е  сразу  понял  в
дыму, грохоте и пороховом угаре: что это? Откуда?!
   Вроде как от Грома привет.
   Чумак уже не справлялся,  пришлось  через  раз  перезаряжать  самому,  на
всякий случай встав сбоку от бойницы, чтоб не достали стрелой.  Впрочем,  со
стороны  табора  стреляли  редко:   орел,   чортяка!   Как   котлом   накрыл
самострельщиков! Сейчас кулемет лишь коротко огрызался с башни, не давая  им
высунуться. И где только воевать научился, тварь пекельная?! Впрочем, у  них
там, в геенне огненной, небось и не такая зброя водится! -  сотник  вспомнил
оплавленную чудо-воронку, которую видел на Эколице.
   В стену неожиданно гахнуло так, что на миг Логин решил: конец света!  Пал
замок! Нет, устоял. И стена устояла, хоть и трещину  дала  изрядную  -  вон,
змеится, пылит битым камнем.
   "Катапульта, хай ей грець! - дошло с опозданием. - Еще пару гостинцев - и
таки проломят, вражьи дети!"
   Но тут уж оставалось просто биться, уповая на помощь Господню, потому сак
больше уповать и не на что было. Сунулся сотник обратно к бойнице стрелять -
и застыл соляным столбом.
   Фузея сама из пальцев выскользнула, а губы отченаш забормотали.
   К воротам фортеции приближался крестный ход. Да еще какой! воскресный! Не
мугыри сиволапые с батюшкой да пьяненьким дьячком - такое и  в  самом  Киеве
разве что по большим праздникам увидеть сподобишься! Впереди не  меньше  чем
митрополит выступает: риза белая на владыке серебром  расшита,  бородища  до
пояса, в руках посох архипастырский - золотом на солнце сверкает.  Следом  -
сплошь иерархи в праздничных одежах, с  образами  да  малеваными  хоругвями;
после - чернецы иное распятие несут, огромное, сажени три  длиной,  а  то  и
поболе. И Христос на сем распятии - как живой! а за  чернецами  простой  люд
валом валит, без гвалта-гомона, чинно да благородно.  А  в  ушах  уж  псалом
звучит музыкою райской, и стелится поверх него -  голос  грозный,  с  самого
неба рушится:
   "Одумайтесь, грешники! покайтесь! Да воскреснет Бог, да расточатся  враги
Его, и  да  бегут  от  лица  Его  ненавидящие  Его!  Как  рассеивается  дым,
рассеяться им; как тает воск от огня, так нечестивые  да  погибнут  от  лица
Божия.  А  праведники  да  возвеселятся,  да  возрадуются  перед   Богом   и
восторжествуют в радости! Аллилуйя! аллилуйя!.."
   Кладет знамение сотник щепотью окровавленной.
   Смотрит, как крестный ход к воротам подходит.
   Открыть! открыть владыке! православным отворить!
   Дернулся было - и словно кинжал турецкий под  ребро  ткнулся:  было  ведь
уже! Спешил ворота отворять Свербигузу  с  Бульбенкой!  А  оказалось:  мара,
обман  чаклунский;  спасибо  ведьме  -  глаза  раскрыла,  отвела  колдовское
наваждение. Как говорится, клин клином. Только... а вдруг правда?! где  она,
правда?!
   Где?!
   Всякого сотник Логин насмотреться успел - и змиев огнедышащих, и чорта  с
кулеметом, и иного непотребства в достатке. А тут ведь  слуги  господни,  не
пекельные чудеса! Не поднимется рука в митрополита  стрелять!  отсохнет!  Да
пусть и не во владыку, в старца Божьего, пусть в чернеца наипоследнего - все
едино ведь! Смертный грех - монасей из рушницы, грех и святотатство!..
   Что делать?!
   Что?!
   Так и стоял сотник у бойницы. Раз за  разом  крест  на  себя  клал,  думы
тяжкие вьюнами заплетал. Чуял: башка навроде бонбы Громовой,  того  и  гляди
осколками брызнет! А решиться ни на что не мог. Стоял и смотрел.
