о упрямое сердце такому! И уже  не  море  -  распахивались
взору  светлые  плесы  Медведицы,  самой  матери  Роси.  Песчаные  кручи
поднимались вместо окутанных  сизой  дымкой  скал.  Там  жили  в  норках
стрижи. Любо было нырять оттуда в прозрачную, чистую, холодную, ласковую
воду... И нырял следом парень с глазами светлыми, как та река.  И  летел
сильной  птицей,  раскрыв  руки,  смеясь  и  следя  -  не   ухватил   бы
Звениславушку бородатый дед водяной.
   Ходила, покачивалась под ногами сырая палуба корабля.
   Одно  утешение,  если  рядом  устраивался  Скегги.  Малышня  над  ним
насмехалась: отроку в его возрасте место  на  боевом  корабле.  Но  туда
Скегги не взяли. Он рассказывал Звениславке:
   - Скоро наша Норэгр останется к северу...  И  будет  огромный  залив,
который называется Вик. Там есть земля Вестфольд,  лежащая  на  западном
берегу.
   Там жил  Хальвдан  Черный  сын  Гудреда,  и  говорят,  что  этот  род
называется Инглинги и идет от Одина и богов. При  Хальвдане  конунге  не
бывало недорода. И когда он утонул, во многих краях пожелали  похоронить
его у себя, чтобы приманить удачу.  Люди  никак  не  могли  договориться
между собой и наконец решили разделить тело на части. И  всем  казалось,
что теперь следует надеяться на урожай.
   ...А дальше лежали  земли,  издревле  овеянные  славой  нисколько  не
меньшей.
   Свеарике, где в  древности  правили  Асы.  И  Данмерк  со  знаменитым
островом Селунд, откуда выходили на добычу длинные  корабли  под  стягом
Рагнара  Кожаные  Штаны.  И  великая  Страна  вендов,  рождавшая   таких
викингов, что даже  Рунольв  никогда  не  совался  туда  грабить.  Венды
молились четырехликому Святовиту и  никому  еще  не  спускали  обид.  И,
верно, не зря даны и юты  ходили  проливами  больше  на  запад,  чем  на
восток!
   Свейский берег покрывали леса. На датском простирались песчаные холмы
и не было видно ни фиордов, ни гор. Наверное,  даны  тоже  считали  свое
побережье лучшим на свете. Но халейги сочли его унылым.
   Тихая ночь позволяла не искать убежища у земли... Но все-таки  решено
было сделать остановку. Люди знали: эти места - последние  на  их  пути,
где знакомый ветер еще сможет  коснуться  лица.  И  родная  земля  будет
лежать где-то у горизонта.  Совсем  рядом.  Протяни  руку  -  достанешь.
Скрытая от  глаз  лишь  полуночным  сумраком  светлой  ночи  да  легкими
гребешками волн, шелестящих на песчаной мели...
   Дома, в Торсфиорде, эта ночь была бы светлей, много светлей.  Сколько
уже времени  качала  мореходов  Лебединая  Дорога,  убегающая  под  киль
корабля? Более месяца. И весь этот месяц шла  рядом  с  кораблями  земля
Норэгр - Северный Путь.
   Теперь остановилась, отстала.  Начинался  великий  Восточный  Путь  -
Аустрвегр.
   Теперь - только чужбина. И впереди, и по бортам, и за кормой. Что там
ждет? И кто там ждет? Кроме врагов?
   Не выдержал даже Халльгрим. Он сказал:
   - Не в первый раз иду я этими местами.  И  всегда  мне  было  весело.
Нынче не так...
   Один Видга слышал эти слова. А Видга был не болтлив.
   Для ночлега выбрали круглый островок, сплошь загроможденный дюнами.
   Соленый песок не мог дать пищи  деревьям.  Лишь  жесткая  голубоватая
трава пронизывала его жилистыми корнями, и длинные листья в кровь резали
схватившую руку... Цепкая жизнь.
