с  трудом  повела  замерзшими  крыльями,  взмахнула   ими,
дернулась, напрягая последние силы, но холодный воздух не держал, подавался,
будто и здесь, под мертвенно-белой луной, тоже было  болото.  Взмах,  взмах,
взмах... Тщетно! Воздух скользил, не задевая, даже не касаясь перьев.  Самое
страшное случилось - сила, державшая ее в поднебесье, уходила,  растворялась
без следа. А в черных небесах беззвучно скалился-хохотал Месяц-Володимир,  и
от его холодного оскала замирало сердце, холодела кровь.
   Черная Птица вновь взмахнула крыльями и  закричала  -  отчаянно,  громко,
словно здесь,  среди  равнодушных  звезд,  мог  найтись  тот,  кто  поможет,
заступится..

***

   Отзвука не было, не было эха. Голос стих,  словно  утонув  в  трясине.  И
тогда она вновь закричала...
   Ярина открыла глаза - в зрачки плеснула темнота. Застонала, приподнялась,
звеня цепями, дотянулась до кувшина. Глоток ледяной воды привел  в  чувство,
прогнал нахлынувший ужас.
   Плохо!
   Очень плохо, панна сотникова!
   Ярина попыталась встать, но изувеченная нога не слушалась,  скользила  по
влажным от сырости плитам пола. К тому же висевшие на запястьях цепи мешали,
тянули вниз. Девушка закусила губу, чтобы не заплакать, не зарыдать в голос,
не завыть.
   Плохо! Ох как плохо!
   Даже не поймешь, что хуже - чужбина,  неволя,  кандалы  на  растертых  до
крови запястьях, волглая сырость  подземелья  -  или  грязь,  омерзительная,
сводящая с ума. Все плохо, но всего горше - нет надежды. Никакой.  Словно  у
Черной Птицы, что снится ей почти каждую ночь. Не держат крылья,  не  держит
воздух, вместо неба - трясина, а внизу - зеленый, мерцающий трупным отсветом
снег.
   Все-таки не выдержала - заплакала. Молча, тихо, глотая слезы. Эх, батька,
батька, бесталанная у тебя дочь! Бесталанная, бессчастная. Сказал бы кто еще
полгода назад, что  гордая  панна  Загаржецка  будет  плакать  по  ночам  от
бессилия да от бабьей слабости! Не поверил бы старый черкас Логин, ударил бы
пудовым кулаком по столу, да так, что доски - вдрызг!..
   В дальнем углу послышался стон - негромкий,  жалобный.  Ярина  вздохнула.
Еще и это! Будто бы мало одной беды!
   Когда дюжие сердюки в  ярких  каптанах  приволокли  ее  сюда,  в  черную,
обложенную влажными камнями яму, когда  бородатый  кузнец,  дыша  перегаром,
забил руки и ноги в кандалы, одному обрадовалась - не одна она тут. В  углу,
под тусклым окошком, притаилась вторая горемыка - в таких же цепях, такая же
грязная и нечесаная. Лишь только за стражниками  закрылась  кованая  железом
дверь, Ярина потянулась вперед, негромко окликнула - и услыхала в ответ даже
не вой - собачье тявканье. Несчастная была безумна.
   Серый дневной сумрак сменялся чернильной ночной тьмой, за дверью привычно
грохотали сапоги, бородатый сердюк приносил кувшин с водой да железную миску
с варевом, которое приходилось есть руками. Ничего не  менялось,  разве  что
надежда, и без того маленькая и тусклая, словно звезда на рассветном небе, с
каждым часом становилась все меньше, все незаметней.
   Погасла.
   Сгинула.
   И тогда пришли сны, пришла Черная Птица, тонущая  в  ледяной  пучине.  От
этих снов Ярина просыпалась - с криком, в ознобе. Наверное, той, что  сидела
в дальнем углу, тоже снились такие сны - пока тьма безумия  не  захлестнула,
не покрыла с головой.
