ание,  основанное  на
точных наблюдениях  над светилами  небесными: соединение  планеты Юпитера  с
Сатурном  породило  учение Моисееве, с Марсом -- халдейское,  с  солнцем  --
египетское,  с  Венерой -- Магометово,  с Меркурием  -- Христово, а грядущее
соединение  с Луной  должно породить учение Антихристово,--  и тогда умершие
боги воскреснут!
     Раздался гул приближающегося грома. Зарницы вспыхивали все ярче, озаряя
громадную  тяжелую  тучу,  которая  ползла медленно.  Назойливые звуки лютни
по-прежнему дребезжали в душной, грозной тишине.
     -- О, Кассандра! --  воскликнул Бельтраффио, складывая руки с горестной
мольбой.--Как же  вы  не  видитеэто дьявол  искушает  вас, чтобы  вовлечь  в
погибель. Будь он проклят, окаянный!..
     Девушка быстро обернулась, положила ему обе руки на плечи и прошептала:
     --  А  тебя он  раэве  никогда не  искушает?  Если ты такой  праведный,
Джованни, то зачем ушел от  учителя своего  фра  Бенедетто, зачем поступил в
мастерскую безбожника Леонардо да Винчи? Зачем  ходишь сюда, ко  мне? Или ты
не знаешь, что я ведьма, а ведьмы -- злые, злее самого дьявола? Как же ты не
боишься  погубить  со  мной  душу  свою?..  --  С  нами  сила  Господня!..--
пролепетал он, вздрогнув.
     "  Она  молча  приблизилась  к нему,  вперила  в него  глаза  желтые  и
прозрачные, как янтарь. Уже не  зарница, а молния разрезала тучу  и осветила
лицо  ее,  бледное,  как  лицо  той  мраморной  богини, которая  некогда  на
Мельничном Холме вышла перед  Джованни  из тысячелетней могилы. --  Она!  --
подумал он с ужасом.-- Белая Дьяволица!  Он сделал усилие, чтобы вскочить, и
не мог;  чувствовал на щеке своей горячее дыхание и  прислушивался к шепоту:
-- Хочешь, я скажу тебе  все, все до конца, Джованни? Хочешь, милый, полетим
со мной туда, где он? Там хорошо, там не скучно. И  ничего не стыдно, как во
сне, как в раю-там все позволено! Хочешь туда?..
     Холодный  пот  выступил  на   лбу  его;   но  с  любопытством,  которое
преодолевало ужас, он спросил: -- Куда?..
     Почти  касаясь  его щеки  губами, она  ответила чуть  слышно, как будто
вздохнула страстно и томно: -- На шабаш!
     Удар  уже   близкого   грома,  потрясая  небо   и   землю,   загрохотал
торжественным  полным грозного веселья, подобным  смеху невидимых  подземных
великанов, и медленно замер в бездыханной тишине.
     Ни  один  лист  не  шелохнулся  на деревьях.  Звуки  дребезжащей  лютни
оборвались.
     И  в  то  же  мгновение  раздался  унылый,  мерный  звон  монастырского
колокола,  вечерний  "Angelus".  "Ангел  (Божий  возвестил  Марии)"  (лат.).
Джованни перекрестился.  Девушка встала  и  молвила; -- Пора домой.  Поздно.
Видишь, факелы? Это  герцог  Моро едет к мессеру Галеотто. Я  и  забыла, что
сегодня дядя должен показывать опыт -- превращение свинца в золото.
     Послышался  топот копыт. Всадники  вдоль канала  от  Верчельских  ворот
направлялись  к  дому  алхимика,  который,  в  ожидании  герцога,  кончал  в
лаборатории последние приготовления для предстоящего опыта.
     Мессер Галеотто всю жизнь провел в поисках философского камня.