   На этом острове решено  было  провести  ночь  и  еще  день.  А  потом
двинуться в торговый город Бирку, что стоял в свейской земле,  там,  где
встречалось с морем полноводное озеро Лег. Следовало пополнить припасы.
   Но не только скорбным было расставание с Норэгр! Правду говорят люди:
негоже уходить, не отомстив причинившему обиду. И если не судьба сделать
это мечом - отомсти словом. Слово, произнесенное  умело  и  ко  времени,
может стать выкупом за  осужденную  голову,  лекарством  от  смертельной
болезни... Или смертельным ударом! И все это смотря  по  тому,  как  его
сказать.
   Поздно вечером люди  со  всех  трех  кораблей  собрались  на  берегу.
Халльгрим принес свой щит, сняв его с борта черной  лодьи.  Старый  Олав
уселся с ним на песок. В руках кормщика был остро отточенный нож:  таким
ножом удобно врезать в дерево руны,  стремительные  и  беспощадные,  как
полет смертной стрелы...
   Халльгрим увидел, как Видга наклонился  к  Скегги,  и  тот  прошептал
что-то ему на ухо; сжатый кулак малыша отбивал  в  воздухе  ритм.  Видга
кивнул и выпрямился, и Скегги спрятался за  его  спину.  Видга  произнес
вслух:
   Сыновей родишь  ты,  нечесаный  конунг,  что  украсят  распрей  твою,
конунг, старость...
   Это было хулительное  стихотворениение.  И  сложенное  неплохо!  Надо
думать, Харальд Косматый не заболеет от него и не умрет, ведь для этого,
как утверждают бывалые люди, следует говорить нид прямо в глаза. Но  там
уж будь что будет - главное, стихи сложены и произнесены прилюдно и Олав
начертал их на щите.
   В кругу воинов послышался  смех,  кто-то  радовался  удачному  слову,
кто-то пробовал строку за  строкой,  подбирая  иносказание-кеннинг.  Это
была угрюмая радость!
   Олав знай чертил проворным ножом по окованной доске щита.  С  другого
конца толпы подала голос красавица Гуннхильд, зеленые глаза ее горели:
   Возьмешь в жены жабу,  нечесаный  конунг,  финка-ворожея  твой  разум
отнимет!..
   Когда на поверхности щита не осталось гладкого места, Олав поднялся и
понес его к воде. Народ повалил следом, сыновья Ворона  впереди  других.
Олав зашел в воду, насколько позволили его  сапоги.  Пересчитал  руны  и
нашел, что их число  было  удачно.  Потом  повернулся  лицом  в  сторону
оставшегося за горизонтом Вестфольда и громко проговорил:
   - Нет у нас здесь лошадиного черепа, чтобы насадить его  на  шест  из
священного  орешника  и  повернуть,  конунг,  в  сторону  твоего   дома!
Пошлем-ка мы тебе лучше луну морского коня... Ибо думается  нам,  что  и
она даст рунам немалую силу! И пусть, Харальд Косматый, это  приветствие
не дает тебе покоя и отдыха ни ночью, ни днем, ни зимой,  ни  летом!  До
твоего смертного часа - до огня и костра!
   Они  долго  потом  вспоминали,  как  брошенный  в  воду  Щит  немного
покружился на месте, а потом,  подхваченный  неведомым  течением,  вдруг
довольно быстро поплыл на северо-запад... Мореходы следили за ним,  пока
он не скрылся из виду.
   По всем приметам следовало ждать, что Щит доплывет.
   А утром потянулись низкие тучи, сочившиеся  дождем.  Это  плакала  за
горизонтом земля Норэгр... Хельги стал отпрашиваться у брата в  поход  -
развеять тоску.
   - Иди, - подумав, разрешил ему хевдинг. -  Думается,  мы  оборонимся,
если на нас здесь нападут... Но к вечеру стану тебя ждать  и  не  прощу,
если не вернешься.
