но
подумать, неведомый мастер собирался не только рубить им в сражении,  но
и колоть, как копьем.
   Внук Ворона решил про себя, что при случае это надо будет  исправить,
а покамест опоясался новым оружием и зашагал по палубе, взвалив на плечи
увесистый тюк...
   Освобождаемый от груза, торговый корабль раскачивался на  волнах  все
сильнее. Скоро к Халльгриму подошли сказать, что трюм опустел.
   Хевдинг  оглядел  палубу,  на  которой  там  и  сям  лежали  погибшие
защитники судна.
   - Они не струсили, - сказал Виглафссон. - Да и сражались неплохо. Они
заслуживают,  чтобы  им  вернули  корабль,  и  пусть  Эгир  гостеприимно
встретит их в глубине. Прорубить дно!
   В развороченных недрах судна тотчас отозвался топор. Деревянное  тело
вздрогнуло, начиная  принимать  в  себя  воду.  Немного  погодя  драккар
выдернул вонзенные когти и легко соскользнул прочь.
   - Поставить парус! - скомандовал Можжевельник.
   Красно-белое  полотнище  затрепетало  и  напряглось.  С  его   нижней
шкаторины свисал добрый десяток шкотов - мореходы  закрепили  их  и  еще
растянули углы паруса длинными шестами, чтобы лучше брал ветер.
   Воины устраивались на скамьях и один за другим  отстегивали  мечи.  И
тогда-то полоснул с тонувшего судна тонкий, отчаянный крик.
   Веселившиеся хирдманны примолкли, стали оглядываться  назад.  Кричал,
конечно, не сам корабль, а оставшийся на нем человек.
   - Женщина, - пробормотал кто-то. Другой добавил:
   - Спряталась, наверное.
   А Сигурд Олавссон молча вскочил на борт и сильным прыжком бросился  в
ледяную воду.
   Халльгрим перешел с носа на корму и сказал:
   - Твой сын мог бы прежде спросить у меня  разрешения.  Однако  правду
говорят, будто смельчаки редко спрашивают, что можно, а чего нельзя.
   Старый Олав покосился на него через плечо  и  приказал  готовиться  к
повороту.
   С драккара хорошо видели, как Сигурд,  вытянув  руки,  долго  плыл  в
прозрачной  толще  воды.  Потом  его  потемневшая,  прилизанная   голова
вынырнула чуть ли не у тонувшего корабля. Дымный гребень  тут  же  снова
похоронил его, и кто-то  охнул,  но  Сигурд  вынырнул.  Он  плавал,  как
тюлень.  Несколько  размеренных  взмахов,  и  он  подтянулся  на  руках,
выбираясь на палубу. И, не теряя времени, исчез в трюмном лазе...
   Женский крик повторился.  Он  был  едва  слышен  за  расстоянием.  Но
оборвался он так, будто кричавшая захлебнулась.
   - Утонет Сигурд, - сказал один из смотревших. Хельги оборвал его:
   - Замолчи.
   В это время с кормы подал голос Халльгрим хевдинг:
   - Не будет особенно несправедливо, если Сигурд  получит  ту,  которую
спасет.
   Из-под мачты немедленно отозвались:
   - Это будет древняя бабка без единого зуба во рту...
   Слышавшие рассмеялись.
   Бьерн  снова  встал  к  правилу.  Повинуясь  его  команде,   мореходы
перебирали и натягивали моржовые веревки. Рей вместе с парусом  медленно
поворачивался.
   Драккар резал колебавшиеся склоны волн, описывая круг.
   Олав  кормщик  молча  следил  за  покосившейся   мачтой   купца,   то
появлявшейся между косматыми гребнями, то исчезавшей опять.
   Но вот черный корабль в очередной  раз  вознесся  к  низко  мчавшимся
облакам.  И  чьи-то  зоркие  глаза  разглядели   Сигурда,   благополучно
выбравшегося из трюма. Воины восторженно закричали. Сигурд был не  один.
