а?!
   - Разойдемся полюбовно, - сказал я, ни капельки не веря в мирный исход.
   Еж напал.
   Он атаковал не в повороте, как молоденький забияка, а кувырком -  на  это
стоило посмотреть. Коротенькие ножки мелькнули в воздухе; завизжала  Сале  -
девчонка совершенно не умеет  собой  владеть!..  Я  ушел  от  двух  десятков
падающих клинков; за спиной застучали копыта - к'Рамоль покидал поле боя,  и
правильно делал. Еще бы эвакуировать Сале...
   Доля  секунды.  Каскад  смертоносного  железа,  рассекаемый  воздух  -  и
незащищенная полоска живота на расстоянии клинка.
   Я поймал его.
   Меч окрасился темным. Еж пошел на очередной кульбит - но приземлился  уже
на четвереньки, скорчился,  прижимая  к  животу  маленькие  трехпалые  руки,
сделал попытку свернуться клубком.
   Я рубанул, отсекая сразу несколько иголок. Спина  ежа  оказалась  покрыта
костяными  чешуйками;  Хостик  хладнокровно  всадил  свой  стилет   в   едва
приоткрывшуюся щель. Я отпрыгнул.
   Ущелье, приведшее нас в засаду, на этот раз спасло нам жизнь. Ежам просто
негде было развернуться; я рубил и рубил, двигался  "между  секунд",  Хостик
исправно колол и колол стилетом - но противник давил числом, грохотало,  как
в кузне, как в брюхе железного дракона, меня оцарапали раз  и  другой,  пока
несерьезно, но ситуация все более напоминала бойню.
   Прямо передо мной оказалась морда  молодого  ежа,  молодого,  потому  что
шкура на щеках была гладкая, без морщин, а бусинки-глаза совсем глупые,  как
у щенка. Еж напряженно смотрел куда-то мне  за  спину,  я  ткнул  мечом,  не
оборачиваясь, некогда мне ворон ловить...
   В следующую секунду передо мной были одни  удаляющиеся  спины.  Противник
отступал, но не в панике - выглядело это так,  будто  отважные  ежики  вдруг
вспомнили, что на печке осталась кастрюля с молоком.
   Я оглянулся - и застал уже распадающийся фантом. Увидел толстощекую ежиху
в окружении тающих в воздухе ежат. Ежиха неуловимо напоминала Сале  -  может
быть потому, что покровы иллюзии  спадали;  через  секунду  на  месте  ежихи
стояла некрасивая женщина, прижимающая к груди воздух, и глаза  у  нее  были
круглые, перепуганные и радостные одновременно.
   Я шагнул навстречу Сале, намереваясь обнять  ее,  как  боевого  друга.  И
объяснить, какая она молодец, как здорово соображает и как  умело  реализует
удачные идеи... Но в этот момент Хостик расхохотался.
   Он смеялся от радости и неприлично показывал на Сале пальцем, и смех  его
эхом прыгал от стены к стене. Знаменитый  голос  Хостика,  который,  однажды
услышав, вовек не забудешь. Голос, обращавший в  бегство  орды  разбойников,
голос, из-за особенностей которого Хоста почти все время молчит.
   У Сале задрожали губы.  Сале  побелела  как  мел,  судорожно  зажала  уши
ладонями - и я с опозданием сообразил, что до сих пор  Сале  считала  нашего
друга немым.
   Хостик отсмеялся. Вытер губы тыльной стороной ладони, виновато  покосился
на Сале и побрел по полю боя со своей миссией милосердия.
   Ежиков на поле боя осталось меньше, чем я боялся.  Мне  казалось,  что  я
штук десять положил - какое счастье, что  я  ошибся.  Предводитель,  правда,
лежал там, где упал, и еще двое были безнадежны - но молодой  еж,  последняя
моя жертва, понемногу подавал признаки жизни.
   - Стой, Хоста...
