аз. День тянется  нескончаемо,  вечером  предстоит  ужин  с
Лионом, но и это сегодня не радует. Эта наша дружба выдохлась,  бессмысленно
все и ни к чему, думала Джастина,  натягивая  на  себя  платье  того  самого
оранжевого цвета, который Лион терпеть не мог. Старый брюзга  с  допотопными
вкусами! Мало ли что ему там не нравится,  пускай  терпит  ее  такую,  какая
есть. Джастина взбила  оборки  на  низком  корсаже,  обтянувшем  мальчишески
худощавый торс, встретилась взглядом со своим отражением в зеркале и сердито
усмехнулась. Подумаешь, буря в  стакане  воды!  Ведешь  себя  как  пустейшая
дамочка, сама же эту породу больше всего презираешь. Должно быть, все  очень
просто. Выдохлась, надо встряхнуться,  переменить  обстановку.  Слава  Богу,
моей леди Макбет скоро конец. Но что же все-таки с мамой?!
   Лион все больше времени проводит в Лондоне, только диву даешься, с  какой
легкостью он носится из Бонна в Лондон и  обратно.  Конечно,  если  в  твоем
распоряжении личный  самолет,  это  упрощает  дело,  но  все-таки,  наверно,
утомительно.
   - Чего ради ты так часто приезжаешь со мной повидаться? - ни с того ни  с
сего  спросила  она.  -  Газетные  сплетники  всей  Европы  тобой   за   это
восхищаются, а я, признаться, начинаю подозревать, что  я  для  тебя  просто
предлог бывать почаще в Лондоне.
   -  Это  верно,  иногда  я  пользуюсь  тобой  как  ширмой,  -  преспокойно
согласился Лион. - По правде сказать, благодаря тебе я  давно  уже  кое-кому
втирал очки. Но встречаться с тобой не такой  тяжелый  труд,  ведь  это  мне
приятно. - Темные глаза его пытливо смотрели в лицо Джастине. -  Ты  сегодня
какая-то очень тихая, herzchen. Тебя что-то тревожит?
   - Да нет, не очень. - Джастина поковыряла ложкой сладкое и отодвинула, не
притронувшись. -  Так  только,  пустяк,  глупость.  Мы  с  мамой  больше  не
переписываемся раз в неделю.., так давно не  видались,  что  и  писать  друг
другу уже не о чем.., но сегодня от нее  пришло  какое-то  странное  письмо.
Совсем на нее не похожее.
   Сердце у него упало;  что  и  говорить,  Мэгги  долго  думала,  но  чутье
подсказывает ему - она начинает действовать, и первый ход не в  его  пользу.
Она решила  отыграть  дочь,  вернуть  ее,  чтобы  Дрохеда  не  осталась  без
наследника.
   Он потянулся через стол, взял Джастину за  руку;  к  зрелости  она  стала
красивее, подумал он, несмотря на это ужасное платье. На лице уже  чуть-чуть
намечаются морщинки и придают этому  лицу  озорного  мальчишки  достоинство,
которого прежде так не хватало, выдают своеобразный и  сильный  характер,  -
характера-то и прежде, конечно, было  не  занимать.  Но  подлинная  ли  это,
глубинная зрелость или только видимость? Вот в чем главная беда с Джастиной,
сама она даже не желает заглянуть вглубь.
   - Твоей матери очень одиноко, herzchen, - сказал он, сжигая свои корабли.
Значит, вот чего хочет Мэгги, так может ли он и дальше считать ее не правой,
а правым себя? Она - мать, уж наверно она лучше знает собственную дочь.
   - Да, пожалуй. - Джастина нахмурилась. - Но у меня такое чувство, что тут
еще что-то кроется. Ведь ей, должно быть, многие годы жилось очень  одиноко,
почему же вдруг возникло что-то новое? Я никак не пойму,  в  чем  тут  дело,
Ливень, может быть, от этого мне особенно тревожно.
