убратом  рыжий,  как
хорошее золото, скакун. Пылало в солнечных лучах хвостатое знамя!
   Гребцы, вагиры  и  халейги,  покидали  корабли  и  бегом  спешили  за
булгарами.
   Охранять корабли не оставили никого. Перемогут хазар  и  возвратятся,
ничего с ними не будет. А не перемогут - не все ли равно!
   Старый Олав соступил на берег во главе  четверки  сыновей.  Узорчатые
ножны хлопали по бедру.
   - Не ходил бы ты, отец, - сказал Бьерн. Гуннар добавил:
   - Халльгрим тебя не похвалит.
   Взрослые мужи, перед отцом они  все  еще  были  мальчишками.  И  даже
теперь отваживались лишь на совет.
   Олав обвел их глазами. Не всякая седая борода могла похвалиться таким
потомством... Бьерн, Гуннар, Сигурд.  И  приемыш  Гудред  Паленый,  внук
великого Лодброка, со своей каменной секирой в руке... Статные, сильные,
голубоглазые... живые.
   - Халльгриму, - сказал Олав, - я дал кормщиков не хуже, чем я сам.
   Он закинул за спину щит,  что  был  знаком  еще  с  ударами  Рунольва
Скальда.
   И зашагал вверх,  на  зовущий  голос  рога.  Старшим  над  воинами  с
кораблей Халльгрим поставил Торгейра Левшу. А вагирами повелевал Дражко,
Олегов боярин.
   Давняя, застарелая ярость направила булгарский  удар!  Выплескивалась
обида, поколениями жившая у каждого очага.  Навеки  оставленная  великая
степь.
   Глаза женщин, уведенных в гаремы Атыла!
   Нет страшнее противника, чем воин, знающий, что заслоняет собственный
дом.
   Хан Кубрат несся в битву первым, и обнаженная сабля светилась у  него
в руке. Сколько ни уговаривали его  распоряжаться  боем  из  безопасного
места - не послушал. Скакали  следом  отважные  братья.  Сидели  в  юрте
смышленые сыновья. Не останется пустым ханское седло.
   Над гудевшей землею неслись они в  спину  хазарам,  завязшим,  как  в
болоте, в пешем войске врага... В густой пыли бежали за всадниками воины
с кораблей. Не всех же порубят булгары, останется и им!
   Мохо-шад  разглядел  летевшую  опасность  и  понял,  что  не   успеет
развернуть свое войско и встретить Кубрата как следовало. Он уже  бросил
в бой все, что имел. Думал смести, затоптать пешее ядро словен, а  вышло
- погорячился... И не было  рядом  Алп-Тархана,  умевшего  столь  многое
предусмотреть!
   Вот тогда-то и достиг его ушей слитный, леденящий крик,  от  которого
когда-то вздрогнули в Барсучьем Лесу бесстрашные юты... Это князь Чурила
Мстиславич надвинул урманский шлем на глаза и рукой в рукавице  выхватил
меч:
   - Вперед!
   Его вятшая, старшая дружина - бояре - с самого начала битвы дралась в
полках: пример для простых ратников и  присмотр.  Но  стояло  за  князем
достаточно юных отроков и могучих мужей,  чтобы  опрокинуть  хоть  кого!
Кременецкие и круглицкие - вместе. Все в кольчугах, с  грозными  мечами,
ринулись они за князем. Попробуй останови...
   Железные челюсти были готовы сомкнуться, перекусить пополам хазарское
войско. И показалось царевичу  Мохо,  будто  в  небе  над  ним  померкло
светлое солнце, а под ногами заколебалась земная твердь.
   И то добро - не видел своей невесты круглицкий князь Радим!
   Пласталась в беге злющая кобылица. Всякий, кто не знал, только принял
бы Нежелану за безусого отрока, не  по-мужски  легкого  в  кости.  Воины
постарше все норовили заслонить поляницу - кто  щитом,  кто  собственным
телом, залубеневшим от шрамов... Да поди за ней угонись!
