авшейся в озеро, подрезали  полосу  земли  с  травой  и
подперли ее копьем... И Олав  начертал  на  копье  руны,  а  Скегги  ему
помогал.
   Названые братья прошли под этим дерном, и каждый  рассек  себе  руку:
пусть кровь смешается с землей и сохранится в ней  навсегда.  Потом  оба
опустились на колени и сплели пальцы под свисавшими корнями травы...
   Торгейр сказал:
   - Пусть Отец Павших и Фрейр хлебопашец  помогут  мне  быть  достойным
братом тебе, Виглафссон. Хельги отозвался:
   - Пусть Аса-Тор даст мне силу для мести,  если  я  когда-нибудь  тебя
потеряю. Ведь может  быть  и  так,  что  наша  кровь  не  последний  раз
смешивается в этой земле!
   Дернину  опустили  на  место,  вытащив  из-под   нее   копье:   пусть
запомнит...
   Скегги смотрел, как совершался древний обряд, и по  временам  забывал
даже дышать. У него не было ни брата, ни отца. Не было  даже  сестры!  А
кому захочется вступить с ним в побратимство? Вот только то, что Видга с
некоторых пор никому не позволял его бить.
   Вспомнив о Видге, малыш поискал его глазами. Но Видги нигде не  было.
Сын хевдинга на косу не пришел.
   ...И вот над пространствами населенного мира вновь наклоняется  ночь,
и Видгис лежит в белом меху, под светлым небом, и считает редкие бледные
звезды, медленно вращающиеся над палубой драккара. Она  слышит,  как  на
другом конце корабля, тоже без сна,  ворочается  с  боку  на  бок  Видга
Халльгримссон. Пальцы у него отцовские... До сих пор ей больно  говорить
в дышать, и на горле не проходят синяки.
   А Халльгрим спит совсем рядом, так близко, что  она  чувствует  тепло
его тела. Он ни разу не попытался  обнять  ее,  ни  разу  не  поцеловал.
Намаявшись за день, он глубоко дышит. И улыбается во сне. Хотела бы  она
знать, что ему снится. Его рука касается шеи Вигдис: только  пошевелись,
и он сразу  откроет  глаза.  И  она  не  двигается.  Она  уже  пробовала
незаметно вывернуться из-под этой руки. Пускай он спит.
   Настанет утро, и  все  повторится  как  всегда.  Халльгрим  проснется
раньше всех, и хриплый голос далеко разлетится над морем, сгоняя дрему с
людей на трех кораблях.
   И пока мореходы, зевая, будут скатывать одеяла, сын Ворона наклонится
к ней и проведет ороговевшей ладонью по ее щеке. И спросит, не болит  ли
плечо.
   Он глупец, этот Халльгрим Виглафссон. Он думает,  что  дочь  Рунольва
Скальда станет плакать из-за царапины.
   Она отвернется, и он не услышит от нее ни слова. Ни разу за весь день
она не поглядит на него, сидящего у весла.
   Для того, чтобы смотреть на него, спящего, будет новая ночь.
   С берега наверняка наблюдали за  кораблями...  Однако  народ  в  этих
местах жил, как видно, осторожный. А может, просто опытный, знали,  чего
ждать от полосатого паруса, - попадись  только  на  глаза!  Озирались  и
викинги. Мало радости все время чувствовать на себе чей-то  внимательный
взгляд. Но не рыскать же по каменьям и сыпучим  песчаным  холмам  только
затем, чтобы, как Гуннар, получить в шею стрелу?
   В этом втором великом пресном море совсем не видно было кораблей.
   Торговый люд еще из Нево-моря все больше сворачивал на юг по сердитой
Мутной реке, к Ладоге, к гостеприимному и деловитому Новому Городу,  что
быстро рос у  перепутья  речного...  То  была  свежая  Дорожка,  недавно
проторенная. Халейги шли самой древней, еще не успевшей оскудеть. Другое
дело, что они первыми в этом году одолели Невское Устье.
