бломки. Куда ни  глянь,  вокруг  стеной  -  огонь;  пылают
деревья, вспыхнула под ногами трава. Жалобно заржала лошадь,  и  Пэдци  всем
сердцем рванулся к  ней  -  не  может  он  бросить  несчастное  животное  на
погибель, беспомощное, на привязи. Взвыла собака, и вой перешел в отчаянный,
почти человеческий вопль. Мгновенье пес метался,  точно  живой  факел,  -  и
рухнул в горящую траву. Еще и еще вой -  собак  одну  за  другой  охватывало
стремительное пламя, ветер мчал его, и не уйти было ни  одной  живой  твари,
самой быстроногой или крылатой. Малую долю секунды Пэдди соображал,  как  бы
добраться до лошади, и тут волосы его опалил  огненный  метеор,  он  опустил
глаза - к его ногам упал изжаренный заживо большой попугай.
   И вдруг Пэдди понял - это конец. Из этого ада нет выхода ни для него,  ни
для лошади. Не успел додумать - за спиной вспыхнул еще один сухой  эвкалипт,
во все стороны, как от взрыва, полетели клочья пылающей смолистой коры. Кожа
на руках Пэдди почернела и сморщилась, пламенные волосы его впервые  затмило
пламя более яркое. Нет таких слов, которыми можно описать  подобную  смерть:
огонь вгрызается внутрь. И сгорают  последними,  последними  перестают  жить
сердце и мозг. Пэдди метался в этом жертвенном костре, одежда на нем пылала,
он исходил криком. И этот смертный вопль был - имя жены.
 
*** 
 
   Остальные мужчины успели вернуться на Главную  усадьбу  до  бури,  завели
лошадей на конный двор и разошлись кто в барак для работников, кто в Большой
дом. В ярко освещенной гостиной Фионы, у мраморного камина, где жарко горели
большие поленья, собрались братья Клири и прислушивались к буре - в эти  дни
их не тянуло выйти и посмотреть, как она бушует. Так славно пахли  смолистым
эвкалиптом дрова, так  соблазнительно  громоздились  на  передвижном  чайном
столике пирожки и сандвичи. Пэдди к вечернему чаю не  ждали  -  ему  слишком
далеко, не успеет.
   Часам к четырем тучи откатились  на  восток,  и  все  невольно  вздохнули
свободнее; во время сухих бурь тревога не отпускала, хотя в Дрохеде на  всех
до единой постройках имелись громоотводы. Джек с Бобом  встали  и  вышли  из
дому - сказали, что хотят немного проветриться, на деле  же  обоим  хотелось
отдохнуть от недавнего напряжения.
   - Смотри! - Боб показал на запад. Над  вершинами  деревьев,  что  кольцом
окружали Главную  усадьбу,  разрасталась,  отсвечивая  бронзой,  туча  дыма,
бешеный ветер рвал ее края, и они развевались клочьями летящих знамен.
   - О Господи! - Джек кинулся в дом, к телефону.
   - Пожар, пожар! - закричал он  в  трубку,  и  все,  кто  был  в  комнате,
ошеломленные,  обернулись,  потом  выбежали  наружу.  -  В  Дрохеде   пожар,
страшнейший!
   Джек дал отбой - довольно было сказать это телефонистке  в  Джилли:  все,
кто пользуется общей линией, обычно  снимают  трубку,  едва  у  них  звякнет
аппарат. Хотя за годы, что семья Клири  жила  в  Дрохеде,  в  джиленбоунской
округе не было ни одного большого  пожара,  все  знали  наизусть,  как  надо
поступать.
   Братья побежали за лошадьми, работники высыпали из бараков,  миссис  Смит
отперла один из сараев-складов и десятками  раздавала  дерюжные  мешки.  Дым
встает на западе и ветер дует с запада, - значит, пожар надвигается сюда, на
усадьбу. Фиа сбросила длинную юбку, натянула брюки Пэдди и  вместе  с  Мэгги
побежала к конюшням - сейчас на счету каждая  пара  рук,  способных  держать
мешок.
