несу, то мое, пани ясна... Неужели не довелось слыхивать: ежели при
робленой ведьме себе дулю под рукав сунуть, она непременно  лаяться  зачнет?
Кто ж тебя робыв, коли такому не выучил... а еще надо было учить что руку на
ведьмача поднять - лучше в печку сунуть! А ты дида за  кожух...  Небось  пан
Мацапура и робыв, для своих хиханек? То-то  ты  доброй  волей  на  шабаш  не
явилась, и Хозяина не уважила, и упиралась як коза драна... Теперь жди, пани
ясна: быть беде. Скажи спасибо, що не взял притыку с плетня и не  погнал  по
селу! Ох, пан Станислав, Мацапу-ра-Коложанский! - мало тебе  земли  подмять,
еще и чужую силу приваживать стал?! Зря,  что  ли,  Хозяин  в  твою  сторону
щепоть соли кинул... ну, значит, так тому и быть.
   Сале слушала старика с замиранием сердца.
   - Уходи, пани ясна, - неожиданно заключил Рудый Панько. - Собирай манатки
и сей же час беги отсюда. Иначе... жди вскорости обратно.
   Пану Мацапуре больше б Хозяина бояться, чем  владыку  полтавского...  эх,
строптивый пан!
   Старик махнул рукой и быстро, не оборачиваясь, пошел прочь. Вечерняя заря
светила ему в спину, превращая кожух в подобие алой свитки,  сейчас  скрытой
под дубленой овчиной.
   ...сердюки, молчаливо пропустившие женщину обратно в дом, переглянулись.
   Стоит ли рассказывать ясной пани, что  Рудый  Панько,  прежде  чем  сесть
резаться в "дурня", минут пять цацкался во дворе с чертовым младенцем?
   Не стоит?
   Пожалуй, все-таки не стоит.

Блудный каф-Малах, исчезник из Гонтова Яра

   Золотая темница содрогается.
   Ее тесно обволакивает эфирная дрожь,  словно  некое  существо,  блестками
внешнего света отдаленно похожее на меня-прежнего, пытается не телом - самой
сутью своей проникнуть сквозь сияющие мертвым великолепием стены саркофага.
   Слабая рябь колебаний на границе ближайших шести порталов уровня Малхут -
на уровне Брия их число вырастает в десять раз, и  во  сто  крат  на  черном
уровне Асия. Раньше я обратил бы  на  эту  дрожь  не  больше  внимания,  чем
обращает потомок Адама на дуновение ветерка  от  крыльев  пролетевшей  рядом
бабочки. Сейчас же... О, сейчас эта дрожь клинком  пронзает  меня  насквозь,
всколыхнув потаенные глубины, и я  стараюсь  отозваться,  пустив  эхо  через
руины самого себя, ловя сладкий отзвук вибраций, - отчаянная попытка  выжать
из случайности хоть  что-нибудь,  напитать  жалкое  осиное  тельце  хотя  бы
крупицами милостыни.
   Так пьяница переворачивает опустевший сосуд кверху донышком, моля  судьбу
о вожделенной капле.
   Отчасти мне это удалось. Почти угасшая искорка замерцала снова, осторожно
разгораясь. Нет, из этой искры не возгорится пламя,  для  пламени  не  нужен
Чистый Свет, подобный великому океану в сравнении  с  каплями  осы,  которые
сейчас  пролились  на  меня.  Но  все  равно  -  спасибо   тебе,   неведомый
благодетель, подаривший мне эти капли, крохи...
   Подаривший? Оставь надежду! - и скудные  обрывки  силы  подтверждают  еще
раз: я прав, ничего не делается случайно.
   Тому, кто пытается нащупать меня, просто интересно: что это за  необычный
золотой медальон висит на шее у жутковатого ребенка? Вот он  и  простукивает
мое узилище по-своему, ища пустоты, так, как в совершенстве умел это некогда
я, как при желании умеют делать Рубежные бейт-Малахи и как отчасти -  грубо,
с трудом, будто слепец стучит клюкой о дорогу! -
   Могут некоторые смертные.