   Вот приметила хазарина, с поднятым  копьем  спешившего  наперерез.  В
черту сдвинулись у переносья  соболиные  брови.  Гибким  девичьим  телом
увернулась от удара.
   Свистнул в руке беспощадный клинок. И  что  ветром  выдуло  из  седла
черного степняка!
   Стрела на излете клюнула ее в ногу, но застряла,  не  пробив  сапога.
Прямо перед собой Нежелана увидела  спешенного  хазарина,  со  всех  ног
улепетывавшего прочь... И погналась, занося меч. Но шарахнулась кобылица
- и Нежелана впервые промахнулась, не сняла с плеч вражью голову, только
сбила с нее шлем.
   Русые вихры вместо хазарских черных  кос  оказались  на  той  голове!
Упал, беспомощно заслонился руками... И из-под этих рук  глянул  на  нее
глазами родного брата.
   - Любим!
   Не стала марать меча о труса. Мигом расправила тугие  кольца  аркана,
свернутого у седла. Метнула, ударила  пятками  кобылицу  -  и  поволокла
брата по земле, по кровавым телам. Словенина - к словенам в полон!
   Дружина - она дружина и есть. Куда князь, туда все  княжьи.  Скатится
его голова, и они свои сложат неподалеку. Шел за князем меченоша  Лют...
Но что поделаешь, если судьбе было угодно провести его  по  тому  самому
месту, где он в последний раз видел отца!
   Не ведал отдыха меч у Люта в руках. А глаза, непослушные, помимо воли
все рыскали по сторонам - не видать ли боярина?
   И ведь разглядел. Повернулся в ту сторону, где гуще лежали  мертвецы,
и признал край втоптанного в землю плаща.
   Ни разу не называл Лют Вышатич отца - отцом... Не назвал  и  тут.  Но
некая сила вынула его из седла. Бросила наземь, на колени. Видга  кружил
рядом на Воронке, охранял.
   Обдирая пальцы, Лют расстегнул на боярине железный ворот кольчуги.
   Сдвинул со лба, с седых  кудрей,  просеченный  шлем...  Открыл  глаза
Вышата... увидел сына... хотел что-то сказать, да не смог. Лишь выпустил
из ладони Береженый меч, нашел руку Люта и сжал.
   И - угас...
   Лют прикрыл его  хазарскими  щитами,  благо  их  достаточно  валялось
вокруг.
   И пустился вдогон князю, чей урманский плащ мелькал уже далеко...
   Третьяка-новогородца  никто  в  битву  не   звал.   Он   пошел   сам,
напросившись на корабль к  Торгейру  Левше.  Толи  чем  приглянулся  ему
калека халейг, то ли надеялся вернее встретить его  отца...  На  корабле
Третьяк греб за двоих.  А  когда  побежали  на  берег  -  обогнал  всех,
подоспев к схватке едва не вперед конных булгар.
   Он не буйствовал с того самого дня, когда его  подобрали  отроки.  Но
тут безумие снова его оседлало! Кинулся в самую  гущу,  отбросив  топор,
которым его вооружили. Содрогайся, кто не  видел,  как  дерется  бешеный
берсерк. Со звериным криком намертво стиснул пальцами  чью-то  загорелую
шею... И пал тут же, пронзенный несколькими копьями враз.
   Торгейр не успел его защитить.
   Люди Эрлинга Виглафссона шли за ним с  тою  же  яростной  силой,  что
когда-то  по  палубе  Рунольвова  корабля...  Эрлинг  Приемыш  не  любил
воинственных слов. Никто  никогда  не  слыхал,  чтобы  он  называл  себя
викингом. Но ни один враг не мог похвалиться, будто видел, как выглядела
его спина!
   Все бешеней делалась битва.
   До предела разгорелся костер, в который с обеих сторон  было  брошено
равное количество дров. Эрлинг давно уже  потерял  из  виду  Халльгрима.