   Стон сменился смехом, даже не смехом -  хихиканьем.  Ярина  вновь  тяжело
вздохнула. Проснулась! Лучше бы не просыпалась!
   Кое-что она все-таки поняла. Упырь Мацапура привез ее к здешнему гетьману
- значит, и темница гетьманская, державная. И подземелье это - непростое.  С
чего бы обычных воришек да шаромыжников в глухие камни прятать? Невесть  что
рассказали о ней гетьману, вот и повелел он спрятать незваную гостью подале.
Та же несчастная, что тявкает да хихикает, когда-то иные времена знавала. От
платья одни лохмотья остались, но и лохмотья о многом говорят. Не бархат, не
парча даже. Серебряное шитье, кое-где и жемчуга уцелели,  на  худой  руке  -
золотой браслет с синим  камнем.  И  ведь  не  отобрала  стража.  Побоялась,
видать! Не из простых та женщина. В справных нарядах ходила,  высоко  голову
держала. Не сотникова дочь, даже не полковничья.
   А вот сколько лет - не понять. То ли  двадцать,  то  ли  все  сорок.  Нет
возраста у безумия.
   Здесь,  среди  холодного  камня,  девушке   часто   вспоминалось   другое
подземелье. Люк в потолке, черный зев колодца... Странная мысль приходила на
ум. Нелюдь Мацапура все же не сковал ее цепями, не кормил, словно собаку.  И
был с нею седобородый пан Станислав, не побоявшийся заслонить ее в последний
миг, когда явились за ней Дикий Пан со своим мертвяком-шляхтичем,  протянули
жадные руки. Заслонил старик  -  и  сам  упал.  Страшная  доля  выпала  пану
Станиславу Мацапуре-Коложанскому, но умер он лыцарем. С ним не  так  страшно
было, хоть и тогда надежды почти не оставалось.
   В углу стало тихо, и девушка облегченно вздохнула. Спит? И слава Богу! За
что же посадили сюда зацную пани?  Заговорщица?  Чернокнижница?  Или?..  Или
тоже душа невинная? Еще совсем недавно Ярине казалось,  что  по  тюрьмам  да
острогам сидят лишь душегубы да воры. Что же это за земля, где  без  суда  и
приговора людей в цепи куют?
   От  сена  пахло  гнилью.  Девушка  подложила  под  ухо  скованную   руку,
поморщилась,  попыталась  перевернуться  на  спину.  Близкий  камень   дышал
сыростью.

***

   За ней пришли утром. То есть Ярине показалось,  что  утром.  Тьма  только
начала сменяться серым сумраком, в коридоре прогрохотали сапоги -  сменилась
стража, миску забрали, но воду так и не принесли. Может, утро,  а  может,  и
полдень...
   Знакомый  кузнец  долго  возился  с  цепью.  Руки  расковывать  не  стал,
освободил лишь ноги. Ярина попыталась встать - не  дали.  Бородатые  сердюки
схватили под руки, потащили по коридору. В спину ударило привычное тявканье.
   Свет был неярок - в небольшом зале горело полдюжины свечей. Но хватило  и
этого, глаза с отвычки наполнились слезами, девушка  зажмурилась,  с  трудом
подавила стон.
   Сердюки подтащили ее к столу. Кажется, за ним  сидели  двое  -  или  даже
трое. Слезы мешали  видеть,  но  Ярина  успела  заметить  скатерть.  Богатая
скатерть, тканая, не скатерть даже - ковер. На ковре-скатерти - чернильница,
подставка с перьями...
   Толчок. Девушка не устояла на ногах - упала. Но не на пол  -  на  скамью.
Чьи-то руки сжали плечо, поддержали. Рядом засмеялись  -  снисходительно,  с
презрением. Ярина вдруг представила себя  со  стороны:  грязная,  в  нелепой
плахте, со спутанными волосами, глаза красные, словно у совы.
   - Ирьина! Ирьина Загаржецка!
