а?  -  орал  он,  ударяя  оземь  шапкой,  после  чего
принимался топтать шапку сапогами. - Сдурел, дед?! Да за полтора  карбованца
я выкормленного кабана куплю! Кожух дубленый куплю, еще и папаху  смушковую!
Скидывай цену!
   -  А  соль,  соль-то  яка?!   -   не   сдавался   Панько,   подначиваемый
развеселившимися сердюками на купеческие  подвиги.  -  Поглянь,  блазень  ты
этакий! - разве ж то "крымка"?! Это ж "бахмутка", самочистейшая! -  нет,  ты
поглянь, поглянь, языком сунь! Кожух он купит... папаху он купит... хрена он
купит за полтора карбованца, да и хрена-то не купит!..
   Кухарь в сотый раз совал языком,  кривился,  и  торг  начинался  сызнова.
Когда  наконец  денежный  вопрос  был  кое-как  улажен,  Панько  засобирался
обратно. Видимо, он был изрядно  доволен  итогом  торговли,  потому  что  на
посошок сунул сердюкам бутыль с...
   Сале показалось, с водой.
   - Выпейте, хлопцы,  -  задумчиво  буркнул  ведьмач,  дергая  бороденку  -
Выпейте на помин души... не глядите, что халява,  -  добрый  чвирк,  Двойной
перегонки!..
   - Чьей хоть души-то? - сразу несколько рук вцепились в бутыль с чвирком -
не отнимешь.
   Рудый Панько только малахай поглубже нахлобучил да побрел к саням.
   Дескать: эх, хлопцы, был бы помин, а душа для него завсегда сыщется!
   Когда дед укатил восвояси, а сердюки успели  для  разгона  пропустить  по
чарке-другоп, во двор спустился Рио. Он постоял-постоял, глядя перед собой и
словно забыв,  зачем  выходил  из  коморы,  потом  решительно  направился  к
сердюкам и обеими руками поднял бутыль. Пока он пил прямо из горлышка, щедро
заливая грудь, в глазах собравшихся вокруг  мужчин  родилось  и  выросло  до
необъятных размеров чистое, искреннее восхищение.
   Двойной перегонки.
   Сале еще подумала: так сельские дети глядят на  канатоходцев  и  бродячих
фигляров.
   - Сальцем, сальцем заешьте, ваша мосць! Даже кухарь  метиулся  от  дверей
своей обители поучаствовать в этом чуде: пан гуляет разом с сердюками!
   - Заешьте, не побрезгуйте!
   Герой заел, смахнул слезу и подсел к выпивохам.
   Сверху высунулся из окна пан Юдка, глянул сумрачно, но встревать не стал.
   В него плечи, як у бабы, В него очи, як у жабы, В него усы,  як  у  рака,
Сам  недобрый,  як  собака!  -  вскоре  оглушительно  затянули  сердюки,  со
значением косясь на окно. Сам недобрый, як  собака!  -  блаженно  подтягивал
странствующий герой, утирая слезы.
   Еще позже вся компания ушла со двора, горланя  песни  и  смачно  обсуждая
прелести шинкарки Баськи, а также лихой  вдовушки  Солохи,  к  которым  они,
собственно, и направлялись - добавить во всех смыслах. Вернулись  далеко  за
полночь; когда именно, Сале не запомнила, потому что легла спать.  Разбудило
ее мерное громыхание в коридоре. Сунувшись  туда  прямо  в  ночной  сорочке,
женщина обнаружила героя в полном доспехе, марширующего из угла в  угол  без
особой цели и смысла.
   - А, С-Сале... - герой попробовал улыбнуться и неожиданно икнул. -  Ежиха
Сале со стальными иголками... Не сп-пится?.. и мне не с-с-с... не с-с-спи...
а, чтоб его!..
   И продолжил маршировать.