Сражение не давало ему времени гадать, дрался ли еще  его  старший  брат
или уже погиб.
   И лишь секира Хельги все так же взлетала и падала неподалеку.  Эрлинг
видел, что вокруг Хельги нападавшие толпились плотнее  всего.  Наверное,
сам Хельги тоже это видел. И гордился.
   - Ас-стейнн-ки! - все так же  бесстрашно  звучал  его  клич.  С  этим
именем для среднего сына Ворона не существовало ни боли,  ни  усталости,
ни страха за свою жизнь.
   Олав кормщик шагал вперед, окруженный сыновьями.  Хазарские  всадники
разбивались о них, как вода о каменную скалу.  Будет  пожива  воронам  и
волкам!
   Там, где проходили эти пятеро, оставалось чистое поле.
   Сыновья Можжевельника как могли защищали отца. Но особой нужды в  том
не было. Никогда еще не пятился он от врага, будь то сам Рунольв  Скальд
или эти воины на тонконогих конях... Если и жили на свете  бойцы  лучше,
чем он сам,старый Олав пока еще не встретил ни одного...
   И сыновья долго не могли поверить в случившееся, когда он упал.
   Казалось, Олав просто  остановился  перевести  дух  и  склонил  седую
голову на грудь, прислушиваясь к далекому зову... И рухнул лицом вперед,
так и не разжав ладони, стиснувшей черен меча.
   На нем не было ран.
   Просто замерло давно уставшее сердце.
   Один призвал его к себе - знать, понадобился ему  еще  один  искусный
мореход для небесного корабля Скибладнир...
   Почти до человека были равны сдвинувшиеся полки.
   Но для одних это был просто набег, суливший славу, золото и рабов.
   Другим - из-за полей и  лесов  глядел  в  спину  родительский  дом...
Глядел со строгостью и надеждой - не осрами!
   Долго не находилось равного Эрлингу среди  Гудмундовых  людей.  Когда
гарда-конунг повел своих конников, он уже отбил первый вражеский  натиск
и сам пошел вперед, валя всех, кого встречал. Но тут сыскалась  погибель
и на него!
   Рассерженной змеей прошипел чей-то клинок, глубоко ужалил  Эрлинга  в
левое бедро.
   Жестокая боль кипятком обдала ногу, разом сделала ее чужой,  тяжелой,
непослушной. Эрлинг упал на одно колено, продолжая бешено отбиваться.
   Осмелевшие  недруги  тут  же  взяли  его  в  кольцо,   обложив,   как
затравленного кабана.
   Он не стал звать на помощь. Но не зря говорили про  Хельги,  будто  в
бою у него и на затылке открывались глаза! Он заметил беду. И не  встало
между братьями  ни  зеленоокой  красавицы  Гуннхильд,  ни  иных  прежних
обид... Хельги бросился на помощь,  прорубая  себе  путь.  И  встал  над
Эрлингом, который к тому времени распластался на земле  без  сознания  и
без сил. И как пошел выписывать секирой светившиеся круги:
   - Ас-стейнн-ки!
   И умирал всякий подходивший к нему близко. Ибо недолго  живет  мелкая
пташка, заглянувшая в глаза орла.
   Гудмунд Счастливый, херсир  из  Халогаланда,  наконец-таки  высмотрел
словенского конунга... И двинулся сквозь кровавый  беспорядок  сражения,
расшвыривая врагов и не выпуская из виду остроконечного шлема.
   Щит висел у Гудмунда за спиной. Он двумя руками держал тяжелое  копье
Гадюку и рубил им и колол, не  давая  пощады...  Он  поклялся  истребить
гарда-конунга. Он выполнит свой обет.
   Он переступал через  раненых  и  убитых,  перебирался  через  мертвых
коней.
   Не оступятся ноги, привыкшие к Скользкой палубе драккара. Не ошибутся
глаза, привыкшие высматривать в море вражеские паруса.
