ействительно похож на меня.
Вырвать дитя из рук брата  -  и  даже  не  поморщиться!  Смог  бы  я  такое?
Наверное, смог.
   - Благодарим вас, господин Юдка! Полагаю, надо оформить  визу  и  на  его
старшего брата...
   Ах вот оно что! Пан Рио решил быть добрым! Точнее, добреньким!  Вей,  так
не бывает!
   - Увы, панове,  только  что  я  сказал  панне  Загаржецкой,  что  все  мы
подчиняемся приказам. Могу добавить - к сожалению.  Я  уполномочен  выписать
визы на вас четверых и на ребенка. Его брат не имеет права перейти Рубеж.
   - И кто это решил? Мы потребуем!
   В голосе пана Рио слышалось раздражение, и  я  вновь  едва  удержался  от
усмешки. Двойник ничего не знает о Малахах. Интересно, Сале нарочно оставила
его в неведении?
   Я оглянулся. Дорога пуста, заснеженный лес тих и спокоен. А вот и Веселый
Дуб! Говорят, при батюшке пана Станислава его ветки  никогда  не  пустовали,
причем вешали не реже раза в неделю. А теперь - только ржавая цепь  свисает.
Пан Станислав приказал не снимать: пусть смотрят.  Увидят  -  вспомнят,  все
польза будет.
   - Вы первый раз перешли Рубеж?
   - Я - нет, - негромко ответила чернявая, и все  стало  ясно.  Когда-то  я
тоже был таким, как мой Двойник. Потребовать у Малахов? А хорошо бы!
   - Но... Как я понял, у его  брата  здесь...  неприятности,  -  неуверенно
проговорил пан Рио. -  Может,  будет  лучше,  если  мы  отвезем  парня...  в
безопасное место?
   В его голосе слышалось сомнение, и я еле сдержал вопрос: есть ли  у  него
самого братья? Хотя кто знает? Если бы тогда мне предложили отправить  Ицыка
и Шлему с таким вот паном Рио? Но мне не предложили... ~ Есть  еще  кое-что,
панове.
   Я вздохнул и вновь прикрыл глаза, чтобы  Тени  ушли.  Яркий  белый  свет,
чисто и пусто. Но я знал - меня слышат. Можно ли обмануть Малахов?
   - У вас  хорошее  Прозрачное  Имя,  пани  Сале!  Отлично  действует!  Она
улыбнулась, явно польщенная, хотя ничего особенного в этом нет.  Рабби  Моше
Кордоверо понимал любой язык без всяких ухищрений. И  рабби  Ицхак  Лурия  -
тоже.
   - А понятно ли тебе будет то, что я скажу сейчас? Ибо не все прозрачное -
прозрачно!
   Пан Рио недоуменно оглянулся, хотел переспросить,  но  я  предостерегающе
поднял руку. С моим Двойником все ясно - не знает. Не знает язык, на котором
я заговорил, не знает и о Великом Исключении. Сейчас меня интересовал не он,
а чернявая.
   - Кажется... - она поджала губы,  помолчала.  -  Кажется,  понимаю.  Меня
немного учили этому. Но разве язык имеет какое-либо значение?..
   Я  облегченно  вздохнул.  Легко  ли  обманывать  Малахов?  Иногда  легко,
особенно если знаешь Язык Исключения.
   Язык, непонятный ангелам.
   - Слушай меня внимательно. Сале. Слушай и не перебивай, иначе за головы -
и за твою, и за мою - не дадут и шекеля...
   Впереди послышался крик. Я привстал в  седле  -  подъезжаем!  Сторожа  на
месте. В доме ли пан Станислав? Кажется, он собирался в замок...
   - Язык,  на  котором  мы  говорим,  -  единственный,  который  неизвестен
Малахам. У нас его зовут арамейским. На нем написаны наши священные книги...
   Я заставил себя остановиться. Что толку  рассказывать  чернявой  о  книге
"Зогар"! Если в ее Сосуде она есть, то ей поведают - в свой срок. Если нет -
то и говорить не о чем.