Тоненькая фигурка отчаянно  прижималась  к  нему,  вцепившись  в  плечо.
Ветром отдувало длинные косы.
   Так они и стояли, уже не на палубе, а на бортовой доске,  держась  за
ванты и глядя на подходивший драккар. Корабль под ними все  круче  падал
набок,  погружаясь   в   зовущую   глубину.   Потоки   пенившейся   воды
перекатывались через него без помехи. Еще немного, и он унесет с собой и
Сигурда, и его добычу. Суровый Бог Ньерд часто требует жертв...
   - Весла на воду! - приказал Бьерн.
   Он командовал ровным голосом, без суеты. В двадцать четыре зимы Бьерн
кормщик мог поспорить с кем угодно из стариков.
   Драккар ринулся вперед, как застоявшийся жеребец. Волны  тяжело  били
его в скулу. Корабль вставал на дыбы  словно  готовясь  взлететь.  Потом
палуба проваливалась под ногами, и через борт хлестала  вода.  На  весла
сели все кто мог. И Видга, и Олав, и  двое  Виглафссонов.  Сигурда  надо
было спасать.
   Из трюма подняли двоих немцев покрепче и вручили  им  по  деревянному
ведру. Сознавая опасность, пленники принялись работать как одержимые.  И
лишь изредка поднимали мокрые головы, чтобы взглянуть  на  пенные  стены
выраставшие над бортами, и осенить себя спасительным крестом...
   В снастях завывала стая волков.
   Забравшись на  ветер,  Бьерн  вновь  развернул  драккар  к  тонувшему
кораблю.
   По его слову спрятались все весла, кроме  одного,  и  это  оставшееся
поплыло в воздухе прямо на Сигурда. Черный корабль разминулся  с  купцом
на расстоянии в несколько  локтей.  Сигурд  подхватил  пленницу,  и  оба
повисли на весле. Морской Бог обождет.
   Десяток рук держал весло с той стороны.  Сигурда  подцепили  за  пояс
багром и втащили на борт.
   - Не промочил ли ты ноги, Олавссон?
   Драккар опять шел прямо по ветру, почти  не  кренясь.  Килевая  качка
размеренно приподнимала то нос, то корму. Катившиеся  волны  по  очереди
подталкивали корабль и с утробным гулом уходили вперед.
   Обоих спасенных, синих  и  онемевших  от  холода,  раздели  донага  и
принялись растирать.
   Девчонка  оказалась  донельзя  тощей  и   вдобавок   смуглой,   точно
вылепленной из  стоялого  дикого  меда.  Как  видно,  чужеземное  солнце
прилежно калило не только ее, но и весь этот род. Подобная красота ни  у
кого не заслужила одобрения, а Хельги, послушав разговоры друзей, только
хмыкнул:
   - Стоило из-за нее мочить нас всех и топиться самому.
   Халльгрим же обратился к Сигурду и сказал:
   - Проучить бы тебя, но, думается, тебе немало и так. Жаль только, что
там и впрямь не оказалось замшелой старухи!
   Смуглянка всхлипывала на палубе, завернутая в Сигурдов крашеный плащ.
   - Я буду звать ее Унн, - сказал Сигурд. - Потому что я вытащил ее  из
волны.
   Имя Норэгр издавна означало дорогу на север. Целый месяц  можно  было
идти  на  быстроходном  боевом  корабле  вдоль  скалистых,   изрубленных
берегов. С самого юга, оттуда, где в тумане маячили  датские  острова  и
зимой дождь шел чаще, чем  снег,  и  до  Финнмарка  на  севере,  где  на
горизонте белыми призраками высились вечные льды.
   Дивно  ли,  что  на  столь  обширном  пространстве  обитало   великое
множество племен?
   Транды, раумы, ругии, халейги и еще многие иные населяли каждый  свой
надел. И каждое племя называло свою страну гордо и  ласково:  Трандхейм,
Раумсдаль, Рогаланд, Халогаланд...
