у - поклон, кому - миску с талярами, кого на охоту позвать, а кому
и молодицу сосватать.
   Политая!
   Тьфу! Так что презирал пан Логин всякие политии с политесами, в  старшины
генеральные не рвался, в прихожей гетьманской диваны турецкие не просиживал.
   Зато совесть чиста! И думал сотник, что это и есть награда. Что там в раю
и в пекле, то попам виднее. А здесь, на земле, выше совести чистой награды и
нет. С тем и жил. С тем и помереть думал. И вот теперь...
   - То сторожа вернулась, пан сотник! Никого впереди. И проходу нет.
   - Вижу, Ондрий, вижу! Ты новых пошли. Пусть смотрят, пусть руками щупают!
Должен быть путь, должен!
   Сказал - и еле сдержался, чтобы самому вперед не рвануть.  Все  чудилось,
что проглядят хлопцы тропинку нужную, не заметят...
   - Чего встали! Вперед! Вперед!
   Рысью шли кони, да не  бодро,  не  споро.  Видел  сотник  -  притомились,
отощали, вон уже ребра видать. Хорошо, хоть вода есть в местах этих  клятых!
И коням плохо. И хлопцам. И ему, Логину  Загаржецкому,  не  по  себе.  Влево
покосился, осторожно, чтобы  себя  не  выдать.  Вот  он,  Юлка-злодей!  Ишь,
ухмыляется, бороду рыжую гладит! Так бы  и  выхватил  "ордынку",  так  бы  и
рубанул поперек поганой рожи!
   Эх, нельзя! До вечера обождать надо. Может, одумается  лиходей,  о  жизни
своей вспомнит, о душе?
   Но уже понимал сотник - не  одумается.  Тверд  Юдка,  не  уступит.  Решил
погубить всех, с собой в пекло забрать, - и погубит. И заберет.

***

   Аж зубами скрипнул Логин. Его вина! Его!  Не  раскусил  жида  клятого!  В
глаза не взглянул! Так что  не  Юдка  виноват,  а  он  сам.  Это  он,  Логин
Загаржецкий,   взял   в   проводники   сатану-анчихриста,   чаклуна   Панька
послушавшись. Сам и расхлебывай, сотник валковский!
   ...Эх, Панько, Панько! Или не спасал его сотник? Не покрывал, не  прятал,
когда хотели химерника старого в полковую канцелярию за ворожбу отправить  -
прямиком на дыбу?
   И чем отплатил ведьмач? Не  утерпел  пан  Логин  -  обернулся.  Вот  они,
хлопцы! Его гордость, сыны его! Позвал в самое  пекло  -  и  пошли!  И  ведь
знали, что не за Мацапурой-нелюдем спешит их сотник. Чорт  с  ним,  с  Диким
Паном (а ведь и вправду - с ним!). Ярина! Ярина Логиновна!
   Яринка! И сон вспоминается - про совет военный да про ампиратора-филина.
   Ведь тому, кем был он, Логин, в том сне тоже  небось  немало  сулили!  Но
ведь не оплошал, не повел хлопцев на погибель!
   Эх-ма! Когда ему в палец игла золотая ткнулась, простился сотник с  душой
своей бессмертной. Думал: душу - на дочку. Свою душу. Свою! Не  хлопцев,  Не
Черкасов валковских, за которых перед Богом да гетьманом в ответе. И  кто  ж
он после этого? Ну, разорвут Юдку-убивца конями, ну, отрежут Поганую голову.
И что?
   Обернулся пан сотник влево.  Твердо  смотрел  клятый  Юдка.  Твердо,  без
страха. А как поймал его, Логина, взгляд - ухмыльнулся в  пламень-бороду.  И
жаром залилось лицо, и рванулась рука к верной "ордынке"...
   - Пане сотник! Пане со-о-отник! Что?!
   Нет, не обмануло эхо. Да и  нет  тут  эха!  А  как  рушница  бьет,  Логин
Загаржецкий помнил крепко. Помнил - не спутает.
   - Хлопцы! К бо-о-ою!

Юдка Душегубец

   Вэй, ну и людно на Околице стало! Прямо прошпект питербурхский!
   - Отряд там! С рушницами! Нечитайлу ранили!