   Люди. А я попросту поглотил, украл, присвоил часть направленного на  меня
чужого внимания!
   Мной  интересуется  человек...  человек?..  вибрация  слишком   слаба   и
беспорядочна, чтобы...
   - Экая у тебя цацка знатная, хлопче! Важная цацка!  А  внутри  пчелка!  -
небось батька сыну подарил?!
   Свет. Но не тот, Истинный, - обычный, солнечный.  Довольно  тусклый,  ибо
снаружи вечер; хотя  после  проклятого  золотого  сна  и  он  кажется  почти
ослепительным.
   Неподалеку - человек.
   Раньше я его уже видел. Как говорят смертные, "мы были немного знакомы".
   Нелепые слова. - Ой, мастерят же люди! Така краса! Прям як живая,  хоч  в
улей... А може, хлопче, она у тебя еще и меду даст?
   Нет, ведьмач. Нет, Рудый Панько, вожак местного Ковена,  я  не  дам  тебе
меда. Щурься, не щурься, ухмыляйся в клочковатые усы, подмигивай -  не  дам.
Тем более что ты сейчас не шутишь. Ты прекрасно понимаешь, кто перед  тобой,
ты ловишь отголосок  тех  вибраций  эфира,  которые  я  не  сумел  поглотить
полностью. Для любого из Ковена, не говоря о его вожаке, телесный  облик  не
имеет значения.
   Ты ведь узнал меня, да, ведьмач?!
   - Дай диду забавку, хлопче! Та дай глянуть, не отберу!
   Мой сын в ответ отрицательно мотает головой и отступает на шаг назад.
   - Ну дай, дид пасичник, дида пчелки страсть як любят!.. Молодец, сынок...
не давай. Я не враг местному Ковену, вернее, не был врагом,  когда  мог;  но
такому, как этот дед, палец в рот не клади. Особенно если у тебя не осталось
даже пальца... Может быть, вчера мне и было бы все равно, но теперь я  готов
платить любую цену, лишь бы выжить! Потому что  люблю  жизнь  не  ради  себя
самого... за двоих люблю.
   - Ишь, куркуль! - Панько шутейно  грозит  моему  сыну  сухим,  словно  из
дерева вырезанным пальцем; но следом не идет.  -  Ну  ладно,  як  ся  маешь,
хлопче. Стой там, коли хочешь, я с твоим батькой и отсюда побалакаю!
   Силен старик! Не только узнал, но и понимает, что я его  слышу.  И  даже,
наверное, могу ответить. Могу? Или...
   "Что, исчезник, дала тебе доля  стусана  под  коленки?  -  ведьмач  вдруг
перестает улыбаться. Он молчит, скучают сердюки у крыльца, а  я  слушаю  его
молчание. - Маловато от тебя осталось, ох, все склевано-съедено!  Но  все  ж
таки признать можно. Панька не проведешь... Знаю, знаю, ты меня проводить  и
не собирался. Помнишь, говорил я тебе: зря ты к Ярине тогда подкатился,  зря
дите  ей  склепал...  не  поверил  Паньку,  вот  с  того  твои   напасти   и
приключились. Опять не веришь? Ну и не верь себе на здоровьице!  Давай  так:
баш на баш, ты мне пособишь, я тебе, глядишь, чего измыслю! А  надо  мне  от
тебя вот что: ночью сегодня,  опосля  полуночи,  поглянь,  что  в  коморе  у
панночки пришлой твориться будет. Просто поглянь, а потом  раскинь  умишком.
То тебе не в тягость, а мне в корысть. А я в долгу  не  останусь!  Много  не
обещаю, но кой-чем пособлю. Ну як, по рукам?.."
   Молчу.
   "Чую, по рукам. Вот и Слово тебе на закуску; дня три  на  нем  в  небесах
кружлять  сможешь!"  -  и  Панько  на  одном  дыхании  выдает  неразборчивую
скороговорку, от которой сердюки-караульные начинают похабно хохотать, а все
мое осиное тело насквозь пробирает озноб.