   - Ты б шел ложиться, - женщина  сперва  хотела  высказать  Рио  все,  что
думала о  его  несвоевременном  загуле,  но  сдержалась.  Сдержалась  легко,
удивившись собственной покладистости. Мельком подумалось: а  славно  было  б
упиться вдрызг самой!.. почему  раньше  ей  не  приходило  в  голову  такого
простого выхода?! - захлебнуться, забыть, не думать,  не  помнить  и  просто
шляться в коридоре, мешая честным людям коротать ночь в честном забытьи...
   - Заказ! - вдруг возвестил герой, с лязгом садясь прямо на пол. - Большой
Заказ! Не поверишь, Сале, - я т-так его хотел... т-так ждал...  дождался.  И
к'Рамоль тоже дождался... и Хостик... сейчас  рады,  н-небось!..  до  смерти
рады. Скажи, Сале! - кому я мешаю на этом свете? Кому? Скажи!  Ехал,  думал:
денег заработаю... миры посмотрю... Насмотрелся! Сыт по горло! Ведь ты  тоже
сдохнешь из-за меня, а я останусь жить дальше, жить и переезжать с места  на
место, нянчась со своим запретом на убийство! Они пошли к бабам, эти  парни,
и я пошел вместе с ними... скажи. Сале! - зачем я пошел с ними?!
   - Успокойся, Рио, - женщина села рядом, остро чувствуя холод,  идущий  от
половиц.
   Не застудиться бы, перед самым отъездом!
   - Успокойся и иди ложись. Ну, зачем мужчины ходят к  бабам?..  нашел  что
спрашивать, глупый! Завтра мы уедем, уедем домой, и  все  вернется  на  свои
места. Иди спать, герой.
   - Все вернется на места, Сале? И Хостик вернется? И Рам?! И мы с  тобой?!
Ты врешь и сама понимаешь, что врешь... и я  тоже  понимаю.  Ладно,  пора  и
впрямь спать... герою пора спать...
   Скрежет, взвизг металла - Рио поднялся на ноги и потащился к лестнице.
   Встав на первую ступеньку, он обернулся.
   - А я ведь... - совсем уж непонятно сообщил он, глядя мимо Сале. - Я ведь
с женщинами... еще никогда. Ни разу. Мне ведь, в сущности, еще и  тринадцати
нет... маленький я еще. Маленький...
   И совершенно бесшумно пошел к себе.
   Высокий воин в боевом железе; усталый мальчишка,  заживо  похороненный  в
убийце с запретом на убийство.
   Последняя мысль, явившись из ниоткуда, страшно обожгла Сале, и  холод  от
половиц уже не имел никакого значения.
   Минут через десять она на цыпочках  подошла  к  двери  коморы,  где  спал
герой, но дверь оказалась заперта изнутри на щеколду. А на тихий стук ей  не
открыли.
   - ...пан сотник! Пан Юдка, на околице палят!
   Многоголосый вопль вытряхнул Сале из пыльного мешка задумчивости.
   Вдали, со стороны западной окраины хутора, где начиналась мрачная громада
леса, сумерки разом треснули гнилым полотнищем; и еще, теперь уже  севернее,
от замерзшего пруда.
   Женщина запоздало поняла - это не впервые.
   Самый первый, робкий треск двух-трех выстрелов она пропустила мимо  ушей,
не обратив на него внимания: сказалась непривычка к  таким  методам  ведения
войны.
   Куда только и делась личина  безразличия,  вся  показная  неторопливость!
Метнувшись в библиотеку, где лежали собранные ею котомки.  Сале  пнула  вещи
ногой - пропадай, не жалко!  Наскоро  застегнув  на  талии  пояс  с  набором
метательных клиньев, она  сунула  туда  же  два  кривых  клинка  без  ножен,
накинула поверх полушубок и вихрем вылетела во двор.
   Удивительно: паники не было.
   Повинуясь коротким  командам  надворного  сотника,  сердюки  выводили  Из
конюшни заседланных лошадей, двое парней покрепче ждали у  ворот  с  засовом
наготове, а еще с полдюжины стрелков, вооруженных нарезными Рушницами, ловко
карабкались из чердачных окон на крышу - залечь  у  трубы,  за  обледеневшим
карнизом.