   - Как? Нечитайло! Эх, рассучьи дети! Ну-ка, хлопцы, заряжай! Так-так!  На
белом коне долговязый... Как бишь его? Ага, Забреха, второй конь - с  седлом
пустым...
   - Трое! Или четверо! И коней с дюжину. То есть не коней...
   - Впере-е-о-од!
   Эх, горяч ты, пан Логин! Я бы сперва хлопца  дослушал.  А  вдруг  там  не
кони, а медведи? Или тигры?
   - Гром, бонба готова?
   - Завсегда готова! Ага, вот они!
   Вначале почудилось, что встречались уже. Латы темные, да шлемы, да  пики.
Не из Вифлиема ли едут? Вкруговую?
   - Пали!
   Хорошо, рот раскрыть успел - знатно ахнуло. Добрая вещь  гаковница!  Тот,
что впереди ехал, кажется, уже оценил.
   - Шабли! А ну-ка, Дмитро! Бонбу!
   Ой, вэй!
   А как дым рассеялся, как откашлялись да сажу с лиц вытерли, стало понятно
- кончилась баталия. На земле - четыре мертвяка, трое  -  в  латах,  один  в
каптане, да две лошади, да еще одна ногами дергает. Отбегалась, бедная!
   - Вот так, Юдка! Так со всеми вами будет!
   - Вэй, пан сотник! Вы прямо-таки Голиаф!
   А вот и Нечитайло в сторонке лежит, глазами лупает. Жив? Вроде как.
   - Они... Мы... Мы к ним, кто такие, спрашиваем, а они - из мушкетов!
   Из мушкетов?
   Не утерпел - с коня спрыгнул. И пока хлопцы по сумкам седельным шарили да
лошадей уцелевших сгоняли, поднял рушницу.
   - А ну, положь! Положь, клятый жид!
   Положил, тем более - разряженная. Ой,  дивная  рушница!  Где-то  видел  я
такие! Ствол короткий,  раструбом,  кремня  нет,  приклад  тяжелый,  зато  в
насечке серебряной...
   - А вы сами взгляните, пан Логин!
   - Тю!
   Вспомнил! Видел, ой видел! И совсем недавно, и  трех  недель  не  прошло.
Славная у пана Мацапуры оружейная! Все там есть!
   То есть было, конечно.
   - Фитильное ружье, пан сотник. Аркебуза. Видали такое?
   Посопел, потрогал, нахмурился.
   Не видал.
   - Пан сотник! Пан сотник! Вот кони эти! Химерные!
   Он оглянулся - и я оглянулся. У него глаза на лоб полезли,  и  у  меня  -
следом. Он перекрестился...
   Вэй, почему я не гой! Такого и у пана Станислава не было. То есть  таких.
Ни лошадь, ни осел, ни верблюд.  Шея  длинная,  уши  острые,  шерсть  белая.
Может, верблюд все-таки? Только поменьше, и горбов нет.
   - Их тут с дюжину. Под вьюками.  Чего  делать  будем?  Мы  смотрели  -  и
верблюды эти безгорбые смотрели. На нас. В глазах темных - страх и тоска.  И
вправду, изголодались Панове черкасы. Затоскуешь тут!
   - Вот чего, хлопцы! Перво-наперво - отче наш  прочесть.  Затем  -  каждую
тварь крестом осенить. А потом - во вьюки заглянуть!
   Ну что с них взять, с этих гоев-язычников? Пока крестили да молились (ой,
смех!), я потихоньку в сторону отошел.
   Все ясно - караван. Не иначе, заблудились,  свернули  на  Околицу,  да  в
недобрый час на заставу нашу налетели.
   Прочь Тени!
   Оглянулся, всмотрелся... Нет, не видно Окна. А интересно бы знать, откуда
ехали бедолаги. Это ж где сейчас из аркебуз стреляют? И где  такие  верблюды
травку щиплют?
   - Панове! Да тут припасу - море Черное! И горелка, горелка!
   - Гур-р-р-ра-а-а-а!
   Да, кому что, а курци - просо!
   - Пей, пей, жиду! За погибель свою пьешь!
   Пью! Тем более не горелку, не медовуху даже - мадеру.  Настоящую.  Пил  я
мадеру у пана Станислава, да куда ей до этой!