   Чужой голос заставил вздрогнуть.  Обращались  к  ней.  Кажется,  тот,  за
столом, пытался выговорить ее имя.
   Глаза наконец стали видеть. Да,  за  столом  трое.  Посередине  тот,  кто
обращался к ней, - худой, весь в черном, в каптане непривычного кроя.  Вроде
как гишпанский камзол, каким его  в  книжках  рисуют.  По  левую  -  писарь,
маленький, на крысу похожий, перо - за ухом. А по правую...
   - Ирьина Загаржецка?
   Теперь в голосе "гишпанца" слышалось  нетерпение.  Ответить?  Все  равно,
хуже не будет.
   - Я -  Загаржецка  Ярина  Логиновна.  Мой  батька  -  моцный  пан  Логин,
валковский сотник!..
   Сказала и осеклась. Вместо привычного звонкого голоса  -  хрип.  Кажется,
тот, за столом, и не расслышал.
   "Гишпанец" кивнул писарю, тот выхватил перо из-за уха, пододвинул бумагу.
Или пергамент - не поймешь. Кончик пера нырнул в чернильницу.
   Проснулось любопытство. Не то дивно, что с нее  наконец-то  допрос  снять
решили. Иное странно - как им друг друга понять? Здешнее  наречие  -  словно
свинец; как ни тужься, и дюжины слов не запомнишь. Гринь старался,  старался
- так и не выучился, все на мигах да на пальцах беседы вел.
   И точно -  следующий  вопрос  прозвучал  впустую.  Девушка  даже  плечами
пожала. Или "гишпанец" этот ничего о ней не слыхал?
   - Не понимаю! - она попыталась встать, но крепкие руки легли на плечи, не
пуская. - Толмача найдите, Панове! Тогда и говорить будем.
   Голос словно прорезался - звучал почти как прежде. Ярине стало легче. Раз
хотят беседовать, то и толмача разыщут. Вот тогда она скажет. У нее есть что
сказать!
   Допросчик в черном каптане склонился  к  писарю,  что-то  зашептал.  Перо
легко заскользило, оставляя большие  уродливые  значки,  чем-то  похожие  на
жуков. "Гишпанец" между тем повернулся направо.
   Тот, что сидел одесную, казалось,  попал  сюда  случайно.  Не  человек  -
гриб-поганка. На плечах - рубище, вместо лица -  одни  морщины,  из  которых
торчит острый нос. Но Ярине стало не по себе. Пан в черном тут явно главный.
Писарь - он и у антиподов писарь, а вот гриб-поганка... Не бывает в застенке
случайных людей. Кат? Лекарь? На лекаря старикашка не походил. Значит?..
   Они шептались долго, затем гриб-поганка закивал, в его руках словно  сама
собой появилась грамота с золотой печатью на толстом шнуре.  Теперь  настала
очередь "гишпанца" кивать в ответ. Наконец  сговорились.  Старикашка  встал,
махнул рукой сердюкам. Ярина и сама попыталась встать. Поняла - началось!
   Снова крепкие руки подхватили ее, подтащили к  столу.  Один  из  сердюков
сжал ее кисть, дернул, протянул над столом.
   Не закричала - хватило сил. Неужто начнут пытать - даже  не  спросив,  не
разобравшись? Или думают, что от боли она на их тарабарщине  заговорит?  Или
вообще не думают, просто службу справляют? Спросили, не ответила, взялись за
кнут...
   Когда  в  маленькой,  словно  детской,  ручонке  гриба-поганки  появилась
длинная игла, девушка не выдержала - рванулась. Вот оно!  Слыхала  о  таком,
теперь испытать придется! На миг страх исчез, сменившись обидой. Ну за  что?
Что сделала она им такого? Хоть бы не пытали, хоть бы сразу убили!..
   Укола не почувствовала. Лишь у основания большого пальца начала  медленно
набухать капля темной крови.
   - Отпустите ее!
   Руки разжались. От неожиданности девушка пошатнулась, с трудом удержалась
на ногах.