   Знал: не дорога была младшему брату опостылевшая жизнь. Отдал бы, и с
радостью, честному  мечу  какого-нибудь  храброго  венда!  Самому  везти
любимую в жены безвестному гардскому вождю! Примерь  на  себя,  на  свое
собственное сердце: не остановится?
   Оттого-то Халльгрим говорил с  ним  сурово.  Наверное,  суровей,  чем
следовало.  Однако  пусть  ведает,  строптивый:  не  нужен  себе,  нужен
братьям. И людям, которые за тобой идут и тебе верят. В жизни своей и  в
смерти воли брать не смей!  Живет  на  корабле  Ас-стейнн-ки  -  кто  ее
защитит, если падешь?
   Вслух ничего этого  не  было  сказано.  Халльгрим  долго  смотрел  на
уходивший драккар. Отпустил, а не напрасно ли... Зябкий рассветный ветер
заставлял его ежиться, кутаться в плащ.  Крепко  запомнило  тело  стылую
осеннюю воду и  форштевень  Рунольвова  корабля!  Халльгрим  нахмурился,
расправил плечи. Не к лицу хевдингу дрожать.
   Когда Эрлинг и потом Эйрик рассказали ему о Вигдис, он слушал их,  не
изменяясь в лице.
   Серые облака медленно плыли над морем, едва не  задевая  голую  мачту
драккара. Небо походило  на  глаз,  пораженный  бельмом.  Неужели  горел
когда-то живой синевой,  улыбался  солнечно  и  лукаво?  Восточное  море
угрюмо катило пологие холодные волны. Под мерным дождем, падавшим ровно,
без малейшего ветра.  Капли  постукивали  о  палубный  настил  кончиками
длинных слепых пальцев: пусти погреться, пусти...
   Длинные весла неторопливо ворочались в  люках:  Бьерн  кормщик  велел
грести вполсилы. Так, чтобы не уставать,  но  и  не  мерзнуть.  Сосновые
лопасти окунались в прозрачную воду, и пестрый  корабль  рассекал  серую
завесу дождя. Поприща-мили незаметно уходили за корму. Скалилась на носу
зловещая тварь, то ли волк, то ли змея, - попробуй, встань на  дороге...
Он был легок на ходу и поворотлив на диво. Не зря так дорожил им Рунольв
Скальд.
   Скоро середина дня,  придется  поворачивать  обратно.  Ибо  Халльгрим
хевдинг был строг. И шутить не любил.
   Что же поделаешь - в этот раз Хельги не повезло на добычу. Не  всякий
поход увенчивается удачей, и это знает каждый,  хоть  раз  бравшийся  за
весло...
   Хельги стоял на носу и смотрел во влажную мглу. По  деревянной  спине
дракона скатывалась вода. Сюда лучше приходить в конце лета, когда купцы
разъезжаются по домам... Богатые купцы из Бирки,  Скирингссаля,  Ладоги,
Щетина, Колбрега, Старграда... И чего  только  не  везут:  кто  съестные
припасы, кто заморские ткани и дорогие  одежды,  кто  умельцев  рабов  и
заплаканных красавиц рабынь. А чего ждать весной, кого можно встретить в
этих водах - только другой такой же драккар, похожий на тощего голодного
волка... С длинными клыками и подведенным брюхом!
   Потом Хельги оглянулся на своих людей. Свободные от гребли  собрались
на нескольких скамьях посередине корабля,  там,  где  палуба  была  шире
всего. Кто-то сел колени в колени с приятелем и двигал  резные  костяные
фигурки по  мокрой  игральной  доске.  Друзья  заглядывали  через  плечи
игравших, лезли с советами - те отмахивались. Иные  собрались  в  кружок
возле седоусого воина: тот рассказывал что-то  забавное.  Еще  несколько
человек рассматривали свое оружие, проверяя, не попортила ли его ржа...