   Табор разбили тут же. Только трупы подальше унесли да камнями завалили. И
вправду, трудно сдержаться. Мясо копченое, рыба, сухари, фрукты.  И  мадера,
конечно. И печенье даже - на закуску.
   Гей, наливайте полные чары, Щоб через винця лилося! Щоб наша доля нас  не
цуралась. Щоб краще в свити жилося!
   Славно поют! А ведь действительно, не  чурается  их  доля!  Или  кто  там
решил, что не написано  им  на  роду  среди  этих  гор  помереть?  Выходи  я
Б-гоборцем стал?
   Оглянулся, осмотрелся - нет пана морока. Спрятался! А жаль, хотелось  ему
напоследок вопрос задать. То есть не вопрос. Вопрос  я  уже  знаю.  И  ответ
знаю. Просто интересно, зачем ему надо, чтобы я,  Иегуда  бен-Иосиф  НАРУШИЛ
ЗАКЛЯТИЕ?
   - Вот так, жиду! Голодом заморить нас решил? А хрен тебе, пейсатый!
   - ...Сказала мышка, кушая сало в мышеловке. Смачного, пане Свербигуз!
   Сходится! Сходится все! Потому  и  медальон  мне  дали,  потому  и  хотел
каф-Малах блудный, чтобы я, тот, кому нельзя миловать,  черкасам  валковским
путь к спасению указал!
   Да только зачем это ему?
   ЗАЧЕМ?
   Вот ведь загадка! И что обидно? Помру - а ответа не узнаю...
   - То иди-ка сюда, пан Юдка! Ну все! Иду!
   Пан Логин уже не походил на буйвола. Не иначе,  тоже  мадеры  хлебнул.  С
кварту - а то и с полведра.
   - Ты это, жиду... Того... Прежде чем  рубать  тебя,  сукина  кота,  буду,
взгляни.
   Хорошее начало! Ладно, поглядим. Да чего  тут  глядеть?  Карта,  от  руки
исполнена, сверху вензель, вроде  как  литера  "К"  с  короной  королевской.
Дорога, а вот и город. Город Сигсо. Как? Кузко? Или Куско?
   - Ты не туда, Юдка, смотри! Ворота видишь?
   И вправду! Ворота, да не одни!
   ...В самом низу - вроде как горы, и дорога меж них  вьется.  Вьется  -  в
ворота упирается. А дальше... А дальше черта через всю карту, вроде  молнии.
И... Еще одни ворота. А из ворот - дорога. В Куско.
   Вэй, что-то знакомое! Или читал, или рассказывал кто. Далеко город  этот!
Было дело, брали его приступом паны в темных латах с аркебузами...
   - Смекаешь, жиду? Не просто шли! По мапе. Спешили, видать!  Спешили  -  а
все одно на Околицу попали. Ай, интересно! Мы шли,  они  шли...  Что  это  с
Рубежом? То есть как это, что?
   Усмехнулся я. Ухмыльнулся  даже.  Ухмыльнулся  -  до  медальона  золотого
дотронулся. Незаметно.
   Паны дерутся - у хлопов чубы трещат.  Малахи  воюют  -  Адамовы  дети  по
Околице шныряют.
   Вэй, любопытно!
   Хотя, если задуматься, все понятно  станет.  Раз  война,  значит,  первым
делом все дороги перекрыть должно. Вот и перекрыли. Вроде как в осаду взяли.
   - Не лыбься, не лыбься, Юдка! Лучше скажи - надумал? Просто спросил,  без
злости. Словно ответ знал.
   - Надумал, пан Логин. Не знаю я нужное Окно. А знал  бы  -  все  одно  не
сказал!
   Кивнул, задумался.
   - И никого тебе не жалко? Или в Бога не веришь?  Ведь  мои  хлопцы  твоих
родичей не рубили. Это ты, пес кровавый, наши семьи резал да жег! Неужто  до
сих пор кровью не упился? Ведь и у тебя душа есть!
   Просто сказал - как и спрашивал. Да так  просто,  что  захотелось  волком
февральским завыть. Или я в самом деле вообразил себя  Святым,  будь  трижды
благословен Он?  Кто  я,  чтобы  чужое  племя  карать  до  седьмого  колена?