   Действительно, дня на три хватит.
   Одно жаль: согласись я помочь ведьмачу  в  надежде  на  будущую  ответную
помощь, не согласись - сути дела это не меняет. Скрыть-то я от  него  ничего
не смогу. Вот и сейчас: стоило мне только подумать, что я хочу ответить ему,
- а он уже знал мой ответ наперед.
   Я потерял гораздо больше, чем поначалу казалось.
   Поэтому я непременно снова наведаюсь ночью в комнату, где спит женщина по
имени Сале Кеваль; но частично из своих личных соображений.
   То, что интересует вожака Ковена, вполне может заинтересовать  и  останки
каф-Малаха.
   ...я все еще не знаю,  что  на  самом  деле  представляет  из  себя  этот
ребенок, убивший собой Ярину.
   Мой сын.
   Сомневаюсь ли я в отцовстве?.. нет. Внешне он очень похож на меня-былого,
такой  себе  маленький  каф-Малах;  вот  только  мне,  как  никому  другому,
известно, что внешность не значит ничего. Зачастую  она  вообще  может  быть
иллюзией, а даже если и нет, то под ней может скрываться что угодно,  вплоть
до полного отсутствия сердцевины.
   ...много ли из творящегося вокруг понимает мой сын? И,  главное,  как  он
это понимает?  Как  ребенок?  как  взрослый  человек?  как  я?  я-былой  или
я-нынешний?! А может быть, у меня просто не с чем сравнить его понимание?..
   Но, в любом случае, мне мой сын  не  препятствует.  Можно  сказать,  даже
помогает. Если бы еще не подленькая мысль: "Он ведет свою игру!..  с  самого
начала, с утробы женщины, умершей ради того, чтобы он  жил!..  да?..  нет?!"
Возможно ли, что дитя каф-Малаха и дочери Хавы не вмешивается в происходящее
лишь потому, что ход событий его пока устраивает?!
   ...или - вмешивается?! Ведь не зря же он выпустил  меня  из  медальона  в
комнате женщины по имени Сале Кеваль, когда душа ее рвалась в Порубежье?!  Я
видел Иегуду бен-Иосифа сыновними  глазами,  потом  -  своими  собственными,
после я видел Порубежье и Самаэля глазами женщины-Проводника... Что из всего
этого видел мой сын; чьими глазами он это видел?!
   Нет ответа. После первого,  случайного  прорыва  его  сущность  для  меня
закрыта наглухо.
   А моя для него?
   ...а ведь Рудый Панько тоже не видел его насквозь! Меня - видел, а его  -
нет! Я вздрагиваю: жутковатое ощущение чужой  власти  над  собой  неожиданно
смешивается с новым, непривычным, незнакомым мне ранее чувством.
   Чувством гордости за собственного сына.
   ...родители - первые игрушки детей.
   Кажется, я впервые ощутил себя отцом.
   Крышка медальона приподнялась.
   Полночь.
   Пора выполнять условие договора с ведьмачом.
   Дверь в комору женщины не заперта; вон, узкая щель между краем и косяком.
Оттуда зябко  тянет  сквозняком.  Поддерживаемое  заговором  вожака  Ковена,
осиное тело легко зависает в воздухе, и  на  миг  меня  до  краев  наполняет
радость. Радость - и стыд  за  радость.  Три  Великих  Собеседника!  -  как,
оказывается, мало нужно для того, чтобы обрадоваться...  Я,  кто  проносился
сквозь порталы вольным  ветром,  пронизывал  насквозь  крону  Древа  Сфирот,
купался в сиянии Истинного Света, черпал его горстями,  одаривая  тех,  кого
хотел; я,  смеявшийся  над  Рубежами  и  их  стражами  -  теперь  я  радуюсь
безделице: оказывается, мои останки  на  время  могут  преодолевать  десятки
(пусть сотни!) шагов, и даже - проклятье! - оса может летать!..
   Я смешон.
