лентяи быстро  делаются
трудолюбивыми... Я покажу им пустынное  хейди  и  пообещаю  прогнать  их
туда, если они будут не так расторопны, как я захочу!

***

   Было так. Жил в Свеарике Гюльви конунг, повелитель страны.
   Ратных дел этого конунга никто не запомнил, нечего было и запоминать.
Но люди рассказывают, будто любил он песни и  любил  слушать  прекрасные
женские голоса.
   И вот однажды явилась к нему женщина по  имени  Гевьон,  красивая  на
диво, и попросила разрешения спеть. Конунг ей позволил. И пока звучал ее
голос, сидел не шелохнувшись. А потом только всего и сказал:
   - Останься здесь, светлая Гевьон, будь всегда около меня. Или  возьми
в награду что пожелаешь...
   И тогда Гевьон будто бы попросила у конунга  столько  земли,  сколько
сумеет унести за один раз.
   - Малым довольствуется Гевьон, - ответил Гюльви конунг. - Но  раз  уж
ты не хочешь остаться здесь со мной, пускай будет по-твоему...
   Тогда-то Гевьон кликнула  к  себе  четверых  могучих  сыновей,  да  и
обратила их в быков. Запрягла в плуг и стала пахать... И на диво большой
пласт поднял тот плуг: со скалами, с  деревьями,  с  целыми  лесами,  со
стадами вепрей,  ревевших  от  ужаса!  Поднатужилась  четверка  быков  и
уволокла его в море. И  стал  посреди  моря  остров  Селунд.  Потом  там
поселились датчане. Вот сколько  земли  за  один  раз  унесла  красавица
Гевьон!
   А глубокую рану в теле земли быстро заполнила  целительница  вода.  И
стало в Свеарике озеро Лег. И долго еще дивились люди тому, как  странно
схожи его заливы с мысами острова Селунд...

***

   Порывистый  ветер  шумно  ударял  в   паруса.   Боевой   корабль   то
стремительно вспарывал черно-сизые  волны,  то  лебедем  скользил  между
островов.
   Звениславка жадно глядела по сторонам -  на  берега.  Чем  дальше  от
моря, тем меньше  голых  скал,  все  больше  песчаных  холмов  и  ярких,
издалека видных обрывов. Земля славная! И народ  здешний,  свей,  почаще
урман заезжали в русские пределы. И миром и войной, это уж как всегда...
А в городе Бирке часто видели русских купцов. Может быть, и  теперь  там
стоят?
   По  озеру,  не  опасаясь  друг  друга,  сновали  туда-сюда  проворные
корабли. С тех пор как семнадцать зим тому  назад  Анунд  конунг  открыл
Бирку датчанам, здесь стало  людно.  Со  всех  сторон  спешили  гости  к
острову, похожему сверху на  плоский  хлеб,  обкусанный  с  юго-западной
стороны. Этот остров и селение на нем  хорошо  знал  весь  Север.  Здесь
самые отчаянные викинги вкладывали в ножны мечи и превращались в  мирных
торговцев. Здесь встречали  людей  с  далекого  Востока,  темнелицых,  с
завитыми или выкрашенными бородами, в странных одеждах; бородатых южан с
крестиками на загорелых шеях и с золотом в кошельках; вендов из  Юмны  и
Старграда в узких змееподобных  лодьях-снекках,  за  которыми  не  могли
угнаться драккары; и словен, никогда не расстающихся  с  оружием,  -  из
Ладоги, из Нового Града...
   Шли в Бирку корабли Халльгрима Виглафссона. Дней  десять  можно  было
потратить на то, чтобы походить по  шумному  торгу,  пополнить  припасы,
посмотреть товары и людей... Спешить некуда: тот  исландец  на  прощание
рассказал Хельги, что на великой реке Нюйе еще не сошел лед.