     Окончив  медицинский   факультет   Болонского   университета,  поступил
учеником  -- фамулусом к знаменитому в те времена адепту сокровенных знаний,
графу   Бернарде  ТреВизано.  Потом,  в   течение   пятнадцати  лет,   искал
превращающего  Меркурия во  всевозможных веществах --  в  поваренной соли  и
нашатыре, в различных металлах, самородном висмуте и мышьяке, в человеческой
крови,  желчи и  волосах,  в  животных  и  растениях.  Шесть  тысяч  дукатов
отцовского  наследия вылетели в трубу плавильной  печи. Истратив собственные
деньги, принялся за  чужие.  Заимодавцы  посадили его в тюрьму. Он бежал и в
течение  следующих восьми  лет  делал опыты  над яйцами,  извел 20.000 штук.
Затем работал с  папским протонотарием,  маэстро  Генрико,  над  купоросами,
заболел  от   ядовитых  испарении,  пролежал  четырнадцать  месяцев,   всеми
покинутый, и едва  не  умер. Терпя нищету, унижения, преследования,  посетил
странствующим  лаборантом  Испанию,  Францию,  Австрию,  Голландию, северную
Африку, Грецию, Палестину и Персию. У короля венгерского пытали его, надеясь
выведать  тайну  превращения.  Наконец,   уже  старый,  утомленный,  но   не
разочарованный, вернулся он в Италию, по приглашению герцога Моро, и получил
звание придворного алхимика.
     Середину  лаборатории занимала неуклюжая  печь из огнеупорной глины  со
множеством  отделений,  заслонок, плавильников и раздувальных мехов. В одном
углу, под слоем пыли, валялись закоптелые выгарки, подобные застывшей лаве.
     Рабочий  стол  загромождали  сложные приборы:  кубы,  перегонные шлемы,
химические  приемники,  реторты,  воронки,   ступы,  колбы   со  стеклянными
пузырями, длинными  горлами, змеевидные трубки, громадные бутыли и крошечные
баночки. Острый запах отделялся от  ядовитых солей,  щелоков,  кислот. Целый
таинственный  мир заключен был в металлах -- семь богов Олимпа, семь  планет
небесных: в золоте  --  Солнце, Луна --  в  серебре,  в меди  --  Венера,  в
железе-Марс, в свинце-Сатурн, в олове-Юпитер, и в живой, блистающей ртути --
вечно  подвижной  Меркурий.  Здесь  были  вещества  с  именами  варварскими,
внушавшими  страх  непосвященным:  киноварный Месяц,  волчье Молоко,  медный
Ахиллес, астерит, андродама, анагаллис, рапонтикум, аристолохия. Драгоценная
капля многолетним трудом добытой Львиной  Крови, которая исцеляет все недуги
и дает вечную молодость,-- алела, как рубин.
     Алхимик сидел за рабочим  столом. Худощавый, маленький, сморщенный, как
старый гриб, но  все еще неугомонно-бойкий, мессер Галеотто, подпирая голову
обеими руками, внимательно смотрел на колбу, которая с тихим звоном закипала
и бурлила на  голубоватом жидком пламе  ни спирта. То  было Масло  Венеры --
Oleum Veneris, цвета прозрачно-зеленого, как смарагд. Свеча, горевшая рядом,
кидала  сквозь  колбу изумрудный  отблеск  на  пергамент  открытого  ветхого
фолианта, сочинение арабского алхимика Джабира Абдаллы.
     Услышав   на   лестнице  шаги  и  голоса,   Галеотто   встал,   оглянул
лабораторию,--все ли в порядке,--сделал знак
     слуге, молчаливому фамулусу, чтобы он подложил углей в плавильную печь,
и пошел встречать гостей.
     Общество  было веселое, только  что после ужина с  мальвазией. В  свите
герцога -- главный придворный врач Марлиани, человек с большими сведениями в
алхимии, и Леонардо да Винчи.