   Занесенный  стилет  замер  в  воздухе.  Удивленный  взгляд  -  стоит   ли
мелочиться?!
   - Погоди.
   Топот копыт. Рам решил, что самое время наведаться.
   - Эй, лекарь! Поди сюда, есть работа.
   - Этих лечить?! - к'Рамоль едва не выпал из седла. - Да они же...
   - Поди сюда, кому сказано?
   Рам повиновался.
   Возможно, молодой ежик еще будет жить.
   Даже скорей всего.
   - ...Что ж. Сале, мы теперь товарищи?
   Шел пятый день похода. Сале держалась непринужденно; от нее действительно
было много пользы - не только в качестве добытчика саламандриков. Время шло,
еще  через  несколько  дней  предстоит  взятие  Рубежа  -  а  значит,   пора
поговорить.
   - Похоже на то, - отозвалась женщина мне в тон. Хостик и  к'Рамоль  ехали
впереди - вроде как разъездом.
   - Можно, я тебя поспрашиваю, а ты, если хочешь, меня?
   - А куда деваться-то? - она улыбнулась, но в улыбке  не  было  кокетства.
К'Рамолю, например, она улыбается совсем не так.
   - Что ты еще умеешь? Кроме как иллюзии  наводить?  Я  не  ждал,  что  она
ответит.
   - Еще след брать, - Сале пожала изящным плечом. - Чуять опасность.  Через
Рубеж водить... Находить пропавшее. И еще кое-какие штучки, но -  мало...  Я
достаточно ответила?
   - Да, спасибо, - я действительно был ей благодарен. Похоже, она  ответила
совершенно откровенно. - А у князя ты давно служишь?
   - Пять лет.
   Кони шли, рассекая грудью высокую траву. Справа и слева, куда  ни  глянь,
лежало травяное море, и только иногда, будто  для  разнообразия,  попадались
солончаки.
   - Сале...  Первое  испытание  претендентов,  в  гостинице...  Князь  тебе
поручил ВЫБИРАТЬ?
   Она быстро на меня взглянула - и отвела глаза:
   - Видишь ли, Рио...
   - Понятно. Среди твоих умений числится еще и чутье на героев.
   - На удачу, - призналась  Сале  неохотно.  -  Ты  и  тот  лысый  -  самые
удачливые.
   - А почему князь лысого отклонил?
   - А я почем знаю?
   Она легко пожала плечами. И, похоже, снова была откровенна - признаки, по
которым меня выбрал князь, нимало ее не интересовали.
   Умиротворенно шелестела трава. Колыхалась, ходила волнами; лошади Хосты и
Рама плыли в стеблях по брюхо.
   - А скажи, Сале... такой оруженосец у князя был, уши как лопухи... где он
теперь?
   Вопрос был задан нарочито небрежным тоном; я спрашивал будто бы о  старом
знакомом,  зато  эффект  превзошел  все  мои  ожидания.  Сале  вздрогнула  и
посмотрела на меня так, что впору было хвататься за меч.
   С самообладанием у нее явно было не все в порядке. С минуту я ждал,  пока
она возьмет себя в руки, потом спросил как можно мягче:
   - Я тебя обидел?
   - Нет, - она злилась на себя за  свою  же  несдержанность.  -  Откуда  ты
знаешь... про этого оруженосца? Его уже года четыре как казнили.
   - Казнили?!
   - Ну да... Измена. А по-моему, так оговорили его,  не  такой  он  парень,
чтобы изменять, да и молоденький совсем...
   Что-то у них с оруженосцем  было.  Что-то  намечалось;  когда  некрасивая
девушка любит парня,  а  парня  казнят  по  навету  -  трагедия  может  быть
невыносимой.
   - Жаль, - сказал я после паузы. - Не хотел  тебя  огорчать.  Извини...  И
подумал, что князь, безусловно, доверяет Сале, а у Сале есть  все  основания
ненавидеть князя. Если юношу действительно оговорили... Впрочем,  и  она  не
покинула княжескую службу, и князь ее зачем-то держит, хоть Сале ни  владеть
собой не умеет, ни держать язык за зубами... Или это маска?!