   На кухне миссис Смит, не жалея дров, жарко затопила плиту,  ее  помощницы
снимали с вбитых в потолок крючьев огромные котлы.
   - Хорошо, что вчера закололи вола, - сказала экономка. - Минни, вот  тебе
ключ от кладовой, где спиртное. Подите с Кэт,  притащите  все  пиво  и  ром,
сколько есть, потом принимайтесь печь лепешки, а  я  буду  тушить  мясо.  Да
поскорей вы, поскорей!
   Лошадей взбудоражила буря, а теперь они еще и дым учуяли  и  не  давались
седлать; Фиа с Мэгги вывели двух  беспокойных,  упирающихся  чистокровок  во
двор, чтобы легче с ними совладать. Пока Мэгги воевала с каурой кобылой,  по
проселку, ведущему от джиленбоунской дороги, тяжело топая, подбежали двое  -
явно бродяги-сезонники.
   - Пожар, хозяйка, пожар! Найдется у вас еще пара лошадей? Давайте мешки!
   - Возьмите вон там, у сарая. Господи, хоть бы никого из  ваших  огонь  не
захватил! - сказала Мэгги, не знала она, где в эту минуту был ее отец.
   Они схватили дерюжные мешки и бурдюки с водой,  которые  дала  им  миссис
Смит; Боб и все мужчины с Главной усадьбы уже минут  пять  как  уехали.  Эти
двое поскакали вдогонку, Фиа с Мэгги выехали последними - галопом к реке, на
другой берег и дальше, навстречу дыму.
   У  дома  остался  Том,  старик-садовник;  работая  насосом,  он  наполнил
грузовик-цистерну, завел мотор. Конечно, такой пожар  никакими  запасами  не
потушишь, разве только хлынет проливной дождь, но надо подвезти  воду,  чтоб
мочить мешки, да и одежду людей, которые ими орудуют. Том переключил  машину
на малую скорость, одолевая подъем на  противоположный  берег,  и  мимолетно
оглянулся - вот он стоит, опустелый дом главного овчара, и за  ним  еще  два
пустующих домика, это - самое уязвимое место Главной усадьбы,  только  здесь
то, что может загореться, оказалось близко  к  деревьям  на  другом  берегу.
Старик Том поглядел на запад, покачал головой, с внезапной  решимостью  стал
пятить машину и ухитрился задом вывести ее обратно  через  реку  на  ближний
берег. Пожар там, на выгонах, никакая сила не остановит, люди вернутся ни  с
чем. Над устьем ущелья, у дома  главного  овчара,  где  и  сам  он,  бывало,
квартировал, Том привернул к цистерне шланг и щедро полил дом, потом перешел
к двум домикам поменьше, облил и их. Вот  где  он  поможет  верней  всего  -
пропитает эти дома водой насквозь, чтоб ни в коем случае не загорелись.
   Мэгги и Фиа ехали рядом, а туча дыма на западе росла, и ветер  сильней  и
сильней обдавал запахом гари. Быстро темнело; с запада по выгону мчалось все
больше разной живности - кенгуру и дикие кабаны, перепуганные овцы и коровы,
страусы эму, и  огромные  ящерицы  гоанны,  и  тысячи  кроликов.  Выезжая  с
Водоемного на Вилла-Биллу (в Дрохеде у каждого выгона было  свое  название),
Мэгги заметила - Боб оставил все ворота настежь. Но у овец  не  хватало  ума
бежать в открытые ворота, они останавливались в трех шагах левей или  правей
и слепо, бестолково тыкались в изгородь.
   Когда всадники подъехали к краю пожара, он был уже на десять миль  ближе,
огонь распространялся и вширь, все шире с каждой  секундой.  Лошади  пугливо
плясали под седоками, а они беспомощно смотрели на запад -  яростные  порывы
ветра переносили пламя по высокой сухой траве от дерева к дереву, от рощи  к
роще. Нечего и думать остановить его здесь, на равнине, его и целая армия не
остановит. Надо вернуться на усадьбу и  попробовать  отстоять  хотя  бы  ее.
