ества
Служения, все люди - одно целое! Но ведь начали не мы!
   Внезапно ей захотелось проснуться - пусть  даже  в  подземелье,  пусть  в
Цепях. Что-то жуткое решалось тут,  на  неведомой  планете,  среди  зеленого
льда.
   Денница словно понял. Замолчал, легко коснулся ее плеча.
   - Извини. Это - моя забота. Просто я с детства очень уважал тебя  Несущая
Мир. Если бы не ты, я бы вырос совсем другим... То есть вырасту.
   Он  рассмеялся  -  и  тревога  исчезла.  Без  следа,  без  приметы.   Она
--свободна, его теплая рука касается ее пальцев...
   - Жаль, я ничем не смог тебе помочь, Ирина! Тот, кто будет мной еще  мало
понимает. Он дал тебе силу - ненадолго, всего  на  какой-то  час!  -  но  не
открыл дорогу...
   - Кто ты, Денница?
   - Я? - он развел руками. - Пока я маленький некрасивый  мальчик  которого
все боятся. Я могу заболеть, умереть, погибнуть, и тогда все, что ты видишь,
останется просто твоим сном. Будущего еще нет, Несущая Мир!
   - Я не понимаю! - отчаянно воскликнула Ярина.  -  Денница,  объясни!  Мне
страшно!
   - Мне тоже, - его глаза внезапно стали суровыми. - Но Будущее  не  должно
говорить с Настоящим. Скажу лишь то, что уже известно в твоем мире. Существа
Служения  посчитали  себя  мудрее  Его  и  решили  уничтожить  Сосуды,  дабы
воссоединился весь Мир и исчезли преграды. Тот Сосуд, в котором находимся  я
и ты, должен погибнуть очень скоро. Он - проба, очередная попытка. Удастся -
погибнут и остальные.
   Слова были непонятны, но страх почему-то исчез. Словно и вправду -  перед
боем. Ожидание кончилось. Вот он, враг - от одного конца  поля  до  другого.
Дымятся фитили, заряжены рушницы, вот-вот грянет первый залп...
   - Но ведь мир не погибнет, Денница? Он не должен погибнуть, слышишь!
   Холодно сверкал зеленый лед, ярко горели близкие звезды, и тепла была его
рука.
   - Не погибнет, Ирина. Я спасу!

Чортов ублюдок, младший сын вдовы Киричихи

   Тетка тоже умеет разговаривать с бабочками.
   Она их боится.
   Бабочки ей приказывают.
   Дядька Князь потерял смыслу. Он погас. Он уже не  светится.  Мне  его  не
жалко. Мальчик Княжич Тор плачет. Мне его жалко.
   Братик говорит, что будет "смута". Что нам нужно уехать.  Я  сказал,  что
нам нужно ехать к батьке, но братик не хочет. Братик  боится  батьки.  Я  не
понимаю. Батька добрый. Он скоро вернется. Тогда я сказал, что мы  поедем  к
доброму дядьке. Добрый дядька меня любит.
   Братик не хочет. Он боится доброго дядьки.
   Мой братик всего боится. Наверно, он еще не вырос. Я сказал, что если его
будут обижать, я их всех убью, как Ирина Логиновна Загаржецка.
   Братик очень испугался. "Эвакуация" - это  когда  все  уезжают,  нагрузив
вещи на телеги. Телег нужно много.
   Пленочки порвались! Это плохо! Это очень-очень плохо!

Ярина Загаржецка, сотникова дочка

   Вначале удивило покрывало - легкое, почти невесомое.
   И чистое. Она уже успела отвыкнуть от  чистоты.  От  чистоты,  от  мягкой
перины, от тишины, от забытого чувства покоя.
   Веки не хотели открываться, но это было ни  к  чему.  Можно  было  просто
лежать, чувствуя еле ощутимую тяжесть  теплого  покрывала,  вдыхая  приятный
запах. Лаванда вроде? Или не лаванда, но уж очень похоже.
   И боли нет! А если и есть, то где-то далеко, в самом темном уголке.