   Теперь женщина смотрела на меня, не отрываясь. С подозрением.
   - Что? - я улыбнулся как можно приветливее.
   - Откуда ты знаешь про оруженосца?
   - Видел, - обычно я  вру,  не  моргнув  глазом,  но  тут  даже  врать  не
приходилось. - В городе... вот погоди-ка, областной центр... там  еще  казнь
была знаменитая, двум аристократам за один раз головы сняли!
   - Охта, - сказала Сале тихо.
   - Вот-вот, - я одновременно и обрадовался, и насторожился.  Ну  не  может
девчонка быть настолько глупой. Впрочем, кто знает... Дурам, говорят,  магия
легко дается.
   Некоторое время мы ехали молча. Плыли по морю высокой травы.
   - Сале, извини... А перед тем, как поступить  на  службу  к  князю,  этот
парень никому больше не служил?
   Сале, не глядя, помотала головой. Еще один подобный вопрос - и она пошлет
меня подальше. Отчего-то верится, что как раз ругаться-то Сале вполне умеет!
   Но я не стану больше спрашивать. У меня и  так  голова  кругом;  выходит,
рыцарь из моего видения, рыцарь с оруженосцем - то был все-таки князь?!
   Надо будет хорошенько расспросить Хосту  относительно  Приживников.  Хоть
это, конечно, не мое дело, князем считается тот, у кого на макушке венец,  а
тот, кого я принимал за Шакала, мог попросту морочить мне голову...
   - Я могу наводить на себя чары и делаться красавицей, -  призналась  Сале
устало.
   - Зачем? - искренне удивился я.
   - Вот именно - зачем? - Сале вздохнула. - Князь  очень  доверял  Клику...
везде таскал за собой...
   Она замолчала, будто оборвав себя. Выпрямила спину в седле:
   - Ну, что ты еще хотел спросить?
   - Князь изменился за последние годы? -  поинтересовался  я  рассеянно.  -
Так, что даже мозаику подновить пришлось? Сале молчала. Я посмотрел на нее и
понял, что ответа не получу.
   Никогда раньше мне не приходилось пересекать Рубеж.
   - Ну, заходите.
   Мужичонка был  самый  обыкновенный.  Встретив  такого  на  дороге,  я  не
повернул бы и головы;  другое  дело,  откуда  ты  взялся,  мужичок,  посреди
холмистой равнины, на широком перекрестке, где перевернутой подковой высятся
ржавые железные ворота?
   Я невольно оглянулся, будто  ища  взглядом  избу  или  сторожку.  Или  по
крайней мере родник, откуда страж Рубежа мог бы  время  от  времени  черпать
воду.
   Ничего, естественно, - кроме камней и травы, стрекоз, цикад и бабочек.
   - Заходите-заходите! Или передумали?
   Сале проглотила слюну. Лицо Хостика по обыкновению  ничего  не  выражало,
к'Рамоль если и трусил, то умело свой страх скрывал.
   Я первым шагнул в подковообразные ворота.
   И зажмурился, потому что глаза едва не  взорвались  от  белого,  отовсюду
бьющего света.
   Рядом охнула Сале. Крякнул к'Рамоль, и только Хостик  по  обыкновению  не
издал ни звука.
   -  Добрый  день,  господа,  вас  приветствует  Досмотр.  Назовите   пункт
следования.
   Захотелось оторвать ладони от глаз и заткнуть на этот  раз  уши.  Правда,
эффекта и это не возымело бы - голос вибрировал во всем  теле,  отдавался  в
костях, в полостях носа, в черепе и в груди.
   Ответствовала, как и договаривались, Сале. У нее у единственной был  опыт
путешествия за Рубеж - а выговорить название места, в которое  мы  идем,  не
под силу даже велеречивому К'Рамолю.