   Оборона дома явно отрабатывалась заранее, и не единожды.
   Кроме того,  большая  часть  сердюков  квартировала  на  хуторских  хатах
(многие - с законными женами и детьми); они просто  обязаны  были  задержать
продвижение нападающих.
   - Кто это, Консул?  -  женщина  вцепилась  в  рукав  Юдкиного  жупана.  -
Писарчук из Полтавы привел?! Косой взгляд был ей ответом.
   - Логиновские черкасы, - наконец бросил Юдка,  удостоверясь,  что  лошади
ждут, ворота готовы закрыться в любую минуту, а стрелки  на  крыше  проворно
орудуют шомполами. - Бьют грамотно, залпами. Вэй,  кто  ж  мог  предвидеть?!
Одно хорошо - кони у них, небось, вконец запаленные!  Глядишь,  прорвемся  к
яру, а там...
   Сизые от беспробудного пьянства тучи низко  нависли  над  головой.  Видно
было и так не лучшим образом, а тут еще ветер, как  назло,  залепил  Сале  в
лицо пригоршней мокрого снега. Ресницы слиплись,  женщина  утерлась  тыльной
стороной ладони и вдруг почувствовала себя совершенно никчемной.
   Надвигалась метель.
   Много чего надвигалось...
   - Черкасы? Логиновская сотня?!
   - Да какая там, мать ее, сотня! С сотней он еще дня три  б  шел!  Видать,
обоз Логин за Днепром кинул и с малым отрядом  -  сюда...  на  Великий  Пост
разговляться! Все, хватай байстрюка - и в  седло!  Да  шевелись,  чорт  тебя
побери, черкасы ведь окраинные караулы вмиг стопчут!..
   - А успеем?!
   - Должны успеть! Пока они сюда доберутся, пока дом  возьмут,  пока  хутор
перетряхнут сверху донизу... Должны!
   Рядом звякнуло железо.
   Герой Рио держал под уздцы подведенного жеребца.
   Смотрел в сторону; спешить за Сале, помочь ей управиться с ребенком  явно
не собирался. Ладно, после разберемся, кто герой, а кто второй...
   Сломя голову женщина кинулась в дом. Пытаться бежать  с  хутора  в  замок
пана Станислава, и оттуда - нелегалами через  Порубежье,  оставив  здесь  на
произвол судьбы урода-ребенка, главную цель Большого Заказа...  Такие  шутки
были смерти подобны. Разве что смерть откладывалась на некоторое время, дабы
подготовиться для радостной встречи.
   Больно ударившись плечом о стену, она тенью пролетела коридорами.
   С дребезгом откинулась внешняя щеколда. Хлопнула дверь,  и  Сале,  тяжело
дыша, огляделась.
   Комора, где еще с обеда заперли дитя, пустовала.
   Да что он, сквозь землю провалился?!
   Впрочем,  после  здешних  похождений  женщина   не   исключала   и   этой
возможности.
   - Эй! Маленький, ты где?
   Под кроватью тихо завозились,  послышался  всхлип  -  и  снова  наступила
тишина. Упав на пол, Сале ужом скользнула вперед, и секунду спустя ее пальцы
нащупали хрупкое тельце.
   - Иди... иди сюда, мой славный!.. иди к мамочке...
   - Пусти! - неожиданно выкрикнул  ребенок,  отчаянно  сопротивляясь.  Сале
едва не разжала пальцы: столь велико было  потрясение  от  членораздельного,
совершенно недетского вопля. - Пусти меня!
   Больше он не  произнес  ничего,  пыхтя  от  напряжения.  Увы,  силы  были
неравны. Кусающегося и царапающегося,  маленького  выродка  извлекли  из-под
кровати и даже подняли на руки. Но скакать с ним, с таким, в седле  было  бы
почти невозможно; тем более что Сале никогда не  считала  себя  превосходной
наездницей.