   - Малахи (их у нас  еще  называют  по-гречески  -  "ангелами")  -  стражи
Рубежа. Я выполняю их волю. Но я - человек, и вы - люди, поэтому  я  решился
заговорить о тайном. А теперь - главное. Вы  не  должны  просить  визы.  Это
понятно?
   Она подумала и кивнула. Темные глаза блеснули.
   - Кажется, ты догадываешься, в чем дело,  Сале.  Вы  нарушили  таможенные
правила. Ты дала взятку стражам. Тот,  кто  нарушил  долг,  уже  наказан,  а
теперь Малахи ждут вас, дабы сурово покарать - так, чтобы это  стало  уроком
прочим. Поняла ли ты?
   Сале вновь кивнула, затем нерешительно посмотрела на пана Рио.
   - Потом расскажешь  ему,  -  понял  я.  -  А  лучше  напишешь,  чтобы  не
произносить вслух. Вам придется пока остаться здесь.
   - Навсегда? - ее голос дрогнул.
   Я понимал ее. Застрять в чужом Сосуде - хуже, чем в чужой стране. Но  что
делать? Малахи не ведают пощады. Сорок тысяч погибло, когда  кто-то  излишне
любопытный посмел сунуть нос в Ковчег.
   - Поговорим позже, Сале. Есть обходные пути. Их я не знаю,  но  их  может
знать пан Станислав, мой господин. Но об этом - позже.
   Она вновь кивнула. Я отвернулся, чтобы  не  смотреть  на  ее  лицо.  Так,
наверное, выглядел я, когда встретился глазами с Яриной Загаржецкой и понял,
кто передо мной...
   Пан Станислав не спал. В этом не было ничего удивительного - его странные
привычки известны всем в округе. Спать днем, ночью бодрствовать  -  говорят,
так жил еще его отец. Правда, ночи он обычно проводит в замке, но на сей раз
господин оказался в доме, и  я  облегченно  вздохнул.  Кое-что  надо  решить
немедленно. Хотя бы для  того,  чтобы  шептуны  не  успели  перекрутить  все
по-своему. Конечно, пан Мацапура верит мне, но мой предшественник тоже был в
этом убежден. А теперь никто и не скажет, где гниют его кости. Да и остались
ли от него хотя бы кости?
   Сердюк у дверей библиотеки щелкнул каблуками, пропуская меня. В доме я  -
единственный, кто может входить к пану Станиславу в любое время. Но только в
доме. В замок мне хода нет, да я и не особо прошусь. Меньше знаешь -  больше
живешь! А я и так знаю  очень  много  о  зацном  дане  Мацапуре-Коложанском!
Пожалуй, даже слишком много!
   Пан  Станислав  сидел  в  углу  под  лампой  зеленого  стекла   и   читал
"Лембергскую газету". Глядя на него в этот миг, самые злые недруги  завязали
бы узлами свои языки: само добродушие восседало в старом  массивном  кресле.
Толстые вывернутые губы улыбались, на пухлых щеках проступили ямочки, стекла
окуляр  скрыли  привычный  острый  блеск  маленьких  глаз,  и  даже   черные
нафабренные усы  словно  опали,  бессильно  свесившись  вниз.  Пожилой  пан,
добрый, немного усталый, пришел почитать газету. Наверное,  у  доброго  пана
бессонница - не иначе весь день милостыню раздавал и утирал слезы вдовам...
   - Шолом, пан Станислав!
   Глазки добродушно моргнули, улыбка стала шире:
   - Вечер добрый, пан Юдка! Там, в поставце, - гданьская вудка,  выпей,  ты
же с мороза! Выпей - и садись.
   Вудка обожгла горло, и я только головой помотал. Ну  и  пойло!  Куда  там
местной горелке или даже пейсаховке!
   Пан Станислав со вздохом отложил газету,  поглядел  на  принесенную  мною
бутыль, протянул руку - и тут же опустил.