Пожар наступает уже фронтом шириной в пять миль; если не погнать  сейчас  же
усталых лошадей во всю мочь, от него не уйти. Жаль овец, очень, очень  жаль.
Но ничего не поделаешь.
   Они вброд возвращались через  реку,  копыта  зашлепали  по  мелкой  воде;
старик Том все еще поливал пустые дома на восточном берегу.
   - Молодчина, Том! - закричал Боб. - Продолжай, пока не станет  жарко,  да
смотри вовремя унеси ноги,  слышишь?  Зря  не  геройствуй,  ты  стоишь  куда
дороже, чем доски да стекла.
   На Главной усадьбе полно было машин, и по  дороге  из  Джилли  подъезжали
новые, издали виднелись яркие пляшущие огни фар; когда Боб свернул на конный
двор, тут в ожидании уже толпились мужчины.
   - Большой пожар, Боб? - спросил Мартин Кинг.
   - Очень большой, - с отчаянием ответил Боб. - Боюсь, не сладим. В ширину,
по-моему, захватило миль пять, и ветром гонит с  такой  скоростью  -  лошадь
галопом еле уходит. Уж не знаю, отстоим ли мы усадьбу, а вот Хорри, наверно,
надо приготовиться. До него скоро дойдет, мы-то огонь навряд ли остановим.
   - Что ж, большому пожару давно время. С девятнадцатого года  не  было.  Я
соберу отряд, пошлю на Бил-Бил, но и тут народу хватит, вон еще  подъезжают.
Джилли может выставить против пожара до пятисот мужчин. Ну, и тут кой-кто из
нас останется помогать. Одно скажу, слава богу, моя земля западнее Дрохеды.
   Боб усмехнулся:
   - Вы мастер утешать, Мартин. Мартин огляделся по сторонам.
   - А где отец, Боб?
   - Западнее пожара, наверно, где-то около Бугелы. Он поехал на выгон Вилга
за суягными овцами, а пожар начался, я так думаю, миль на пять восточное.
   - Больше ни за кого не тревожишься?
   - Слава Богу, сегодня в той стороне никого нет. Как будто война, подумала
Мэгги, входя в дом: быстрота без суетливости, забота о пище и питье, о  том,
чтобы собрать все силы и не падать духом. И грозная неминуемая опасность.
   На Главную усадьбу прибывали еще и еще люди и тотчас принимались помогать
- рубили немногие деревья, что  стояли  слишком  близко  к  берегу,  широким
кольцом  скашивали  чересчур  высоко  поднявшуюся   кое-где   траву.   Мэгги
вспомнилось, как, впервые  приехав  в  Дрохеду,  она  пожалела,  что  вокруг
Большого  дома  голо  и  мрачно,  куда  красивей  было  бы,  стой  он  среди
великолепных могучих деревьев, их  так  много  кругом.  Теперь  она  поняла.
Главная усадьба - просто огромная круглая просека для защиты от пожара.
   Все толковали о пожарах, что бывали в джиленбоунской округе за  семьдесят
с лишком лет. Как ни странно, в  пору  долгой  засухи  пожар  был  не  такой
страшной опасностью - по скудной траве огонь не мог перекинуться  далеко.  А
вот через год или два  после  обильных  дождей,  когда  травы,  как  сейчас,
поднимались густые, высокие и сухие, точно порох, -  тогда-то  и  вспыхивали
пожары, с какими иной раз не удавалось совладать, и опустошали все окрест на
сотни миль.
   Мартин Кинг взялся командовать тремя сотнями людей,  остающихся  защищать
Дрохеду. Он был  старшим  среди  джиленбоунских  фермеров-скотоводов  и  уже
полвека воевал с пожарами.