   - Вы можете присесть... занять свое место,  госпожа  Загаржецка.  Говорил
"гишпанец" - все тем же голосом и даже теми же словами.
   Только теперь она понимала. То есть не понимала...
   - Госпожа Загаржецка! Я есть... являюсь  государственным  прокурором  Его
Светлости Князя Сагора Третьего. Мое  имя  есть  господин  Иллу.  Сообщаю...
ставлю в известность, что вам выдана годовая виза на пребывание  в  пределах
владений его Светлости,  что  позволяет  нам  сообщаться...  вести  понятное
общение.
   Виза? Это странное слово она уже слыхала. Не здесь - дома.  Химерный  пан
Рио рассказывал.
   Пан Рио! Ну конечно! Они все-таки нашли толмача! Такого знакомого!
   - По поручению Его Светлости я предложу  вам  ряд  вопросов,  на  которые
ожидаю получить... услышать правдивые и исчерпывающие ответы.
   Невидимый толмач! Ярина еле  удержалась,  чтобы  не  перекреститься.  Ай,
чернокнижники! Знать бы, на каком капище  ту  иглу  калили!  Нет,  лучше  не
знать!
   - Вопрос первый...
   - Погодите!
   Девушка потянулась вперед, забыв  об  искалеченной  ноге.  Напрасно!  Пол
рванулся из-под ног, пришлось  падать  вперед,  прямо  на  доски  стола,  на
богатую  скатерть.  К  счастью,   стоявшие   рядом   вовремя   спохватились.
Поддержали, бросили назад, на скамью.
   - Погодите! Вы обязаны меня выслушать! Ярина заговорила быстро, сбиваясь,
глотая слова. Только бы не перебили, только бы дали сказать!
   Я - подданная Войска Запорожского, урожденная  шляхтянка,  роду  зацного,
старшинского. Мой батька - моцный пан Логин Загаржецкий, сотник  валковский.
Прибегла я сюда, во владения кнежа Сагорского, не  своей  волей,  но  будучи
похищенной злодеем Мацапурою, который есть богомерзкий нелюдь  и  оборотень.
То я требую у пана прокурора Иллу, Дабы он изъяснил, по причине какой да  по
какому статуту я,  словно  злодейка,  бессудно  банована?  "Гишпанец"  повел
бровью, и на лицо Ярины легла тяжелая, пахнущая чесноком ладонь.
   - Вопрос первый. Его Светлость требует, дабы вы,  Ирьина  Загаржецка,  во
всех подробностях обрисовали... описали обряд, который помог  вам  господину
Мацапуре, а также прочим господам перейти Рубеж. Поняли ли  вы  мой  вопрос,
госпожа Загаржецка?
   Пахнущая чесноком ладонь разжалась, и Ярина смогла перевести дух. Значит,
бесполезно? Ее просто не стали слушать!
   -  Говорю  повторно...  повторяю.  Поняли  ли  вы  мой  вопрос,   госпожа
Загаржецка?
   Голос прокурора  Иллу  звучал  равнодушно,  брезгливо,  в  нем  слышалась
откровенная скука. "Гишпанцу" был неинтересен разговор с грязной  некрасивой
нищенкой, посмевшей его перебить.
   - Я... Я поняла вопрос.
   ...Черные  свечи,  перевернутое  распятие,  запястья,  сжатые  веревками,
страшные непонятные слова - и холод,  неживой,  нездешний,  подступающий  со
всех сторон. Такое не забудешь - ни в этом мире, ни в Ином...
   - В этом случае прошу вас начать рассказ... приступить к ответу.
   - Я должна подумать. Должна вспомнить!
   Слова вырвались сами собой, и девушка тут же пожалела  о  них.  Вроде  бы
пощады просит. Неужто сломалась? Струсила, сдалась, готова на все?!
   Прокурор Иллу пожал плечами и посмотрел на писаря. Тот засуетился,  полез
куда-то под стол. Миг - и на  скатерти  появились  песочные  часы.  Неслышно
заскользили песчинки.