   Или в рай ты попала, сотникова?
   В рай? А как же Шакал Глиняный?
   - Госпожа должна спать. Не будите. А  проснется  -  зелья  дайте,  как  я
прописал.
   - Да-да, господин лекарь, не сумлевайтесь...
   Лекарь? Уж не ее ли лечат? А клетка? Хотелось  протянуть  руку,  нащупать
решетки. То есть не нащупать, а наоборот...
   - С господином наместником я сам переговорю, когда он вернется.
   - Вы уж  подождите,  господин  лекарь.  Скоро  ему  быть!  Вот  супостата
проклятого со звонницы скинут, он и вернется.
   - Хорошо. Пойдемте, господин управляющий... маршалок, не будем ей мешать.
   Только единый раз и сбился невидимый толмач. Мог бы и не стараться.
   Что маршалок, что управляющий - все едино. Стало быть, наместник, при нем
маршалок с лекарем...
   Ярина вздохнула. Плохо, когда жизнь лишь  обрывками  видится.  То  черное
забытье, то клетка, а теперь вот и вовсе непонятно. Звонница? А ведь  что-то
знакомое!
   "А неужто, господин герой, в столице колокольни не нашлось?"
   Выходит, отыскали?
   Но для кого? - Погодите! - крикнула она. То есть  не  крикнула  -  хотела
крикнуть.
   Вместо крика - шепот из горла.
   Услышали! Тихие голоса - далеко, наверно, у самой двери.
   - Госпожа проснулась! ~ Только много не говорите, господа! Ей нельзя!
   Открыла глаза - и ничего не  увидела.  Темно  -  собственных  пальцев  не
разглядишь. Протянула руку -  пусто.  Значит,  не  почудилось  -  расклепали
клетку. Да где же она?
   Девушка попыталась привстать.
   Привстала.
   Рука коснулась чего-то мягкого, плотного.
   Полог? Точно, полог! Выходит,  она  на  кровати,  да  не  простой  -  под
пологом. Таких даже не видала, только слыхивала.
   - Госпожа! Как вы себя чувствуете, госпожа? Ага, кажется, пан лекарь!
   - Н-ничего... Только... Только сил нет совсем.
   Руки скользнули по телу. Рубаха! Ткань тонкая, словно паутинка. Ого! И  к
какому такому пану она попала, ежели первую встречную так привечают? То есть
не первую встречную...
   - Госпожа пока не должна вставать!  Госпоже  следует  соблюдать  покой...
недвижность.
   Упала на подушки Ярина, закрыла глаза. Чего могла она ждать,  после  того
как прошла кровавым шляхом от подземелья  до  кнежьей  горницы?  Ясно  чего!
Потому и клетка не удивила. Не поразило даже, что за  Шакала  этого  клятого
приняли.
   А здесь что? Полог, покрывало мягкое, лаванды запах. И где это - здесь?
   - Пан лекарь! Панове! -  заспешила  она.  -  Объясните,  где  я?  Молчат,
шушукаются. Снова молчат.
   - Госпожа сейчас в  Замке  Медного  Венца.  Госпожа  -  гостья  господина
районного наместника... сотника.
   Последнее слово невидимый толмач произнес с  явным  сомнением.  Но  Ярина
даже не удивилась. У них дома - сотня, здесь - район, не в том сила.
   - Как... Как я сюда попала? Снова шушукаются. Долго.
   - Госпоже не стоит пока  об  этом  думать.  Госпоже  следует  отдыхать...
набираться сил. Скоро госпожа сможет  поговорить  с  господином  наместником
Медного Венца.
   Ага! С тем, кто супостатов со звонницы спускает!
   - Господин наместник сейчас в городе... в населенном пункте.  Там  важное
мероприятие... дело. Господин наместник руководит  экзекуцией...  наказанием
Глиняного Шакала.
   От удивления Ярина вновь привстала. Или толмач совсем службу  забыл?  Или
ей уже чудиться начало?
   - Это который... в клетке железной? - жалобно спросила она.