   Раздавая удары, он шел все вперед и вперед. И про себя  славил  Одина
за ниспосланную удачу. Он  знал  Тор-лейва  конунга  лишь  по  рассказам
хазар. Но понял, что не ошибся, увидев шлем  с  горбатой  стрелкой,  тот
самый плащ и украшенный бляшками пояс... Еще понял  -  достойного  вождя
выбрал себе  его  Торгейр.  Счастлива  была  земля,  рождавшая  подобных
бойцов. Конунг яростно защищал кого-то, бессильно поникшего у его ног, -
и люди Гудмунда побитыми псами отскакивали прочь. Раз за разом взвивался
над головами свистящий топор, и далеко  был  слышен  неведомый  Гудмунду
клич:
   - Ас-стейнн-ки!
   Гудмунд побежал, раскачивая в руках облитое железом древко.
   Сколько добрых мужей пало  без  толку,  не  сумев  одолеть  гардского
вождя.
   Он покажет им, как это следует делать.
   Не было воина опытнее, чем Гудмунд Счастливый.
   Он  безошибочно  подгадал  тот  краткий  миг,  когда  Торлейв  конунг
повернулся к нему спиной.
   И ударил.
   Без промаха, с разбегу, вложив в этот удар всю  силу  рук,  все  свое
искусство бойца!
   Ударил и сам едва устоял на ногах. Он думал, что  придется  прорывать
кольчугу, а кольчуги не оказалось. Скользкое древко так  и  рванулось  у
Гудмунда из рук. Тяжелая Гадюка прошила  соперника  насквозь,  как  игла
тонкую парусину...
   Но  херсир  все  же  устоял  и  проворно  отскочил  назад,   выдернув
задымившееся на воздухе острие. Гарда-хевдинг, уже, по сути, убитый, еще
мог обернуться и попробовать отомстить.
   Так оно и  вышло.  Словенский  вождь  на  мгновение  замер.  А  потом
медленно, точно в дурном сне, начал  поворачиваться  к  Гудмунду  лицом.
Багровое пятно расползалось у него на груди.
   Люди  херсира  бросились  к  нему  все  разом,  награждая   его   уже
бесполезными ударами, которые он навряд ли и  ощущал.  И  почти  тут  же
кто-то сбил с него шлем.
   И врос в землю Гудмунд Счастливый, херсир из Халогаланда...
   - Назад! - не своим голосом крикнул он воинам, вновь заносившим мечи.
   Послушные его слову, они  откачнулись,  и  Гудмунд  хотел  шагнуть  к
Хельги, чтобы поддержать его, подхватить, уберечь...
   Не успел.
   Хельги  судорожно  вздохнул,  из  его   ноздрей   показалась   кровь.
Пошатнулся - и упал навзничь, прямо на неподвижного Эрлинга,  раскидывая
руки...
   Тут за спиною у Гудмунда глухо загудела земля. И  остатки  его  людей
бросились к своему предводителю, наспех выстраивая стену щитов.  Гудмунд
оглянулся. На них мчались гардские всадники - разъяренные на разъяренных
конях, пьяные от чужой и собственной крови. И первым, страшный, как сама
смерть, летел на Гудмунда второй  Хельги  Виглафссон...  Его  шлем,  его
синий плащ, его кожаная броня! И обагренный меч плыл  над  головой,  ища
новую жертву...
   Гудмунд почему-то сразу понял, что этот меч предназначался ему.
   Всадники проломили  стену  щитов,  как  яичную  скорлупу.  Кто-то  из
викингов попытался обороняться.  Кто-то  -  может,  впервые  в  жизни  -
побежал. Гудмунд не двинулся с места. Близко, совсем  близко  увидел  он
копыта, слившиеся в бешеной скачке,  увидел  оскаленную  морду  вороного
коня... Увидел светлые, страшные, чужие глаза под знакомым шлемом...
   И более - ничего.
   Холодное белое пламя со свистом ударило его в лицо.
