думала,
как же они выходят наружу.
   Отец Ральф усмехнулся и снял ее с мраморного пьедестала.
   - Ну вот, теперь ты знаешь. А знаешь, отчего родятся дети, Мэгги?
   - Ну, конечно, - с важностью сказала она, радуясь, что у  нее  есть  хоть
какие-то познания. - Их отращивают, отец Ральф.
   - А почему они начинают расти?
   - Потому что хочешь ребеночка.
   - Кто тебе это сказал?
   - Никто. Я сама догадалась.
   Отец Ральф закрыл глаза - нет, никто не может упрекнуть его  в  трусости,
если не станет он объяснять  дальше.  Остается  только  пожалеть  Мэгги,  но
помочь ей больше он не в силах. Хорошенького понемножку.
 
Глава 7 
 
   Мэри Карсон вскоре должно было исполниться  семьдесят  два  года,  и  она
решила по этому  случаю  устроить  прием,  каких  Дрохеда  не  видывала  уже
полвека. День рожденья приходился на начало ноября - время, когда  жара  еще
терпима, во всяком случае для уроженцев Джилли.
   - Вы приметили,  миссис  Смит?  -  зашептала  Минни.  -  Нет,  вы  только
приметьте! Третьего ноября, вот когда она родилась!
   - Ну и что тут  такого,  Минни?  -  спросила  экономка.  Ее,  невозмутимо
уравновешенную  англичанку,  несколько  раздражала  эта  истинно   кельтская
таинственность.
   - А как же, она,  стало  быть,  родилась  под  знаком  Скорпиона,  верно?
Скорпион, вот она кто!
   - Понятия не имею, что вы такое говорите, Минни!
   - Ox, миссис Смит, миленькая, так ведь для женщины родиться скорпионом  -
это хуже нет. Дьяволовы дочки, вот они кто! - сказала Кэт, вытаращив  глаза,
и перекрестилась.
   На миссис Смит все это не произвело ни малейшего впечатления.
   - Право слово, Минни, и у вас, и у Кэт ужасная каша в голове,  -  сказала
она.
   А вокруг все ходило ходуном, суете  и  хлопотам  не  предвиделось  конца.
Старая паучиха, сидя в глубоком кресле в самом центре своей паутины,  так  и
сыпала распоряжениями - сделать то, сделать это, одно  припасти,  другое  из
запасов достать. Обе горничные-ирландки  не  знали  ни  минуты  передышки  -
начищали серебро, перемывали сервизы лучшего фарфора, домашнюю церковь снова
превращали в залу и готовили к приему гостей соседние с нею комнаты.
   Стюарт и несколько сезонных работников прошли  с  косилкой  и  косами  по
лужайкам, пропололи цветочные клумбы, посыпали влажными опилками  выложенные
испанской плиткой веранды, чтобы нигде не осталось пыли,  протерли  толченым
мелом пол в зале, чтобы танцующим было не слишком скользко, - во  всех  этих
делах больше мешали, чем помогали младшие мальчики Клири. Из самого  Сиднея,
заодно с устрицами и креветками, крабами  и  омарами,  выписан  был  оркестр
Кларенса О'Тула; нескольких  женщин  из  Джилли  наняли  помогать  во  время
приема. Вся округа от Радней Ханши до Инишмари и от  Бугелы  до  Нарранганга
гудела как улей.
   Пока среди мраморных стен эхом отдавались непривычный стук переставляемой
мебели и перекликающиеся голоса, Мэри Карсон  покинула  неизменное  глубокое
кресло, подсела к столу, придвинула к себе лист  плотной  бумаги,  обмакнула
перо в чернильницу и принялась писать. Уверенно, ни секунды не  медля,  хотя
бы в сомнении, где поставить запятую. За последние  пять  лет  она  обдумала
каждое слово, строила, перестраивала и довела до совершенства каждую  фразу.
И не так долго пришлось писать; понадобилось только два листа бумаги,  да  и
то второй исписан всего на три четверти. Но, дописав последнюю строчку,  она
несколько минут сидела недвижимо. Ее  письменный  стол  -  шведское  бюро  с
откатывающейся крышкой - стоял у одного из высоких, во всю стену, окон, если
повернуть голову, видна лужайка перед домом. И она обернулась, когда  оттуда
донесся смех, - сперва поглядела рассеянно, потом застыла в ярости. Будь  он
проклят с его помешательством!
   Отец Ральф обучил Мэгги  искусству  верховой  езды;  девочка  из  простой
семьи, она никогда прежде не сидела верхом на  лошади,  и  преподобный  отец
восполнил этот  пробел.  Как  ни  странно,  дочери  простых  земледельцев  и
пастухов редко умеют ездить верхом. Верховая езда, в городе ли, на ферме  ли
- развлечение для богатых молодых женщин. Да, конечно, девушки  вроде  Мэгги
умеют править двуколкой  и  упряжкой  ломовых  лошадей,  умеют  даже  водить
трактор, а иногда и легковую машину, но  верхом  ездят  редко.  Такой  семье
верховая лошадь для дочери не по карману.
   Отец Ральф привез из Джилли невысокие сапожки  на  резинках  и  брюки  из
плотной саржи для верховой езды и - р-раз! -  выложил  покупки  на  кухонный
стол в доме Клири. Пэдди, несколько  удивленный,  поднял  голову  от  книги,
которую читал после ужина.
   - Что это у вас, ваше преподобие?
   - Костюм для Мэгги, чтобы ездила верхом.
   - Что-о? - рявкнул Пэдди.
   - Что-о?! - пискнула Мэгги.
   - Костюм для Мэгги, чтобы ездила верхом. Честное слово, Пэдди, вы  просто
болван! Наследник самого большого, самого  богатого  имения  во  всем  Новом
Южном Уэльсе - и ни разу не дали единственной дочери сесть на лошадь! Как же
она, по-вашему, займет свое место рядом с  мисс  Кармайкл,  мисс  Хоуптон  и
миссис Энтони Кинг? Они-то все  -  прекрасные  наездницы!  Мэгги  непременно
должна научиться ездить и в дамском седле, и по-мужски, слышите? Я  понимаю,
вам недосуг, поэтому буду сам ее учить, нравится вам это  или  не  нравится.
Если это отчасти помешает ее домашним  обязанностям,  ничего  не  поделаешь.
Придется вашей жене раз в  неделю  несколько  часов  обходиться  без  помощи
Мэгги, только и всего.
   Что-что, а спорить со служителем церкви Пэдди  не  мог,  и  Мэгги  начала
ездить верхом. Уже  не  первый  год  она  об  этом  мечтала,  однажды  робко
попросила у отца разрешения, но он тут же про это забыл, а больше спрашивать
она не посмела: раз папа молчит, значит, не позволяет. А  учиться  у  самого
отца Ральфа - что может быть чудеснее!  Но  Мэгги  постаралась  скрыть  свою
радость: ее преклонение перед отцом Ральфом  успело  уже  перейти  в  пылкую
девичью влюбленность. И, прекрасно зная, что этому не бывать, она  позволяла
себе роскошь втайне мечтать о нем - как бы это было, если бы  он  обнял  ее,
поцеловал?
   Дальше она в мечтах не заносилась, ибо понятия не имела, что  может  быть
дальше да и есть ли какое-то "дальше". И хоть  она  знала,  что  грешно  так
мечтать о священнике, но никак не могла взять себя в  руки  и  отогнать  эти
мечты. Только ухитрялась ничем не выдать себя, чтобы он ни в коем случае  не
догадался о таких беззаконных ее мыслях.
 