   И остальные смотрели. Не стреляли.
   Даже чортяка не палил:  то  ли  кулемет  заело,  то  ли  заряды  в  ленте
Кончились, то ли славы Господней испугался... а вернее всего - без толку ему
теперь палить было.
   Крестный ход у самых ворот, скрыла их стена.
   А псалом все звучит хором ангельским, и глас гневный все с неба  валится.
Только слов не разобрать отчего-то, и веет  от  голоса  жутью  смертной,  до
самых костей сквозняком пробирает. Вот и хохот  бесовский  прорвался,  визг,
копытца топочут... А у ворот, у ворот-то! Да  что  ж  вы  творите-то,  слуги
Господни?!!
   Или креста нет на вас, ироды окаянные?!
   Чернецы, молодецки крякая, вовсю лупили в ворота трехсаженным  распятием.
Отходили на шаг, примеривались  и,  по  команде  владыки,  с  уханьем  вновь
ударяли в тяжелые створки. Головой распятого Спасителя били, еретики! Вон уж
у Него и кровь  на  маковке  выступила,  окрасила  спутанные  волосы,  венец
терновый, дерево креста...
   "Да они никак живого человека распяли!" - дошло вдруг до сотника Логина!
   Фузея едва ли не сама прыгнула в руки.
   Только жид с другой стороны галереи первым поспел: хлестнул  выстрел,  за
ним второй, третий - и вот уже валится на доски  моста  митрополит  со  лбом
прошибленным. Глядит Логин и глазам своим не верит:  сквозь  ризу,  серебром
шитую, доспех лыцарский проступает, а в руке у владыки - уж не крыж пастыря,
а меч длинный да узкий, с рукоятью в завитушках.
   Обман! Заморочили, богохульники!
   Бабахнула фузея - и в ответ у стены дареные бонбы рваться начали. Видать,
и москаль опомнился!
   Тут уж ход не ход, личина не личина - со всех ног  обманщики  побежали  к
табору.  Вот  и  трубы  голос  подали.  Неужели  отход  трубят?!   Отступают
басурманы!
   ...отбились?!

Чортов ублюдок, младший сын вдовы Киричихи

   Сплю.
   Вижу сон.
   Бегут красивые люди. Батька играется детской трещоткой-поветрухой.  Ирина
Логиновна Загаржецка хочет палить из пузатой гарматы. Добрый дядька боится в
подвале. Злая-добрая тетка переплевывается с кем-то ядовитыми  закорлючками.
Братик чинит цацки - чтоб пуще бахали.
   Всем весело.
   Хороший сон. Не бойся, добрый дядька. Не бойся, братик. Я вас спасу.
   Нет, молчат они. Нет, это мы тебя спасем.
   Дурной сон. Плохой. Уходи.
   Сам уходи, смеется дурной сон.
   Ухожу.
   Иду по дороге. Через пленочки, насквозь.  По  всей  дороге  -  костры.  В
кострах горят маленькие хлопчики. Горят, кричат; просят дать им смыслу. Одну
и ту же. Потом маленькие хлопчики выбегают из костров. Они  теперь  большие,
сильные. Убивают, кого хотят.
   Молодцы.
   А в больших-сильных,  на  самом  донышке,  все  кричат  -  не  докричатся
маленькие хлопчики.
   Они не хотят стать бабочками.
   Они плачут. А потом ложатся на бочок. Засыпают.
   Совсем.
   Мой костер ждет впереди. Он самый красивый. Радужный. "Ты только попроси,
- машет крылышками розовая бабочка. - Ты только попроси правильно, хорошо?"
   Ладно, отвечаю я. Попрошу. Правильно.
   И тогда у меня будет  шелковый  сачок.  Сачок  и  иголки.  Чтобы  собрать
коллекцию бабочек.
   А розовой я оторву крылышки.

Логин Загаржецкий, сотник валковский

   ...Устало привалился к горячим закопченным камням  стены.  Вытер  лоб.  С
тупым изумлением уставился на багрово-черный след  поперек  ладони.  Ранили,
что ли? Да нет вроде.