   - В клетке он, поганый! Как есть в клетке! - радостно  подтвердил  другой
голос, не иначе - маршалка. - Вопит, да на три голоса, жуть одна! Ох, вопит,
госпожа! Один голос ругается, другой - плачет, а третий  кричит,  что  он  -
герой! Знаем мы этих героев, знаем!..
   - Господин  управляющий!  Госпоже  сейчас  не  нужны  эти  подробности...
детали.
   Ярина не спорила. Вновь уронила голову на подушки  и  глаза  закрыла.  Не
понять! Если тех Шакалов с колокольни скидывают, так отчего в клетке не она?
Или то все почудилось: и вежливый пан герой, и прутья стальные, И молоко  от
коровы черной?
   Шепот затих, скрипнула дверь. Ярина улыбнулась, глубоко вздохнула.
   Потом, все потом! Жива! Она жива!
   ..И  вновь  Черная  Птица   парила   по   холодному   небу,   и   хохотал
Месяц-Володимир, и ледяные звезды мерцали недобрым стылым  огнем.  Она  была
одна - под пустым  черным  небосводом.  Денница!  Где  ты?  Хотела  позвать,
окликнуть, но речь отнялась. Вместо слов - вопль, отчаянный, хриплый.
   И тогда Черная Птица закричала. Громко, из  последних  сил.  Но  не  было
ответа. Небо молчало.
   -  Даже  странно,  господин  наместник!  При   ее   ранах...   травмах...
повреждениях, госпожа  удивительно  быстро  выздоравливает.  Ведь  подумайте
только, эти изуверы давали ей, видите ли, сонное зелье. Да  этим,  извините,
зельем можно дюжину воинов навечно усыпить! Чудо, да и только! Конечно,  как
человек науки, я в такое верить не могу, но - сами видите. Спасибо, господин
наместник, спасибо, это очень щедро. Да-да, в любой момент, в любой момент к
вашим услугам!
   Лекаря Ярина узнала сразу. А вот господин наместник...
   Ой, интересно!
   Привстала, тронула полог.
   Открыть?
   - Э-э, да ты не спишь, Ярина Логиновна! Славно! Дрогнула рука.  Дрогнула,
похолодела. Нет! Нет! Нет!!!
   - Все вон! Вон, говорю, песья кровь!.. Ну-ка, ну-ка, поглядим! Все еще не
веря, надеясь на чудо,  на  совпадение  невозможное,  замерла  сотникова,  в
перину вжалась. И камнем показалась ей та перина. Огромная лапища  отдернула
полог.
   - То гратулюю панну Загаржецку!
   Весело глядел пан Мацапура-Коложанский, крутил черный ус.
   Видать, и вправду рад был!

Логин Загаржецкий, сотник валковский

   То ли седло жесткое попалось, то ли горелки перед сном перебрал...
   Так ведь нет!
   Почитай сорок лет в походы ходил, спал, щекой к  седлу  прижавшись,  -  и
ничего. А о горелке и вспоминать грешно - всего-то  и  хлебнул  глотка  Два,
кулеш запить. Иной раз по  кварте  кружлять  приходилось  -  и  без  всякого
кулешу. Снилось после Хмельницких тех  баталий,  конечно,  разное,  но  чтоб
такое! И ладно бы, черти болотные или басаврюк красноглазый. Не удивился  бы
- не в родных Валках ночевничать выпало. Но ведь не  черти  привиделись,  не
басаврюк, и не Конячья Голова!
   То есть поначалу все вроде бы понятно снилось,  привычно.  Горница,  а  в
горнице той - все паны зацные да моцные, и  он,  сотник  Логин,  среди  них.
Только уже не сотник он и не полковник даже, а вроде как гетьман наказной.
   И мала на столе. Карта то есть. Огромная, аж с краев свисает.  Все  ясно!
Святому святое снится, а вояку старому, стало быть, война.
   А что не сотник, а гетьман наказной, целому  воинству  голова,  так  даже
приятно.
