без  него  Видга  все  равно
чувствовал бы себя голым. Он шагал между двух заборов,  придерживая  меч
рукой в рукавице. И уже понимал, что пришел сюда зря.
   Смэрну  невозможно  было  бы  узнать,  даже  если  бы  он  прошел  на
расстоянии шага... Парни и девушки со смехом и песнями  сновали  туда  и
сюда, стучали в двери и грозными голосами требовали угощения, намекая на
милость умерших предков, которой жадный хозяин вполне мог и лишиться:
   - А не дашь хлеба, заберем сына или дочь...
   Для пущего страха на каждом была  шуба,  вывернутая  мехом  наружу  и
подпоясанная мочалом. Лица  скрывали  личины  одна  другой  хуже.  Двери
распахивались, и в подставленные  мешки  щедро  сыпалась  всякая  снедь.
Колядующие благодарили, обещали такой же щедрый праздник  и  на  будущий
год - и шли дальше.
   Отказа им не было нигде. Кому охота злить отчаянных  парней,  которые
навряд ли задумаются в отместку  забраться  в  хлев  и  связать  коровам
хвосты, а то взять да взгромоздить на крышу тяжеленные сани...
   Видга шел к дому Вестейна ярла уже без большой надежды, скорее затем,
чтобы не отступать от принятого решения. Мохнатые,  горбатые,  уродливые
тролли - и впрямь отлетевшие души, на одну  ночь  вернувшиеся  домой,  -
перебегали ему дорогу, со смехом возникали в лунном луче и вновь  ныряли
в непроглядную тень...
   Немалого труда стоило не обращать на них внимания. Видга не оглянулся
даже тогда, когда меткий снежок угодил ему за ворот. Все равно не сыщешь
обидчика в этакой кутерьме, а насмешек будет довольно...
   Он раз и другой прошелся вдоль  высокого  ярлова  забора.  На  всякий
случай - а ну Смэрна все-таки выйдет?
   Потом ему неожиданно преградили путь.
   Видга вскинул голову.  Перед  ним,  посмеиваясь  и  подталкивая  друг
дружку, переминались с десяток парней.
   - Ты, урманин, что тут позабыл? - спросил знакомый  голос.  -  А  ну,
пришел незван, так ступай-ка недран домой...
   Видга хотел было сказать сыну ярла, что пришел вовсе не  к  нему,  но
промолчал. Вспомнил отцовские наказы: горе тому,  кто  посмеет  нарушать
мир...
   Однако Люту, знать, страсть хотелось испытать, каков же Видга в бою.
   - Возгря урманская, - подойдя вплотную, процедил он  сквозь  зубы.  -
Своих девок мало, к нашим повадился, щенок?
   Промолчи Видга и на сей раз, и не было бы  между  ними  драки  и  еще
многого, о чем оба впоследствии горько жалели... Если не  считать  того,
что с этой ночи Видга для Люта перестал бы существовать.
   Но Видга не промолчал.
   - Отойди с дороги, - сказал он негромко, - пока  я  не  прогнал  тебя
хворостиной... рабичич!
   Стрела поразила цель без промаха. Видга знал, что  говорил,  и  успел
вовремя отшатнуться - кулак сына ярла со стуком ударил в твердые бревна.
Лют вскрикнул в голос, но боль его не остановила. Даже  не  задержала...
Они сцепились - рухнули на снег и покатились по нему, с хрустом всаживая
в живое кулаки и колени, зверея  от  первой  крови  и  давно  копившихся
обид... Оба были оружны, но ножа не вытащил ни один - позабыли...
   Приятели Люта  побросали  мешки  с  угощением  и  обступили  рычащий,
стонущий от ненависти клубок. Забава грозила окончиться худо.
   -  Растащить,  что  ли,  пока  не  убились,   -   проговорил   кто-то
нерешительно.
   Другой добавил:
   - Да кто хоть начал-то?