   Единственный раз сверкнул впереди  парус,  затрепетал  далеким  белым
облачком под крылом утренней зари. Торгейр его  углядел  раньше  других.
Гребцом он был никудышным, зато глазам Левши многие завидовали. Вот он и
стоял обычно на носу, глядя вперед.
   Он сразу позвал Хельги, и тот  подошел,  отдав  свое  весло.  Торгейр
показал ему парус:
   - Видал?
   Хельги оглянулся на своих молодцов, начиная прикидывать,  догонит  ли
чужака его пестрый корабль. Сын херсира точно подслушал его мысли:
   -  Не  поймаешь,  побратим...  Это  вендская  снекка,  а  я  на   них
насмотрелся.
   Хельги, гордившийся расписньм драккаром, свел брови:
   - Кто, я не поймаю?
   - Ты, - кивнул Торгейр невозмутимо. -  Халльгрима  догнали  ингры  на
лодках? Не догнали. Вот так и тебе не схватить за хвост венда. Он  летит
по воде, как конькобежец по  льду.  У  него  сорок  четыре  человека  на
веслах.
   Хельги сердито проворчал что-то в ответ, но в погоню пускаться все же
не стал. Вендская лодья самое малое время бежала им навстречу  и  вдруг,
когда на белом парусе уже стало видно глазастое нарисованное  солнце,  -
вильнула к берегу.
   Спряталась за каменный мыс... Когда с этим мысом  поравнялся  пестрый
корабль, Хельги, ожидавший увидеть  речное  устье  или  глубокий  залив,
недоуменно почесал в голове. Берег был чист и пуст. Снекка исчезла.
   - Вот морской тролль! - выругался Виглафссон. -  На  север  его  и  в
горы!
   Торгейр спрятал усмешку в кудрявой молодой бороде:
   - Я же говорил тебе, побратим, что потерся рядом с ними, пока  жил  в
плену. И ты знаешь, я мало печалился, что они  не  живут  поблизости  от
нашего Халогаланда. Одноглазый расположил их на юге и сделал неглупо!
   Хельги сказал задумчиво:
   - Если и Торлейв конунг такой же отчаянный викинг, как эти...
   Вечером корабли бросили  якоря  возле  устья  реки  с  непроизносимым
именем:
   Вытегра.
   Олав кормщик  указал  ее  уверенно.  Река  приходила  почти  прямо  с
полудня...
   После широкой морской дороги - узенькая тропа! И кто знает, что  ждет
на этой тропе?
   Халльгрим хевдинг, поразмыслив, позвал к себе Звениславку.
   - Трэля твоего хочу забрать, - сказал он. - К себе на корабль.
   Звениславка  побоялась  отпустить  Улеба  одного:  как  бы   горемыка
ладожанин в запальчивости  не  наговорил  чего  грозному  Виглафссону!..
Напросилась с ним.
   Сказала - может, и с нее будет толк! И следующим утром, когда корабли
приготовились подниматься по реке, взошла на драккар. Ей  велели  сидеть
под мачтой, около Вигдис...  Рыжая  пленница  лежала  молча,  спрятав  в
подушку бледное исхудалое лицо. Звениславка так и не набралась  смелости
с ней заговорить.
   А погода опять показывала нрав. Ночью дохнуло холодом, небо  затащило
пеленой. И на  листья,  успевшие  вымахать  в  добрую  половину  ладони,
вывалил липкий мокрый снег.
   Ветер  плакал  в  обрывистых  берегах  реки,  мутные  ручьи   волокли
красноватую землю, подкапывая нависшие корни  деревьев...  Серые  облака
ползли волна за волной - прямо по лесным вершинам.
   И нигде, даже  далеко-далеко,  не  ждал  длинный  дом  с  его  весело
потрескивающим очагом, вкусно пахнущими котлами и уютными лавками  вдоль
стен...