   - Мне кажется, ты забываешь, - она ведь стареет.  Должно  быть,  для  нее
становится мучительно многое, с  чем  она  раньше  справлялась  без  особого
труда.  -  Взгляд  Лиона  вдруг  стал  отрешенным,  словно  он   напряженно,
сосредоточенно думал совсем не о том, что  говорил.  -  Джастина,  три  года
назад она потеряла единственного сына. Ты думаешь, время лечит? А  по-моему,
чем дальше, тем больней. Она потеряла его, а теперь наверняка думает, что  и
ты для нее потеряна. Ты ведь даже ни разу не съездила повидаться с ней.
   Джастина зажмурилась.
   - Я поеду. Ливень, поеду! Честное слово, поеду, и очень  скоро!  Конечно,
ты прав, ты всегда прав. Никогда не  думала,  что  заскучаю  по  Дрохеде,  а
последнее время что-то стала думать о ней с нежностью. Как будто и правда  я
с ней кровно связана.
   Лион вдруг посмотрел на часы, хмуро улыбнулся.
   - Извини, пожалуйста, herzchen, но сегодня я  тоже  воспользовался  тобой
как ширмой. Мне очень неприятно, что я не могу проводить тебя  до  дому,  но
меньше чем через час надо встретиться с неким весьма важным деятелем в одном
сверхсекретном месте, и поехать туда придется  на  своей  машине,  за  рулем
которой сидит трижды проверенный сверхнадежный Фриц.
   - Сверхтаинственный Лион! -  весело  поддразнила  Джастина,  стараясь  не
выдать, что огорчена. - Теперь понятно, почему вдруг мне  надо  кататься  на
такси! Меня-то вполне можно доверить и таксисту, а вот судьбы Общего рынка -
ни в коем случае, так, что ли? Ладно, не нужны мне ни такси, ни твой  трижды
проверенный Фриц, вот возьму и поеду просто на метро. Время еще  детское.  -
Она  подняла  безучастную  руку  Лиона,  прижалась  к  ней  щекой  и   вдруг
поцеловала. - Ох, Лион, не знаю, что бы я без тебя делала!
   Лион сунул руку в карман, поднялся, повернулся и другой  рукой  отодвинул
стул Джастины, давая ей встать.
   - Я тебе друг, - сказал он. - На то и друзья, чтоб без  них  нельзя  было
обойтись.
   Но едва они расстались, по дороге Джастина вновь невесело  задумалась,  и
озабоченность эта быстро перешла в совершенное уныние.  Сегодня  впервые  он
заговорил о чем-то более или менее личном - и разговор свелся к  тому,  что,
по его мнению, ее мать страшно одинока, стареет, и Джастине надо бы  поехать
домой. Навестить маму, сказал он, а на самом  деле,  кажется,  считает,  что
надо вернуться совсем. А значит, какие там чувства  он  ни  питал  к  ней  в
прошлом, они и впрямь -  прошлое,  и  у  него  нет  никакой  охоты  все  это
воскрешать.
   Прежде ей и в мысль не приходило, что она могла стать для него докукой  и
помехой,  частицей  прошлого,  которую  он  не   прочь   бы   похоронить   в
благопристойной безвестности где-нибудь  в  Дрохеде  или  вроде  того,  -  а
вдруг?.. Но тогда зачем девять месяцев назад он  опять  вошел  в  ее  жизнь?
Пожалел ее? Или считал, будто он ей чем-то обязан? Или решил, что  в  память
Дэна надо как-то подтолкнуть ее к матери? Он ведь очень любил  Дэна,  и  как
знать, о чем они говорили во время тех долгих встреч в Риме, когда ее с ними
не было? Может быть, Дэн просил Лиона о ней заботиться, вот он и  заботится.