     Дамы вошли -- и тихая келья ученого наполнилась запахом духов, шелковым
шелестом платьев, легкомысленным женским говором  и смехом -- словно птичьим
гомоном.  Одна  задела  рукавом и уронила  стеклянную  реторту.  --  Ничего,
синьора,  не  беспокойтесь!--молвил  Галеотто  с  любезностью.--  Я  подберу
осколки, чтобы вы не обрезали ножку.
     Другая  взяла  в руку  закоптелый кусок  железного  выгарка,  запачкала
светлую,  надушенную  фиалками, перчатку, и ловкий кавалер, тихонько пожимая
маленькую ручку, старался кружевным платком отчистить пятно.
     Белокурая  шаловливая  дондзелла  Диана,  замирая  от  веселого страха,
прикоснулась к чашке, наполненной  ртутью,  пролила две-три капли на стол и,
когда они покатились блестящими шариками, вскрикнула:
     -- Смотрите,  смотрите, синьоры, чудеса: жидкое серебро -- само бегает,
живое!
     И чуть не  прыгала от радости, хлопая  в ладоши.  -- Правда ли, что  мы
увидим черта в  алхимическом огне, когда свинец будет превращаться в золото?
-- спросила хорошенькая, плутоватая Филиберта, жена старого консула соляного
приказа.--  Как  вы  полагаете, мессер, не грех ли присутствовать  при таких
опытах?
     Филиберта была  очень набожной, и про  нее рассказывали,  что любовнику
она позволяет все, кроме поцелуя в губы, полагая, что  целомудрие  не совсем
нарушено, пока остаются невинными уста, которыми она клялась  пред алтарем в
супружеской верности. Алхимик подошел к Леонардо и шепнул ему на ухо:
     -- Мессере, верьте, я умею ценить посещение такого человека, как вы...
     Он крепко пожал ему  руку. Леонардо хотел возразить,  но старик перебил
его, закивав головой:
     -- О, разумеется!.. Тайна для них! Но мы-то ведь друг друга понимаем?..
     Потом с приветливой улыбкой обратился к гостям:  --  С позволения моего
покровителя, светлейшего  герцога, так же,  как  этих  дам,  моих прелестных
владычиц, приступаю к опыту божественной метаморфозы. Внимание, синьоры!
     Для  того, чтобы не могло возникнуть  никаких  сомнений в достоверности
опыта,  оН  показал  тигель --  плавильный  сосуд  с  толстыми  стенками  из
огнеупорной  глины, попросил, чтобы  каждый из  присутствующих осмотрел его,
ощупал, постучал  пальцами в дно и убедился, что в  нем нет никакого обмана,
причем объяснил,  что алхимики иногда скрывают золото в плавильных сосудах с
двойным  дном,  из которых  верхнее от  сильного жара  трескается и обнажает
золото.  Куски  олова,  угля,  раздувальные  мехи,  палки  для  размешивания
застывающих окалин  металла  и  остальные  предметы, в  которых  могло  или,
по-видимому, даже вовсе не  могло быть спрятано золото, были также тщательно
осмотрены.
     Потом нарезал олово на малые  куски, положил  его в тигель и поставил в
устье  печи  на  пылающие угли.  Молчаливый,  косоглазый  фамулус,  с  таким
бледным, мертвенным и угрюмым  лицом, что одна дама чуть не упала в обморок,
приняв  его  в темноте за  дьявола, начал работать громадными  раздувальными
мехами. Угли разгорались под шумной струей ветра.
     Галеотто  занимал  гостей разговором. Между  прочим  возбудил  всеобщую
веселость, назвав алхимию casta  теretrix,  целомудренною блудницею, которая
имеет много поклонников,  всех обманывает, всем кажется доступной, но до сих
пор еще не бывала ни в чьих объятиях, in nullos unquam pervenit amplexus.
     Придворный врач Марлиани,  человек  тучный  и  неуклюжий, с  обрюзглым,
умным  и важным лицом, сердито морщился, внимая  болтовне алхимика,  потирал
свой лоб, наконец не  выдержал и произнес: -- Мессере, не пора ли  за  дело?