   Пир в княжеской гриднице был в самом разгаре. Уже принесли деревянное
блюдо с горой еще не остывшего печева,  поставили  перед  Мстиславом,  и
старый князь, укрывшись за ним, спросил во всеуслышание, видно ли его.
   - Где ты, княже? - спросила черноглазая дочь Радогостя.
   - Вот и в следующем году пускай видно не  будет,  -  сказал  Мстислав
из-за блюда.
   Потом в доме погасили все огни, и  он  сам,  своими  руками  затеплил
новую, живую искру: она будет светить и греть в Новом  дворе  до  другой
зимы.
   Пировавшие веселились вовсю. В гриднице с ее окнами было  не  теплее,
чем во дворе, - гостей грели напитки из княжеской медуши да жаркие шубы.
Почти не пили  только  двое  князей.  Чурила  привычно  оглядывал  стол,
проверяя, не родилась ли где хмельная ссора. Но все шло лучше не бывает:
даже Хельги Виглафссон и боярин Вышата, нарочно  посаженные  "в  блюде",
после долгого и неприязненного молчания о чем-то разговорились  и  скоро
уже угощали один другого, точно старые друзья.
   Но едва успел порадоваться этому молодой князь, как  возник  в  двери
красный с мороза, распаренный рядович... Один раз глянул на него  Чурила
и понял: беда.
   Краткое мгновение промедлил князь. Понадеялся, что у того хватит  ума
подойти незаметно, за спинами... Просчитался.  Как  был  в  необметенных
сапогах, в блестках снежинок, вывалился бородач на середину гридницы. Да
и бухнул:
   - Неладно дело, Мстиславич! Отрок твой Лют с Витенегом-княжичем  друг
друга чуть не поубивали...
   Гридница заволновалась - услышали все. Поди  теперь  отложи  дело  до
завтра, когда те и другие протрезвеют и остынут. Чурила угрюмо поднялся,
про себя пожелав рядовичу онеметь.
   - Сюда обоих.
   Мстислав следил за сыном не вмешиваясь. Тяжко - так что  же:  не  все
ему, отцу, рядом сидеть...
   Отроки вкинули в гридницу драчунов. Их растащили в тот самый  момент,
когда ярость достигла предела, а крови, чтобы  затушить  жар,  пролилось
еще недостаточно. Кто держал верх, понять было невозможно: каждый  успел
в клочья разодрать на противнике  одежду,  у  обоих  заплывали  подбитые
глаза, из носов одинаково сочилась кровь...
   Чурила повел  бровью,  и  двое,  державшие  Видгу,  отступили.  Такая
несправедливость заставила Люта отчаянно  рвануться,  но  его  удержали,
наградив для острастки подзатыльником.
   - Чего не поделили? - спросил князь. И  Лют  крикнул,  не  дав  Видге
раскрыть рта и желая обойти его хотя бы здесь:
   - Он меня... назвал... назвал... И осекся - не мог сам  произнести  о
себе то, чего не спускал еще никому.
   - Рабичичем, - подсказал Видга.
   Воинам понадобилась вся их сноровка, чтобы остановить Люта и заткнуть
ему рот. Парень оказался силен, как молодой конь, и так же горласт.
   А Халльгрим Виглафссон огляделся по сторонам  и  увидел,  как  Вышата
Добрынич  отодвинулся  от  Хельги,  нарочитым  движением  подобрав  полу
богатой шубы.
   Хельги не пошевелился - нет, он не станет связываться с  ярлом  прямо
на пиру, всему свое время. Но когда он покосился на соседа  -  в  глазах
его была смерть...
   - Разреши, конунг, я  скажу  им  кое-что,  -  обратился  Халльгрим  к
Чуриле. - Это ведь мой сын.
   Он казался очень спокойным. Князь кивнул:
   - Только не прогневайся... отрока я сам накажу.
   - Не беспокойся, - усмехнулся викинг и полез вон из-за стола.
