прижимался к опущенной рее. Так, будто Рунольв готовился
не к пиру, а к дальней дороге. Если не к боевому походу.
   И не намеревался медлить с отплытием.
   Может быть, он хотел проводить гостя со всем почетом и тем  закрепить
мир между ним и собой? Халльгрим в свое время поступил  именно  так.  Ну
что же, добрый корабль у Рунольва Скальда...
   Рунольв сын Рауда Раскалывателя Шлемов  стоял  в  воротах,  глядя  на
подъезжавших. Увидев, Халльгрим более не спускал с него глаз. Не  только
смешную гардскую девчонку мог перепугать  при  встрече  этот  боец!  Сам
Халльгрим уж сколько раз видел его и даже дома у себя принимал, а всякий
раз поневоле вспоминал тот утес над Торсфиордом...  Исполинский  угрюмый
утес, обросший ржавым лишайником, и никому не удавалось обобрать  птичьи
гнезда на его уступах.
   Скольких молодых храбрецов еще искалечит и швырнет в зеленую бездну у
ног? И когда наконец упадет сам, и чья рука его свалит?
   Халльгрим спешился, радуясь твердой земле вместо надоевших стремян. И
пошел навстречу Рунольву - Гисли и Гудред за ним, плечо в плечо,  шаг  в
шаг.
   Рослые, крепкие, красивые парни...
   - Здравствуй, Рунольв Скальд, - поздоровался Халльгрим. - Я приехал к
тебе, ведь ты, как рассказывают, меня приглашал.
   - И ты здравствуй, сын Фрейдис, - прогудел в ответ Рунольв  вождь.  И
Халльгриму захотелось увидеть в этом еще один  белый  щит,  поднятый  на
мачту.
   Даже вопреки тому, что Рунольвовы люди понемногу брали их в кольцо  и
безоружных среди них  не  было.  А  ворота  поскрипывали,  закрываясь...
Рунольв сказал:
   - Не будет у Одина недостатка в героях, если два наши корабля  станут
ходить вместе, а не врозь. Халльгрим отозвался, кивнув:
   - Это так.
   И пронеслось: неужели, пока жива была Фрейдис, только старая ревность
подогревала в Рунольве вражду? Халльгрима бы это, пожалуй, не удивило...
Но тут Рунольв подался на шаг назад и окинул  взглядом  своих  людей.  И
Халльгрим похолодел. Старый вождь проверял, все ли было готово.  И  даже
не очень это скрывал.
   - Будут ходить в море два корабля, - сказал он,  глядя  Халльгриму  в
глаза, и в улыбке была насмешка. - Но только мой пойдет  первым,  потому
что оба будут зваться моими, слышишь ты, сосунок! - И рявкнул своим:
   - Хватай!
   Однако приказать, как водится, было  легче,  чем  выполнить.  Осеннее
солнце, уже подернутое багровой дымкой подходившего шторма, вспыхнуло на
трех длинных клинках. Халльгрим, Гисли и  Гудред  уже  стояли  спиной  к
спине. И каждый держал в правой руке меч, а в  левой  -  тяжелый  боевой
нож. Не зря же Халльгрим увидел свой первый поход в неполных одиннадцать
зим! Он знал и умел все. И его не зря называли вождем...
   Ну что же, и Рунольв хевдинг недаром учил  своих  молодцов...  Однако
требовалось немалое мужество, чтобы  первым  подойти  к  тем  троим.  На
верную смерть... Какое-то время все было тихо, и Рунольв сказал:
   - Не завязал ты ножен ремешком, Халльгрим Виглафссон. А жаль.
   Он не собирался участвовать в схватке.  Халльгрим  в  ответ  ощерился
по-волчьи:
   - Олав Можжевельник сказал мне, что надо быть настороже, когда  едешь
к трусу. И это был хороший совет!
   Оскорбление попало в цель. Рунольв сгреб в кулак свою рыжую бороду  и
зарычал:
   - Я сам поговорю с этим Олавом, когда стану грабить твой двор!