   Язык  же  здесь  был  всюду  один.  Северный,  еще   не   распавшийся
окончательно на урманский, датский и свейский. Племена разнились одно от
другого, пожалуй, лишь вышивкой на родовых  башмаках,  что  надевали  на
ноги умершим. Да еще пристрастием к тем или иным именам. Ну, то  есть  в
точности так же, как у Звениславки  дома:  радимичи,  кривичи,  словене.
Всяк свое, всяк сам по себе, а если разобраться - одно...
   Людей, населявших Норэгр, на Руси называли - урмане.
   Братья Виглафссоны жили в  Халогаланде,  стране  халейгов.  На  самом
севере   населенной   земли.   Дальше   к   полуночи   обитали    только
кочевники-финны - знаменитые колдуны, хозяева оленьих стад, охотники  на
волков.
   День за днем драккар пробивался на север. Викинги  проводили  в  море
весь день: когда гребли, когда сидели под распущенным  парусом.  Вечером
высаживались на берег.
   Иногда им давал приют какой-нибудь незаселенный залив, загроможденный
скалами до того, что лишь искусство старого  Олава  позволяло  поставить
корабль.
   Тогда на берегу вспыхивали костры, а на ночь над палубой  растягивали
шатер и выставляли караульных.
   Иногда же они стучались в чьи-нибудь ворота. И отказа им не было.
   Попробуй не распахни ворот - продрогшие мореходы, пожалуй, быстренько
снимут их с петель... Но не только страх открывал перед ними все  двери.
Пусть-ка кто-нибудь тронет тех, кто принимал у себя викингов  Халльгрима
Виглафссона!
   Потому угощали их всюду отменно. И пиво на  стол  подавали  хозяйские
дочери.  И  молодые  воины,  мечтавшие  о  женах,  ловили  их  за  руки,
приглашали  сесть  подле  себя.  А   Халльгрим   без   лишней   скупости
расплачивался за ночлег и сулился заехать еще.
   Но как-то раз он приказал править к берегу, когда день едва перевалил
полуденную черту. Вскоре драккар втянулся в горло фиорда, и  Звениславка
увидела, как высоко на скалах загорелись дымные  костры.  Это  береговые
стражи сообщали на свое подворье: викинги идут!
   Узкий залив тянулся долго. Потом на одном из берегов  открылся  жилой
двор. Звениславка почти ждала, что увидит  над  крепким  тыном  торчащие
копья да остроконечные шлемы обитателей двора. Но ошиблась -  и  отлегло
от сердца. Жившие на берегу стояли у края воды, приветственно размахивая
руками. Погода в тот день  была  тихая,  драккар  неторопливо  взмахивал
веслами, и гладкая вода  со  стеклянным  звоном  распадалась  перед  его
носом.
   Бросили якорь, и Халльгрим первым  спустился  по  сходням.  Навстречу
шагнул статный мужчина в богатом плаще.
   - Я привез тебе рабов, родич, - сказал ему хевдинг. - И надеюсь,  что
ты,  как  всегда,  одаришь  меня  добрым  льном.  Ну  здравствуй,  Эйрик
Эйрикссон. Велико ли нынче благополучие у тебя в Линсетре?
   Имя "Линсетр" означало место, где возделывают лен.
   Воины выудили из трюма всех  пленников.  Немцы  по  одному  вышли  на
берег, угрюмо озираясь вокруг. К  неволе  привыкают  не  сразу.  Им  еще
предстояло  осознать  себя  рабами  вот   этого   зеленоглазого   Эйрика
Эйрикссона. И каждое утро, открывая глаза, видеть перед собой не  родную
хамбургекую улочку, а невозмутимо  спокойный  фиорд  и  крутой  лесистый
склон горы на том берегу.