   - У меня в Бугеле полтораста тысяч акров, -  сказал  он,  -  и  в  тысяча
девятьсот пятом я потерял все, как есть, ни одной  овцы  не  осталось  и  ни
единого дерева. Пятнадцать лет прошло, покуда я опять стал на ноги,  а  одно
время думал, и вовсе не оправлюсь, от шерсти тогда доходу было  чуть,  и  от
говядины тоже.
   По-прежнему выл ураганный ветер, неотвязно пахло гарью. Настала  ночь,  а
небо на западе зловеще рдело, дым опускался ниже, и люди уже начали кашлять.
Вскоре показалось и пламя, огненные языки и спирали взметались в  туче  дыма
на сто футов, и стал слышен рев, будто неистовствовала на  футбольном  матче
многотысячная толпа. Западный ряд  деревьев,  окаймляющих  Главную  усадьбу,
разом занялся, на месте его встала сплошная стена огня;
   Мэгги, окаменев, глядела с веранды, как на этом огненном  фоне  скачут  и
мечутся крохотные черные человечки, словно грешники в аду.
   - Поди сюда, Мэгги, выставь все тарелки на буфет. Да поживей, у  нас  тут
не гулянье! - послышался голос матери.
   Мэгги с трудом оторвалась от страшной картины.  Два  часа  спустя  первая
партия измученных людей притащилась подкрепиться едой  и  питьем,  иначе  не
хватило бы сил бороться дальше. Для того и хлопотали без роздыха  женщины  -
чтобы для всех трехсот человек вдоволь было лепешек и  тушеного  мяса,  чаю,
рома и пива. Когда пожар, каждый делает, что может и умеет  лучше  всего,  а
потому женщины стряпают,  чтобы  поддержать  силы  мужчин.  Ящик  за  ящиком
вносили пиво и опустевшие заменяли новыми; черные, закопченные,  шатаясь  от
усталости, мужчины стоя жадно пили, наспех глотали большущие куски  лепешек,
мигом очищали тарелку едва остывшего тушеного мяса, осушали последний стакан
рома и вновь спешили навстречу огню.
   Мэгги бегала взад-вперед между кухней и домом, а улучив минуту, с ужасом,
с трепетом смотрела на пожар. Была в нем какая-то чуждая, неземная  красота,
ибо он был сродни небесам, шел  от  солнц  таких  отдаленных,  что  свет  их
доходит до нас холодным, шел от Бога  и  дьявола.  Передовая  волна  пламени
пронеслась на  восток.  Большой  дом  оказался  теперь  в  кольце,  и  Мэгги
различала подробности, которые прежде в  сплошной  стене  огня  нельзя  было
разглядеть. Различимы цвета - черный и оранжевый, красный, белый  и  желтый;
вот чернеет силуэт огромного дерева, а кора мерцает и светится оранжевым;  в
воздухе летают, кувыркаются красные угольки, точно игривые призраки;  словно
биение обессиленного сердца, разгорается и меркнет,  разгорается  и  меркнет
желтый свет в стволах  выгоревших  изнутри  деревьев;  взрывается  смолистый
эвкалипт - и фонтаном брызжут во все стороны алые  искры;  вдруг  расцветает
языкатый оранжево-белый костер - что-то до сих пор сопротивлялось огню и вот
покорилось, запылало. Да, ночью это красиво, это она запомнит на всю жизнь.
   Внезапно ветер еще усилился - и все женщины,  завернувшись  в  мешки,  по
ветвям глицинии, точно по канатам, бросились на сверкающую серебром железную
крышу, мужчины ведь были на усадьбе. Руки и колени обжигало и сквозь дерюгу,
но женщины, вооружась мокрыми мешками, сбивали уголья с раскаленной крыши  -
ведь самое страшное, если железо не выдержит и пылающие головешки провалятся
на деревянные перекрытия. Но теперь яростней всего пожар бушевал  на  десять
миль восточнее, в Бил-Биле.