   А остальные как? - встрепенулся.
   - Мыкола!
   - Га?
   - Живой?
   - Та живой, что мне сделается... Тут  другая  беда:  в  пороховнице  дуля
вприсядку скачет! Чем отбиваться, коли снова сунутся?
   - Кулаками! Впервой, что ли?! - сотник понимал, что  без  пороха  и  пуль
кулаками сподручно только в пекло дорожку пробить. Но говорить об этом вслух
было никак нельзя. - Чумак, ты где?!
   - Туточки я, пан сотник! - перед глазами возникла  чумазая  от  пороховой
гари рожа.
   - Заряжай зброю. Пороха-то хоть жменька осталась?
   - Пол-жменьки, пан сотник...
   - Все одно заряжай. Гей, Петро!
   - Ну? - хрипло каркнуло с другого конца галереи.
   - Ранили его, пан Загаржецкий! - немедленно пояснил голос  Юдки,  картавя
больше обычного. -  Как  вы  полагаете,  сойдет  кошерный  лоскут  от  моего
лапсердака православному черкасу на перевязку? А  то  я  завязал,  а  теперь
переживаю...
   Это жид правильно встрял. От Петра ведь слова не дождешься.
   - А ты там как? - помимо воли вырвалось у сотника.
   - А что честному жиду во вред, не сглазить  бы?  Я  ж  обрезанный,  а  по
второму разу,  сами  знаете...  хоть  креститься,  хоть  это  самое  -  грех
великий!.. да и больно...
   - Шмалько!
   - Да здесь мы, здесь! - ответили почему-то не  с  башни,  а  от  входа  в
замок.
   Логин глянул  -  и  обнаружил  есаула  в  компании  чорта:  оба  как  раз
выкатывали из башенного входа кулемет.
   - Куда махинию тянете?! -  рявкнул  сотник.  -  Почему  без  приказу?!  -
Зарядов с гулькин хрен осталось, - скучно пояснил Шмалько, усаживаясь  прямо
на ступеньки рядом с кулеметом. Рыла обоих с дружным неодобрением уставились
на закрытые ворота. - Все одно,  ежели  опять  полезут,  створки  вышибут  к
бесовой матери. А отсюда, в упор - больше положим.
   - Ладно, - махнул рукой Логин, признавая правоту есаула.
   Шмалько отцепил от пояса филижанку, глотнул, крякнул. Подумал чуток  -  и
протянул филижанку присевшему рядом на корточки чорту. Тот  отказываться  не
стал, хлебнул в свою очередь, с благодарным кивком вернул есаулу угощенье  и
убрел себе в замок. Вернулся чорт быстро, держа в разнопалых руках длиннющий
протазан.
   Явно старинной работы.
   Это он правильно. Видать, хотел вилы-тройчатки сыскать - да не нашлось  у
лыцарей вил.
   - Батько! У тебя кровь! Тебя ранили?!
   Яринка! И когда только на галерею взобраться успела, стрекоза хромая?
   - Нет, доню, не моя то кровь. Требухой ворожьей приласкало,  когда  бонба
рванула.
   Она пала возле голубкой сизой, принялась обтирать лицо влажной  тряпицей.
На минуту Логин расслабился: блаженно  закрыл  глаза,  привалился  спиной  к
стене... люльку б еще разжечь, затянуться сладким дымом..
   - Идут!
   И почти сразу - требовательный сигнал трубы. Над самым ухом зло свистнул,
влетев в бойницу, самострельный болт. В следующее мгновение стену, от  верха
до основания, сотряс тяжелый удар. Послышался грохот осыпающихся камней.
   Катапульта! Проломили-таки, в святителей их равноапостольных!..
   - Яринка! К гармате, живо! На пролом, на  пролом  наводите!  Обернулся  к
есаулу с чортом: повторить приказ! - но те уже и сами разворачивали  махинию
в сторону пролома: узкой щелястой пасти, целиком в клубах оседающей пыли.
   - Князь Сагор! - донеслось от табора.
   - Слава!
   - Впере-е-ед!