   - Вам дается время, чтобы вспомнить... привести мысли в порядок.
   Мыслей не было. Они ускользали, черными птицами улетали прочь, в  горящий
недобрым зеленым огнем простор. Проще всего, конечно,  рассказать.  Беды  от
того не будет, а неведомый кнеж Сагорский, может, смилуется...
   ...И велит перевести в другую камеру, посуше да посветлее.
   Ярина покачала головой. Да, мало ей понадобилось, чтобы обо всем забыть -
и о гордости черкасской, и о долге. Сперва  у  свинопаса,  мугыря-чумака,  у
иуды-Гриня, лучших хлопцев на распыл пославшего, ласку вымаливала; теперь же
и сама готова иудой стать! Ведь не для добра кнежу тот обряд нужен! А раз  у
нее расспрашивают,  значит,  все  другие  молчат!  Даже  ведьма  Сало,  даже
Мацапура-христопродавец! Гринь, предатель, рад был бы, наверно,  рассказать,
да не знает. Под самый конец он там оказался, поди и не запомнил ничего!
   И главное - куда это кнеж Сагорский переходить собрался?
   Выходит?
   Выходит, молчать нужно?
   Молчать?
   Да, молчать!
   Когда последняя песчинка упала вниз,  Ярина  прикрыла  глаза.  Ненадолго,
всего на мгновение. Эх, силы бы ей! Совсем она сдала за последние недели.
   - Прошу начать рассказ... сообщение, госпожа Загаржецка.
   - Нет.
   Губы еле шевельнулись. Девушка набрала в грудь воздуха, резко выдохнула:
   - Нет!!!
   - Прошу объяснить... мотивировать свой отказ.
   Прокурор Иллу глядел куда-то в потолок. Ему было скучно.
   Ярина хотела смолчать и на этот раз, но все-таки не выдержала.
   - Или не понимаете  вы,  пан  Иллу?  Тот  обряд  сатанинский,  люциперов!
Каждый, кто к тому руку приложит, душу потеряет. Или вашему  кнежу  души  не
жалко? И кто же я после того буду, коль о таком поведаю?
   Девушка задохнулась воздухом, откинулась назад. Понял? Ведь такое  всякий
поймет, даже нехристь!
   -  Ваше  объяснение,  госпожа   Загаржецка,   не   есть   убедительное...
достаточное. Прошу в последний раз начать повествование.
   - Нет.
   На этот раз слово вновь  прозвучало  еле  слышно.  Силы  ушли,  вырвались
вместе с криком.
   Она ждала всего - ответного крика,  угроз,  удара  в  лицо,  но  прокурор
молчал. Странная,  невероятная  мысль  поразила  Ярину:  пан  Иллу  попросту
дремлет!  Спит  с  открытыми  глазами!  Такого  не  могло  быть,  но  почему
"гишпанец" молчит? Молчит, клюет носом, взгляд уткнулся уже не в потолок,  а
в скатерть.
   Думает? Ой, не похоже!
   Кажется, подобную странность заметила не одна она. Другой нос -  длинный,
нетерпеливый - сунулся к самому уху прокурора. Губы  гриба-поганки  неслышно
зашевелились.
   Пан Иллу, не меняя позы, кивнул. Затем вновь замер, снова кивнул.
   - Госпожа Загаржецка!..
   Слова рождались медленно, с явной  неохотой.  Казалось,  прокурору  менее
всего хочется говорить с упрямой девицей.
   - Его Светлость предусмотрел... предвидел ваш  отказ.  Его  Светлость  на
этот случай  предусмотрел  принятие  необходимых  мер...  действий.  Меры...
действия, которые будут предприняты в данный момент... сейчас, являются лишь
предупреждением... информацией к размышлению.
   Невидимый толмач явно не справлялся, сбиваясь на дико звучавшие невнятные
словеса. И вдруг новая мысль, еще более странная, поразила Ярину.  Прокурору
не скучно. Ему противно - до тошноты, до  озноба.  И  не  она,  искалеченная
девчонка, тому виной. Виной - то, что задумали сделать с нею! "Гишпанец"  не
хочет, тянет время!..