   Отдать же ребенка в чужие руки... пусть даже в руки героя или  Консула...
Нет, она бы ни за что не согласилась.
   О сердюках даже речи не шло.
   - Пусти... пусти меня...
   Предоставив ребенку барахтаться у нее под мышкой, Сале правой  рукой  изо
всех сил рванула оконную портьеру.
   Раздался треск; ему вторил треск выстрелов с околицы.
   После второго рывка  часть  крючков  отлетела.  После  третьего  портьера
осталась у Сале - и ребенок был мигом запеленут с головой в тяжелую ткань.
   Вместо плача изнутри доносилось  только  хриплое  рычание,  как  если  бы
женщине взбрело в голову тащить к проруби изрядно подросшего щенка.
   - Ну тихо... тихо...
   Тихо не получалось. Ни в какую. Со стороны могло показаться:  обезумевшая
мать выносит насмерть перепуганное дитя из охваченного пожаром  дома,  укрыв
свою кровинушку от искр и жара. Разве что дом  пока  не  горел.  Сале  криво
усмехнулась на бегу. Пожар не заставит себя  долго  ждать.  Разве  что  чуть
позже, когда черкасы  неистового  сотника  Логина,  стоптавшего  взмыленными
конями два лишних дня, доберутся сюда.
   Еще  как  полыхнет...  ну,  тихо,  тихо,  перестань  дергаться,   кошачье
отродье... да перестань же, говорю!..
   - Шевелись, Проводник! - гортанно взметнулось за окнами, и  почти  сразу,
звонким напевом боевой трубы:
   - Сале! Скорее!
   Выбежав на крыльцо, женщина  на  миг  зажмурилась.  Вьюга  за  это  время
разыгралась  не  на  шутку,  снежные  плети-тройчатки  секли  наотмашь,   не
разбирая, кто прав, кто виноват, кто вообще случаем подвернулся...  Смотреть
обычным зрением было трудно, а на большее не оставалось сил.  Местный  Сосуд
не создан для таких, как Сале Кеваль... Для кого же ты создан?.. неужели для
подобных Рудому Паньку и веселому Стасю?! Вряд ли, скорее просто посланникам
князя не повезло со встречными...
   Кто-то  подвел  ей  заседланную  кобылку,  подставил  ладони  для  опоры.
Последнее оказалось как нельзя кстати: толчок - и женщина очутилась в седле,
слепо нашаривая поводья.
   Кокон, тесно прижатый к ее груди, сперва  притих,  но  тут  же  взорвался
бешеным  движением.  Из  складок  портьеры,  червем  из  капустных  листьев,
выбралась сперва сжатая в кулак ручонка, струясь наружу  переливами  золотой
цепочки; следом показалось лицо. Щелями-бойницами раскрылись узкие, от самых
висков глаза, страшное пламя недетского взгляда обожгло Сале...
   Она едва не выронила свою ношу.
   Судорожный взмах - и драгоценная искорка, кувыркаясь, полетела в  снежную
пелену.
   - Батька! Лети... лети, батька!
   Визг проклятого ребенка слился с порывом налетевшего сбоку, предательски,
ветра. Проморгавшись, Сале увидела совсем рядом с собой героя Рио -  тоже  в
седле.  Князь  не  ошибся  в  выборе:  сдерживая  пляшущего  жеребца,  герой
показывал женщине пойманный на лету золотой медальон.
   Тот, что урод-дитя все время таскал на шее, заходясь истошным воем,  едва
кто-нибудь хотел посмотреть цацку или, упаси небеса, потрогать.
   Сокровище, понимаешь...
   - Себе! - женщина сорвала горло, перекрикивая вьюгу. - Себе оставь! Герой
кивнул. Сплюнув через губу замысловатое ругательство (странно...  раньше  за
ним вроде бы не водилось!..), Рио растянул цепочку, которая,  словно  живая,
удлинилась под напором его пальцев; прикинул на глазок - и решительно  сунул
голову в образовавшуюся петлю. Миг, и медальон  уже  постукивает  о  зерцало
доспеха.