   Мужчины и женщины  одинаково  старательно  прихорашивались,  надевали
лучшие одежды, украшения. Никто не хотел выглядеть неряхой  и  бедняком.
Даже вольноотпущенники...
   А город, ни от кого не прячась, лежал  себе  на  открытой  прибрежной
низине. Бревенчатые настилы начинались от самой воды и,  не  сворачивая,
шагали между  рядами  деревянных  крепких  домов.  За  домами  виднелась
увенчанная башенками серая от дождей стена. Стена обнимала весь город  -
от причала до причала. И все  вместе  это  походило  на  молодой  месяц,
уложенный рожками к озеру. Улицы  пестрели  народом:  купцами,  воинами,
женщинами, рабами, детьми...
   Гавань перед городом защищал длинный ряд бревен, насмерть вколоченных
в дно. Между сваями не протиснулась бы лодка, не  говоря  уже  о  боевом
корабле. В Бирке стояло сильное войско, здесь не  опасались  таких,  как
Халльгрим и Хельги.
   Страшен был только очень сильный враг вроде беглого Анунда конунга  с
его тридцатью двумя кораблями. Но такого набега  в  ближайшее  время  не
ждали.
   Три лодьи беспрепятственно вошли в гавань, спустили паруса и  бросили
якоря в мелкую прибрежную воду. И скоро от каждого отчалило по лодке  со
счастливцами, которые первыми попадут в город.
   В той, что отвалила от черного корабля, среди воинов сидел Видга  сын
хевдинга и рядом с ним Скегги - разлучить этих  двоих  с  некоторых  пор
сделалось невозможно. Некрашеная рубашонка Скегги сияла новыми рукавами,
которые  заботливо  пришила  к  ней  Ас-стейнн-ки.  Скегги   старательно
охорашивался в этих обносках - ему хотелось, чтобы Видге не было  стыдно
с ним ходить.
   Еще на палубе Видга показал ему кожаный кошелек:
   - Здесь целых две марки! У меня было свое серебро, потому что я ходил
в походы, но отец дал мне еще и сказал,  что  я  могу  купить  все,  что
только захочу!
   Скегги смотрел на него с завистью и восторгом:
   - Все, что захочешь?
   Видга помялся и добавил для справедливости:
   - Отец сказал, что на очень большую  глупость  здесь  не  хватит  все
равно...
   Когда нос лодки ткнулся в сваи причала, люди  выбрались  на  берег  и
разошлись, кому куда захотелось. Один только Этельстан, сам  вызвавшийся
покараулить, никуда не пошел. И  лениво  растянулся  на  дне  суденышка,
подложив под голову шапку. Кому  другому  эта  Бирка,  может,  и  впрямь
казалась донельзя многолюдной и шумной. Англа, родившегося в  Эофорвике,
удивить было трудней.
   Этельстан прикрыл глаза  от  солнца  натруженной  в  гребле  рукой...
Десять дней - срок немалый.  Пожалуй,  и  он  еще  погуляет  по  улицам,
полюбуется диковинками... а может быть, и встретит кого-нибудь из родных
мест!
   Глаза англа были полузакрыты, но шутники из  тех,  что  любят  обдать
водой, а то и  перевернуть  задремавшего  сторожа,  обходили  его  лодку
стороной.
   Звениславка, приехавшая на другой лодке, настороженно оглядывалась по
сторонам... А ну как мелькнут в толпе знакомые глаза,  прозвучит  родная
словенская речь! Ждала, замирала в ожидании - и страшилась. Не  свои  ли
словене выкрали из дому, запихнули в душный мешок, Повезли  на  лодье  -
заморскому купцу продавать! Хорошо еще, в Ладоге, а  не  здесь.  Не  то,
наверное, на берег бы , нынче не сошла.
   Пожилая женщина с добрым лицом, к которой Звениславка в конце  концов
отважилась подойти, показала ей зеленые  макушки  сосен,  торчавшие  над
крышами домов:
   - Они отплыли только вчера. Вон там они ставили своих богов и просили
у них прибыли!