Олово кипит.  Галеотто  достал  синюю бумажку и  развернул ее бережно. В ней
оказался порошок  светло-желтого,  лимонного цвета, жирный,  блестевший, как
стекло, натолченное крупно, ПАХнувший жженою морскою солью: то была заветнаЯ
тинктура, неоценимое сокровище алхимиков, чудотворный камень мудрецов, lapis
philosophorum.
     Острием  ножа  отделил  он едва  заметную  крупинку, не  БОЛЕЕ  репного
семени, завернул в  белый  пчелиный воск,  скатал  Шарик  и бросил в кипящее
олово.
     -- Какую силу полагаете вы в тинктуре? -- сказал марлиани.
     --  Одна  часть  на  2.820  частей   превращаемого  металла,--  ответил
Галеотто.--Конечно, тинктура еще несовершенна, но  я  думаю,  что  в  скором
времени достигну  силы  единицы  на миллион. Довольно  будет взять порошинку
весом  с  просяное  зерно,  растворить в  бочке  воды,  зачерпнуть скорлупой
лесного ореха и брызнуть  на  виноградник, чтобы уже в мае  появились спелые
гроздья! Мага tingerem si Mercurius esset  -- Я  превратил бы в золото море,
если бы ртути было достаточно!
     Марлиани пожал  плечами:  хвастовство мессера  Галеотто  бесило его. Он
стал доказывать невозможность превращения доводами схоластики и силлогизмами
Аристотеля. Алхимик улыбнулся.
     -- Погодите, domine magister,  сейчас я представлю  силлогизм,  который
вам будет нелегко опровергнуть.
     Он  бросил  на  угли  горсть  белого  порошка.  Облака  дыма  наполнили
лабораторию. С шипением и треском вспыхнуло пламя, разноцветное, как радуга,
то голубое, то зеленое, то красное.
     В толпе зриТелей  произошло  смятение.  Впоследствии  мадонна Филиберта
рассказывала,  что  В  багровом  пламени видела  дьявольскую  рожу.  Алхимик
длинным  чугунным крючком  приподнял крышу  на  тигеле,  раскаленную добела:
олово бурлило, пенилось  и клокотало.  Тигель  снова закрыли. Мех засвистел,
засопел --  и когда  минут десять спустя  в олово погрузили тонкий  железный
прут,   все   увидели,   что   на   конце  его  повисла   желтая  капля.  --
Готово!--произнес алхимик.
     Глиняный  плавильник  достали из печи, дали  ему  остынуть, разбили  и,
звеня и сверкая, перед толпой, онемевшей от изумления, выпал слиток золота.
     Алхимик указал на него и, обращаясь к Марлиани, произнес торжественно:
     -- Solve mihi hunc syllogismumi Разреши мне этот силлогизм!
     -- Неслыханно... невероятно... против всех законов Природы и логики! --
пролепетал  Марлиани,  в смущении разводя руками. Лицо мессера Галеотто было
бледно; глаза горели. Он поднял их к небу и воскликнул:
     --  Laudetur  Deus  in  aeternum,  qui  partem suae infinitae potentiae
nobis,  suis adjectissimus creaturis,  communicavit. Amen! -- Слава  Вышнему
Богу,  который  нам, недостойнейшим тварям Своим,  дарует часть бесконечного
могущества Своего. Аминь!
     При испытании  золота на смоченном селитренною кислотою пробирном камне
осталась  желтая,  блестящая  полоска;  оно оказалось  чище  самого  тонкого
венгерского и арабского.
     Все окружили старика, поздравляли, пожимали ему руки.
     Герцог Моро отвел его в сторону: --  Будешь  ли  ты мне служить верой и
правдой? -- Я хотел бы иметь больше, чем одну  жизнь,  чтоб посвятить их все
на служение вашей светлости! -- отвечал алхимик.