   Видга приметил отца сразу, как только вошел. И ему тут же  мучительно
захотелось вернуть время назад и остаться дома, в своем  Конце,  где  не
было ни Люта, ни конунга, ни Вестейна ярла...
   - Дай сюда твой меч, - сказал ему Халльгрим.  Сказал  не  тихо  и  не
громко, но так, что сердце Видги сперва  бешено  заколотилось,  а  потом
ухнуло куда-то и пропало, точно вовсе остановившись.
   Деревянными пальцами он распутал так и не развязанный ремешок.  Вынул
меч и протянул его отцу - рукоятью вперед.
   Халльгрим выхватил у него когда-то подаренное оружие... Железные руки
с силой  согнули  закаленный  клинок.  Вороненое  лезвие  сперва  упруго
напряглось, потом с коротким щелчком переломилось надвое.
   - Я думал, у меня есть  сын!  -  сказал  Халльгрим.  И  многие  потом
утверждали, будто он даже пошатнулся при этих словах, видно, нелегко они
ему дались... А хевдинг продолжал:
   - Спроси женщин, они покажут тебе пиво, которое я  велел  варить  для
эттлейдинга. А весной я хотел заложить для тебя драккар, и  Олав  обещал
мне, что нелегко будет найти то море, где сыщется равный ему!
   От лица Видги постепенно отлила вся краска, только  кровь  продолжала
течь из ноздрей, и он больше не пытался ее унять. Халльгрим сказал еще:
   - То-то мало печали оставил ты в  Торсфиорде,  когда  мы  уходили  из
дому.
   Ты все говорил, как тебе надоело сидеть на одном  месте.  Ты,  видно,
хочешь, чтобы нам  и  отсюда  пришлось  удирать,  как  побитым  собакам?
Поджавши хвост?
   Видга молчал.
   Молчала,  замерев,  вся  длинная  гридница,  и  только  Лют  отчаянно
извивался в руках у воинов, словно пытаясь что-то  сказать.  Но  держали
его крепко.
   - Я не отец! - прозвучало в полнейшей тишине. - У меня нет сына. Я не
знаю тебя. Убирайся прочь!
   Неслыханная расправа потрясла всех. Видга медленно отцепил  от  пояса
осиротевшие ножны. Бросил их под ноги отцу. И молча пошел к дверям.
   А Халльгрим вернулся на свое место и сказал с прежним спокойствием:
   - Пускай отпустят твоего хирдманна, конунг.
   К тому времени, когда Видга вступил под крышу длинного дома, люди уже
укладывались по лавкам. По дороге  он  успел  кое-как  привести  себя  в
порядок, и неладное заметили не сразу.
   Но потом увидели - Видга рылся в своих  пожитках  и  одно  опускал  в
котомку, а другое молча швырял в горящий очаг...
   Когда в огонь отправился маленький, еще детский лук, костяные  коньки
и добротный кожаный пояс - подарки отца, которые он до  тех  пор  хранил
бережно и ревниво, - к Видге подошел Сигурд и взял его за плечо.
   - Что ты делаешь?
   Рука Сигурда слетела с дернувшегося плеча. На обезображенном синяками
лице горели бешеные глаза. И  Сигурд  отошел,  смекнув,  что  спрашивать
дальше было небезопасно.
   Разбуженный шумом, поблизости зашевелился Скегги. Зевая,  приподнялся
на локте и увидел, что Видга натягивал на плечи кольчугу...
   -  Ты  куда?  -  испуганно  спросил  малыш.  Видга,  обдирая  пальцы,
застегнул на себе железные крючки и коротко бросил:
   - Я ухожу.
   Он вскинул на плечо тощую котомку. Выдернул из-под лавки верные лыжи.
   Бьерн встал было у. него на дороге,. но Видга опустил руку на нож.
   - Мы не ссорились с тобой, Олавссон.... Бьерн, далеко не  трус,  счел
за лучшее предоставить его самому себе.