   Ладно - десять дней протекут как один... А там - два-три перехода,  и
почти что дом! И свои лица, а не заезжие незнамо отколе, истинно свои!
   А  по  сторонам  продавалось  все,   чего   только   могла   пожелать
человеческая душа. От  хлеба  и  меда  до  панцирей  и  секир!  Тонкими,
благородными голосами пели стеклянные кувшины и кубки, изделия франкских
мастеров с далекого Рейна...
   Драгоценными  искорками  переливались  биармийские  меха.  Маленькими
солнцами горел желтый янтарь, и дивные мошки смотрели из него на  людей.
Шелестели орлиные крылья в  руках  голубоглазых  людей  из-за  моря,  из
Эйсюслы... Вспыхивали на свету невесомые  ткани,  приехавшие  с  другого
конца населенной земли. Извивались  рогатые  каменные  ветки  с  острова
Готланд. Привораживали  глаз  невиданные  раковины  далеких  южных  вод.
Ржали, били копытами горячие нетерпеливые кони...
   Сверкали золотым шитьем изделия местных мастеров: подушки, ленты  для
девичьих  волос...  Блюда  с  чеканными  узорами  и  подвески-лошадки  с
зелеными камнями вместо глаз!
   Звениславка прошла несколько улиц из конца в конец.  Хельги  Виглавич
велел ей непременно что-нибудь купить - и как же не купить,  не  уважить
его? Да поди выбери, когда вокруг так много всего! Шла, вертела  головой
направо-налево, забывала смотреть вперед.
   Вот и завели ее резвые ножки в совсем не веселое место, где продавали
рабов.
   Рабы-мужчины сидели по лавкам, стояли подле хозяев: опущенные головы,
угрюмые глаза... Девушек  прятали  в  палатках.  Заходи,  кто  пожелает,
выбирай, не приглянется ли какая! Вот  горе-то  -  кто  и  поймет,  пока
самого не продадут?!
   Люди  оглядывались:  бегом  ведь  кинулась  прочь!  И  тут-то   сзади
раздалось русское, родное:
   - Купила бы, красавица...
   Звениславка не сразу и поняла. Не сразу ушам своим поверила, не вдруг
остановилась. Но потом ахнула, оглянулась, бросилась назад.
   Прямо перед ней, друг подле друга, сидело на лавке с десяток рабов.
   Третий справа, плечистый, русобородый, смотрел ей прямо в глаза.
   - Купила бы, - повторил он негромко.
   - Как... признал? - спросила  его  Звениславка.  Вот  так  и  молвила
русское слово - впервые не затем, чтобы позабавить любопытных урман!
   -  Сам  словенин,  вот  и  догадался,  -  ответил  раб.   Звениславке
захотелось расспросить его сразу же о тысяче разных вещей.  Но  незримая
рука перехватила горло.
   Спрятала лицо в ладонях - и хлынули слезы.
   Хозяин рабов, скучавший поблизости в деревянном  кресле,  поднялся  и
подошел. Был он важен, на руке гордо поблескивало золотое кольцо.
   - Чем обидел тебя этот трэль? - спросил он Звениславку.  -  Он  давно
заслуживает наказания. Если он наболтал тебе дерзостей...
   Она сумела выговорить:
   - Продай мне его!
   И меньше всего думала она о том,  как  понравится  такая  покупка  ее
спутникам-халейгам, как посмотрят Эрлинг и Халльгрим... Да и о том,  что
русобородый и вором мог оказаться, проданным в холопы за кривые дела!
   Торговец между тем удивился, но цену назвал. Две с  половиной  марки!
Раб, по его  словам,  владел  редкостным  умением:  знал  тайну  стекла.
Звениславка  схватилась  за  кошелек,  в  который  с  утра  еще   и   не
заглядывала... Торговец рабами принес весы, вынул из коробочки  граненые
гирьки... и вышло, что сделка состояться не могла. Не  хватило  четверти
марки.