   И станет прежняя жизнь похожей на несбывшийся сон.  А  тот  сон,  что
снился им теперь, - явью, от которой пробуждения нет...
   И хотя все это было у них еще впереди, те, кто был  ранен,  отчего-то
хромали больше прежнего.
   Хельги покинул корабль одним из последних. И он был единственным, кто
вслух не радовался стоянке.
   Халльгрим и его  люди  были  в  Линсетре  дорогими  гостями.  Вечером
собрали пир.
   Эйрик Эйрикссон, как подобает хозяину,  сидел  на  почетном  сиденье,
домочадцы - подле него,  гости  -  напротив.  Ярко  горел  посреди  пола
выложенный камнями очаг. Отсветы пламени бежали  по  нарядно  завешенным
стенам, дым уходил в отверстие крыши.
   Рабы внесли столы  с  угощением.  Звениславке  такие  столы  все  еще
казались непривычными - низкие, по колено сидевшим. А ели здесь  то  же,
что и всюду в этой стране: рыбу и дичь. Был и хлеб, но совсем не  такой,
как дома. Потому что неплохо рос здесь один  только  ячмень,  да  и  тот
переводили больше на пиво.
   Зато пива подавали вдосталь.  И  напитка  скир,  который  готовят  из
кислого молока. Викинги пили по своему обычаю - все  вместе,  пуская  по
кругу наполненные рога. И  проносили  их  над  очагом,  освящая  напиток
прикосновением огня.
   Звениславка сидела рядом с Хельги, по  левую  руку.  И  пила  сладкую
брагу из рога, который  ему  подносили.  Эйрик  внимательно  разглядывал
незнакомку, ее нездешний наряд и пуще всего тугую длинную косу. Коса его
удивляла - ведь испокон  веку  девушки  носили  волосы  распущенными,  а
замужние связывали в узел, прятали под платок. Халльгрим в конце  концов
заметил его недоумение и объяснил хозяину так:
   - Это Ас-стейнн-ки. Она из Гардарики.
   И поглядел на брата, но тот промолчал.
   Звениславке неоткуда было знать, что Хельги когда-то сватал  за  себя
сестру Эйрика Эйрикссона, зеленоокую Гуннхильд. Хельги был тогда  зрячим
и сражался не хуже брата, и красив был не менее, чем теперь, и  все-таки
вышло не так, как того хотелось и Эйрику,  и  ему.  Своенравная  девушка
пожелала распорядиться собой по-иному-И оттого-то у Хельги По  сию  пору
не было жены, да и Эйрик чувствовал себя словно бы виноватым.
   Вот он и гадал про себя, кто она для Хельги, эта Ас-стейнн-ки?
   Два  дня   в   Раумсдале,   в   гостеприимном   Линсетре,   пролетели
необыкновенно быстро. Серо-стальное море снова закачало драккар. И снова
каждое утро Халльгрим хевдинг продирал глаза первым. И поднимал людей. И
те садились на весла, не жалуясь на  застарелую  усталость.  Потому  что
каждый взмах, каждое усилие заросших мозолями рук несло их домой.

***

   Было так...
   Давно было, но люди запомнили.
   Клубились над морем черные грозовые тучи.
   Запряженная двумя свирепыми козлами, с грохотом  неслась  по  гребням
туч боевая колесница. Спешил на битву с великанами рыжебородый Бог Top -
Перуну словенскому, надо полагать, родной брат. Вздымался в Божественной
деснице чудо-молот, каменный Мьйблльнир. Сокрушал врага и возвращался  в
метнувшую его руку. И видели люди летящую молнию, и  слышали  катившийся
гром...
   Но вот увернулся  хитрый  великан.  Заглушило  голос  бури  проклятие
разгневанного Тора! А молот-молния угодил по прибрежным горам.
   Дрогнула и раскололась земля. Между расступившимися  скалами  хлынуло
море...
   А потом пришли люди и увидели залив, похожий  по  форме  на  небесный
молот.