   - Цо занадто - то не здрово. А я, как видишь, скучаю! На  такое  отвечать
не полагалось, и я молча присел на тяжелый дубовый  табурет.  И  тут  только
заметил, что кресло, в котором восседает пан Мацапура, переставлено.  Раньше
оно стояло ближе к окну, теперь же каким-то дивом оказалось прямо под старым
портретом.
   Портрет этот - загадка. Чья-то умелая кисть изобразила худого узкоплечего
юношу в испанском платье с большим кружевным воротником, как носили  полвека
назад. На боку шпага, в руке - толстая книга с золотым обрезом. И не было бы
тут ничего странного, если бы не герб Апданк в  верхнем  углу  -  герб  рода
Мацапур. Не просто герб, а еще и буквицы "L.М-К". И цепь - знакомая  золотая
цепь давней работы на груди. Эту цепь с огромным красным камнем пан Мацапура
частенько надевает,  особенно  когда  гости  случаются.  Видать,  фамильная.
Правда, на портрете камень другой, ну так не  камень  же  художник  рисовал!
Ясное дело - родич изображен, и родич близкий. Батюшку пана Станислава звали
Леопольдом, так что и дивного вроде бы ничего нет, если бы...

***

   ...Если бы в доме были другие портреты. Если бы не  общий  хор  тех,  кто
помнил старика. Леопольд Мацапура был широкоплеч, толст и мордат - сын капля
в каплю в батюшку. И лицо - совершенно иное лицо! Губы, глаза, нос... Может,
не отец, а дядька, какой-нибудь Леон? Все равно  непонятно.  Чтобы  в  таком
доме - и один-единственный портрет, и то не в зале, а в библиотеке! Бывал  я
в подобных домах, там целые галереи, по ним  гостей  водят,  слуги  наизусть
заучивают, какой предок чем отличился...

***

   - Ох уж эти поселянки, пан Юдка!  Сперва  лежит  под  тобой  как  бревно,
только пыхтит, а потом  выть  начинает.  И  всегда  одно  и  то  же:  "Замуж
собиралась, замуж собиралась!" Языки им вырезать, что ли?
   Пан улыбался - пан изволил шутить. Но мне почему-то не было смешно.
   - Ну, и кого ты мне сегодня привез?
   Голос был прежний - расслабленный, вялый, но  я  заметил  быстрый  взгляд
из-под толстых стекол. Стало ясно - уже  доложили.  У  кого-то  пятки  салом
смазаны.
   - Четверо гостей, пан Станислав. И ребенок - младень.
   - Ребенок?
   Грузное тело нехотя приподнялось и вновь опустилось в глубины кресла.
   - Ребенок - это хорошо. Прикажи его сразу в замок. Я вздрогнул  -  так  и
знал! Любит пан Станислав детей!
   - А гости кто? Кажется, там баба есть? Он по-прежнему улыбался  -  добрый
толстый пан, которого мучает бессонница.
   - Не баба, - стараясь быть спокойным, ответил я. - Пани. Один из гостей -
селюк из Гонтова Яра, а вот трое - паны зацные. Вернее, два пана и пани.
   - Большой за них откуп дадут, как думаешь? - словно невзначай бросил  пан
Станислав и вновь взял в руки газету.
   Разговор подходил к концу.
   Похоже, пан уже все решил. Даже не похоже - решил. Сколько раз так  было:
ребенка - в замок, и гостей туда же. И правильно - кто же в  здравом  уме  в
гости к пану Мацапуре ездит?! А если ты цудрейтор, то и жаловаться нечего.
   - Все не так просто, пан Станислав...
   Газета медленно легла на стол. Из-под стекол удивленно блеснули маленькие
глазки:
   - Гетьмановы родичи? Или голота бесштанная? Я с  трудом  сдержал  улыбку.
Каждый - о своем. Соврать, придумать какую-нибудь сказку? Нет, нельзя!
   - Они иноземцы, пан Станислав. Очень издалека.
   - И... что? - глаза моргнули, пухлая ладонь потянулась к окулярам. -  Тем
лучше!
   Я вздохнул. Поверит ли?