   Звениславка робко  попробовала  поторговаться,  но  хозяин  встал  на
своем.
   - Если тебе кажется, что я дорого за него прошу, выбери себе другого,
подешевле, а этот пускай останется У меня. Я ведь не виноват в том,  что
ты недостаточно богата.
   И отошел себе в сторонку, злым пауком уселся ждать покупателя щедрее.
   - Хоть и холопом, а все у своих бы, - мрачно сказал Русобородый. - Не
у свиньи какой иноземной! Да вот не судьба...
   - Ты кто? - запоздало спросила Звениславка. - Как  звать-то?  За  что
сюда продали?
   - Звали-то Улебом, - ответил невольник. - Теперь как назовут, про  то
не ведаю. А жил в Ладоге. Князю вот нашему ладожскому не угодил,  соколу
белому, шелудивой собаке!
   Звениславка даже руками всплеснула. Кто же  не  слыхал  про  грозного
варяжского князя!
   - Рюрику! Да что ты ему сделал такого? Улеб отвечал достойно:
   - Сказал ему прилюдно, чтобы не думал сам за  все  вече  решать.  Они
ведь, варяги, и говорят и веруют вроде как мы. А живут по-другому.
   - Да что же князь?
   - А что князь! Спросил  меня:  уж  не  ты  ли,  стеклу  кузнец,  меня
вразумишь?
   Погодь, говорю, может, и я, срок дай... А он  мне  тут:  чего  ждать,
давай ныне!
   Пусть, значит, мечи добрые судят, кто прав! Наш дедовский  обычай  на
меня же повернул! Ему-то всю жизнь только дела было, что драться.
   Он замолчал: что уж рассказывать про  поединок,  про  поражение,  про
рабский торг!
   - Сама-то кто такая? - спросил он Звениславку. Она встрепенулась:
   - И мы словене... С Медведицы-реки. Я в Кременце жила.
   - А здесь что делаешь?
   - Теперь на лодье живу урманской... Домой с ними еду. Из  их  страны!
Улеб опустил голову:
   - Мимо поедешь... Городу нашему от меня поклонись.
   -  Ас-стейнн-ки!  Ас-стейнн-ки!..  -  раздался  тут   голос   Скегги.
Звениславка обернулась: малыш бежал  к  ней  вприпрыжку,  счастливый,  в
красивой новой рубашке, стянутой кожаным поясом. На поясе висели длинные
ножны с настоящим охотничьим ножом... Видга шел следом.
   - Ас-стейнн-ки, смотри, это Видга мне купил! -  радостно  похвастался
Скегги, вертясь и показывая обнову. - Он сказал, я настоящий хирдманн  и
со мной можно ходить!..
   Тут он заметил смотревшего на него Улеба и  осекся,  поняв,  что  без
спросу влез в разговор:
   - Ас-стейнн-ки, а это кто?
   - Нашей земли человек, -  ответила  Звениславка.  А  Улеб  добавил  с
кривой усмешкой, на северном языке:
   - Трэль...
   Подошел Видга... Он бережно нес в платке свою  левую  руку.  Короткий
разговор не минул его ушей. Он спросил:
   - Этот малый из города, где ты жила?
   - Нет, - ответила она. - Он из Альдейгьюборга. Он...
   Видга перебил:
   - А почему у тебя глаза красные? Ты плакала? Она  беспомощно  глянула
на Улеба, не зная, как объяснить внуку Ворона  все  то,  что  вдруг  так
переполнило ее сердце. Но молодой викинг не дал ей времени  собраться  с
мыслями.
   - Почему ты не купишь его? Пусть бы он тебе и прислуживал...
   - Я хотела купить, - ответила она, и губы опять задрожали.  -  Больно
дорого просят...
   Видга без лишних слов  протянул  ей  кошелек,  еще  не  успевший  как
следует отощать на торгу:
   - Возьми!