   Я, крылатый соглядатай, не менее смешон, чем человек, ползущий сейчас  от
лестницы вдоль коридора. Ведьмач, ты хотел знать,  что  произойдет  здесь  в
полночь? -  здесь  в  полночь  по  коридорам  ползают  люди.  Один  человек.
Странный. Неподвижный. Изнутри неподвижный. Значит, он вроде  бы  не  должен
двигаться и снаружи. Но - движется.
   Ползет с завидной целеустремленностью.
   Ноги у него отнялись, у бедолаги, что ли?
   Остановился.
   Скрипит дверь, за которой  спит  женщина  в  смятых  простынях,  позволяя
сквозняку с облегчением вырваться на свободу.
   Человек на пороге коморы  поворачивает  голову,  опасливо  косится  через
плечо - я  ловлю  его  взгляд.  Тухлый,  словно  рыба  после  двух  дней  на
солнцепеке. Гнилой взгляд.
   И вместе со скрипом, вместе  с  тухлым  взглядом  ночного  гостя  ко  мне
вспышкой во мраке приходит понимание:  надо  спешить.  Ведьмач  просил  меня
только наблюдать, наблюдать и ничего больше в обмен на грядущие  услуги,  но
если я останусь всего лишь чужими глазами, мне никогда не стать  прежним!  А
удивительный человек-червь ползет медленно, ему  еще  надо  миновать  порог,
затем - почти всю комнату...
   Я успею!
   Лечу - коридоры, лестница, первый этаж...  Снаружи,  за  внешней  дверью,
спит стража - я не вижу их, но ощущаю мерцание многосна на челах спящих:  о,
на пятом уровне им грезится ночное крыльцо и честная караульная служба, а на
шестом и седьмом - глухая попойка у какой-то шинкарки Баськи!..  спокойствие
выполненного долга и нежелание просыпаться - вот что это значит в сочетании.
   Умно.
   Вожак Ковена, ты не предупреждал меня о таких шутках!
   Вот...  вот...  вот  и  дверь,  за  которой  обитает  Заклятый,   спутник
женщины-Проводника - цель моего полета. Закрыто!
   Без паники.
   Только без паники!
   - Лети...
   Шестипалая рука слегка толкает дверь. Мой сын смотрит на  меня  -  долго,
пристально - и, молча повернувшись, идет обратно. Идет бесшумно  -  ни  одна
половица не скрипнет.
   Он заранее ждал меня здесь, стоя в стенной нише за портьерой.
   Он знал.
   Сейчас я почти люблю своего сына.
   Уже не в силах сдержать возбужденного жужжания, золотая оса  стремительно
влетела в открытую дверь.
   Внизу, под  несущейся  искоркой,  презирая  отсутствие  света,  стелилась
удивительная тень - черный человек с разнополыми руками.
   Заклятый спал.  Тяжело,  беспокойно,  и  дикие  видения  из  сопредельных
аспектов  терзали  его  мятущуюся  душу,  раздвоенную,  словно  жало   змеи.
Бесплотные, еще более тонкие, чем духи или  эфирные  создания,  образы  снов
зачастую  приходят  из-за  пределов.  Почему,  почему  сумеречное   сознание
Заклятого притягивает к себе одно и то  же:  дым  магнолий,  хруст  фарфора,
белая свеча платана?.. и почему, проснувшись,  он  хоронит  это  в  себе  до
следующего сна?
   Впрочем, неважно. Когда Заклятый проснется, его ждет кошмар наяву!
   Вонзаю жало. И яд струится в человека по имени Рио, под защитные покровы,
сразу в обе сплетенные души (хотя и не души это  вовсе!)  -  яд  реальности.
Смотри!.. смотри! - погружена в многосон бдительная стража, ползет  по  полу
человек с  тухлым  взглядом,  спит,  разметавшись,  беззащитная  женщина  на
дубовой кровати... смотри, герой!
   В других обстоятельствах можно  было  бы  сказать:  "Герой  вскочил,  как
ужаленный!" Но других обстоятельств у меня не было; и  я  едва  не  опоздал.