Выждал для верности, чтоб быть спокойным, что она не выставит его за  дверь,
и опять заявился, чтобы исполнить то, что он там пообещал  Дэну.  Да,  очень
похоже на правду. Ясно же, он больше ее не любит. Чем бы она его  прежде  ни
привлекала, давным-давно всему пришел конец; и потом, она ведь  чудовищно  с
ним обращалась. Сама виновата, больше никто!
   От этой мысли она горько расплакалась, потом кое-как совладала с собой  -
хватит дурака валять! - долго ворочалась с боку на бок и взбивала подушку  в
напрасных попытках заснуть, потом отчаялась, попробовала,  лежа  в  постели,
читать какую-то пьесу. Через несколько страниц слова  предательски  слились,
поплыли перед глазами, и  как  ни  пыталась  Джастина,  прибегая  к  старой,
привычной уловке, загнать  отчаяние  в  самый  дальний  угол  сознания,  оно
все-таки обрушилось на нее всей тяжестью. Наконец, когда в  окна  просочился
поздний, мутный лондонский рассвет, она подсела к письменному столу;  зябко,
вдалеке на улицах рычат моторы, тянет  сыростью,  во  рту  горечь.  И  вдруг
подумалось: а ведь Дрохеда - это чудесно! Чистейший воздух, тишина,  которую
нарушают только голоса природы. Покой.
   Она взяла один из своих фломастеров и принялась за письмо  к  матери,  и,
пока писала, слезы высохли.
   "Я все-таки надеюсь, что ты понимаешь, почему после смерти Дэна я ни разу
не была дома, - писала она. - Но что бы ты обо мне ни  думала,  я  знаю,  ты
будешь довольна, что я собираюсь раз и навсегда исправить ошибку.
   Да, вот именно. Я возвращаюсь домой совсем, мама. Ты была  права,  пришло
время, когда я затосковала по Дрохеде. Порезвилась, попрыгала  и  увидела  -
пустое это и мне ни к чему. Что же, так весь век  и  мотаться  по  сцене?  А
кроме сцены тут для меня  и  вовсе  ничего  нет.  Хочется  чего-то  верного,
надежного, неизменного, все это воплощено в Дрохеде, и потому я  возвращаюсь
домой. Хватит с меня воздушных замков. Как знать, может, я  выйду  замуж  за
Боя Кинга, если он еще не  раздумал,  и,  наконец,  сделаю  в  жизни  что-то
полезное, к  примеру,  нарожаю  новых  фермеров  для  нашей  Северо-западной
равнины. Я устала, мама, так устала, сама не знаю, что говорю, и нет у  меня
сил выложить на бумаге все, что чувствую.
   Ладно, попытаюсь справиться с этим в другой раз. С леди Макбет покончено,
роль на будущий сезон у меня еще не  подобрана,  и  я  никого  в  театре  не
подведу, если теперь откланяюсь. В Лондоне актрис хоть пруд пруди,  Клайд  в
два счета найдет мне замену,  а  тебе  ведь  некем  меня  заменить,  правда?
Извини, что мне понадобился тридцать один год жизни, чтобы это понять.
   Пожалуй, до меня и посейчас еще не дошло бы, если б не помог Лион, но  он
умница, весьма проницательный малый. Хоть  он  с  тобой  и  не  знаком,  но,
похоже, понимает тебя куда лучше, чем я. Правда, говорят, со стороны виднее.
Во всяком случае, он со стороны отлично все видит. Мне он  опротивел,  вечно
следит за мной со своих олимпийских высот. Наверно,  воображает,  будто  это
его долг перед Дэном, или что-то такое ему обещал, каждый раз сваливается ко
мне как снег на голову, надоело; хотя в конце концов я поняла, что это я ему
надоела. А если я благополучно вернусь в Дрохеду, все его долги  и  обещания
отменяются, правда? По крайней мере,  пускай  спасибо  скажет,  что  ему  не
придется больше летать из-за меня в Лондон.
   Как только улажу туг все дела,  напишу,  когда  меня  ждать.  А  пока  не
забывай, что я хоть и по-своему, не по-людски, тебя люблю".