Невинных, ни мне, ни родне моей зла не сделавших?
   И ударил мне в лицо смрад плоти горящей, и встала перед глазами раскисшая
от дождей дорога...
   Зачем Ты послушал меня, Г-ди?
   Зачем?
   Почему я не умер тогда, возле уманских ворот, и не приложился  к  предкам
своим - безгрешный, кровью чужой не замаранный? Зачем Ты позволил мне  стать
бездушным чудовищем. Левиафаном, Юдкой Душегубцем, убийцей и слугой убийц?
   Зачем, Г-ди?
   Молчало серое небо. Молчала серая земля.
   Поздно жалеть, Иегуда бен-Иосиф, сопливый мальчишка  из  распятой  Умани.
Поздно! И винить некого.
   Я посмотрел ему в глаза. Посмотрел, отвел взгляд.  -  Нет  у  меня  души.
Рубите!

Чортов ублюдок, младший сын вдовы Киричихи

   Я пошел к братику. Я сказал, что пленочки порвались. Он не понял.
   Я стал искать злую тетку. Я ее  нашел.  Я  рассказал  про  пленочки.  Она
поняла и испугалась. Мы пошли к дядьке Князю.
   Дядька Князь весь вытек. Он не светится. Он темный.  Он  скоро  умрет.  Я
хотел сказать ему, но не сказал. Он будет плакать. Я сказал про пленочки. Он
понял.
   Дядька Князь стал говорить тетке другие слова. Он думал, я не понимаю.  Я
понимал. Я сказал, что другие слова не нужны. Они  удивились.  Дядька  Князь
сказал, что я могу послушать. Я слушал. Я думал.
   Красивый человек  учил  меня  ездить  на  лошадке.  Лошадка  добрая.  Она
красивая. Я учился. Я сказал красивому человеку, что, когда  вырасту,  научу
его летать, если он захочет. Он смеялся. Он веселый. У него есть своя девка,
о которой он все время думает. Я хотел рассказать  ему  об  Ирине  Логиновне
Загаржецкой, но он испугался. Он сказал, что она - Глиняный Шакал и  что  ее
сбросили с высокого дома. Я смеялся. Я знаю, что ее ниоткуда не  сбрасывали.
Она у доброго дядьки.
   Когда  я  вырасту,  то  помирю  доброго  дядьку   с   Ириной   Логиновной
Загаржецкой. Я скажу ему, что она хорошая.
   Я не умею думать. Я еще маленький. Это плохо.  Бабочки  будут  надо  мной
смеяться.
   Бабочки плохие. Они обманули дядьку Князя и тетку. Они обещали им, что  я
спасу Сосуд.
   Нет, они обещали иначе, но  дядька  Князь  их  так  понял.  Он  не  умеет
правильно понимать по-бабочьи.
   Сосуд - это наша Капля.
   Я еще маленький и не могу спасти.
   Дядька Князь очень боится за мальчика Княжича  Тора.  Он  его  любит.  Он
думает о другом мальчике, который умер. Он его жалеет.
   Я считал бабочек. Их много. Они разных цветов. Я их всех вижу, но не знаю
слов,  чтобы  назвать.  Сейчас  бабочки  летают  возле  места,  где  лопнули
пленочки. Дядька Князь велел мне молчать о пленочках и никому  не  говорить.
Даже братику. Иначе будет "паника". Я не буду говорить.  Я  не  хочу,  чтобы
была "паника".
   Надо спросить у батьки, что мне делать. Батька знает. Он поможет.

Ярина Загаржецка, сотникова дочка

   - И ведь чего выходит,  Ярина  Логиновна?  Интересно  выходит,  а?  Ярина
молчала. И не потому, что ответить нечего. Просто растерялась. Казалось  бы,
ко всему готова, ан нет! Уже и смерти в глаза смотрела, взгляда не отводя, и
сама Смертью была. А как поняла, к кому в пасть угодила, - сгинуло  все.  Ни
руки не поднять, ни слова вымолвить.
   - Ведь чего я думал, панна Ярина? Думал в этих краях  отсидеться,  жирком
обрасти. Чтоб ни Черкасов с их вольностями, ни попов с анафемой. Живи  -  не
хочу!