   - Пожалуйста, документы на контроль.
   Справа  меня  подпирало  плечо  Хостика,  слева  -  к'Рамоля.  За  Рамоля
цеплялась Сале; я смог чуть-чуть приоткрыть глаза. Мы стояли, как дети перед
показательной поркой, - сбившись в кучу.
   - Визы, пожалуйста.
   Мне показалось, что в воздухе перед  Сале  возникло  нечто  вроде  пышной
пуховой подушки, и наша проводница без  колебаний  сунула  туда  свою  левую
руку, после чего  подушка  вдруг  поросла  весенней  травкой  и  рассыпалась
прахом, и тут же точно такие подушки возникли в  воздухе  перед  Хостиком  и
к'Рамолем. Мои поделыцики, поколебавшись, повторили жест  Сале,  причем  Рам
гадливо дернулся, а Хостик  оскалил  желтые  зубы;  подушка  Рама  покрылась
собачьей шерстью, подушка Хостика - рыбьей чешуей, и уже секунду спустя  мои
спутники яростно оттирали пострадавшие ладони о штаны, о голенища и  о  полы
курток.
   - Вы глава делегации? Предъявите...
   Белесый сгусток приглашающе возник передо мной, и я замешкался только  на
секунду. Рука моя утонула будто в тине - действительно, прикосновение не  из
приятных.
   Большую  часть  искателей  приключений,  решившихся  пересечь  Рубеж  без
должных на то оснований, больше никто никогда не видел. А среди тех, кто был
отвергнут Досмотром и вернулся обратно, не оставалось охотников даже  близко
подходить к Рубежу.
   У  нас  были  основания  и  была  виза,  проставленная  золотой   иголкой
уполномоченного старичка. Никто из нас не пытается пронести через Досмотр ни
украденных мыслей, ни запрещенных заклинаний. За  себя,  Рама  и  Хостика  я
ручаюсь. А Сале... она ведь лучше нас знает, что можно нести через Рубеж,  а
что нельзя?!
   - Спасибо. Предъявите личности для досмотра.
   Сале тяжело задышала. Покачнулась, ухватилась за Рама; провела ладонью по
лицу - успокоилась, зато теперь  засопел  к'Рамоль.  Что  он  предъявляет  -
коллекцию  совращенных  девственниц?  Набор  благодарностей   от   спасенных
пациентов?
   Хостик опустил плечи. Пошатнулся, но устоял; Хостику трудно, я понимаю. В
его багаже столько загубленных...
   Я не успел довести мысль до конца.  Досмотр  накрыл  меня,  режущий  свет
сменился темнотой, и в этой тьме жил еще один голос - сухой и скрипучий:
   - Вы пытаетесь провести через Досмотр второго человека? Вторую  личность?
Без визы, без документов, даже без линии жизни?
   - Это тоже я, - сказал я, с трудом разлепив губы. - Он - это тоже я... На
мне заклятье.
   - Вам известно, что лица под таким заклятьем, как у вас, не  имеют  права
пересекать Рубеж?
   - Я думал...
   Ничего я не думал. Впервые слышу. Никто меня не предупредил!
   - Я уже очень давно под заклятьем, - я говорил, не заботясь  тем,  слышат
ли меня спутники. - Тот, кем я был... умер. Это тень, воспоминание...  а  не
человек. Пропустите меня, пожалуйста. Мне очень нужно...
   - Всем нужно, - желчно сказал голос. - Вам известно, что лиц, уличенных в
нарушении визового режима, постигает административная ответственность?
   Я молчал.
   Вот они, недобрые предзнаменования. Вот она, встреча с Шакалом; к'Рамоль,
Хостик и Сале окажутся по ту сторону Рубежа,  а  меня,  по  всей  видимости,
больше никто никогда не найдет.
   Бесславный, идиотский финал.