   Большой дом Дрохеды стоял всего в трех милях от восточной границы имения,
ближайшей к городу. Здесь к ней примыкал Бил-Бил, а за ним,  еще  восточнее,
Нарранганг. Скорость ветра достигала теперь уже  не  сорока,  а  шестидесяти
миль в час, и вся джиленбоунская округа знала: если не хлынет  дождь,  пожар
будет свирепствовать неделями и многие сотни квадратных миль  плодороднейшей
земли обратит в пустыню.
   Пока огонь проносился по  Дрохеде,  дома  у  реки  держались  -  Том  как
одержимый вновь и вновь наполнял свою цистерну и поливал их  из  шланга.  Но
когда ветер еще усилился, они  все-таки  вспыхнули,  и  Том,  горько  плача,
погнал машину прочь.
   - Благодарите господа Бога, что ветер  не  подул  сильней,  покуда  огонь
только надвигался с запада, - сказал Мартин Кинг. - Тогда бы не то что дом -
и нас всех поминай как звали. Хоть бы в Бил-Биле народ уцелел!
   Фиа подала ему стакан неразбавленного рома; Кинг далеко не молод,  но  он
боролся, пока нужно было бороться, и на редкость толково всем распоряжался.
   - Глупо, конечно, - призналась ему Фиа, - но когда  показалось,  что  уже
ничего не спасти, странные меня мысли одолевали. Я не думала, что умру, ни о
детях, ни что  такой  прекрасный  дом  пропадет.  А  все  про  свою  рабочую
корзинку, про неконченое вязанье и  коробку  со  всякими  пуговицами,  я  их
сколько лет собирала, и про формочки сердечком для печенья, мне их  когда-то
Фрэнк смастерил. Как же я, думаю, буду без  них  жить?  Понимаете,  все  это
пустяки, мелочи, а ничем их не заменишь и в лавочке не купишь.
   - Да ведь почти у всех женщин так. Занятно, правда, как голова  работает?
Помню, в девятьсот пятом моя жена кинулась обратно  в  горящий  дом,  я  как
полоумный ору вдогонку, а она выскакивает  с  пяльцами,  и  на  них  начатое
вышиванье. - Мартин Кинг усмехнулся. - Все-таки мы остались живы, хоть дом и
сгорел. А когда я отстроил новый, жена первым делом докончила то  вышиванье.
Такой был старомодный узор, вы, верно, знаете. И слова вышиты:
   "Мой дом родной". - Он отставил пустой стакан,  покачал  головой,  дивясь
непостижимым женским причудам. - Ну, мне пора. Мы понадобимся Гэрету  Дэвису
в Нарранганге, и Энгусу в Радней Ханиш тоже, или я сильно ошибаюсь.
   Фиа побледнела.
   - Ох, Мартин! Неужели дойдет так далеко?
   - Всех уже известили. Из Буру и из Берка идет подмога.
 
*** 
 
   Еще три дня пожар, непрестанно ширясь, сметая все на своем  пути,  мчался
на восток, а потом вдруг хлынул дождь, лил почти четыре дня и погасил все до
последнего уголька. Но на  пути  пожара  осталась  выжженная  черная  полоса
шириною в двадцать миль - начиналась она примерно посередине земель  Дрохеды
и обрывалась на сто с лишним миль восточнее, у границ  последнего  имения  в
джиленбоунской округе - Радней Ханиш.
   Пока не начался дождь, никто не ждал вестей  от  Пэдди,  думали,  что  он
спокойно ждет по другую сторону  пожарища,  чтобы  остыла  немного  земля  и
догорели все еще тлеющие деревья. Не оборви пожар  телефонную  линию,  думал
Боб, уже передал бы весточку Мартин Кинг,  ведь  скорей  всего  Пэдди  искал
пристанища на западе, в Бугеле. Но лило уже шесть  часов,  а  Пэдди  все  не
давал о себе знать, и в Дрохеде забеспокоились. Почти четыре дня они уверяли
себя, что тревожиться нечего, конечно же, он просто отрезан от дома и  ждет,
когда можно будет проехать не в Бугелу, а прямо домой.