   - Не наше это дело, - остановил  он  Сигурда,  пытавшегося  выйти  за
беглецом. - Я уже оказался раз между двумя жерновами. И не советую  тебе
совать туда нос!
   Лыжи размеренно несли Видгу к лесу, черневшему впереди. Он гнал  себя
беспощадно - пришлось остановиться передохнуть,  еще  не  добравшись  до
деревьев... Какое-то время он стоял неподвижно, потом  сбросил  на  снег
свою котомку, сел на нее и застыл.
   Куда бежать, для чего?
   Мороз,  от  которого  с  гулом  трескались  стволы,  легко  раздвинул
лохмотья его изодранной куртки, тронул мокрую от пота кольчугу.
   Видга не почувствовал, как волосы надо лбом подернул ледок. А если  и
почувствовал, ему это было безразлично.
   Морской берег... и корабли  под  полосатыми  парусами,  что  один  за
другим проходили у горизонта... и никогда  не  сворачивали  к  берегу  -
взять его с собой... Не было больше тех кораблей: ушли далеко, назад  не
вернутся.
   А ведь восходило же, алым цветком распускалось над фиордом прохладное
утро, и маленький мальчик шел к морю, ласкавшему черные камни... и чайки
вились над ним с криком, и плакали надрывно, и он не  знал,  о  чем  они
плачут, ведь вокруг так хорошо.
   Облачко вплотную придвинулось к луне. Видга посмотрел на черную тень,
подкрадывавшуюся к нему по широкому лугу. И закрыл глаза. Чайки  незримо
летели над ним, летели к далекому берегу...
   Нежданно раздавшийся звук спас ему жизнь. Оцепенение вмиг  слетело  с
Видги при мысли о погоне, которая потащит его  обратно  домой.  Ну  нет,
просто так они его не возьмут.
   Но это не было погоней. Маленькая фигурка бестолково ковыляла по  его
следу, неся за спиной большой круглый щит.
   Скегги!
   Видга вполголоса выругался, послав кого-то на север и в горы, а после
того в брюхо к  Мировому  Змею.  Потом  поднялся  на  окоченевшие  ноги.
Следовало бы продолжить путь, но не подождать теперь маленького  скальда
значило бы загнать его насмерть.
   Торопясь к Видге, малыш наехал лыжей на  лыжу  и  шлепнулся  в  снег,
оказавшись под щитом. Арфа выкатилась из мешка  и  потонула  в  сугробе.
Видга поднял ее и сунул обратно.
   - Возвращайся, - сказал он мрачно. - Я не знаю, куда  я  иду,  только
то, что ни очага, ни одеяла там нет!
   Скегги привстал, чтобы тут же вновь  запутаться  в  лыжах  и  рухнуть
обратно, успев только взмолиться:
   - Не бесчести меня, хевдинг. Я ведь не обещал следовать за тобой лишь
до тех пор, пока ты  будешь  удачлив!  Видга  поставил  его  на  ноги  и
повернулся к лесу.
   - Ты мне вовсе ничего не обещал.
   Скегги понял это так, что ему позволили остаться. И  храбро  двинулся
вперед, утирая слезившиеся глаза.
   Между тем его бросало то в холод, то в жар.  И  веки  смыкались  сами
собой, требуя сна. Дома... дома стоило попросить у доброй старой  рабыни
горстку сушеных ягод, и...
   Дышать почему-то становилось все трудней. Скегги поправил  на  плечах
котомку и закашлялся. Черные деревья держали луну на растопыренных голых
ветвях.
   Видга честно старался приноровить свой размах  к  запинающимся  шагам
непрошеного спутника, но пару раз, задумавшись, убегал далеко вперед.
   - Я боюсь, хевдинг... - чуть  не  плача,  выдавил  маленький  скальд,
когда Видга вернулся к нему в очередной раз. -  Ты...  пожалуйста...  не
уходи так далеко...
   - Боишься? - проговорил Видга зло. - Тебя никто не звал!
   Скегги ответить не посмел. Вместе выбрались они на широкую  поляну...