   Гребцы сутулились по скамьям, и к плеску дождя  примешивались  редкие
возгласы кормщиков да равномерный скрип весел, ходивших в узких люках то
туда, то обратно.
   Берега реки все утро оставались пустынными, если не считать  летевших
куда-то птиц да еще пары лосей, нехотя ускакавших с поляны.  Зато  после
полудня над раскисшим обрывчиком появился всадник.
   Человек сидел на невысоком, но крепком  коне  и  привычно  кутался  в
плащ.
   Некоторое время он ехал в ту же сторону, что корабли,  -  небоязливо,
спокойно, точно по собственному двору. Потом приложил ко рту ладонь:
   - Далеко путь-то  держите,  добрые  люди?  Спросил  по-словенски,  не
сомневаясь - поймут. И Звениславка привстала со своего места под мачтой,
слушая его речь. Прижала руки к груди...
   Халльрим, загодя переговоривший с Улебом, теперь только кивнул ему, и
Улеб ответил:
   - Далеко! В Белоозеро, через волок.
   - А помочь на волоке не надо будет?
   Улеб отозвался:
   - А это смотря сколько запросите.
   - Запросим недорого, - наклонился в  седле  ватажник.  -  Масло  если
везете, так масла, сукно - так сукна, а если серебро есть, так и от него
не откажемся... На три ваши марки  товару  с  лодьи.  Да  прокорм,  пока
тащить будем.
   Улеб принялся переводить. А всадник, как видно решив, что на  корабле
советовались - дать ли, добавил равнодушно:
   - А дорого, волоките сами.
   Халльгриму названная цена и впрямь показалась слишком высокой:

***

   - Скажи ему, что я заплачу не  больше  двух.  И  то  если  все  будет
хорошо!
   - Не надо бы, господине, - посоветовал Улеб. - Отступится, из лесу не
выберетесь...
   - А ты молчи, немытый, - оборвал его викинг.
   - Я тебя не спрашивал! Ты, трэль, все мое добро отдал бы земляку!
   - Ну и торгуйся с ним сам! - озлившись, заорал в ответ Улеб. - А я не
гудок тебе гудеть что пожелаешь!..
   Бородатый артельщик наблюдал за ними с насмешливым безразличием.
   Весенние гости только  начинали  переправляться  через  его  волок  -
достанет и мяса, и дорогих тканей, и звонких монет...
   У Халльгрима же разговор с  дерзкими  рабами  обычно  был  краток.  И
лежать бы Улебу Тужиричу с полным ртом выбитых зубов - спасло мгновение.
Ибо Звениславка вдруг вскочила на ноги, подбежала к самому  борту  да  и
крикнула что было мочи:
   - Дяденька Любочад!
   Всадник так и подпрыгнул в седле!  Ошеломленно  присмотрелся  к  ней,
потом неуверенно позвал:
   - Звениславка, да никак ты?
   - Я, я! - откликнулась она. - Я, дяденька!
   Вконец сбитый с толку, дядька Любочад не придумал ничего  лучше,  чем
спросить:
   - А у них-то что делаешь, пропажа?
   Звениславка ответила с радостными слезами:
   - Домой еду...
   Халльгрим опустил приготовленный для  расправы  кулак.  Он  почти  не
смыслил по-словенски, но все было понятно и так. Ас-стейнн-ки  встретила
друга, и теперь не  имело  значения,  сколько  придется  выложить  этому
гардцу в набрякшем от дождя плаще. Теперь можно было не бояться, как  бы
добровольные помощники не бросили корабли посреди  дремучего  леса  или,
чего доброго, не решились вместо помощи на разбой.
   Любочад между тем вложил пальцы в рот, свистнул - отколь ни возьмись,
стремя в стремя с ним выросло двое парней  на  таких  же,  как  у  него,
выносливых широкогрудых конях.  Он  им  что-то  сказал.  Парни  согласно
кивнули лохматыми головами, потом повернули коней  и  скрылись.  Любочад
остался сопровождать корабли.