   - Батька!.. батька, лети!.. лети... Портьера надежно закутала крик.
   Кони рванули с места, и за спинами беглецов злобно громыхнул засов.
   "Чумака... жалко чумака, - верхним чутьем уловила женщина  обрывок  мысли
Консула. - Замордуют ведь парня..."
   Сале тесней прижала к себе сверток с ребенком.
   Ей  не  было  жалко  чумака-предателя,  в  беспамятстве  валявшегося   во
флигельке, под присмотром краденой невесты.
   Ей никого не было жалко; даже себя.
   ...эту скачку сквозь метель и выстрелы Сале запомнит навсегда.
   Кобыла неслась стремглав, дробно стуча копытами, все силы уходили на  то,
чтобы удержаться в седле, не выронить ношу  и  не  потерять  во  мгле  спину
скачущего впереди Рио. Кое-где  в  снежной  круговерти,  красноватыми  очами
чудовища, светились оконца редких хат; дважды кони прыгали через  украшенные
горшками плетни, расплескивая черепки  звонкими  ударами  копыт,  -  дыхание
перехватывало, а отдышаться не  было  ни  сил,  ни  времени.  Потом  бешеным
метеором дико вырвалось из тьмы оскаленное лицо Консула.  Локоны  на  висках
Юдки висели двумя рыжими сосульками; глаза, и без того выпуклые, сейчас чуть
ли не вылезали из орбит. "За мной!.." - Сале так и не поняла:  почудился  ли
ей страшный шепот, или это и впрямь было на самом деле.
   Чужая рука дернула поводья кобылки, разрывая лошади рот удилами, а  сбоку
из хаты выбегал сердюк-квартирант в подштанниках и кожухе нараспашку, паля в
метель из двух пистолей. Ребенок на руках притих, сжался  в  теплый,  просто
горячий комок; Сале казалось, что она везет собственное, вырванное из  груди
сердце.
   Сердце, которого у нее давно не было.
   Земля билась и грохотала где-то далеко внизу, раскалываясь  кувшином  под
копытом; "Так гибнут Сосуды!.. так гибнут..."  -  додумать  не  удалось.  На
ворот полушубка налип целый сугроб,  вынуждая  горбиться,  стекая  за  ворот
ледяными струйками, а скачка все длилась, и метель  длилась,  и  бегство,  и
безумие, и ждал вдалеке замок, ждал веселый Стась, ждал обозленный молчанием
Самаэль, Ангел Силы, не способный ничем помочь здесь, в скачке и метели...
   Все было именно так.
   Все было.
   Ветер косым ударом крыла распорол пелену впереди и слева.
   Сперва Сале почудилось,  что  она  прихотью  судьбы  оказалась  во  главе
кавалькады, что это на нее вылетает из крутящегося  снега  громада  чубатого
всадника без шапки, взмахивая кривой шаблей.
   Откуда-то сбоку вывернулся один из сердюков сопровождения, срывая с плеча
рушницу.
   Выстрел оглушил женщину, но чубатый исчез, пропал во вьюге, а вместо него
явилась запряженная парой бричка.  Легкая  бричка,  какие  Сале  уже  видела
здесь, - пан Станислав и местные звали их "чортопхайками".  Кони  захрапели,
вьюном разворачивая чортопхайку на месте, и  с  зада  брички  ощетинились  в
снежный морок зрачки сдвоенных гаковниц, готовясь в любую секунду  заплевать
весь мир рубленой картечью.
   "Сворачивай!.. сворачивай, пани!.." - зашипело, забулькало у самого  уха;
кобыла зашлась истошным ржанием, успев свернуть в проулок за  миг  до  того,
как грохнул залп.