   Рука моя легла на рукоять меча. Просто так,  механически  -  я  прекрасно
понимал, что сила здесь ничего не решает.
   - Ну? - желчно спросил скрипучий голос.
   - Что? - спросил я в ответ.
   Молчание. Чернота, головокружение; глухо, будто из-под  земли,  доносился
хрипловатый голос Сале... но слов я все равно не разбирал.
   - Впредь будьте  осмотрительнее,  -  порекомендовал  скрипучий  голос.  Я
проглотил вязкую слюну.
   Тьма рассеялась; свет снова ударил в  глаза,  и  пришлось  прикрыть  лицо
ладонью. Сквозь пальцы я рассмотрел бледное лицо к'Рамоля, красное - Сале  и
невозмутимое - Хостика.
   - Счастливого пути за Рубеж!
   Резкий белый свет медленно сменился мягким, белесым. Мы стояли в снегу. И
лошади наши стояли в снегу; снег валился живописными лохматыми  хлопьями,  и
пахло дымом. Я снова приложил ладонь к слезящимся глазам.
   - Предупреждать надо, - глухо сказала Сале. - Чуть не влипли!
   -  Что  ты  ему  дала?  -  требовательно  спросил  к'Рамоль.  Сале  молча
взобралась в седло.
   - Что ты ему дала?!
   - Взятку, - отозвалась Сале устало. - Поехали, нам туда, к жилью.
   - Мы уже за Рубежом?
   Благоговейный голос Хостика скрежетнул железом о стекло. Я отнял руки  от
лица.
   Наш палач, всю дорогу хранивший невозмутимость, стоял,  подставив  ладони
летящему снегу, и по страшной физиономии его растекалась радостная,  детская
улыбка. За Рубежом... Надо же, вырвался!
   - Я понимаю, что взятку, - к'Рамоль не давал сбить  себя  с  толку.  -  Я
спрашиваю, что именно ты ему дала?!
   Сале помолчала, решая, по-видимому, стоит ли отвечать. Вздохнула,  пожала
плечами:
   - Артефакт... железный крючок для ловли саламандриков.  Ничего,  с  князя
новый стребую... Когда будем делать визу для ребенка  -  что-то  надо  будет
придумать и для Рио, иначе на повторный Досмотр не стоит и соваться.
   Сале смотрела теперь на меня. С вопросом - и одновременно с упреком.
   - Я не знал, - сказал я хмуро. - Не знал, что у них такие правила!
   Сале, Сале, вот так Сале...
   Поняла ли она, в чем заключались претензии Досмотра? И если поняла -  как
восприняла  новость?  В  отношении   Заклятых   всегда   было   полным-полно
предубеждений...
   - За дело, - хрипло велел я, забираясь в седло. - Сперва найдем младенца,
а потом... потом посмотрим.
   Хостик улыбался, глядя в пасмурное небо. Улыбка преобразила  его  лицо  -
будто сфинкс, переживший века,  вдруг  вывалил  из  суровой  каменной  пасти
розовый влажный язык.

Чумак Гринь, сын вдовы Киричихи

   Исчезник больше не появлялся. Будто ушел обратно в свою  скалу.  Миновала
неделя; младенец жрал, как не в себя, и рос так, что чуть не лопалась  кожа.
Уже пытался сидеть, ползал на четвереньках и заползал в самый дальний уголок
на печи; Гринь боялся, что очень скоро и корзина станет для него мала.
   Однажды, пососав свою "куклу", младенец внезапно разболелся - его понесло
жидким поносом, глаза затуманились, тельце сделалось горячим, как разогретый
свечной воск. Гринь нашел среди прочих травок одну "от живота", но  и  отвар
не  помог;  младенец  пищал  непрерывно,  но  и  голос  его   был   какой-то
болезненный, слабый. Гринь сидел перед корзиной, свесив руки почти до  пола,
и думал, что вот и конец, что он, сам того не  желая,  отравил  братишку,  и
только бы дите не мучилось, только бы скорее все кончилось...