   Вот только на плечах вместо жупана - ферязь  зеленая  немецкого  сукна  с
"разговорами" из китайки. Ну точно как  у  стрельцов  москальских!  И  цапка
тяжелая к той ферязи винтом на самой груди привинчена. Красивая,  а  что  на
ней - не поймешь.
   Ну, ничего! Сон все-таки!
   Другое плохо. Знает Логин, что велят сейчас ему воинство на штурм вести -
фортецию брать. Да не простую фортецию...
   Ага, вот и велят уже. Стоит среди панов  зацных,  в  такие  точно  ферязи
наряженных, самый главный. И не гетьман даже, не король - выше.
   Ампиратор!
   Видом неказист, в сюртучке немецком колеру болотного, рука  левая  висит,
сухая не иначе, в правой - люлька дымится.
   И голос дивный. Не по-нашему говорит, и  не  по-москальски.  Или  все  же
по-москальски, только слова перекручивает?
   И ведь что говорит? Велит, стало быть, фортецию некую взять, и не  просто
взять, а чтоб аккурат через две недели. Паны зацные по сторонам  поглядывают
- молчат. Знают (и Логин, гетьман наказной, знает), что  через  две  недели,
час в час, у того  ампиратора  праздник  будет  -  день  его  ампираторского
рождения. А чтобы в  тот  праздник  слаще  гулялось  -  бери  фортецию,  пан
Загаржецкий! Геройствуй!
   То есть даже не "пан", а как-то иначе. Да не это важно. И стоит  у  карты
сотник, и думу думает. Но не о войне отчего-то, не  о  сикурсах  и  маневрах
всяких, а о дочке своей, Яринке. Словно  бы  сама  жизнь  ее  от  его  слова
зависит. Даже удивился пан сотник во сне. Война войной, а с чего это ему  за
дочь родную волноваться-тревожиться? Ведь не  в  таборе  черкасском  она,  а
дома, в Валках...
   То есть не в Валках, горемычная, не дома! Ну, так  ведь  сон!  А  паны  в
ферязях уже и подмигивать стали, чуть ли не рожи корчить: чего молчишь, мол?
Соглашайся, пока жив, дурень старый! И ампиратор  люльку  на  стол  положил,
глядит косо, глазами желтыми светит. Филин, не иначе!
   И уж хотел согласиться пан Логин, каблуками щелкнуть, как  вдруг  рвануло
сердце...
   Словно в тот  день  далекий,  как  первый  раз  на  шанцы  турецкие  идти
довелось. Под Бендерами дело было, когда чуть  не  пропали  без  галушек  да
горелки. Эх, много на тех шанцах хлопцев справных полегло! Страшно было - но
лишь в миг самый первый, а потом...
   Рвануло ретивое!
   Ударил кулаком сотник по столу, по карте расстеленной, аж гул по  горнице
пошел. Ударил - да заговорил. И дивно было в том сне пану Догину самого себя
слушать. И где только таких слов набрался?
   Про фортецию ту клятую, что на две сотни верст в ширину, а на полсотни  в
глубину растянулась-разлеглась (где ж  такое  видано?!),  да  про  проволоку
колючую-кусачую, и про то, что повозки железные, самострельные по дорогам не
провести - нет там дорог!
   Тьфу ты, слова какие!
   И про мороз, на котором горелка киселем сизым становится, а корка хлеба -
железом. И что после такого приступу лобового, бездумного поляжет  в  снегах
не сотня, не две, а полторы сотни - тысяч.
   Полягут - и зазря!
   (Слушает сам себя сотник, слушает - не верит. Полторы сотни  тысяч!  Нет,
видать мухи в ушах завелись, не бывает такого!)
   Белеют  лица  панов  в  зеленых  ферязях,  желтым   огнем   горят   глаза
ампиратора-филина, и понимает сотник, что нет уже  ему  ходу  назад,  и  что
пропала его голова, и дочкина пропала, и родичей всех, каких сыщут...
   И ведь сыщут, сыщут!
   А все одно, не станет он, Логин Загаржецкий, хлопцев своих зазря гробить!