   -  Мир  велик,  пан  Станислав!  И  в  этом  мире  Сосудов  больше,   чем
представляется многим. Это особые гости. Мои. Вы понимаете, о чем я?
   Улыбка сгинула, словно стерли ее мокрой  тряпкой.  На  неузнаваемом  лице
светлым огнем загорелись волчьи глаза.
   - Ты... Ты уверен, пан Юдка? Уверен?
   Я улыбнулся, хотя в этот миг улыбаться мне совсем не хотелось.
   - Особые гости... Значит, откликнулись! А ты не врешь?  Теперь  улыбаться
нельзя.  Замереть,  выдержать   его   взгляд.   Говорят,   не   всякий   его
выдерживает...
   - Не врешь, вижу! Рассказывай!
   Толстый вальяжный пан  сгинул.  Огромное  тело  налилось  силой,  широкие
лапищи сжались в кулаки, а лицо!..  Таким  Станислава  Мацапуру  увидишь  не
каждый день. Да и мало кто его таким видит. А кто  видит  -  уже  никому  не
расскажет.
   - Они из другого Сосуда. Из какого, сказать трудно. Малахи  разрешили  им
пересечь Рубеж. Они пришли за ребенком - за этим ребенком...
   Пан Станислав молчал, а мне вспомнилось, как мы с ним спорили. Редко  кто
решается спорить с Мацапурой-Коложанским, но есть вопросы, по  которым  даже
ему нужна не покорность, а истина. Я никак не мог его  убедить,  что  дорога
между сфир все-таки есть, и Рубеж проходим. Не для душ,  не  для  бесплотных
Малахов - для людей. Он очень неглуп, пан Станислав, я много знает. Но книга
"Зогар" недоступна этому гою.
   - Ну, говори! И подробнее!
   Теперь следовало взвешивать  каждое  слово.  Не  лгать  -  пан  Станислав
звериным чутьем распознает ложь. Но и со всей правдой не  спешить.  О  гневе
Малахов ему знать ни к чему. Достаточно и  того,  что  переход  через  рубеж
труден и без должной помощи его не одолеть...
   - Так-так! - пан Станислав крутанул ус, дернул щекой. - Стало быть, воин,
лекаришка да колдунья. Колдунья-то хоть хороша?
   Он снова шутил. Я вспомнил чернявую и  тоже  улыбнулся.  Может,  в  своих
краях Сале и хороша. У нас - едва ли. Во всяком случае, не во вкусе  зацного
пана.
   - А с младенем как вышло? Что думаешь, пан Юдка?
   Я пожал плечами. Что тут думать?
   - Судите сами, пан Станислав. В Гонтовом Яру объявляется чужак. Не просто
иноземец, а совсем  другой,  нездешний.  Посполитые  считают  его  чортом  -
случайно ли? Он подселяется к бабе, брюхатит ее, а после исчезает. И вот  за
ребенком приезжают оттуда...
   Пан Мацапура задумался, наконец кивнул:
   - Складно. Значит, дите пока оставим, но им отдавать не будем. Все  одно.
Рубеж закрыт. А с братом того чертенка как?
   - Погодим, - предложил я. - Гриня Чумака соседи крепко обидели.
   Из таких лихие сердюки выходят.
   Он вновь кивнул и прикрыл глаза, превратившись обратно в доброго усталого
пана, которого мучает бессонница средь холодной зимней ночи.
   - Эка, забот привалило! И не отдохнуть!  Та  девка,  что  из  Калайденцев
привезли, скотина неблагодарная,  хотела  мне  ногтями  в  глаза  вцепиться,
представляешь? Пришлось клещами все ногти повыдергивать да рот зашить,  чтоб
не выла! А вторая, что из Хорлов, дерево деревом.  Обнимаешь  ее  -  молчит,
кнутом дерешь - молчит. Только когда пятки припек, завыла...
   На такое тоже  отвечать  не  полагается.  Да  и  что  ответишь?  То  пана
Станислава забава, ему виднее.
   - А знаешь, в газете пишут, что война за Дунаем  до  весны  не  кончится.