 
*** 
 
   Она  подписалась,  против  обыкновения,  не  размашисто,  почти  так   же
аккуратно подписывались когда-то обязательные  послания  домой  под  орлиным
взором  суровой  монахини.  Джастина  сложила  листки,  сунула   в   конверт
авиапочты, надписала адрес. И по дороге в театр, где вечером в последний раз
играли "Макбета", отослала.
   И сразу же начала готовиться к отъезду.  Клайд,  услыхав  такую  новость,
разогорчился до того, что закатил настоящую истерику,  от  которой  Джастину
бросило в  дрожь,  однако  наутро  круто  переменил  фронт  и  ворчливо,  но
добродушно  сдался.  Переуступить  квартиру,  которую   она   снимала   близ
Черинг-Кросс, оказалось проще простого -  квартал  модный,  охотников  сразу
нашлось множество, телефон звонил каждые пять минут, и  под  конец  Джастина
просто переложила трубку с рычага на стол. Миссис Келли,  которая  прибирала
квартирку с тех давних времен, когда  Джастина  только-только  поселилась  в
Лондоне, грустно бродила  среди  хаоса  ящиков  и  стружек,  оплакивая  свою
судьбу, и украдкой опять клала трубку  на  рычаг  в  робкой  надежде:  вдруг
позвонит кто-нибудь, кого Джастина слушается, и уговорит ее остаться.
   И среди всей этой суматохи действительно позвонил  некто,  кого  Джастина
слушалась, но не затем, чтобы уговорить ее остаться; Лион даже не знал,  что
она уезжает. Он только попросил ее взять на  себя  обязанности  хозяйки,  он
дает у себя в доме на Парк-лейн званый ужин.
   - Какой дом на Парк-лейн? - изумилась Джастина.
   - Видишь ли, Англия все деятельней участвует в Европейском  экономическом
сообществе. И я провожу здесь столько времени,  что  удобней  обзавестись  в
Лондоне каким-то pied-a-terre <Пристанище  (фр.)>,  вот  я  и  снял  дом  на
Парк-лейн, - объяснил Лион.
   - Вот негодяй! Какого же черта ты секретничал? И давно у тебя этот дом?
   - Около месяца.
   - И ты мне в тот раз загадывал какие-то  дурацкие  загадки  и  ничего  не
сказал?! Черт тебя возьми совсем! - Она даже запиналась от злости.
   - Я хотел тебе сказать, но уж очень забавно  ты  вообразила,  что  я  все
время летаю взад-вперед, слишком велик был  соблазн  еще  немножко  поводить
тебя за нос. - В голосе Лиона слышался смех.
   - Убить тебя  мало!  -  сквозь  зубы  процедила  Джастина,  на  глаза  ее
навернулись слезы.
   - Нет-нет, herzchen! Пожалуйста, не сердись! Помоги мне принять гостей  и
осматривай мое новое жилище, сколько душе угодно.
   - Ну, конечно, самый подходящий случай - в  сопровождении  тысячи  других
гостей! Ты что, боишься  остаться  со  мной  вдвоем?  Кого  ты,  собственно,
опасаешься, себя или меня?
   - Ты будешь не гостья, - ответил он на первую половину ее гневной речи. -
Ты будешь хозяйка, это совсем не одно и то же. Так поможешь мне?
   Тыльной стороной кисти Джастина утерла слезы.
   - Ладно, - буркнула она в трубку.
   Она никак не ждала, что будет так хорошо и весело:  дом  оказался  просто
прелесть, а сам Лион в наилучшем настроении, которым поневоле  заразилась  и
Джастина. Она явилась в  подобающем  случаю,  хотя,  на  его  вкус,  немного
слишком ярком наряде, и в первую секунду он невольно поморщился, поглядев на
это ослепительно розовое шелковое платье, но тотчас взял ее под  руку  и  до
появления гостей провел по всему дому. И потом целый вечер  был  безупречен,
на глазах у всех держался с нею  так  естественно,  непринужденно,  что  она
чувствовала себя и нужной, и желанной. Гости сплошь были важные персоны,  ей
даже не хотелось думать о том, какие политические решения  должны  принимать
эти люди. Самые заурядные люди. Тем хуже.