Трудно было уловить грань пробуждения, и еще труднее - понять, в  какой  миг
Заклятый, как был, нагишом, оказался за  дверью,  прихватив  со  стены  меч.
Все-таки он хорош, этот могильный курган для самого себя! И если мне удастся
сделать себя прежним, а его - ...
   Думать получалось  плохо.  Все  силы  уходили  на  одно-единственное:  не
отстать от героя.
   Силы ушли, и я не отстал.
   - Отпусти ее! Слышишь, мразь?!
   Все-таки времени прошло  больше,  чем  предполагалось  вначале.  Ведьмач,
вожак здешнего Ковена, ты хотел, чтобы я смотрел - и только?
   Пожалуйста: я смотрю.
   Тот, неподвижный изнутри, все же успел добраться до  кровати.  Сейчас  он
навалился на Сале всем  телом,  припал  к  ложбинке  между  шеей  и  плечом,
намертво обхватив руками отчаянно сопротивляющуюся женщину. Насилует? Или...
впрочем, герой Рио уже рядом. В темноте он видит куда хуже меня, но  героям,
как правило,  достаточно  силуэтов  и  собственного  воображения.  Рывок  за
волосы, удар рукоятью меча под ребра, прямо граненым  медным  яблоком,  -  и
чужак, грязный, лохматый, кувырком летит в угол.
   Чтобы спустя мгновение медленно встать глиняным големом.
   Встать?! На  Рио  человек  с  тухлым  взглядом  не  обращает  внимания  -
негнущиеся, словно деревянные, ноги несут  его  обратно  к  кровати.  Пальцы
героя клещами впиваются в плечо насильника, но  человек  с  тухлым  взглядом
походя отмахивается - и теперь в угол летит уже герой, чудом не  порезавшись
о собственный меч. Ну, давай же, Рио, вставай! Он встал, значит,  сможешь  и
ты! Разве не видишь: его нельзя остановить,  не  убив!  Убей!  Брось  в  мир
щедрую смерть со своего клинка!  Преступи  Запрет!  Иначе...  посмотри  -  у
женщины на шее кровь! Кровь! Ты что, совсем ослеп?!
   Заклятый бьет в броске с пола - снова медным яблоком рукояти.
   По хребту.
   Достигни удар цели, человек  с  тухлым  взглядом  упал  бы  со  сломанным
позвоночником, парализованный - но живой!
   К счастью, удача теперь  была  на  моей  стороне:  ночной  гость,  словно
почувствовав опасность, в последний момент начал оборачиваться - отчего удар
обрушился вскользь, разодрав одежду вместе  с  кожей  спины.  Желтые  кривые
клыки ощерились в лицо Рио, из выгребной ямы рта потянулась ниточка кровавой
слюны. Острие меча угрожающе ткнулось в грудь  чужака,  напротив  сердца,  -
остановись! стой, погибнешь! сдавайся! - две лапы в ответ  ухватили  клинок,
но ноги, непослушные ноги подвели своего владельца.
   Человек с тухлым взглядом упал вперед.
   И меч вышел у него из спины.
   Мироздание содрогнулось! Эфирные вихри хлестнули со всех  сторон,  сметая
завесы, прорывая Рубежи, верша слияние возможного с невозможным!  -  сейчас,
сейчас вода нарушения хлынет под корни  Древа  Сфирот,  раскроются  набухшие
почки на ветвях, давая дорогу Истинному Свету, как уже было однажды, -  и  я
наконец обрету цельность... Скорее, скорее, я устал ждать!..
   Но почему слабеет невидимый ветер,  иссякает  влага  чуда,  почему  вновь
смыкается треснувшая было скорлупа?.. Не надо! Неужели снова... Ведь вот он,
убитый, валяется на полу, с мечом в сердце, и над ним  в  оцепенении  застыл
герой Рио, нарушивший, нарушивший - НАРУШИВШИЙ!!! - Условие заклятия!
   Почему?!
   Заклятый нагибается над лежащим.