   И вновь стало ясно - не одна она о том  думает.  Длинный  нос  старикашки
вновь сунулся к уху прокурора,  даже  писарь  привстал,  нетерпеливо  дернул
тупым подбородком.
   - Приступайте! Да, в его словах звучала не скука - откровенное омерзение.
Пан Иллу встал и, резко повернувшись, шагнул в черному проему двери. Писарь,
радостно потерев ладошки, переглянулся с  грибом-поганкой,  вскочил,  махнул
рукой...
   Чужие руки вцепились в плечи, рванули грязную плахту, толкнули  лицом  на
скамью. Девушка закричала, дернулась, но держали крепко. Цепь,  висевшая  на
руках, натянулась, прижимая  ладони  к  твердому  дереву,  чья-то  свинцовая
задница бухнулась на ноги.
   От первого удара плети - беспощадного, поперек спины, -- она  вскрикнула,
но тут же закусила губу, решив молчать - до конца, до черного  беспамятства.
Не будет сотникова дочка черкасских кровей под плетьми вопить! Не будет!  Не
будет!
   Били в две руки - расчетливо, соизмеряя каждый удар. По спине, по  ногам,
снова по спине, ниже, по свежей ране, по окровавленной коже. С каждым  мигом
боль становилось все сильнее, все невыносимей. Ярина уже не понимала, что не
молчит - кричит, орет во все горло, срывая голос Губа давно прокушена, кровь
льет по подбородку...
   Сознание все еще не уходило - долго, невыносимо долго. Сознание  и  боль.
Но голос пропал, сменившись не хрипом - шипением. А плети свистели, уставшие
палачи меняли друг друга...
   И наконец пришла тьма.

Чортов ублюдок, младший сын вдовы Киричихи

   Дядька уехал. Мне скучно.
   Братику тоже скучно. Он плачет. Я не могу его  утешить.  Даже  смыслы  не
помогают.
   Злая тетка не хочет со мной  говорить.  Она  хочет  плакать,  как  и  мой
братик, но молчит. Она хочет, чтоб я умер.
   Вторую тетку зовут не Девка, а Ирина Логиновна Загаржецка. Я ее не  вижу,
но она рядом. Ей больно. Она может скоро  умереть.  Я  послал  ей  смыслу  и
сказал дядьке  Князю,  чтобы  Ирина  Логиновна  Загаржецка  не  умирала.  Он
удивился и спросил, знаю ли я, что это такое. Я сказал, что знаю, а вот он -
нет. Когда подрасту, то объясню. Он удивился и испугался.
   У дядьки Князя есть свой мальчик по  имени  Княжич  Тор.  Он  очень-очень
маленький, ему всего три годика. Я поймал ему смыслу, но он заплакал. Дядька
Князь его очень любит и очень за него боится.
   Пленочки стали темнее и тверже.
   Сегодня я смог нарисовать смыслу.
   Дядька Князь повел показать мне большую горницу, в которой стоят  тяжелые
игрушки. В каждой игрушке много листиков с не правильными смыслами. Я сказал
это дядьке Князю, он удивился. Тогда я  нарисовал  ему  настоящую  смыслу  -
большую и белую. Дядька Князь испугался и спросил,  откуда  я  знаю  Наречие
Исключения. Я сказал, что это не наречие, а смысла,  ее  рисуют  жучками.  Я
знаю много жучков. Жучки на листиках в горнице не правильные.  Тогда  дядька
Князь показал мне тяжелые игрушки  с  правильными  жучками.  Но  смыслы  там
невкусные.
   Добрый дядька далеко. Ему хорошо.
   Ирина Логиновна Загаржецка рядом. Ей очень плохо и больно. Мои смыслы  ей
не помогают. Даже белые. Я должен что-то придумать. Но я еще маленький, и  я
этого не умею.