   Улеб посматривал на все еще сомкнутый кулак Виглафссона и  потихоньку
прикидывал, до какого ряда лодейных скамей этот кулак едва его не донес.
И благодарно поминал про себя Сварога, покровителя мастеровых людей...
   Жестоко обидели востродонную морскую птицу. Сняли,  скомкали  широкое
полосатое крыло, опустили  мачту.  Свернули  зубастому  дракону  длинную
беззащитную шею... А после и выпотрошили: все, что с  самого  Торсфиорда
сберегалось в трюме от жадных вражеских рук,  все  это  теперь  вытащили
наружу, навьючили на терпеливые конские спины.
   И вот артельщик Любочад привстал в стременах:
   - Волос-богач да соблюдет... а  ну  навались!  Ноги  и  копыта  разом
уперлись в землю -  люди  и  кони  разом  натянули  веревки.  Заскрипели
дубовые катки...  черный  корабль  медленно  выполз  на  берег,  покидая
негостеприимную рыжую Вытегру.
   И двинулся вперед, по пробке, под дождем.
   За  ним,  помедлив  на  подъеме,  выбрался  пестрый  корабль   Хельги
Виглафссона. И последним - изуродованный перестройками красный  драккар,
отнятий у конунговых людей...
   Медленно вращались тяжелые катки.  Мокрая  трава  путалась  в  ногах.
Ползла из-под сапог скользкая земля. Просека карабкалась  на  каменистые
холмы, потом начинала спускаться, и люди  подпирали  плечами  беспомощно
кренившиеся корабли, уговаривая их не бояться непривычной дороги.
   Мореходы и артельщики трудились бок о бок. Кто не знал языка, помогал
себе жестами. Общая работа сближает: словене, халейги,  корелы  понимали
друг друга как давние друзья.
   Женщины шли рядом с кораблями. Вели за руки детей. Не отпускали их от
себя ни на шаг. Раненых везли вместе с поклажей - на лошадях.
   И где-то там, далеко за спиной, по мутной Вытегре, распушив набрякшие
перья, кружился-плыл вниз по течению принесенный в жертву петух...
   Из всех взятых в бою один  Бедвар  сумел  впрячься  в  общую  работу.
Широкой грудью налегал он на канат, и толстая жила на лбу вздрагивала от
натуги.
   Единственный глаз угрюмо светил из-под повязки... А  впереди  Бедвара
шел сам Халльгрим вождь. Вот уж кого не обошли милостью  боги,  дарующие
силу! Лямка  за  плечами  сына  Ворона  готова  была  загудеть  струной,
смоченная дождем одежда курилась на холодном ветру.
   А рядом с Бедваром, опираясь на самодельный костыль,  упрямо  ковылял
Эйнар. Он еле тащил непослушные ноги. Ему бы ехать на лошади,  но  какое
там - шел Бедвару следовало идти и ему.
   - Эй, Утопленник! - обернулся к нему Халльгрим. - Поди-ка сюда!
   Эйнар нахмурился - не много  радости  было  ему,  знавшему  Рунольва,
спешить на зов Виглафссона! Однако суковатая палка расторопнее зашуршала
травой, потому что старые времена миновали.
   И когда они поравнялись, Халльгрим сказал ему:
   - Почему идешь? Еще растянешься посреди дороги.
   Эйнар сердито ответил:
   - Твоя правда! Однако не лучше мне было в тот день  когда  твой  брат
бросил меня в море!
   Халльгрим поправил на себе лямку:
   - Я давно хотел узнать, как ты спасся тогда. Расскажи!
   Эйнар пожал плечами:
   - У нас как раз перед тем оторвало от кормы лодку... Мне  повезло,  я
вычерпал из нее воду и принялся грести... Халльгрим сказал ему:
   - Надо думать, тогда-то ты  понял,  сладко  ли  мне  было  у  вас  на
форштевне.