Для того ли их матери рожали да на ноги ставили, для  того  ли  их  он  учил
науке военной? Ведь не для смерти учил - для победы!  Лучше  уж  ему  самому
пропасть да дочку единую погубить, чем полстраны сиротами оставить  за  ради
ампираторского праздника. Эх, пропадай голова, пропадай навек!
   ...И схватили под руки, и рванули железку, что на груди  красуется,  -  с
мясом, с нитками зелеными, и потащили коридором...
   Эх, Яриночка-ясонька! Погубил я тебя! Вдругорядь погубил!
   А как открыл глаза сотник, как увидел вновь небо серое, как перекрестился
да горелки хлебнул, усы седые намочив, не знал даже  -  радоваться  ли,  что
проснулся.
   Фу ты, клятое место!
   Встал сотник Логин, головой лобастой помотал, оглянулся.
   Спят хлопцы, похрапывают, третий  сон  видят.  Вон  Шмалько,  греховодник
старый, вон и Бульбенко, и Свербигуз, и Гром-затейник. И Юдка проклятый тоже
спит, сны свои жидовские переваривает!
   Вновь перекрестился пан Логин, нахмурился. Ой, не зря снилось! Словно  бы
урок ему дали. Там, во сне, жизнь потерял, чтобы хлопцев на смерть верную не
посылать. Перед самим ампиратором желтоглазым труса не спраздновал!
   А здесь?
   Куда хлопцев завел? И за ради чего? Ведь сам завел, сам позвал, и  нечего
на Юдку-нехристя кивать! Правда, не сто тысяч, и даже не  сотню,  так  не  в
числе сила!
   А может, бред это все? Просто седло жесткое попалось?

Юдка Душегубец

   Ко всему привыкаешь. Даже к такому. Едешь себе и едешь, и  вроде  как  не
замечаешь...
   ...И отвечал Саул: Самуила выведи мне. И увидела женщина Самуила и громко
вскрикнула. Какой он видом? - спросил у нее Саул. Она  сказала:  выходит  из
земли муж престарелый, одетый в длинную одежду. Тогда узнал  Саул,  что  это
Самуил, и пал лицом на землю и поклонился. И сказал Самуил Саулу:  для  чего
ты тревожишь меня, чтобы я вышел?..
   Вэй, слышал я, как спорили однажды мудрецы в  лембергской  синагоге,  как
эти слова понимать. Спорили, кричали, а после  бороды  друг  у  друга  драть
начали. Да так, что седые клочья -  снегом!  Ведь  не  велит  великая  книга
Талмуд в призраков верить! Не велит! Но написано же -  не  сотрешь.  Как  же
понимать? Не иначе, обманула проклятая колдунья царя Саула!
   Я и сам не  верил,  тем  более  уже  успел  в  "Зогар"  заглянуть.  Какие
призраки, если Душа одна, лишь на миллионы частей поделена!
   - Тебе никуда не деться, Иегуда бен-Иосиф! У меня времени много! Кто  это
говорит? Тот, чья лапа четырехпалая на моем плече угнездилась? Или я сам?
   ...И ведь видел я уже такую руку! Видел!
   - Ты сделаешь, что я велю. Иначе тебе не будет покоя! Зря это он!  Пугали
уже. Всю жизнь, почитай, пугали. Вон, пан сотник валковский тоже пытался!
   Да и когда в моей жизни покой был?
   - Как только откроется нужное Окно, я дам тебе знать. И ты выведешь их  с
Околицы. Выведешь, куда я скажу!
   ...Голос - морозом по коже. В иное время да в  месте  ином  -  испугаться
можно. До смерти! Да только не здесь!
   - Ты их выведешь, Иегуда бен-Иосиф! Ты слышишь?
   Слышу, слышу! И вижу. Лапа четырехпалая, а если повернуться...
   Ошиблись мудрецы! Зря бородами трясли!
   ...Темный, длинный, на плоской личине - черные губы. И глазищи  -  узкие,
нездешним огнем горят.