   Бьерн кормщик, нахохлившись, сидел у рулевого весла. В светлой бороде
Бьерна оседали капельки влаги. Олавссон...
   Всю жизнь море было ему и домом, и другом, и суровым пестуном! Дарило
ему хитро изваянные раковины и диковинных рыб. Пело ему, оставшемуся без
матери, колыбельные песни. Лечило разбитый нос и всегда  утешало,  когда
его обижали. И никогда ему не почувствовать себя дома там, где не  будет
слышно голоса соленой волны...
   Хельги задержал на нем взгляд, глаза его потеплели: этого кормщика он
не променял бы ни на кого другого, даже на самого Олава...  Но  тут  ему
показалось, будто Бьерн внимательно прислушивается к морю.  Так,  словно
оно собиралось вот-вот заговорить.
   Хельги тоже напряг слух... но ничего не услышал.
   - Эй, Бьерн! - позвал он. - А ты ничем нас не хочешь порадовать?
   Воины зашевелились, стали оглядываться, игроки прекратили игру. Бьерн
поднял голову.
   - Я не знаю, - буркнул он неуверенно.  -  Мне  кажется,  там  в  море
кто-то поет...
   Люди притихли, а тот, что  забавлял  товарищей  рассказом,  беззвучно
пошевелил губами. Должно быть, призвал на помощь богов! Кто может петь в
море, кроме злой великанши, высунувшей голову из воды? Бывает,  конечно,
что раздаются боевые или победные песни. Или  просто  те,  что  помогают
усталым гребцам. Но уж их-то всегда услышишь издалека и не спутаешь ни с
чем иным!
   Хельги  стремительно  прошагал  на  корму.  Так,   что   за   плечами
встрепенулся отяжелевший от сырости плащ.
   - Всем молчать! А ты слушай внимательно, Бьерн. Где поют?
   Бьерн долго крутил головой. Но наконец твердо вытянул руку:
   - Там.
   - Вот туда и правь, - приказал Хельги и повернулся к гребцам:
   - Все на весла!
   С него сталось бы погнать корабль хоть прямо в зубы к  Мировой  Змее.
Но повторять приказ не понадобилось: слово Виглафссона -  закон!  Хельги
стоял на носу, отбросив за плечи плащ, рука лежала на рукояти секиры. Он
первым увидит опасность. И встретит ее как подобает вождю!
   Воины вытаскивали из-под палубы копья, вешали на левый локоть щиты.
   Прятали у тела, под плащами, луки и стрелы...
   Трудились весла. Дубовый нос корабля с шипением и плеском резал воду,
рябую от дождя. И спустя некоторое время далекое пение смогли распознать
все.
   И тогда на корабле послышался смех. Славным предводителем был  Хельги
Виглафссон: всякому ли достанет твердости пойти навстречу неведомому,  а
не  прочь!  За  дальностью  расстояния  нельзя  было   разобрать   слов,
произносимых вдобавок на чужом языке. Да и дождь  по-прежнему  не  давал
разглядеть, что там делалось впереди.  Но  у  хора  заунывных,  лишенных
доброго мужества голосов источник мог быть только один.
   Так пели у себя в храмах жрецы Белого Бога. Того, которого много  зим
назад кто-то будто бы распял далеко на юге, за тридевять морей.
   Хельги скомандовал, заметно повеселев:
   - Вперед!
   Ибо верно советуют знающие люди: не спеши жаловаться на неудачу.  Или
хвастаться удачей.
   Корабль шел сквозь серый туман.
   Бьерн вел его по-прежнему на слух, и воины придерживали языки. Оружие
лежало между ними на скамьях. Так, чтобы можно было сразу схватить.