   Странное дело, вроде бы и шутил Дикий Пан, а вроде бы и  нет.  На  пухлых
губах - улыбка, а глаза... Ой, страшные глаза! Недобрые!
   - Всем жить-то хочется, Ярина Логиновна! Как подумаешь, глупо  это.  Ведь
все одно помрем. А ведь цепляемся, зубами  грызем...  Как  ты  меня  грызла,
помнишь?
   Молчала Ярина. Силы собирала, чтобы броситься на  врага,  руки  на  горле
жирном сомкнуть. А если надо - то и зубами вцепиться, чтоб только мертвую  и
оторвали.
   Да только не собирались силы. Словно жилу невидимую отворили. Вытекли - и
нет их.
   - А знаешь что, панна сотникова! А не заключить ли  нам  мир?  Вроде  как
угоду подпишем. Ты к горлу моему примериваться не будешь, а я... А я  добрым
стану. Хорошим.
   Не выдержала девушка - вперед  рванулась.  Рванулась  -  и  остановилась.
Словно на стену невидимую налетела.
   Вновь ухмыльнулся Дикий Пан, рукой по усам  провел.  И  вправду,  пошутил
славно! Добрый да хороший пан Мацапура! От слов таких мороз не по коже -  до
сердца пробирает.
   - Да ты не удивляйся, Ярина Логиновна. Просто так одни  детишки  сопливые
дружат. А настоящая дружба - это когда ворог общий есть. Или не так?
   - С кем  же  воевать  будем?  -  не  утерпела  девушка.  -  Не  с  кнежем
Сагорским?
   Долго смеялся Дикий Пан. Хохотал, по брюху  себя  хлопал,  вытирал  слезы
платком батистовым. Видать, хорошее настроение было в тот день у пана!
   - Ой, уморила! Стратиг ты, панна сотникова! Архистратиг даже! Можно  и  с
ним повоевать, ежели хочешь! Что ты ему оторвала-то? Руку? Ой, не руку  надо
было! Ну, не буду, не буду...
   Отсмеялся, спрятал платок  да  как-то  сразу  серьезным  стал.  Хрустнули
пальцы, в кулаки сжимаясь. Побелели костяшки.
   - Я б того кнежа, Ярина Логиновна, и сам бы на шашлыке  изжарил.  Изжарил
бы - и съел. И за дело. Ведь чего выходит-то?
   Помолчал, присел в кресло, пальцы на брюхе сложил. Дернул щекой.
   - В ангелы я, Ярина Логиновна, не записывался. Скучное это дело,  ангелом
быть. Поэтому не в обиде я ни на тебя, ни на батька твоего. Я одного  хотел,
вы - другого. Миром не смог - силой взял...
   Вновь замолчал Дикий Пан. Задумался, лицом потемнел.
   - А с кнежем Сагором - иное дело. Ведь для чего ему тот байстрюк, чумаков
брат, надобен был? Мир спасти! Целый мир, разумеешь? Привел я  того  хлопца,
из рук в руки отдал. И что?
   - Или наградой обошли пана? -  не  выдержала  девушка.  Укорить,  обидеть
хотела. Да не обиделся Мацапура.
   -  И  с  наградой  обошли.  Сотником  сделали  да  два  десятка  деревень
приписали. И Серебряным Венцом поманили - вроде  как  обещали  в  полковники
вывести. Да только Серебряный  тот  Венец  -  наследственный.  Дадут  мне  -
наследника обойдут. Значит, стану я шляхетству здешнему первый враг. А  паны
тут пышные, чуть что - за меч. И войска у  каждого  -  не  пересчитать.  Это
первое. А вот и второе. Тебе, Ярина Логиновна, визу выписали?
   Визу? Вначале не поняла даже, а после вспомнила. Гриб-поганка! Колдунишка
мерзкий, что иголкой в пальцы тычет!
   - Знаю, выписали. А вот мне - забыли. И не то плохо, что без визы наречие
здешнее не разумеешь. Не наш это мир. С визой в нем год прожить можно, а без
визы - только три месяца. Смекаешь? Еще бы  немного  -  и  рассыпался  бы  я
прахом... Тебе на радость.
   Вот уж точно! Ярина скрипнула зубами. Прахом! Плотью гниющей!