   - Это бы еще ничего, будь хоть в одном из них какая-то искра,  что-то  от
значительной личности, - сказала Джастина Лиону, когда  все  разошлись;  она
рада была случаю побыть с ним вдвоем и только спрашивала себя, скоро  ли  он
отправит ее восвояси. - Знаешь,  как  в  Наполеоне  или  Черчилле.  Если  уж
человек стал государственным  деятелем,  наверно,  не  вредно  считать  себя
избранником судьбы. А ты веришь, что ты - избранник судьбы?
   Лион поморщился.
   - Хорошо бы немного обдуманней  выбирать  слова,  когда  задаешь  вопросы
немцу, Джастина. Нет, я не считаю  себя  избранником  судьбы,  и  это  очень
плохо, когда политик такое о себе возомнит. Может быть, в редчайших  случаях
оно и верно, хотя я сильно в этом  сомневаюсь,  но  в  основном  большинстве
такие люди навлекают и на себя, и на свою страну неисчислимые бедствия.
   Джастине вовсе не хотелось с этим спорить.  Важно  было  как-то  завязать
разговор, а перевести его не слишком резко на другое уже проще.
   - А их жены довольно  разношерстная  компания,  правда?  -  заметила  она
простодушно. - Почти все выглядели еще менее пристойно, чем я, хоть ты и  не
одобряешь ярко-розовые платья. Миссис Как-бишь-ее еще  туда-сюда,  а  миссис
Как-тебя - ничтожество, не отличить от обоев, но миссис  Динозавриха  просто
мерзость. Непостижимо, как муж ее  выносит?  Нет,  мужчины  ужасно  бездарно
выбирают себе жен!
   - Джастина!! Когда ты научишься запоминать фамилии? Еще спасибо,  что  ты
мне отказала, хороша бы вышла из тебя жена для политика. Я ведь слышал,  как
ты бормотала и мычала и не могла сообразить, кого как зовут.  Кстати,  очень
многие  мужья  мерзких  жен  недурно  преуспевают,  а  очень  многие   мужья
прекраснейших жен отнюдь не преуспели. В конечном  счете  это  неважно,  все
решают качества самого человека. Очень мало кто  из  них  женится  по  чисто
политическим соображениям.
   По-прежнему он умеет поставить ее на место, и  это  все  так  же  обидно;
чтобы Лион не увидел ее лица, она, словно бы шутя, низко, на  восточный  лад
поклонилась ему, потом уселась на ковре.
   - Не сиди на полу, Джастина!
   Но она не встала, а вызывающе поджала ноги и прислонилась к  стене  возле
камина,  поглаживая  кошку  Наташу.  Оказывается,  после  смерти   кардинала
Витторио Лион взял к себе его любимицу и, видно, очень к ней привязан,  хотя
она уже старая и довольно капризная.
   - Говорила я тебе, что  уезжаю  насовсем  в  Дрохеду?  -  спросила  вдруг
Джастина.
   Лион как раз  открывал  портсигар;  крупные  руки  его  не  дрогнули,  не
приостановились, он спокойно достал сигарету.
   - Ты прекрасно знаешь, что не говорила, - сказал он.
   - Значит, теперь говорю.
   - Давно ты это решила?
   - Пять дней назад. Надеюсь уехать в конце этой недели.  Чем  скорей,  тем
лучше.
   - Понятно.
   - Это все, что ты можешь мне сказать?
   - Что ж тут еще говорить? Ну, разумеется, я желаю тебе счастья  и  удачи,
как бы ты ни поступала, - произнес он уж до того невозмутимо,  что  Джастина
поморщилась.