   Когда они все вместе шли к берегу, Улеб-ладожанин вдруг сказал ей:
   - Так ты, стало быть, из Кременца?
   - Из Кременца, - кивнула она и разом всполошилась:
   - А что? Слышал что-нибудь? Худое что?
   Так и закачались перед глазами избы сгоревшие, забрало порушенное...
   Спокойный голос Улеба пробился сквозь черный туман:
   - Да нет... Просто  князь  ваш,  Чурила  Мстиславич...  Ожившая  было
Звениславка вновь побелела, прижала рукой зашедшееся сердце:
   - Да не томи же ты!
   - А и рассказывать-то нечего, - подивившись  такому  испугу,  ответил
Улеб.
   - У него, как говорят, невесту лихие люди увезли прошлой весной.  Вот
он и скакал серым волком. Даже к нам в Ладогу приезжал. Видел  я  его  и
больше не хочу. Туча тучей, а на роже ребятки лесные в свайку играли...
   Звениславка закинула голову, и счастливые теплые слезы затопили глаза
- весь мир заняло огромное весеннее солнце.
   - Расскажи еще, Улебушко, - попросила она тихо.
   - Про кого?
   - Да про Чурилу Мстиславича...
   Этельстану не понравилась Бирка...
   Бесцельно бродил  он  по  торгу  и  не  собирался  растрачивать  свое
скромное достояние. Все, что действительно нужно морскому воину, у  него
имелось в избытке. А лишнее - зачем?
   Но однажды, разглядывая выставленное на продажу, он приметил занятную
бронзовую фигурку, весело блестевшую на солнышке...  Фигурка  изображала
шестирукого танцующего человека.
   Любопытство заставило Этельстана нагнуться, чтобы получше рассмотреть
это диво. Потом он решил спросить о цене.
   - Только не думай, что возьмешь его  дешево,  -  ответил  ему  хмурый
веснушчатый торговец. - Эта вещица издалека, и в стране, где ее сделали,
у всех жителей по шесть рук. А у иных и по двадцать!
   Его выговор показался Этельстану очень знакомым.
   - Послушай, любезный... - сказал он ему, начисто позабыв о многоруком
бронзовом плясуне. - Ты откуда?
   Это он произнес уже на своем родном языке.  И  сразу  понял,  что  не
ошибся, - его собеседник так и просветлел лицом:
   - Я ирландец, а зовут меня Лойгайре сын Скибура.
   - А ты сам кто такой и откуда приехал?
   Суровый англ едва не кинулся ему на шею.
   - Я Этельстан сын Вульфхеда из Эофорвика... Не откажись  побеседовать
со мной, друг! Но Лойгайре только развел руками:
   - Я-то с тобой побеседую, но что ты от меня  сможешь  узнать?  Я  сам
забыл, когда в последний раз видел наши зеленые берега... А твои места и
подавно!
   Однако постой! Тут в городе есть один  человек,  который  будет  тебе
полезен. А найдешь ты его легко, он каждый день  проезжает  мимо  церкви
святого отца Ансгара... Он как раз из твоей страны,  и  люди  зовут  его
Годвином Эдрикссоном.
   Вот только сумеешь ли ты с ним  заговорить,  уж  больно  большой  это
вельможа...
   - Смогу! - обернулся Этельстан уже на бегу. - Спасибо, брат!
   В этот день были на берегу и Хельги Виглафссон с Торгейром Левшой.  У
Торгейра скулы еще торчали углами, да  и  болезнь,  глубоко  засевшая  в
простуженной груди, продолжала мучить его кашлем...  Но  теперь  он  был
одет и тепло и нарядно, а на бедре - справа - висел длинный меч. Торгейр
время от времени поглаживал его рукоять, точно проверяя - на месте ли...
   - А что ты станешь делать, - спросил его  Виглафссон,  -  если  вдруг
увидишь того служителя бога... Как там его звали? К  которому  ехали  те
монахи на корабле...