   Чтобы с червями белыми!
   - Ну, с визой-то у них не вышло. Подсказали добрые люди, так что пришлось
кнежу и печать ставить, и чаклуна звать. И за что, скажи, такое? Или  я  ему
ворог был? А вот и третье. Просил я кнежа, чтобы он тебя со  мной  отпустил.
Обещал - так нет же, себе оставил. Ну, оставил так оставил. Может,  по  душе
ты ему пришлась...
   И вновь заскрипела зубами Ярина. Ох, не вовремя тот мальчишка  в  горницу
вбежал! Ох не вовремя!
   - А теперь - присылает. Разумеешь? Когда понял, что ты одна можешь  сотню
сердюкскую по косточкам разнести. Подарочек мне, видишь ли!  Или  та  ведьма
Сале не поведала ему, как ты меня любишь?
   А ведь и вправду! Вот почему ее с колокольни не скинули! Послал  ее  кнеж
Сагорский Мацапуре вроде как бочку пороховую. С фитилем.
   - Хитро придумал! Или я тебя с колокольни скину - или ты меня  на  шматки
разорвешь. Все выгода! А коли не то и не другое, то слух пойдет, что пригрел
я в замке Глиняного Шакала. А такому, по обычаям здешним,  можно  и  анафему
пропеть. Ловко!
   Даже причмокнул Дикий Пан. Не иначе - оценил кнежью задумку.
   - Ну, с Шакалом тем я сразу разобрался. Перехватил вас у околицы. Тебя  -
в замок, а дурней тех - за прутья. Ох и славно вопили!
   Странное дело! Вроде бы и не за что было Ярине жалеть стражников, что ее,
словно зверя дикого, в клетке везли,  а  все-таки  пожалела.  Всего  на  миг
какой-то, но жалко стало. И  пана  героя,  и  его  поделыциков.  Польстились
дурные хлопцы на полсотни золотых!
   Как это сердюк тот про войну говорил? Может, и вправду кому-нибудь она  -
мать родная. Да только не им. Не тот устав читали!
   - Так что, Ярина Логиновна, не за  что  любить  мне  кнежа  здешнего.  Да
только не в нем дело. Ворог наш того кнежа посильнее. Погибель нам грозит  -
и тебе, и мне. И не от кнежа Сагора вовсе. Не понимаешь?
   Не понимала Ярина. Но странное дело - поверила. Не шутит Дикий Пан и  над
ней не глумится. Вроде бы и в самом деле договориться хочет.
   - Зачем ты мне нужна, потом скажу. А погибель вправду  близка.  И  думать
нам о том вдвоем придется. Крепко думать,  Ярина  Логиновна!  Ну  да  ладно,
отдыхай пока, после поговорим...
   Встал, кивнул, взялся ручищей за полог.
   Словно очнулась Ярина. Словно цепи с рук упали да кляп из горла вынули.
   - Не на чем нам мириться, нелюдь!
   Крикнула, вперед подалась. Встать хотела, да ноги не пустили.
   - Не на чем! Не на чем, слышишь? Живой буду - убью  тебя,  анчихриста!  А
помру - мертвой вернусь. Слышишь? Вернусь - и с собой уведу!
   Покачал головой пан Мацапура.  Вздохнул.  Словно  была  Ярина  ребятенком
неразумным.
   - Убивать тебе меня, панна сотникова, и не надо. Визу  не  продлишь,  так
жить нам с тобой осталось много - год. Да и года у нас нет. Вот и весь сказ.
   Сказал, снова головой  мотнул,  полог  задернул.  Ушел.  Только  половицы
скрипнули.
   И вновь подушка камнем показалась...

***

   Она искала его в небе, но пусто было под звездами. И в земле дальней, где
лед зеленый мерцает, тоже искала - и там не нашла.
   Кричать - не услышит, дальше лететь - воздух  не  пускает.  Бьют  впустую
крылья, каждый взмах болью отдается...
   - Денница!
   Позвала - и замерла. Тихо, только звезды холодные перемигиваются. Но  вот
издалека, из черной дали, еле слышным эхом донеслось:
   - Я - Денница!..
   Рванулась в небо Черная Птица, ударила крыльями.