     -- Смотри же, Галеотто, чтобы никто из других государей...
     -- Ваше высочество, если  кто-нибудь  узнает, велите повесить меня, как
собаку!
     И, помолчав, с подобострастным поклоном прибавил:  -- Если бы только  я
мог получить... -- Как? Опять?
     -- О, последний раз, видит Бог, последний, -- Сколько?
     -- Пять тысяч дукатов.
     Герцог  подумал,  выторговал одну  тысячу  и  согласился.  Было поздно,
мадонна Беатриче могла обеспокоиться. Собрались уезжать. Хозяин
     провожая  гостей,  каждому  поднес  на  память кусочек  нового  золота.
Леонардо остался.
     Когда гости уехали, Галеотто  подошел к нему и сказал: --  Учитель, как
вам понравился опыт? --  Золото  было в палках,-- отвечал Леонардо спокойно.
--  В каких палках?.. Что вы  хотите сказать, мессере? -- В палках, которыми
вы мешали олово: я  видел все. -- Вы сами осматривали их... -- Нет, не те...
-- Как не те? Позвольте...
     -- Я же говорю вам,  что видел все,-- повторил Леонардо с улыбкой.-- Не
отпирайтесь, Галеотто. Золото спря  тано было  внутри выдолбленных палок,  и
когда деревянные концы их обгорели, оно выпало в тигель.
     У  старика  подкосились ноги; на  лице его  было  выражение  покорное и
жалкое, как у пойманного вора. Леонардо подошел и положил ему руку на плечо.
-- Не бойтесь, никто не узнает. Я не  скажу. Галеотто схватил  его  руку и с
усилием проговорил: -- Правда, не скажете?..
     --  Нет.  Я  не  желаю  вам  зла.  Только  зачем  вы?..  --  О,  мессер
Леонардо!--воскликнул Галеотто, и сразу после  безмерного  отчаяния такая же
безмерная надежда вспыхнула в глазах его.--Клянусь Богом, если и  вышло так,
как  будто я обманываю, то ведь это на время, на самое короткое  время и для
блага герцога,  для торжества науки, потому что я ведь нашел, я в самом деле
нашел камень мудрецов! Пока-то еще у меня его нет, но можно сказать, что оно
уже есть,  все равно,  что есть, ибо  я путь нашел, а вы знаете, в этом деле
главное  --  путь. Еще  тричетыре  опыта, и  кончено!  Что  же было  делать,
учитель? Неужели такой маленькой лжи не стоит открытие величайшей истины?..
     --  Что  это с вами,  мессер  Галеотто, точно в жмурки играем,-- молвил
Леонардо, пожимая плечами.-- Вы знаете так же хорошо, как я, что превращение
металлов  --  вздор,  что  камня  мудрецов нет  и  быть  не  может. Алхимия,
некромантия,  черная  магия так  же  как все прочие науки, не  основанные на
точном  опыте и математике,--  обман  или безумие, раздуваемое ветром, знамя
шарлатанов, за которым следует глупая чернь...
     Алхимик продолжал  смотреть на  Леонардо ясными и удивленными  глазами.
Вдруг склонил голову набок, лукаво прищурил один глаз и засмеялся:
     -- А  вот  это уже  и  нехорошо,  учитель, право  нехорошо! Разве я  не
посвященный, что  ли? Как будто мы не знаем, что вы --  величайший  алхимик,
обладатель сокровеннейших  тайн природы, новый Гермес Тресмегист и Прометей!
-- Я? -- Ну да, вы, конечно. -- Шутник вы, мессер Галеотто!
     -- Нет,  это вы  шутник,  мессер Леонардо!  Ай, ай,  ай,  какой  же  вы
притворщик! Видал я на  своем  веку  алхимиков, ревнивых  к тайне науки,  но
такого еще никогда!