   Сердце Сале оборвалось в свистящую  пропасть,  бездну  в  глубине,  в  ту
самую, где пряталась до поры прежняя, настоящая Сале Кеваль, - и ноздреватый
сугроб принял женщину с ребенком в себя. Рядом билась  в  агонии  несчастная
лошадь, а у плетня герой Рио силой вынуждал  своего  жеребца  удержаться  на
ногах - его конь, видимо, был ранен. Из-за ближайшего хлева, примыкающего  к
рубленой хате в три наката, взвился гортанный зов, но ветер  скомкал  его  в
горсти, расплескал, раскидал по округе.
   Все было именно так.
   Все было.
   И, поднимаясь на ноги, тесно прижимая  к  себе  раскаленный  комок.  Сале
Кеваль поняла: не уйти.
   Даже если жеребец Рио продержится в скачке, а ее  с  ребенком  кто-нибудь
возьмет к себе в седло - не уйти.
   Решение пришло само.
   - За хлев! - крикнула женщина, надеясь, что ее услышат те, кому этот крик
предназначался. - Прячьтесь за хлев!..
   Спустя мгновение, расхристанная, простоволосая, с ребенком на руках,  она
уже бежала навстречу преследователям.
   Чортопхаек оказалось две, и передняя ее едва не задавила.
   - Панове! Панове черкасы!
   Кони с ржанием заплясали на месте, сдерживаемые умелой рукой,  и  Женщина
увидела всадников - двух? трех?.. - что скакали следом.
   - Панове черкасы! Спасите! Вон они, ироды  клятые,  вон  туда  поскакали!
Мамку мою, мамку старенькую, стрелить хотели... Бровка затоптали... спасите!
Они там, там ховаются!
   - Не врешь?!
   - Христом-Богом клянусь! - вовремя вспомнилась местная присказка, че  раз
слышанная здесь от кого угодно,  начиная  кухарем  и  заканчивая  сердюками;
разве что пан Станислав и Юдка обходились иными словами.
   И рука женщины еще раз указала куда-то в  черный  провал  между  хатой  и
хлевом.
   - Ну, баба! Вот это баба! Хлопцы, а ну!..
   - Пан есаул, на чортопхайке не пройдем!
   - Бес с ней!.. зараз вернемся!
   Черкасы прыгали с брички, досадливо  швыряя  на  дно  разряженные  в  бою
пистоли и булдымки-короткостволки; кривые клинки шабель скупо  взблескивали,
покидая ножны. Всадники ринулись первыми; пешие от них почти не отставали.
   Трое Черкасов с последней  брички  слегка  замешкались.  Молодой  парень,
правивший упряжкой, лихо соскочил на землю, набрав полные сапоги  снега;  от
души хлопнул Сале по плечу.
   - Эх, баба! Спаси тебя Бог! Ну, баба... Он  вдруг  замолчал,  тяжело,  со
свистом дыша. Взгляд его уперся в  сверток  на  руках  женщины.  В  суматохе
портьера разошлась, и на парня смотрели узкие глаза - от переносицы до самых
висков.
   Шестипалая ручка цепко держала скомканную ткань.
   - Баба!.. да у тебя ж чорт в  пеленках...  слышь,  баба...  Сале  Кеваль,
прозванная Куколкой, улыбнулась оторопевшему черкасу и шагнула вперед.

Блудный каф-Малах, исчезник из Гонтова Яра

   ...Златое Древо Сфирот распускалось цветами помыслов Святого, благословен
Он. Цветы осыпались вьюгой лепестков,  образовывая  завязи  Сосудов;  завязи
щедро наливались соком вложенного в них Света, росли, но вскорости  начинали
чернеть, подтачиваемые изнутри червями - червями противоречивых стремлений и
страстей, раздиравших Сосуды на части. И вот уже черенки-порталы не в  силах
выдерживать тяжесть плодов, набухших густой жижей греха, вот один за  другим
Сосуды срываются с ветвей и летят вниз, в аспидную бесконечность небытия, по
дороге схло-пываясь, обращаясь в ничто...
   Плодов осталось едва-едва, но эти последыши держались изо всех сил.  Лишь
на самой верхушке, забытый в шорохе  вечной  кроны,  судорожно  цеплялся