   Я слышал, в тот день к вечеру пошел  снег.  Как  же  ты  поймал  свою
лодку?
   - Жить хотел, - ответил Эйнар. - Вот и поймал...
   Звениславку вез на своем коне сам дядька Любочад.
   - А ведь и искал же тебя твой Мстиславич! - говорил он  ей,  тихонько
покачиваясь в седле. - На что  уж  тут  у  нас  глухомань,  так  и  сюда
добрался. С Олегом, воеводой белозерским, приходил. Убивался по тебе.  И
на что ты ему, конопатая, сдалась? Я-то, старый пень, все на Радима  ему
наговаривал. А тебя, значит, купцы? И в мешок?
   Она отвечала с улыбкой - теперь-то можно было улыбнуться:
   - И в мешок. Немцам в Ладоге продали. А те к себе повезли, да сами не
доехали.
   Любочад смотрел на неуклюже переваливавшиеся лодьи.
   - Хороши кораблики... Вот только плавали долго, отяжелели. У нас  тут
давеча вагиры свою снекку тащили, так она куда  легче  шла,  а  ведь  не
меньше будет! Тоже в Бело-озеро побежали. К Олегу!
   Облака сочились мелким дождем, ветер  свистел  и  стонал,  размахивая
ветвями деревьев. Голоса людей терялись в тяжком скрипе катков.  Викинги
недоверчиво косились на лес... Никого не боявшиеся  в  море,  здесь  они
чувствовали себя голыми. Нетерпеливо смотрели  вперед:  скоро  ли  вода?
Даже вовсе чужая. Даже такая, по которой не доберешься до дома. Спустить
с берега драккары - и пускай лезут, кому охота...
   - Что через Ладогу-то не  пошли?  -  потихоньку  смеялся  Любочад.  -
Рюрика забоялись? Ну, ну... Рюрик, он и есть Рюрик,  одно  слово,  сокол
яростный. У нас тут раньше как лето, так  спасу  не  было  от  свеев  да
датчан. Теперь тихо!
   - За что ж не любят его? -  спросила  Звениславка.  -  Сама  слыхала,
бежью люди бегут...
   - А за что любить? - удивился артельщик.  -  Всего  ничего  в  Ладоге
живет, а насолил всем. Он же у себя за морем  с  дружиной  разговаривать
привык. Дружине что - куда он скажет,  туда  и  гребет!  А  тут  вече...
Позвали свеев гонять, в Ладоге посадили, а он, того и гляди, весь Верх к
рукам скоро приберет...
   Корабли ползли дальше, неторопливо ступал привычный конь,  и  Любочад
наказывал:
   -  Домой  приедешь,  батьку   за   меня   поцелуй.   Привет   ему   и
Мстиславу-князю от старого Любочада. А Вышате Добрыничу скажи, пускай  с
лодьями поторопится.
   Любочад, скажи, спрашивал, что-то припозднился он в нынешнем году.
   Викингам волок казался бесконечным. Но все на свете рано  или  поздно
минует - и хорошее, и плохое... Одолели и волок!
   Мореходы расплатились с Любочадом по сговору:  отвесили  шесть  марок
серебра. А на прощание устроили пир.
   Корабли уже покачивались на воде - эта новая река тоже  носила  очень
трудное имя - Ковжа, - и сундуки с мешками лежали под палубами на  своих
привычных местах. Садись на скамьи да и отчаливай!
   Веселье происходило на берегу. Еду и пиво выставили  халейги;  Хельги
Виглафссон  недовольно  ворчал  -  ему  казалось,  что   брат   поступал
расточительно.
   Однако Халльгрим не видел нужды скупиться.  Миновали  волок,  а  этот
волок от самого дома сильно его смущал...
   - Может статься, - сказал он Хельги, - что  мы  еще  вспомним  добром
этот пир и эту еду. Да и город на озере Весь  уже  недалеко.  Навряд  ли
Ольгейр ярл запретит нам торговать...