   Халльгрим сказал ему:
   - Этого не будет...
   Он хорошо видел тех шестерых, которых судьбе  было  угодно  поставить
против него. Каждого и всех сразу. Наверняка сильные бойцы,  Рунольв  не
станет кормить у себя  неумех.  И  храбрые:  малодушному  нечего  делать
здесь, в Терехове... Халльгрим видел  побелевшие,  стиснутые  челюсти  и
внимательные глаза  под  клепаными  шлемами.  А  что  видели  они?  Свою
погибель. Шагнувший первым первым же и упадет.  Потому  что  противником
был Халльгрим сын Виглафа Хравна.
   Но мгновение минуло, и кто-то все же прыгнул  вперед.  У  многих  тут
были в руках длинные  копья  наподобие  знаменитой  Рунольвовой  Гадюки,
убивавшей даже сквозь щит.  Широкий  наконечник  устремился  в  живот...
Отточенное лезвие и  втулка,  выложенная  серебром.  Халльгрим  не  стал
уворачиваться, ведь позади были  две  живые  спины.  Не  стал  и  рубить
окованное древко: толку не будет, а лишние зазубрины на мече теперь ни к
чему. Наконечник, отбитый скользящим ударом, хищно блеснул перед  лицом,
уходя вверх. Воин, которому уже казалось, будто он всадил свое  копье  -
даже воздуху в грудь набрал для победного крика, -  потерял  равновесие.
Халльгрим поймал его на боевой нож:
   - Ха!
   И отшвырнул прочь, под ноги оставшимся пятерым...  Они  потом  станут
рассказывать, будто он улыбался. Может, так оно и было. Халльгрим  знал,
что не выберется отсюда живым. Что останется лежать на  этом  утоптанном
дворе - и Гисли будет лежать справа от  него,  а  Гудред  слева.  Где  и
стояли. Но прежде, чем  это  случится,  бой  будет  славный...  Страшный
последний бой, который бывает однажды в жизни и в котором не считают  ни
ударов, ни ран - только убитых врагов!
   Те крадущиеся шаги на лесной тропе Халльгриму не  померещились...  За
ним действительно шли. Хотя он и приказывал этого не делать:
   - Случится что-нибудь, узнаете и так.
   Но стоило ему сесть в седло-и выехать за ворота, как  его  сын  Видга
незаметно перемахнул ограду  с  той  стороны  двора.  Стремглав  пересек
поляну и скрылся в лесу...
   Видга был уверен, что никто не успел за ним проследить. И  заскользил
к тропе привычным охотничьим шагом, которого не слышали звери, не то что
человек.
   Как  вдруг  сзади  громко  хрустнули  ветки,  и   Видга   крутанулся,
выхватывая нож. Но сразу же его опустил: в десятке шагов, съежившись  от
страха, стоял Скегги.
   Видга живо оказался после него и зашипел:
   - Убирайся!
   С подобного спутника толку никакого, а мороки с ним не оберешься. Для
острастки Видга занес над ним кулак - но Скегги не побежал,  только  еще
больше вобрал голову в плечи:
   - Я с тобой...
   В другое время Видга попросту расквасил бы ему нос и оставил в кустах
скулить от обиды. Но тут на  тропе  звякнули  стремена,  потом  фыркнула
лошадь.
   Видга сгреб Скегги за плечи и жесткой ладонью  закрыл  ему  рот.  Оба
застыли...
   Потом всадники начали удаляться, и  тогда-то  Видга  понял:  возиться
здесь со Скегги или догонять, что-нибудь одно. Он выпустил малыша  и  со
злостью бросил сквозь зубы:
   - Отстанешь, ждать не буду!
   Скегги поспешно закивал, не смея ответить вслух. Видга  повернулся  к
нему спиной и зашагал. И Скегги поспешил следом, стараясь  не  д