   - Мертв, - бормочет он, судорожно дергая щекой. - Странно, уже  окоченеть
успел...
   Существо на полу дернулось, и Рио невольно отшатнулся. Отчаянно завизжала
на кровати перепуганная до  смерти  женщина,  зажав  ладонью  рану  на  шее.
Человек с тухлым взглядом рывком извлек из груди меч аккуратно  положил  его
возле стены и сел.
   - Сале, беги! - в крике героя стыло отчаяние.
   - Сале? Нет!.. Сале, это правда ты?
   Голос  -  хриплый  и  одновременно  пронзительный  -  безумным  скрежетом
разорвал ночь, и даже Рио застыл  на  месте,  словно  налетев  на  невидимую
преграду.
   Этот голос нельзя было не узнать.
   - Хоста?! - выдохнул герой; и я проклял  удачу,  обернувшуюся  чудовищной
насмешкой, - дважды просить у Заклятого смерть для одного и того же человека
и дважды не дотянуться до вожделенной цели!
   - Хоста?!! Что с тобой? Ты... тебя же убили, я сам видел! Обнаженный  Рио
присел  на  корточки  перед  живым  мертвецом.  Женщина,   кажется,   начала
мало-помалу приходить в себя, но по-прежнему не могла  вымолвить  ни  слова.
Вместо лишних слов она молча  потянулась  к  изголовью,  где  стоял  тяжелый
подсвечник на семь свечей и лежало огниво.
   Я к  тому  времени  обосновался  на  крючке  стенной  вешалки  и  мог  не
опасаться, что при свете меня заметят.
   - Убили, - прошептал тот, кого раньше звали  Хостой,  стараясь  пригасить
свой жуткий голос. Это у него получилось плохо. - Убили меня,  Рио.  Холодно
мне. Мертвый я. Мысли... сгнили мысли. Сале... ты хоть жива?
   Вспыхнула свеча, за ней -  другая,  и  люди  наконец  смогли  рассмотреть
мертвеца.
   - Жива, - проскрежетал мертвец, и в тухлом его взгляде  червями  сплелись
боль и облегчение. - Помрачение на меня нашло.  После  смерти...  бывает.  Я
палач; я слышал. Добей меня, Рио! Я для тебя  добивал,  добей  и  ты...  для
меня. Крови я мало выпил. Вот-вот память  уйдет  -  тогда  я  опять  на  вас
брошусь. Отруби мне голову,  Рио...  пожалуйста.  Ты  не  бойся,  покойникам
головы рубить - сущая безделица!.. я знаю, я палач...
   - Я... я не могу, Хоста! Не могу!
   - Добей! -  бывший  палач  неожиданно  вцепился  в  руку  своего  бывшего
спутника поистине мертвой хваткой. - Упокой мою душу! Не хочу - так...
   - А як же ты хочешь, катюга? - весело спрашивают от двери.  -  У  рай  до
святого боженьки хочешь?! Некрещена душа, в  чужой  землице  зарыта,  чужими
людьми кончена, - не, нема таким рая...
   Старый ведьмач стоит на пороге. Хитро  щурится  на  непотребную  картину:
голые мужчина с женщиной и оживший мертвец на полу.
   Одно неясно, Панько: зачем тебе я как соглядатай понадобился?
   - Ну что, ведьма роблена, не сладила сама  с  моим  опырякою?  -  толстым
ногтем пасичник скребет подбородок, ухмыляясь. - Велел же тебе  пятки  салом
смазать - а ты упираешься, лезешь поперед батьки в пекло! Ладно, пани  ясна,
- на цей раз Панько тебя  стращал,  чтоб  думала  впредь,  як  ведьмачей  за
кожух... Неделю даю, на сборы, а больше не дам. Поняла, ясна пани?
   - Зачем... зачем ты его? - вместо ответа на  откровенную  угрозу  женщина
кивает в сторону притихшего, сжавшегося в комок Хосты. - Зачем?!
   - Я? - вожак местного Ковена пожимает плечами. - Та ваш  приятель  я  без
П