Может, еще на год затянется.
   Глаза его по-прежнему были закрыты, но я понял: это - главное.  Потому  и
ждал меня пан Станислав среди ночи, в замок  не  ушел,  газетку  лембергскую
почитывал.
   - Про то и в округе болтают, - кивнул я. -  Думаю,  Валковская  сотня  не
скоро вернется. Да и вернется ли? За Дунаем, говорят, чума.
   - Значит? - его лицо дрогнуло, ямочки  на  щеках  сгинули  без  следа.  -
Пора?
   - Да, пан Станислав, пора.
   Он вновь задумался, а я вдруг почувствовал  знакомый  запах  -  страшный,
сводящий с ума дух горящей заживо плоти. Сколько  лет  хотелось  забыть,  не
вспоминать! Не вышло - это уже навсегда.
   - Откуда начнем, как думаешь? - Откуда? О том мы с ним говорили не раз, и
вс„ давно решено. Вопрос этот так, для разговора.
   - С Хитцов, пан Станислав.
   - С Хитцов? Ну, как скажешь...
   Запах горящего мяса стал сильнее, и на миг я даже пожалел, что  Смерть  -
худая плосконосая девчонка - в эту ночь промедлила. Чего  же  еще  хочет  от
меня Святой, благословен Он?
   Ответ не был мне дан, но я догадывался. Двойник!  Двойник  -  и  Пленник.
Чертенок из Гонтова Яра. Не зря они встретились в эту ночь - Смерть, Пленник
и Двойник. Не зря.

Ярина Загаржецка, сотникова дочка

   Знакомый рябой черкас буркнул: "У себя", - и  отвернулся.  Кто  именно  -
Ярина решила не переспрашивать. Ей были нужны оба - и сам пан писарь, и  его
нескладный сын.
   Постовой не ошибся - Лукьян Еноха оказался на месте, за своим  столом,  и
даже толстая друкованная книга  была  знакомой:  та,  что  и  неделю  назад.
Девушке подумалось, что книга, равно как подставка с гусиными перьями, нужны
пану  Енохе  исключительно  для  представительности.   Во   всяком   случае,
прочитанных страниц за эти дни не прибавилось.
   - Чего, егоза, скучно?
   Пан Еноха не без труда оторвал взгляд от  хитрых  буквиц,  снял  окуляры,
зевнул.
   -  Скучно?  -  девушка  просто  задохнулась  от  возмущения.  -  Да  я  в
Перепелицевку с разъездом ездила! До петухов встала!
   - Ну, ясно, - писарь потер сонное лицо, с трудом  удерживаясь  от  нового
зевка. - За дурной головою...
   Ярина вздохнула. Что бы она ни делала, всерьез сотникову дочку  никто  не
принимал. Девчонка - и девчонка, разве что замуж отдать, да и то пока не  за
кого.
   - В Перепелицевке каких-то всадников видели. К Хитцам ехали.
   - Знаю... Сообщали уже. За такими вестями, Ярина Логиновна, нечего  коней
томить... Ты к Теодору?
   Девушка дернула плечом. К пану писарю она завернула,  чтобы  доложить  по
всей форме, как и надлежит старшему по разъезду. И вот, пожалуйста!
   - Он в подвале.  С  разбойником  этим  -  Хвостиком.  Ты  бы  его  оттуда
вытащила, что ли?  Чего  ему  с  душегубцем  якшаться?  Посидели  б,  сбитню
горячего попили. В жгута сыграли...
   Намек насчет сбитня и жгута Ярина пропустила мимо ушей  -  не  маленькая,
чтоб в игры детские играть. Но вот по поводу остального...
   Хведир встал уже на третий день - продырявленная мякоть плеча  срасталась
быстро. Встал - и первым делом направился не в церковь свечку ставить,  а  в
подвал, где заперли чернобородого заризяку.