   Слитный топот сапог, скрежет и лязг железа.
   На миг сотник выглянул наружу,  выпалил,  не  целясь:  в  такую  толпу  и
захочешь - промаха не дашь!
   Отпрянул назад.
   Эх, сучье семя! Обрадовались, что кулемет с башни убрали, - вот  и  садят
стрелами почем зря! Было б зарядов вдосталь, чортяка б вам показал, где раки
зимуют!..
   - Чумак, заряжай!
   - Нема чем, пан сотник!
   - Ну то бери шаблю в руки - и молись! В пекле нас уж заждались, небось?!
   Одна-единственная булдымка заряженной осталась.
   Логин сунулся к соседней бойнице - и заморгал в  изумлении!  На  фортецию
надвигался молочный кисель тумана, упрятав ряды атакующих,  будто  гречневые
клецки. Это летом-то, средь бела дня - туман?! Нет, врешь, вражий чаклун, не
станет Логин Загаржецкий наугад палить, зря последние заряды тратить!
   - Гей, пани Сало! Разгони морок!
   - Попробую, господин сотник, - ответ ведьмы,  что  по-прежнему  стояла  у
перевернутой телеги, звучал усталой безнадегой.  -  Я  попробую...  попробую
я...
   Иное славно: опоздал вражий чаклун додуматься! Раньше дурить надо было, а
теперь уж все едино -  чем  палить?  поплевать  в  дуло,  авось  стрельнет?!
Незримая ложка зачерпнула киселю, на миг под стенами посветлело - этого мига
сотнику хватило, чтобы спустить курок и отправить  лишнюю  душу  в  тутошнее
пекло.
   - Все! Не могу больше! - выдохнула  во  дворе  Сале,  и  сотник  даже  не
удивился, разобрав сквозь шум боя ее тихий  вскрик.  Ведьма,  она  ведьма  и
есть! - Не могу... не...
   Бабахнула в последний раз гаковница,  трижды  бренькнул  и  смолк  чудной
"маузер".
   Пора на гулянку?

***

   Не воспользовавшись лестницей, сотник молодым  бесом  спрыгнул  во  двор.
Выдернул  из  ножен  верную  "ордынку",  потянул  из-за  кушака   запасенный
пистоль...
   Оглянулся наскоро.
   Все в сборе, вся  последняя  в  этой  жизни  сотня  Логина  Загаржецкого.
Братья-Енохи: молчун Петро с наспех перевязанной грудью  гаковницу  за  дуло
держит, Мыкола любимый палаш аглицкой работы из ножен тянет. Скалится зимним
волчарой жид  с  шаблей:  небось  свою  пасху  поперек  календаря  справлять
задумал. Ярина с бурсаком - у гарматы, вон и фитиль  дымится.  Рядом  ведьма
Сало, в руках кривые железяки, вроде ножей, остальные  из  перевязи  торчат.
Нет, все-таки бой-баба, даром что ведьма! Шмалько с  чортякой  за  кулеметом
залегли, бок о бок. А вон и Гром с бонбой,  на  галерее,  примеривается.  От
хитрый москаль! Сберег-таки подружку на закуску!
   Крест нательный пропьет-прогуляет, а это добро - никогда!
   - Ну, бабы-девки-хлопцы,  кого  чем  обидел,  простите!  Не  поминайте...
Договорить не успел: из курящегося пролома, из киселя чаклунского с  воплями
полезли люди в латах.
   - Гармата! пали! - махнул рукой сотник Логин.
   Бахнуло так, что разом заложило уши. Кажется, из тех,  кто  успел  первым
сунуться черкасского тела отведать, не уцелел ни один, - но следом уже вовсю
ломились другие, топча тела своих же товарищей.
   Деловито заворчал кулемет.
   Знал чортяка свое дело. Чортову дюжину и положил, пока смолкла Диковинная
махиния. Сотник уж и рот было открыл: приказ отдать!  -  но  чут  в  проломе
рвануло напоследок, только кровавые ошметки порхнули воробьиной стайкой. Это
Гром остатнюю бонбу бросил.
   Вот теперь - и правда все.