   И назвали его - Торсфиорд.
   Земля здесь почти ничего не рождала. И потому  жители  побережья  все
больше пытали счастья в море. Глубоко в фиорде,  недалеко  от  святилища
Тора, стоял двор, так и называвшийся - Терехов. Там жил человек по имени
Рунольв Скальд. Он тоже был викингом и могучим вождем, и на  много  дней
пути окрест боялись его имени,  а  пуще  того  -  пестрого  корабля  под
парусом, выкрашенным в темно-красный цвет...
   Сыновья Виглафа Ворона бросали якорь  у  самого  выхода  к  морю.  Их
жилище называлось Сэхейм - Морской Дом.
   Здесь тоже денно и нощно глядели со скал бдительные сторожа. И снова,
как и в Линсетре, радостная весть обогнала шедший корабль.
   Сэхейм стоял над узкой и глубокой бухтой, в которую  даже  при  самом
сильном отливе мог войти драккар. Поэтому ограда вокруг двора имела двое
ворот.
   Одни на суше, другие в воде.
   Внутри  двора   виднелось   несколько   жилых   домов   и,   конечно,
вместительный корабельный сарай. Да и сами дома, сложенные из  бревен  и
камня, больше всего напоминали опрокинутые корабли: длинные, с выпуклыми
килями крыш. Над крышами курились  сизые  дымки  очагов.  Свежий  ветер,
предвестник непогоды, пригибал их к воде.  И  казалось,  будто  это  сам
берег тянулся руками к подходившему кораблю...
   Сбросив парус, черный  корабль  скользнул  в  распахнувшиеся  морские
ворота.
   - Мать! - крикнул Халльгрим хевдинг, и  на  берегу  родилось  эхо.  -
Мать, встречай!
   Звениславка внимательно разглядывала стоявших  на  берегу.  К  самому
краю воды выбегал из домов все новый народ - молодые парни, зрелые мужи,
женщины, ребятня.  Воины,  привычно  опоясанные  мечами,  и  рабы-трэли,
испачканные в навозе.
   Четверо сильных мужчин уже держали наготове широкие сходни. Когда эти
сходни со стуком  ударятся  о  борт  корабля,  люди  скажут,  что  поход
действительно закончен. А возле них  стояла  та,  в  ком  Звениславка  с
первого взгляда угадала хозяйку двора.
   Фрейдис Асбьерндоттир успела переодеться  в  крашеные  одежды.  Ветер
тревожил воду фиорда, и легкие волны подбегали к самым ногам, но она  не
замечала. Она не махала руками и  не  кричала  приветственных  слов,  но
серебряные застежки дрожали на ее груди. Темный плащ распахивало  ветром
- она его не поправляла.
   Подле  Фрейдис  суетилась  горбунья-служанка,   древняя,   как   сама
старость.
   Пронзительный голосок не терялся даже среди общего шума.  Но  хозяйка
навряд ли внимательно слушала ее болтовню. Халльгрим  хевдинг  стоял  на
высоком носу корабля,  положив  руку  на  деревянную  спину  дракона.  И
Хельги, помедлив, поднялся рядом с ним.
   И нетерпеливый  Видга  вскочил  на  скамью,  выглядывая  из-за  плеча
отца...
   Такие дети и внук! Было кем гордиться, было о ком молить в  святилище
могучего Тора.
   Вода нынче стояла высоко, и боевой корабль с ходу набежал на берег.
   Халльгрим не стал дожидаться сходней - сбежал по  протянутому  веслу.
Фрейдис не выдержала, ступила прямо в  воду,  навстречу  ему.  Халльгрим
легко подхватил ее, поставил на камень. Фрейдис прижалась к его груди, и
на какое-то время все прочее перестало существовать. Он был дома. Живой.
И Хельги, и Видга. И ни на ком из них не было ран.
   Счастье!