   Хельги внезапно рассвирепел:
   - Ольгейр ярл! На север его и в горы, этого Ольгейра  ярла!  С  каких
это пор мы спрашиваем позволения взять еду, которая нам нужна? Да еще  у
вендского ярла!
   Халльгрим на него прикрикнул:
   - С тех самых пор, как сами превратились в бродяг!
   И  идем  просить  крова  в  чужой  стране!  И  ты  успокойся,  Хельги
Виглафссон!
   Не понимаешь сам, так слушайся и не перечь мне,  я  этого  не  люблю.
Твой черед распоряжаться настанет после того, как меня убьют!
   Хельги не нашел слов для достойного ответа.. Только плюнул и  ушел  к
своему кораблю...
   Сигурд Олавссон еще с Невы носил в  себе  лютую  злобу  против  ижор.
Раненый Гуннар уже пытался ходить, да и отплатили  за  него  давно  и  с
лихвой. Но мстил не Сигурд, и оттого зрел в душе ядовитый нарыв.  И  вот
теперь, влив в  себя  рог,  Сигурд  стал  примечать  между  артельщиками
сероглазого, беленького корела, чей выговор показался  ему  знакомым.  С
этим белобрысым они весь волок шли плечо в плечо  -  однако  Сигурд  без
долгих раздумий бросил рог наземь и пошел к его костру.
   Тот что-то рассказывал сидевшим вокруг, размахивая руками  и  задорно
мешая русские,  корельские,  северные  слова...  Артельщики  и  мореходы
навряд ли хорошо его понимали, но хохотали от  души.  Сигурд  подошел  к
ко-релу сзади и взял его за  шиворот,  так,  что  затрещала  праздничная
вышитая рубашка. Хохот стих, корел изумленно обернулся.  Сигурд  обозвал
его ингром и колдуном, а после спросил, о чем тот так весело рассказывал
- может быть, о том, как Халльгрим хевдинг топил их в Неве?
   Оскорбленный корел назвался людиком и пообещал разбить  Сигурду  нос,
если тот впредь еще раз спутает его невесть с кем:
   - Однако, я вижу, ингрикот повыдергивали вам перья! А если бы  ты  не
был трусом и сунулся к нам, ты точно запомнил бы, как нас называют!
   Выслушав это, Сигурд кивнул и с  наслаждением  замахнулся...  но  его
рука повисла в воздухе. На запястье сомкнулись железные клещи.
   - Пойдем-ка со мной, Олавссон, - сказал ему Хельги.  Сигурд  ушел  за
ним в темноту молча, не сопротивляясь.
   И такой хохот грянул за  его  спиной  -  куда  там  смешным  выдумкам
корела!
   Больше его в эту ночь на пиру не  видали.  А  когда  перед  рассветом
костры погасили и люди начали  расходиться,  Сигурда  обнаружили  крепко
спящим на палубе Красного корабля. Он спал нагишом, завернутый  в  чужое
одеяло. Вокруг валялась его одежда,  мокрая  до  последней  нитки.  Было
очень похоже, будто кто-то усердной и  решительной  рукой  охлаждал  его
пыл.
   Пора было трогаться в путь, и Сигурда безжалостно разбудили. Когда он
вылез из-под одеяла, Гуннар протянул ему нож  -  красивый  нож  в  бурых
кожаных ножнах. - Это тебе от того финна  в  подарок...  Он  сказал,  ты
неплохо работал на волоке и понравился ему, но хорошего ножа он при тебе
не заметил. Так вот он решил отдать тебе свой.
   Первым желанием Сигурда было вышвырнуть непрошеный подарок  за  борт,
под правый берег, в омут поглубже. Но потом он передумал. Разыскал  свой
ремень и привесил к нему ножны. И принялся одеваться...

***

   Озеро Весь лежало в лесах,  словно  круглый  щит  давно  поверженного
великана...  По  берегам  его  раньше   селилась   только   беловолосая,
белоглазая весь, основавша