и почти сразу услышали близкий вой.
   Это был голос матерого вожака, ведущего свою стаю. В тоскливой  песне
звучали голод и смерть.
   Скегги от ужаса сел прямо на снег. Видга за шиворот  подтащил  его  к
ближайшей сосне и коротко приказал:
   - Лезь.
   В  тощей  груди  сына  Орма  сыскалось  достаточно  мужества,   чтобы
спросить:
   - А ты? А как же ты?
   Видга без большой натуги поднял его, подсаживая  на  нижние  ветви  -
сосна, возросшая на просторе,  вымахала  не  столько  вверх,  сколько  в
ширину, - и сказал:
   - Ты не промолчишь, Скегги Скальд, когда станут спрашивать, дорого ли
я ценил свою жизнь.
   Настанет для него новое утро или  не  настанет,  но  волки  могли  не
рассчитывать на легкую поживу...  он  вытащил  нож  и  повернулся  туда,
откуда слышался вой.
   Что-то мягко шлепнулось в снег у  него  за  спиной.  Скегги  преданно
встал рядом - хоть и подгибались от страха трясущиеся коленки...
   - Ты тоже не промолчишь, хевдинг... когда станут  спрашивать,  бросил
ли я тебя в беде.
   Волков они увидели сразу, как только те выскочили на открытое место.
   Серые привидения пластались над снегом, светя  мертвенными  огоньками
глаз.
   Громадными  скачками  надвигался  на  Видгу  вожак  -   широкогрудый,
лобастый, с ухом, разорванным в  схватке  за  волчицу...  Посмотришь  на
такого один раз и никогда не позабудешь. За ним, чуть приотстав, неслась
молодая подруга, гибкая, как стальной прут, и не менее свирепая, чем  ее
супруг. А уж за нею неровными скачками шли трое сыновей-сеголетков,  для
которых кровавая добыча была еще наполовину игрой.
   - Будет у меня волчья куртка, как у берсерка Соти! - не оборачиваясь,
сказал Видга хрипло. - Первый мой! Скегги не отозвался.
   Вожак прыгнул со всего разбега, привычным  усилием  бросив  в  воздух
могучее поджарое тело... Он метил в горло. Он никогда не промахивался.
   Видга  поддел  рукой  жарко  ощеренную  морду,  уходя  от  клыков,  и
одновременно ударил ножом.
   Рука его была верна.  Пораженный  в  сердце,  волк  умер,  не  кончив
прыжка.
   Он так и не пустил в ход зубов, но его мертвое тело рухнуло Видге  на
грудь и опрокинуло  его  навзничь.  А  с  ним  и  Скегги,  не  сумевшего
отскочить.
   Видгу с силой ударило головой о сосну. Яростным усилием он сбросил  с
себя зверя, готовый к смертному поединку с волчицей... но увидел  только
Скегги.
   Малыш смотрел на него, закусив губы и  сжимая  в  руке  меч,  впервые
окрасившийся кровью.
   - Где волчица? - прохрипел Видга, поднимаясь.
   Волчица  корчилась  неподалеку,  загребая  лапами  снег.  Оскаленная,
залитая пеной морда тянулась  к  древку  стрелы,  пронзившей  ее  бок...
Сеголетки во весь дух  улепетывали  к  лесу.  А  за  ними,  захлебываясь
бешеным лаем и быстро настигая, мчался самый громадный пес, какого Видга
или Скегги когда-либо видели.
   Оставалось дождаться хозяина. Быть может, это сам Улль,  древний  Бог
поединков и охоты?
   Но все кончилось куда проще. Видгу так и перекосило при виде знакомой
меховой шапки, которую он  только  что  срывал  с  ненавистной  кудрявой
головы...
   Огромный пес вернулся победителем, хотя и припадая слегка на переднюю
лапу. Он преданно завертелся около Люта, а на чужаков сдержанно зарычал.