   Каждого морехода ждали широкие  объятия  друзей  и  родни.  Гуннар  и
Гудред Олавссоны от  души  хохотали,  разглядывая  смуглолицую  Унн.  Та
пряталась за Сигурда, перепуганная не на шутку. Видга спустился на берег
среди  первых  и  тут  же  влепил  подзатыльник  чумазому  сыну  рабыни,
подвернувшемуся под ноги.
   Когда с корабля сошел Хельги, Фрейдис поспешила навстречу.
   - Кто это? - спросила  она  с  удивлением,  заметив  Звениславку.  Та
смирно шла рядом с Виглафссоном - этот викинг редко позволял ей отходить
далеко.
   Хельги сказал:
   - Я зову ее Ас-стейнн-ки, потому что она из Гардарики. Она красива  и
нравится мне.
   - У нее умные глаза, - похвалила мать. - Думается, не  ошибусь,  если
скажу, что она из хорошего рода. Славная рабыня будет во дворе...
   Хельги так и встрепенулся, но тут вмешался Халльгрим. Он сказал:
   - Мне все равно, мать, но ты знай, что ему больше нравится, когда  мы
называем ее гостьей.
   Первая забота - о корабле!
   Разгрузив драккар, мореходы опустили на  нем  мачту,  сняли  носового
дракона. А потом дружным усилием вытащили его на берег и повели к сараю,
подкладывая под киль круглые деревяшки катков.  Понадобится  куда-нибудь
ехать, и его с той же легкостью спустят обратно, и он снова полетит  над
водой, украшенный расписными щитами и похожий на пестрого змея. Но когда
викинги дома, корабль отдыхает на берегу, укрытый и  от  сырости,  и  от
солнечного зноя. Иначе он может отяжелеть от впитавшейся в дерево  воды.
Или, наоборот, растрескаться, высохнув слишком быстро...
   Немного позже Олав и четверо  его  сыновей  осмотрят  дубовое  днище.
Корабль - что человек, ему нужны ласковые слова и заботливые руки.  Отец
и  братья  заменят  подгнившие  деревянные  гвозди,   заново   просмолят
шерстяные шнуры между досками обшивки. Да мало ли  какие  дела  найдутся
возле судна для хорошего кормщика!
   Будет штормовая ночь в море - и корабль сполна отплатит за заботу.
   В Сэхейме праздновали счастливое окончание похода.
   Халльгрим слыл удачливым викингом, и его двор называли  богатым.  Был
здесь дом со многими дверьми, разделенный внутри на покои - для  тех  из
сотни его воинов, которые пожелали завести семью. Был и женский дом, где
жены и девушки коротали время за  пряжей  и  шитьем,  а  в  зимнюю  пору
вечерами напролет играли малые дети. В третьем доме обитали рабы-трэли и
рабыни.
   И наконец, стояло во дворе еще одно жилище, куда женщины  заглядывали
редко. Крышу его венчали громадные  оленьи  рога,  а  по  стенам  висело
оружие и раскрашенные боевые щиты. Это был дружинный  дом,  и  очаг  под
насквозь прокопченными стропилами горел для одних только мужчин.
   Здесь жили и Халльгрим, и Хельги, и Видга, и Олав с сыновьями, и  еще
многие, у кого не было жен. Здесь устраивали хустинг - домашний сход.  А
еще этот дом предназначался для пиров.
   В такие дни здесь делалось многолюдно. Вносили столы, и на деревянных
блюдах шипела и  пузырилась  оленина.  Звучали  громкие  голоса,  лилось
хмельное пиво. Длинный дом был велик, места за столами хватало для всех.
Даже для рабов.
   На празднике  Хельги  ел  очень  мало  и  почти  не  дотрагивался  до
хмельного.
   Глаза  его   были   обращены   на   огонь,суровое   лицо   оставалось
бесстрастным. Зато Халльгрим - тот  веселился  от  всей  души.  Хмель  с
трудом его брал.
   Огонь в очаге  задорно  шипел,