   Праздник.
   - Рубай их, хлопцы! В бога-душу-мать!
   Пистоль   разрядил   почти   сразу,   в   чей-то   лыцарский    шлем    с
решеткой-забралом. Не спасло забрало лыцаря:  ишь,  славно  рухнул,  истукан
железный! Еще два-три пистоля выпалили по сторонам -  и  зазвенела  сталь  о
сталь.
   Поначалу в горячке показалось: удержат они пролом,  отобьются!  Да  и  то
сказать - пролом-то грошовый, больше чем по двое за раз не  протиснешься,  а
тут еще встали: справа сам Логин с есаулом, слева  -  Мыкола-рубака  да  жид
заговоренный. А посередке чортяка своим протазаном что твой  писарь  гусиным
пером чвиркает. Снаружи гвалт учинили: "Аспидовы  пасынки!  Глиняный  Шакал,
Глиняный Шакал!" - это они чортяку так матерно обзывают. Есаул им  в  ответ:
"Грозилась кума нажить ума! Только суньтесь, ухи свинячьи!" И смех  и  грех,
словно дети малые!
   И тогда взвился крик ведьмы:
   - Берегись! Они через стены лезут!
   Только крикнула - тут ворота и рухнули.
   Завертелся дикий смерч по двору замка. Раскидал  Черкасов  в  стороны  не
пробиться друг к другу - только успевай  жать  лихую  жатву!  Руби,  сотник!
мелькай в самой гуще красным верхом шапки! тешь душеньку на  посошок!  Пусть
икнется любому на свете этом, пусть запомнится, как умеют  помирать  славные
витязи! Гей, черкасы!  не  выдавайте  лучшего  цвета  вашего  войска!  время
честить встречных-поперечных на все боки!
   А пот уж заливает глаза,  соленый,  боевой  пот,  крепче  горелки,  слаще
вздоха последнего! бежит ручьем! Не поддавайся,  Логин!  руби!  кто  ж  тебе
спину прикрывает, сотник?!
   Чорт!
   Ей-богу, чорт! С протазаном своим.
   - Гей, чортяка, прорвемся?!
   Узкоглазая морда ухмыляется в ответ, кривит собачьи губы. Расцеловал  бы,
да некогда! Вокруг на миг становится просторно: латникам кнежским, и тем  не
по себе стало при виде адской ухмылки.
   - Шакал, Шакал!..
   Ну и Шакал, ну и Глиняный - так что  ж  теперь?  поп  сказывал,  Боженька
первого Адама тоже из глины лепил...
   Ага, попятились?!
   Мгновения еще тянутся, краткие мгновения жизни,  которой  осталось  всего
ничего, только оглядеться по-быстрому: как там хлопцы? доча? жид с ведьмой?
   Живы  еще?  Исчезнув  куда-то,  звуки  вдруг  возвращаются,  наваливаются
отовсюду.
   - А-а-а-кха-кха! - захлебывается смертный  хрип.  -  С-с-сучары!..  Лови!
Оглушительный грохот. Мясной ливень сечет булыжник двора,  лязгая  обломками
доспехов. Что ж ты такое укрыл под самый конец, Дмитро-пушкарь? Правду  ведь
пророчил: "А меня, пан  сотник,  хоронить  не  доведется!"  И  смеялся  еще:
нравилась шутка.
   Правей правого ты оказался, москаль: нечего теперь хоронить.
   - Держись, есаул!
   Жида голос. Не спутаешь. Оттуда, где телега перевернутая.  Видать,  плохи
дела у Шмалька, выручать надо.
   - Чортяка... слышь, чортяка?..
   - Падай, сотник!
   То ли вслух крикнул разнополый, то ли прямо в башку Логину слова  впихнул
- о такой ли ерунде в смертном бою задумываться? Упал Логин  разом,  плашмя,
только услыхал: взвизгнул над спиной чортов протазан.
   Слаще музыки в шинке показалось.