Лют приструнил его, поименовав Волчком. Потом вытащил свою стрелу, долго
чистил ее и прятал в колчан. И наконец спросил, не глядя на Видгу:
   - Далеко собрался-то?
   Видга молча встал на одно колено и принялся завязывать ремни.
   - Послушай, - сказал Лют. - Я... рассказал им, что это я начал.
   Видга привязал лыжу и повернулся к Скегги:
   - Вставай. Надо идти.
   - Я сейчас, - отозвался Скегги и привалился к сосне, закрывая  глаза.
- Я сейчас... ты иди, Видга хевдинг... я догоню...
   Видга взял Скегги за руку, чтобы поднять его силой, но  безуспешно  -
маленький скальд висел мешком.
   - Плохо дело, - сказал Лют. - Уморить его хочешь, больного?
   И тогда Видга двинулся прямо на Люта, ощупывая у пояса нож. Сын  ярла
спас ему жизнь. Ну что же. Тем лучше...
   - Я не буду драться с тобой, - сказал Лют.
   - Будешь, - сказал Видга почти весело. - Видишь эту луну?  Она  и  то
знает, что один  из  нас  здесь  лишний.  И  поторопись,  этот  островок
заливает во время прилива...
   - Я не буду  драться  с  тобой,  -  повторил  Лют.  Видга  засмеялся,
продолжая идти. Но не дошел: звенящая тьма поглотила и лес,  и  луну,  и
ненавистного врага с его псом...  Видга  рухнул  лицом  вниз  и  остался
лежать.
   Язык у Волчка был горячий и  мокрый.  Волчок,  скуля,  облизывал  его
лицо.
   Видга оттолкнул собаку и сел. Первое, что он увидел, был  его  нож  -
Лют не позаботился хотя бы затоптать его в снег.
   - Это ты ударил меня? Лют покачал головой:
   - Нет, - и добавил:
   - Ты вот что... Пойдем-ка ко мне. Пока не замерзли оба...
   Одинокое Лютово подворье стояло в самом сердце темного леса, ничем не
отгороженное от чащи, кроме жиденького забора. Лес и грозил ему, нависая
ветками над заснеженной земляной крышей, и сам  же  укрывал  от  всякого
недоброго глаза. За плечами вековых исполинов избушка  стояла  точно  за
надежным городским забралом. Подойдя к воротам, Видга не приметил внутри
никаких сторожей. Только вился над крышей пахучий дымок. Но во дворе тут
же задохнулись лаем злющие волкодавы: без боя не подойдешь.
   Окрик хозяина успокоил собак. Лют  отворил  калитку,  и  псы  умильно
заскакали вокруг. Двое чужих были ими обнюханы со  всей  строгостью,  но
вполне дружелюбно.
   - Ну, нечего, пошли, пошли, - погнал их Лют. И отворил  перед  Видгой
дверь избы, крикнув куда-то в глубину:
   - Мама! Гости у нас!
   -  Слышу,  слышу,  -  долетело  в  ответ...  Молодой   викинг   стоял
неподвижно, прижав к  себе  накрепко  забывшегося  Скегги.  Между  двумя
дверьми  было  еще  темнее,  чем  снаружи.  Расширенные  зрачки   смутно
угадывали очертания стен, одежды и какого-то имущества, развешенного  на
деревянных гвоздях. Пошарив впотьмах, Лют вытащил веничек и обмел сапоги
- себе и Видге. Тут же распахнулась внутренняя дверь, и  сразу  задышало
теплом, и в ярком свете лучины возникла женщина - еще молодая, стройная,
в туго подпоясанном платье, с  двурогой  кикой  на  голове.  Мать  Люта,
сообразил Видга. Другая ярлова жена.
   Долгождана, знать, была предупреждена сыном о гостях. По крайней мере
не испугалась Видги и даже вроде бы не удивилась ему.  А  может,  просто
привыкла, что Лют во всякое время тащил домой разную обиженную тварь: то
сироту лосенка, то слепую собаку..