   - Пора бы уж ему вернуться, -  сказал  Боб,  шагая  из  угла  в  угол  по
гостиной под взглядами остальных домашних; словно в насмешку, от дождя резко
похолодало, сырость пробирала до костей, и пришлось снова развести  огонь  в
мраморном камине.
   - Ты о чем думаешь, Боб? - спросил Джек.
   - Думаю, самое время поехать его искать. Вдруг он ранен или тащится домой
в такую даль пешком. Мало ли. Вдруг лошадь с перепугу сбросила его, вдруг он
лежит где-нибудь и не в силах идти. Еды у него с собой на одни сутки,  а  уж
на четверо никак не хватит, хотя с голоду он пока помереть не мог.  Пожалуй,
переполох поднимать рано, так что пока я из  Нарранганга  подмогу  звать  не
стану. Но если дотемна мы его не найдем, поеду  к  Доминику  и  завтра  всех
поднимем на ноги. Господи, хоть бы эти телефонщики поскорей наладили линию!
   Фиону трясло, глаза лихорадочно, дико блестели.
   - Я надену брюки и тоже поеду, - сказала она. -  Сил  нет  сидеть  тут  и
ждать.
   - Не надо, мама! - взмолился Боб.
   - Если он ранен, Боб,  так  ведь  неизвестно,  где  и  как,  вдруг  он  и
двигаться не может. Овчаров ты отослал в Нарранганг, - значит, для поисков у
нас совсем мало народу. Если я  поеду  с  Мэгги,  мы  вдвоем  с  чем  угодно
справимся, а без меня ей придется ехать с кем-нибудь из вас, значит, от  нее
пользы почти не прибавится, а от меня и вовсе толку не будет.
   Боб сдался.
   - Ладно, - сказал он. - Возьми мерина Мэгги, ты на нем ездила  на  пожар.
Все захватите ружья и побольше патронов.
   Переехали через реку и пустились в самую глубь пожарища. Нигде ни единого
зеленого или коричневого пятнышка -  бескрайняя  пустыня,  покрытая  черными
мокрыми угольями, как ни странно, они все еще дымились, хотя дождь  лил  уже
несколько часов. От каждого листа на каждом дереве только  и  осталось,  что
скрюченный поникший черный жгутик; на месте высокой травы кое-где  виднелись
черные кочки - останки сгоревшей овцы, а изредка чернел  холмик  побольше  -
то, что было когда-то лошадью или  кабаном.  По  лицам  всадников  вместе  с
дождем струились слезы.
   Боб с Мэгги ехали впереди, за  ними  Джек  и  Хьюги,  последними  Фиа  со
Стюартом. Этих двоих езда почти успокоила - утешает уже то, что они  вместе,
говорить ничего не нужно, довольно и  того,  что  они  рядом.  Порой  лошади
сходились  почти  вплотную,  порой  шарахались  врозь,  увидев  еще   что-то
страшное, но последняя пара всадников словно не замечала этого. От дождя все
размокло, лошади двигались медленно, с  трудом,  но  им  было  все  же  куда
ступить: спаленные, спутанные травы прикрывали почву словно жесткой циновкой
из волокон  кокосовой  пальмы.  И  через  каждые  несколько  шагов  всадники
озирались - не показался ли на равнине Пэдди, но время  шло,  а  он  все  не
появлялся.
   И у всех сжалось сердце,  когда  ясно  стало,  что  пожар  начался  много
дальше, чем думали, на выгоне Вилга. Должно быть, дым сливался  с  грозовыми
тучами, вот почему пожар заметили не сразу. Поразила всех  его  граница.  Ее
словно провели по линейке - по одну сторону черный блестящий вар, по  другую
- равнина как равнина, в светло-коричневых и сизых тонах, унылая под дождем,
но жи