   Драккар шел быстро - пение делалось все  громче.  И  наконец  впереди
показалась продолговатая тень. Заунывные голоса не смолкали... На  чужом
корабле  не  слышали  скрипа  и  плеска,  но  мало   доблести   нападать
исподтишка, не предупредив о  себе!  Хельги  подал  знак,  и  на  мачту,
вздернутый на веревке, взошел красный боевой щит. А с кормы  -  глухо  и
сипло из-за тумана - проревел рог.
   Голоса впереди захлебнулись и разом умолкли.
   Весла ударили еще несколько раз,  и  стал  виден  широкий  в  обводах
корабль  -  на  носу  и  на  корме,  по  обе  стороны  открытого  трюма,
возвышались надстройки.
   На палубе суетились люди: появление  викингов  застало  их  врасплох.
Хельги обежал их взглядом,  прикидывая,  упорным  ли  будет  сражение...
Наметанный глаз сразу выделил двоих  богато  одетых  мужчин  -  по  виду
торговцев - и охрану при них. Щиты на  руках,  круглые  шлемы,  длинные,
доброй работы мечи... Эти не  сдаются  легко,  и  голыми  руками  их  не
возьмешь. Но не так-то их много. Служители Бога сгрудились  в  отдельную
кучку. Длинные балахоны, сандалии на озябших ногах. Эти оружия не носят,
и их можно не считать за бойцов.
   Невелика слава от такого боя, когда половина соперников безоружна...
   Хельги приложил ладони ко рту:
   - Эй, на корабле! Защищайте себя  или  сдавайтесь,  я  оставлю  жизнь
всем!
   Сдадутся, и он отпустит их за выкуп. Вместе с кораблем:  на  что  ему
этот пузатый?
   Он  увидел,  как  те  двое,  снаряженные  богаче  других,  подошли  к
высокому, сухопарому монаху... У кого испросить совета, если не у жреца?
Хельги не слышал, о чем они говорили, однако ему показалось, что драться
им не очень-то хотелось. Но монах только покачал головой.  Положил  руку
одному из них на плечо, указал  пальцем  в  небо  и  произнес  несколько
слов... Потом дал поцеловать висевший на груди крест.  Воины  отошли  от
него тяжелой поступью людей, предвидящих скорую встречу с судьбой.  Тот,
что выглядел постарше, подошел к борту, вынул меч из ножен и поднял  его
над головой. Это был ответ.
   Ну что же - добро! Хельги вытащил секиру.  На  широком  лезвии  сразу
появились первые капли - пока это были просто капли дождя.
   Монахи спустились в трюм и там затихли. Весла драккара вспенили  воду
- боевой корабль разворачивался, вставая с чужим борт к борту.
   Хельги стоял на носу, не прячась от лучников, без щита. Не впрок  ему
пошли все наставления брата! Другое дело, что лучники почему-то  попасть
в него не могли...
   - Убрать весла! - прокричал Бьерн. Довернул руль,  и  драккар  ударил
чужого тяжелой дубовой скулой. Трущееся дерево пронзительно завизжало...
Хельги вскочил на борт и первым бросился вперед  -  прямо  на  вражеские
мечи. Его топор взвился над головами, ища себе жертву.
   Впились цепкие крючья, натянулись моржовые канаты, и викинги друг  за
другом посыпались на вражескую палубу... Дошла очередь до Бьерна.
   - Тор да поможет! - закричал он вместе со всеми  и  перескочил  через
борт.
   И скрестил меч с бородатым, плечистым противником.
   Монахи в трюме запели опять, но нестройно. Великое мужество нужно для
песен о небесном блаженстве, когда вокруг льется кровь и  мешковина  ряс
вот-вот уступит мечам. Голос не дрожал только у главного жреца:
   - С нами Бог!
   Хельги услышал это, понял и усмехнулся, подумав, что его боги охотнее
помогали все-таки тем, кто умел владеть  оружием.  Бой  длился  недолго:
очень скоро драться стало попросту не с кем...
   Хельги вытер топор и сказал:
   - Они колебались перед боем, но, когда дошло до дела, не струсили.