     Леонардо внимательно посмотрел на него, хотел рассердиться и не мог. --
Так,  значит, вы в  самом деле,-- произнес  он с невольной  улыбкой,-- вы, в
самом деле, верите?..
     -- Верю ли!--воскликнул Галеотто.--Да  знаете ли вы, мессере,  что если
бы сам Бог сошел ко мне сейчас и  сказал:  Галеотто, камня  мудрецов нет,--я
ответил бы ему: Господи, как то,  что  Ты создал меня,-- истинно, что камень
есть и что я его найду!
     Леонардо более не возражал, не возмущался и слушал с любопытством.
     Когда зашла  речь о  помощи  дьявола  в сокровенных  науках,  алхимик с
презрительной усмешкой  заметил, что  дьявол есть  самое бедное создание  во
всей природе и  что нет ни единого существа  в мире более  слабого, чем  он.
Старик верил только  в могущество человеческого разума и утверждал,  что для
науки все возможно.
     Потом вдруг, как будто вспомнил что-то забавное и милое, спросил, часто
ли видит Леонардо стихийных духов; когда же собеседник признался, что он еще
ни разу  их не  видел, Галеотто опять не  поверил и с удовольствием подробно
объяснил,  что у  Саламандры тело  продолговатое,  пальца  полтора в  длину,
пятнистое,  тонкое и жесткое, а у Сильфиды -- прозрачно-голубое, как небо, и
воздушное. Рассказал о нимфах,  ундинах, живущих в воде, подземных гномах  и
пигмеях,  растительных дурдалах  и редких  диемеях,  обитателях  драгоценных
камней.
     -- Я  вам и  передать не могу,-- заключил он  свой рассказ,--какие  они
добрые!..
     -- Почему же стихийные духи являются не всем, а только избранным?
     --  Как  можно  всем? Они боятся  грубых  людей,--развратников. пьяниц,
обжор. Любят детскую простоту и невинность.  Они только там, где нет злобы и
хитрости. Иначе становятся пугливыми, как лесные звери, и прячутся от взоров
человека в родную стихию.
     Лицо старика озарилось мечтательной, нежной улыбкой.
     "Какой  странный,  жалкий и  милый человек!"-подумал Леонардо,  уже  не
чувствуя  негодования  на  алхимические  бредни,  стараясь  говорить  с  ним
бережно, как с ребенком, готовый притвориться обладателем каких угодно тайн,
только бы не огорчить мессера Галеотто. Они расстались друзьями.
     Когда Леонардо уехал, алхимик погрузился в новый опыт с Маслом Венеры.
     В то время перед громадным очагом, в  нижней горнице  находившейся  под
лабораторией, сидела хозяйка, мона Седония, и Кассандра.
     Над  вязанкой  пылающего  хвороста  висел  чугунный  котел,  в  котором
варилась  похлебка  с  чесноком и  репою  на  ужин.  Однообразным  движением
сморщенных пальцев старуха  вытягивала из кудели и сучила  нить, то подымая,
то опуская быстро вращавшееся веретено. Кассандра глядела на пряху и думала:
опять  все то  же,  опять сегодня, как вчера, завтра,  как сегодня;  сверчок
поет,  скребется  мышь, жужжит веретено, трещат сухие стебли горицы,  пахнет
чесноком и репою; опять старуха теми же словами попрекает, точно пилит тупою
пилою:  она, мона Сидония, бедная  женщина, хотя люди болтают, что кубышка с
деньгами зарыта у нее в винограднике. Но это ввдор. Мессер Галеотто разоряет
ее. Оба, дядя и племянница, сидят у нее на шее, прости Господи! Она держит и
кормит их только  по  доброте  сердца. Но Кассандра уже  не маленькая:  надо
подумать  о  будущем. Дядя умрет и оставит ее нищею.  Отчего бы ей  не выйти
замуж  за  богатого  лошадиного  барышника из  Абиатеграссо,  который  давно
сватается?   Правда,  он  уже  не   молод,   зато  человек   р