   - Ладно, и на том спасибо, - беспечно отозвалась она. -  А  разве  ты  не
рад, что я больше не буду въедаться тебе в печенки?
   - Ты вовсе не въедаешься мне в печенки, - был ответ. Джастина оставила  в
покое Наташу,  взяла  кочергу  и  принялась  свирепо  ворошить  перегоревшие
поленья в камине; они с шорохом рухнули кучкой легких  раскаленных  угольев,
мгновенным фейерверком взметнулись искры - и жар, пышущий от  камина,  разом
спал.
   - Наверно, в нас живет  демон  разрушения,  всегда  хочется  переворошить
огонь. Это лишь ускоряет конец. Но какой красивый конец, правда, Ливень?
   Но  Лиона,  видно,  не  занимало,  что  происходит  с  огнем,  когда  его
переворошат, он только спросил:
   - Так, значит, уже в конце недели? Ты времени даром не теряешь.
   - К чему откладывать?
   - А как же сцена?
   - Меня уже тошнит от сцены. Да мне там после леди Макбет и делать нечего.
   - Ох, довольно ребячиться, Джастина! Когда ты несешь такой вздор, я готов
тебя поколотить. Сказала бы просто, что театр больше тебя не привлекает и ты
соскучилась по дому.
   - Хорошо, хорошо, хорошо!!! Считай как тебе угодно, черт подери! Просто я
легкомысленна, как всегда. Извини за резкость! - Она  вскочила.  -  Где  мои
туфли, черт бы их побрал? Куда девалось мое пальто?
   Появился Фриц, подал туфли и пальто и отвез ее домой. Лион извинился, что
не может сам ее проводить, у него еще много дел,  но  потом  долго  сидел  с
Наташей на коленях у разведенного заново огня и, судя по его лицу,  поглощен
был чем угодно, только не делами.
 
*** 
 
   - Что ж, - сказала Мэгги матери, - надеюсь, мы поступили правильно.
   Фиа, щурясь, посмотрела на нее и кивнула.
   - Да, я уверена. С Джастиной беда в том, что она просто не способна  сама
принять такое решение, поэтому у нас не осталось выбора.  Приходится  решать
за нее.
   - Не слишком приятно разыгрывать роль Господа Бога. Я-то, думается, знаю,
чего ей на самом деле надо, но даже если б я могла сказать ей это  напрямик,
она бы все равно увильнула от ответа.
   - Гордость в крови у всех Клири, - слабо улыбнулась Фиа. - Вдруг вылезает
в тех, от кого ничего такого и не ждешь.
   - Брось, тут не одни Клири! Я всегда подозревала, что тут есть кое-что  и
от Армстронгов. Но Фиа покачала головой.
   - Нет. Почему бы я ни сделала то, что сделала, гордость тут была  ни  при
чем. В старости тоже есть смысл, Мэгги.
   Она дает нам перед смертью передышку, чтобы мы успели сообразить,  почему
жили так, а не иначе.
   - Если мы сперва не впадем в детство  и  не  перестанем  вообще  что-либо
соображать, - сухо заметила Мэгги. - Тебе это, правда,  не  грозит.  И  мне,
надеюсь, тоже.
   - Может быть, старческое слабоумие дается как милость тем, кто не в силах
посмотреть в лицо своему прошлому. А тебе покуда рано ручаться,  что  ты  не
впадешь в детство. Подожди еще годиков двадцать, тогда видно будет.
   - Еще двадцать лет! - с испугом повторила Мэгги. - Так страшно долго!
   - Ну, это ведь было в твоей воле - сделать  эти  двадцать  лет  не  столь
одинокими, правда? - заметила Фиа, не отрываясь от вязанья.
   - Да. Только овчинка выделки не стоила, мама. Правда? - сказала  Мэгги  с
едва уловимой  ноткой  сомнения  в  голосе,  постукивая  головкой  старинной
вязальной  спицы  по  письму  Джастины.   -   Д