   Их предводитель лежал на палубе у его ног. Он еще силился  дотянуться
до выбитого у него меча, но сломанная рука не повиновалась.
   - Я смотрю, Белый Бог не очень-то склонен даровать победы, когда  его
люди не многи числом, - проговорил Хельги задумчиво. - А что у нас?
   Погибшие постарались не даром продать свою жизнь. Потерь, правда,  не
было, но раненые нашлись.
   - Пусть их перевяжут, - сказал Хельги. - И  всех  этих,  которые  еще
могут жить. Потом решим, что с ними делать. , А теперь надо  посмотреть,
что нам досталось!
   Монахов подняли из  трюма,  подгоняя  пинками.  Викинги  заглянули  в
опустевший трюм: там почти ничего не было, кроме скудных пожитков братии
да кучи какого-то тряпья.
   - Небогата наша добыча, - разочарованно протянул Бьерн. -  Вот  разве
что продать их всех вместе с кораблем?
   Хельги с любопытством разглядывал главного монаха - высокого, худого,
того самого, что насоветовал воинам сражаться. Он один  не  был  отмечен
страхом - темные глаза яростно горели из-под низких бровей.
   - Кровожадный языческий пес! - немилосердно коверкая  северную  речь,
обратился он к Хельги. - За то, что ты сделал, ты  пойдешь  в  огонь!  В
огонь!
   - Это ты верно подметил, - сказал ему Хельги. - Когда я погибну, меня
понесут на костер. А все эти люди были бы живы, если бы ты не послал  их
на смерть, потому что они не могли нас победить. Кто ты и куда ехал?
   Хельги был страшен в заляпанной кровью  броне,  в  шлеме  с  коваными
полукружьями для глаз и нащечниками, застегнутыми под подбородком...  Но
монах его не боялся.
   - Я Ульфберт из Бремена, и я нес в эти земли божественное  слово.  Ты
глух к нему,  язычник,  ты  не  ведаешь,  что  творишь.  Ты  не  желаешь
раскаяться, и тебя ждет ад!
   Сын Ворона передернул плечами. Раскаиваться ему было не в чем.
   - Ну вот что, - сказал он святому отцу. - Мало верится мне, чтобы  вы
путешествовали с одним мешком сушеной рыбы.  И  я  не  видел,  чтобы  вы
кидали что-нибудь за борт! Не хочется мне  что-то  ломать  ни  тебя,  ни
корабль. Где ваше добро?
   Ульфберт посмотрел на него так, как сам Хельги мог бы посмотреть и на
Рунольва.
   - Все наше находится у тебя в руках!
   Хельги  снял  с  головы  шлем  и  задумался  о  том,  что   следовало
предпринять сначала: обшарить судно как следует или приставить монаху  к
горлу секиру. Нет, не этому, этот не заговорит. Какому-нибудь другому...
   Однако тут из трюма донесся хриплый, простуженный голос.
   - Не верь ему, хевдинг...  он  обманывает  тебя.  Все  обернулись  на
голос: в трюме стоял босой человек в лохмотьях, с толстой цепью на обеих
ногах. Его правая рука была изувечена и, похоже, разгибалась с трудом.
   - Не верь, - повторил  он,  увидев,  что  его  заметили.  Он  не  мог
выбраться сам, и Хельги велел двоим воинам  вытащить  калеку  из  трюма.
Громыхнув цепью, тот встал на мокрые доски. Он сказал Ульфберту:
   - У тебя, надевшего женскую  одежду,  и  язык  стал  как  у  женщины,
изменяющей мужу. Вели раздеть их, хевдинг, и ты найдешь, что искал.
   Ульфберт оскалил зубы, стремительно шагнул к нему,  сжимая  костлявые
кулаки. Хельги толкнул его в грудь, отбросил на место. Он сказал:
   - Совет неплохой. Надо попробовать...
   Викинги