   А Хельги еще жил. И когда очнувшийся Эрлинг  обнял  его,  называя  по
имени, - его веки дрогнули.
   - Ас-стейнн-ки, - сказал он внятно.
   Он стоял на берегу Торсфиорда, посреди  родного  двора.  Низкое  небо
летело над головой, цепляясь за черные скалы. Пустым  и  холодным  стоял
длинный дом, и дверь скрипуче плакала под порывами  ветра,  раскачиваясь
на уцелевшей петле.
   А по коньку крыши, медленно взмахивая тяжелыми крыльями, с  карканьем
прыгали два ворона. Потом снялись и  полетели  мимо  Хельги,  в  сторону
моря.
   А по серо-стальному от непогоды фиорду шел к берегу  боевой  корабль.
Тот самый, на котором старый  Виглаф  ушел  когда-то  в  свой  последний
поход.
   - Хельги! - донесся с него знакомый голос. - Хельги!
   - Иду, - ответил Хельги в сгущавшуюся темноту. - Иду, отец.
   Халльгрим хевдинг по праву гордился своими людьми. Те  ведь  когда-то
бросились в битву и выкупили его жизнь ценой восьми своих.
   За Эрлинга была заплачена всего одна.
   Но это была жизнь его брата.

***

   Сколь  многие  пали  в  толкотне,  измученные  ранами!  Сколь  многих
затоптали  взбесившиеся  кони,  поразили   случайные   стрелы,   свалила
усталость... Но лишь смертельнее делалось упорство  с  той  и  с  другой
стороны.
   Редела дружина кременецкого князя.
   То детский, то боярин валился в истоптанную траву,  напитывая  кровью
берег великой Булги. Скоро, скоро заплачет в Беличьей Пади  юная  внучка
кугыжи.
   Не вернется к ней Азамат, не подхватит сильными руками,  не  закружит
по двору.
   Подбитыми  крыльями  распластались  те  руки  в  пыли,  в  крови,  на
опаленной земле.
   Но не доберется до мерянских лесов отметивший Азамата клинок...
   И Бьерн, сын Можжевельника, хмуро  покажет  жене  трижды  просеченную
кольчугу. Чекленер, брат Чекленера, встретил соперника не по  силам.  Не
увидит он своей пятнадцатой весны. Однако не  измерят  кременецких  стен
глаза, нацелившие то копье...
   Одному князю ничего  не  делалось.  Да  еще  Радогостю  с  Ратибором,
следовавшим за ним неотступно. Со  всех  троих  давно  оборвали  дорогие
плащи,  измяли  ударами  посеребренные  шлемы.  Кровь  сочилась   сквозь
железные звенья  кольчуг...  Десятки  раз  воочию  вставала  перед  ними
смерть! Но они продолжали отчаянно и беспощадно жить в своих  седлах.  И
кони, под стать седокам, грудью валили встречных.
   А совсем рядом беззаботно трещали кузнечики, журчала река,  трудились
в муравейниках муравьи. И солнце свершало  в  поднебесье  свой  извечный
круг, расстилая в безветренном воздухе послеполуденный покой...
   Сколько племен, лишь понаслышке знавших друг друга,  сошлось  в  этом
бою!
   Вагиры и булгары, хазары и халейги, словене,  печенеги,  меряне...  И
что бы не жить им всем вместе на просторной и щедрой  земле,  что  могла
всех приютить, каждого накормить-одеть?
   Халльгрим хевдинг  не  видел  гибели  брата.  Только  то,  что  сила,
собранная на помощь булгарам, одерживала-таки победу.
   Теперь два редевших войска  перемешались  окончательно.  Каждый  воин
отражал удары и сзади, и спереди, и с боков. Врага от друга  отличали  с
трудом.
   Видели словенина и халейга из Гудмундовых людей, вместе  отбивавшихся
от хазар.
   Тот викинг спутал их с булгарами - немудрено... Видели, как потом они
отерли с лиц кровь, оглянулись  один  на  другого,  чтобы,  может  быть,
обняться, - и одновременно замахнулись мечами...