   - Ты не боишься смерти. Заклятый, знаю! Но я сделаю  хуже:  выверну  твою
душу - и покажу тебе. Твою настоящую душу, мальчишка из Умани, воззвавший  к
Неведомому в страшный час! Твои  мечты,  твои  надежды  -  все  то,  что  не
случилось и не случится никогда. И твой род, твою кровь, твоих  неродившихся
детей, не открывших глаз внуков! Хочешь, покажу?
   С этими ли словами Противоречащий  к  Иову  Многострадальному  подступал?
Впрочем, Иову на его гноище легче было.
   Он - не Заклятый. Он не знал, что такое,  когда  вместо  души  -  гроб  с
прахом!
   - Итак, мы договорились, бен-Иосиф?
   Тяжело падали страшные слова, и тяжела была его невесомая длань.
   Тяжела!
   Но я молчал.
   - Ты напрасно не отвечаешь, Иегуда. Я не уйду, не исчезну! Не исчезнет. Я
уже вспомнил все Имена, какие знал. Вспомнил, прочитал. Тщетно! Но ведь и он
не заставил меня говорить! Так что мы на равных.
   - Подумай! В последний раз. Я скоро вернусь. Миг - и сгинула четырехпалая
клешня. Недалеко, конечно. Здесь он, рядом. Но все-таки легче стало. Надолго
ли?
   Над головой - серое марево, слева и справа - склоны вверх ползут.
   Стучат по камням копыта.
   Едем!
   Окна на нашем странном пути встречались часто. Какие -  огромные,  словно
полтавский майдан, какие - с узкую калитку. Значит, не ошибся я, глупый жид!
Идет дорога, что над Бездной Левиафановой простерлась, вокруг  Мира,  вокруг
великого Древа Сфирот, мимо всех Сосудов. Идет, и даже название имеет.
   Околица!
   И не первые мы здесь. Уже дважды кострища  встречались.  Возле  одного  -
скляницы пустые, у другого - кости обглоданные.
   И ведь чьи кости! Вэй, был бы гоем - точно  крест  бы  сотворил.  Видать,
совсем кого-то голод одолел!
   И тот, четырехпалый, эти места знает. И ведь что  интересно?  Запугал  он
меня, бедного жида, до гусиной кожи, а зачем? Стоило ему  на  крестец  иного
коня пересесть - хоть к сотнику Логину, хоть к есаулу Шмалько...
   Я-то ему зачем? И еще. Хорошо он слова плести умеет. Убедительно.  Только
сильный пугать не станет. Сильный - убьет. Или простит. А пугать!.. Значит?
   - Эй, Юдка, сучий ты сын! Стой! Стой, кому говорят!
   Ах, да! Замечтался!
   Замечтался и чуть вперед не уехал, к самой передовой заставе. Неглуп  пан
Логин, неглуп! Мало что тихо, опаску всегда иметь надо. Значит, стоим. Ждем.
   - Что-то долго не едут!
   - Так там же Свербигуз, панове! Небось  опять  девку  увидел.  Без  всего
Грохнуло, покатилось - и замерло. Нет в Бездне  эха!  Ага,  вот  и  застава!
Что-то прытко скачут!
   - Пане сотнику! Пане сотнику! Там! Там впереди!..
   Так-так, все трое: Свербигуз-змееборец, Нечитайло и этот,  уж  не  упомню
как кличут...
   - С полсотни их. Или больше даже! С пиками!
   - С пиками, говоришь? А нумо, хлопцы, заряжай! А ты,  Юдка,  давай-ка  ко
мне!
   Да, неглуп он, сотник валковский! Ни на шаг не отпускает. И верно делает!
   - Ну-ка, говори, жиду, кого это ты сюда покликал?
   Я даже восхитился. Вэй, за кого же он меня держит? За Самаэля Малаха? Или
я Рубежам сторож?
   - Не иначе, заблукал кто. Вроде нас.
   Сказал - и плечами пожал. Отвернулся даже, будто  и  неинтересно  мне.  А
ведь интересно! То ли заблукали, то ли... То ли дорогу знают!
   ...Его смех  толь