   Прошел еще день. Ребенок отощал так, что явственно  проступили  ребра,  и
уже не плакал - лежал тихо. Гринь  ходил  к  знахарке,  старая  Ивдя  сперва
отказалась пустить "чортового пасынка" на порог, но потом, сжалившись,  дала
свежий травяной сбор и заговоренное ржаное зернышко.
   Еще через день младенец оклемался. Попросил есть, завозился  в  пеленках,
высвобождая ручки; Гринь глянул на розовые разнопалые ладошки -  и  ушел  на
двор, сел на пороге, опустил голову на руки и так сидел до темноты.

***

   Семейство у деда было большое, ртов много, а земли мало. Женатые  сыновья
не спешили отделяться; Гриня еще бесштаньком брали на жнива - будили  ночью,
когда самый-самый сладкий сон.  Посреди  двора  стоял  воз,  уже  готовый  и
снаряженный.  Дед,  баба,  Гриневы  дядья,  из  которых  младший   был   ему
ровесником, отец и мать, двоюродные сестры -  все  оборачивались  на  восход
солнца, все слушали, как дед благословляет новый день и предстоящие жнива, и
всех работников, и просит хорошей погоды, здоровья жнецам и милости от поля.
   Едва занимался рассвет, все пешком выходили  за  ворота  и  там  уже,  за
воротами, садились на воз.  Вожжи  были  в  руках  у  отца,  кобыла  ступала
торжественно, будто понимая, что ее тоже благословили. Со всех  дворов,  изо
всех ворот выезжали снаряженные возы. Целая процессия тянулась на поле  -  и
ревнивые глаза соседей отмечали, кто как снарядился да как подготовился,  да
сколько жнецов выставил, да вовремя ли поднялся в это самое главное утро.
   Добравшись до своей полосы, слезали  с  воза.  Становились  полукругом  и
смотрели на рожь - накормит ли? Что за год будет - сытый?
   А потом мужчины брали серпы, женщины, принимались вязать снопы, а малышня
вроде Гриня была на подручных работах - воды принести, еще чего...
   И только когда солнце поднималось высоко и первые  снопы  стояли  уже  на
стерне - только тогда дед варил в казане  кулеш  и  садились  завтракать,  и
слаже тех завтраков была только вода в чумацкой степи.

***

   Гриня передернуло. Он поднял  голову,  прислушался;  в  хате  было  тихо.
Ребенок, насытившись, спал.

***

   В степи тоже был кулеш, чумацкий, с салом; сало было  настоящее,  старос,
темное, с запутанными ходами червячков. А иногда попадался живой хробачок, и
седоусый Брыль балагурил, что без живчика и сало не сало.

***

   Заскулил на привязи Бровко, зазвенел цепью. Гринь тупо  смотрел  на  свои
ладони.
   Идти к Оксане?
   Куда идти? Была бы гадалка - пошел бы к гадалке.
   К матери на могилу?
   Ох и красавицей была мать! Ох и ревнивый же был отец... Ох и бегал же  за
матерью по двору с кнутом, Гринь помнит.
   А тем временем мать никогда не смотрела на  сторону.  И  отец,  напившись
пьяный, каялся, говорил, что всему виной бесстыжие хлопцы и мужики,  которых
так и тянет к Ярине, будто медом здесь помазано. А Ярина не виновата, нет...
   Куда идти?
   Гринь вернулся в дом.
   Младенец спал, причмокивая губками, рядом в пеленках  лежал  медальон  на
слишком длинной цепочке. Гринь не раз порывался его снять  -  еще  задушится
дите!
   Порывался - но так ни разу и не попробовал. Будто удерживало что.
   - Выдь, чумак. Поговорить надо.
   - Заходите в дом, окажите милость.
   Гринь не рад был увидеть у ворот дьяка. Сам не знал, почему так