   Тому досталось больше. Пуля из янычарки пропорола бок, и местный  знахарь
вначале  лишь  головой  качал,  посоветовав  готовить  домовину  -  вкупе  с
осиновыми клиньями и маком. Однако на второй день чернобородый открыл глаза,
а на четвертый - попытался встать.  Видавшие  виды  сивоусые  только  руками
развели, рассудив, что  разбойнику  суждено  быть  непременно  повешенным  -
потому пуля его и не взяла.
   Однако  Хведир-Теодор  вновь  удивил  всех.  Поговорив  с  пленником,  он
категорически заявил, что в суд на  него  подавать  не  будет  и  о  том  же
остальных просит. Тут уже и Ярина диву далась. Как можно заризяку  миловать?
И главное: о чем это Хвостик с Хведиром говорили, если им обоим ни слова  не
понять? Невидимый толмач сгинул вместе с химерным паном Рио  да  с  чернявой
ведьмой. С Хвостиком говорил пан писарь - по-польски да по-немецки, Агмет  -
по-татарски и турецки, а беглый  стрелец  Ванюха  Перстень  -  по-московски.
Говорили, да все  без  толку  -  Хвостик  лишь  глаза  таращил  да  блекотал
по-непонятному. И как блекотал! Не голос - бесовское наваждение, мурашки  по
коже бегут. Раз услышишь - перекрестишься, два - под лавку спрячешься!
   И на каком это наречии бурсак с ним столковался? Неужто на латыни?
   Пан писарь не ошибся. Хведир  действительно  оказался  в  подвале,  около
пленника. Тот лежал на лавке, а бурсак, пристроив  поудобнее  раненую  руку,
сидел на колченогом табурете и что-то тихо ему говорил. Страхолюда молчал  -
слушал и, похоже, понимал.
   Увидев Ярину, Хведир махнул здоровой рукой - мол, не мешай, погоди чуток.
Пока девушка соображала, обидеться или  в  самом  деле  погодить,  заговорил
Хвостик.  Девушка  не  стала  прислушиваться  (больно  голос  страшен!),  но
отчего-то почудилось, что речь  чернобородого  стала  иной,  не  такой,  как
прежде. Или в самом деле знакомое наречие нашли?
   - Ладно! Потом!
   Бурсак встал  и  негромко  выдал  пять-шесть  слов  на  неведомом  языке.
Заризяка понял - кивнул и даже усмехнулся. Видать, и вправду столковались!
   - Ты чего, Ярина?
   - Как - чего?
   Кажется, следовало все-таки обидеться.  Ведь  не  только  к  пану  писарю
зашла, но и к этому невеже. И о здоровье справиться, и просто - потолковать.
Ведь друзья же!
   - Тут  интересное  дело,  Яринка...  Ну  хорошо,  пойдем!  Я  тебе  такое
расскажу!
   Они прошли не в залу, дабы не беспокоить пана писаря, а на второй этаж, в
маленькую комнатушку, где и жил пан  Еноха-младший.  Точнее,  не  жил  -  на
постое стоял в редкие приезды из коллегии.  Ярина  опытным  глазом  отметила
паутину в углах, пыль на книгах - и только вздохнула. Беда, когда мамки нет!
Пани Еноха два года как преставилась, а свою мать Ярина и не  помнила.  Плох
дом без женской руки!
   Хведир скинул с кресла книгу в треснутой кожаной обложке.
   -  Садись!  -  Сам  пристроился  прямо  на  лежанке  -  тоже   заваленной
фолиантами.
   Ярина вновь вздохнула: ну и разор! Она бы тут враз порядок  навела!  Мыши
бы - и те каждое утро на перекличку строились!
   - Служанку позвать нельзя? -  не  утерпела  она.  -  Как  ты  тут  живещь
Хведир?
   - А как? - парень  удивленно  оглянулся.  -  Все  на  месте,  под  рукой.
Служанок я и на порог не пускаю. Перепутают все, я и до лета не разберу!
   - Ничего, матушка попадья тебя  быстро  к  порядку  приучит!  -  хмыкнула
девушка, не без злорадства отметив,  как  вздрогнул  Хведир-Теодор  -  будто
мороз ударил. Или в доме похолодало?
   Она хотела для начала спро