   Торгейр пожал плечами:
   - Спроси лучше, что сделает он...  Он  однажды  видел  меня.  И  если
правда хоть половина того, что о нем рассказывают, то почему бы ему меня
и не узнать!
   - Конунг ему благоволит, но сейчас конунга в  городе  нет,  -  сказал
Хельги. - Только ярл. Торгейр улыбнулся.
   - Не для того же ты отнимал  меня  у  хозяина,  чтобы  теперь  отдать
лысому Херогару ярлу?
   Они долго ходили  по  улицам,  разминая  ноги.  И  люди  с  уважением
провожали глазами этих двоих и воинов, следовавших за ними.
   Но внезапно Хельги почувствовал, как  сжались  на  его  локте  пальцы
Торгейра.
   - Смотри, - сказал ему сын херсира. - Это он. Ансгар...
   Хельги глянул вперед и без труда отличил в толпе того, о ком  говорил
калека. В дверях одного из домов - а крышу того дома  венчал  деревянный
крест - стоял маленький  толстый  старик.  И  был  на  нем  точно  такой
балахон, какие носили монахи с разгромленного  корабля.  И  сандалии  на
босу ногу. Лукавыми молодыми глазами  смотрел  он  на  проходивших  мимо
людей. Шустрый весенний ветерок почтительно приглаживал  на  его  висках
остатки седых волос.
   - Это Ансгар, - повторил Торгейр.
   Святой  отец  между  тем  присмотрелся  к  викингам,   остановившимся
напротив.
   Приметил взгляд Виглафссона и вызывающую улыбку,  с  которой  Торгейр
поправлял волосы на лбу... Ансгар покинул свое место  и  пошел  прямо  к
ним.
   Он был на  полголовы  меньше  Торгейра,  а  Виглафссону  не  доставал
макушкой даже до плеча. Тем не менее он приблизился к ним  безо  всякого
страха.
   - Сын мой, - ласково обратился он к  Хельги.  -  Скажи  мне,  где  ты
встретил корабль, на котором ехал твой друг? Я вижу, ты его  выкупил.  Я
давно жду брата Ульфберта и хотел бы знать, скоро ли он прибудет сюда?
   Хельги смотрел на Ансгара сверху вниз:
   - Твоя правда, я выкупил этого парня... Вот только заплатил я за него
не совсем так, как ты, наверное, думаешь. Что же до твоих людей, то  они
теперь дальше отсюда, чем были тогда!
   Торгейр добавил:
   - Они раздумали плыть к тебе и отправились крестить исландцев. Добрый
человек вызвался проводить их туда...
   Они издевались над стариком и даже не пытались этого скрыть.  Ансгару
стало ясно, какая судьба постигла Ульфберта и братьев... Так  ясно,  как
будто он все это видел  собственными  глазами!  Он  давным-давно  жил  в
Северных странах, сам был раз ограблен викингами и добирался  до  берега
вплавь. И смолоду понял, что земная жизнь весьма походила  на  весы.  То
одна чашка плыла вверх, то  другая,  и  каждая  лишь  на  краткое  время
задерживалась  наверху!  Что  же  -  сегодня  счастье  было  на  стороне
клейменого язычника и его свирепого друга... И Бирка - не Бремен, стражу
здесь не позовешь. И конунг-благодетель, как назло, в отъезде.
   Святой отец только перекрестился и уже  открыл  рот,  чтобы  спросить
хоть о том, жив ли остался несчастный брат Ульфберт.
   Однако тут на улице появились люди, перед которыми  толпа  немедленно
раздалась. Роскошно одетый, сопровождаемый вооруженными слугами, ехал на
серебристом коне иноземный вельможа. Короткое копье покачивалось  в  его
руке, на левом кулаке, на кожаной  рукавице,  беспокойно  топтался  злой
охотничий соко