   Откатившись  в  сторонку  от  дикого  ветряка,  которым  сделался  адский
добратим,  Логин  вскочил  на  ноги.  Махнул  не  глядя  шаблей  по   самому
настырному, с пикой наперевес, отпугнул  -  и  рванулся  туда,  где  яростно
звенели клинки, где слышались забористые жидовские проклятия.
   Успел!
   Верный есаул лежал у самой телеги: голова в крови, в руке сломанная щабля
намертво зажата. А перед ним плясал свой фрэйлехс  Юдка  Душегубец,  да  так
плясал, что сразу четверо кнежских латников  переплясать  веселого  жида  не
могли.
   Упарились.
   Дружков кличут - пускай дружки тоже спляшут.
   Ох, пошел вокруг сотник Логин  трепака  выкаблучивать!  ох,  гори  огнем,
подошвы! Свадьба! И мысли не было: зачем  спасаю,  кого?  Есаула?  или  жида
проклятого, Мацапуриного прихвостня?! Небось сам-то жид недолго думал, когда
Шмалька-друзяку от смерти собой загородил...
   - Живой?
   - Нивроку, живой пока! Я таки твой должник, пан сотник! Спас  ты  сегодня
жиду его пейсатую голову!
   - А с Ондрием что?
   - С есаулом? Дышит! Пан герой здесь случился,  вот  и  приголубил  есаула
рукоятью по башке. Кат ейный дорезать было сунулся, да я...
   - Пан Рио? Здесь?!
   - Нет, у меламеда в хедере!.. Берегись!
   Крепкая рука Юдки толкнула сотника в грудь. Логин оступился, едва не упал
- и в телегу, хищно задрожав от бессилия, впилась  длинная  стрела  с  белым
оперением.
   Досадовала, промахнувшись.
   - Ховайся! Лучники на стенах!
   - Ну то и все. Гаплык, - спокойно подытожил сотник, присев рядом с  Юдкой
позади телеги. - Дочку только жалко. Мы-то с тобой что? мы души пропащие...
   - Лэхаим! - непонятно согласился жид.
   Глянул Логин краем глаза: знакомая шабля у жида. Та, что сам сотник ему в
руки на Околице бросил, а  сперва  у  есаула  отобрал.  Так  по  сей  час  и
осталась. Сам-то есаул постеснялся  забрать,  или  решил:  опоганили  добрый
клинок!.. рубился Шмалько "клычом" Забрехиным, его и сломал...
   Или чуял бывалый черкас: пригодится Душегубцу его невольный подарок?..  н
впрямь: пригодился. Хотел сотник об  том  сказать  Юдке  напоследок,  Да  не
успел. Только крякнуло в пересохшем горле по-утиному.
   - И жизнь прошла, и не жил вроде, - само вырвалось, вслед за кряканьем. -
Эх, встану перед  Спасителем,  спросит  Он:  как  жил?  зачем?  -  а  мне  и
ответить-то нечего...
   Рыжая борода пошла ходуном: Юдка ухмылялся, вражий сын.
   - Знаете, пане сотник... был в Анатолии один головастый, не сглазить  бы,
цадик. Зуше  по  имени.  Все  как  полагается:  пейсы,  лапсердак,  Тора  по
субботам... Сами понимаете, пан зацный! - как увидишь, сразу хочется в  рожу
двинуть! Так вот, он сказал  однажды:  "Когда  я  предстану  перед  Небесным
Судом, у меня не будут спрашивать, почему я не жил, как  Авраам,  Ицхак  или
Иаков? У меня спросят, почему я не жил, как должен был жить Зуше!"
   Аж в носу у сотника от такого засвербило; лютый чих напал.
   Сотряслась телега.
   И дальние трубы подхватили невпопад: слышите ли? отзоветесь ли?
   - То пан сотник видит то же, что и глупый жид? - охрип рядом от изумления
Юдка. - Или у жида таки повылазило?!
   Логин, еще ничего не понимая, встал на колени, осторожно  выглянул  из-за
колеса.
   Противник деловито оттягивался к воротам и к пролому  в  стене,  унося  с
собой раненых и убитых.
   - Отходят... Отступают, пан сотник, не сглазить бы!
   Впору было согласитьс