   Пресветлый хан Кубрат вихрем носился по полю. Давно  уже  иззубрилась
его упругая сабля, в алый цвет окрасилась дорогая броня.  Жестоко  мстил
он за гибель любимого брата! Недолго  пришлось  храброму  Органе  ездить
среди  своих.  Упал  под  копыта,  закрыв  повелителя  хана  от  стрелы,
выпущенной в упор!
   Чурила Мстиславич дрался неподалеку от Халльгрима.  Волчком  вертелся
под князем вороной  жеребец.  Зубами  хватал  вражеских  коней  и  самих
врагов... А тяжелый меч князя не знал ни усталости, ни отдыха.
   Да и не давали передохнуть - наседали мало не со всех сторон враз...
   Всякому было лестно если не свалить вождя словен, то хоть скрестить с
ним мечи!
   А еще рядом с гарда-конунгом яростно сражался Видга Халльгримссон.
   Потому-то сын Ворона  все  оглядывался  -  мелькает  ли  еще  длинный
гардский  щит,  надетый  на  знакомую  руку...  Вот  и  вышло,  что  он,
Халльгрим, первым разглядел троих хазар, устремившихся на Чурилу сзади.
   - Торлейв конунг! - крикнул он так,  что  едва  выдержало  горло.  Но
князь не то не услышал,  не  то  слишком  занят  был  противником...  Не
обернулся.
   Тогда Халльгрим встретил их сам. Всех троих.
   Первый из аль-арсиев угодил под страшный северный меч и умер вместе с
конем, не успев ни защититься, ни понять, что произошло.
   Второй, наученный  его  судьбой,  вовремя  изготовился  для  удара  и
полоснул длинным клинком. Но Халльгрим опередил и его, подставив щит - а
щит  тот  вдвое  отяжелел  от  вонзившихся   стрел,   -   и   распластал
телохранителя до затканного золотом седла...
   Дико заржал конь и поволок нечто, повисшее на стремени.
   Меч Виглафссона застрял в  седельной  луке,  и  викинг  на  мгновение
замешкался, рванув его на свободу.
   Этого оказалось достаточно.
   Ибо третьим всадником был Мохо-шад. И его копье стремительно  ударило
Халльгрима в правое плечо. Беспомощно  повисла  рука,  пальцы  выпустили
меч. Мохо вздернул коня на дыбы и  занес  копье  во  второй  раз,  чтобы
пригвоздить халейга к земле.
   Халльгрим отшвырнул щит и поймал это  копье  левой  рукой.  И  хватил
царевича оземь, выдернув его из седла.
   Хазарский конь ударил его плечом, и Халльгрим  не  устоял  на  ногах.
Боль ослепила его, на мгновение погрузила во мрак. Но когда он приподнял
голову, Мохо-шад был по-прежнему перед ним.
   Ему, видно, тоже досталось крепко. По крайней мере встать он  уже  не
мог и полз к Халльгриму на четвереньках, зажав в зубах кинжал. Глаза его
светились.
   Подполз... И они сцепились, как два зверя. У  Халльгрима  одна  левая
рука, у Мохо - две и кинжал. Раз за разом они перекатывались друг  через
друга, рыча от боли и бешенства.  Наконец  Мохо  достал-таки  Халльгрима
узким клинком... Но железные пальцы халейга уже нащупали  его  горло.  И
держали, сжимаясь в мертвой хватке все сильней  и  сильней,  даже  после
того, как у самого Халльгрима померкло в глазах...
   Так они и остались  лежать  рядом  -  в  потоптанной,  жухлой  траве.
Халльгрим не видел, как откуда-то возник над ним  спешенный  Видга.  Как
Лютинг сын Вестейна ярла встал  с  внуком  Ворона  спиной  к  спине,  не
подпуская врагов. И как потом Лют вскинул руки  к  лицу  и