*** 
 
   Из окна гостиной Мэри Карсон смотрела на отца Ральфа и Мэгги, они шли  от
конюшни, расположенной по другую сторону дома,  дальше  от  жилища  старшего
овчара. Работники в имении ездили на обыкновенных рабочих  лошадях,  этих  в
стойле не держали, они либо трусили по участкам в упряжке  или  под  седлом,
либо в часы отдыха щипали траву вокруг Главной усадьбы. Но была в Дрохеде  и
конюшня, хотя пользовался ею теперь один отец Ральф. Только  для  него  Мэри
Карсон держала двух чистокровных лошадок - беспородные рабочие клячи не  для
него! И когда он спросил, нельзя ли и  Мэгги  ездить  на  его  лошадях,  тут
нечего было возразить. Девчонка  ей  племянница,  и  он  прав  -  племянница
хозяйки Дрохеды должна уметь ездить верхом.
   Каждая косточка в обрюзгшем старом теле Мэри Карсон ныла от досады:  если
б можно было тогда отказать или уж ездить вместе с ними! Но и  отказать  она
не могла, и взгромоздиться в седло ей уже не под силу. И  зло  берет,  когда
видишь, как они шагают по лужайке - он в бриджах и высоких сапогах, в  белой
рубашке, изящный, точно балетный танцор,  она  в  своих  брючках  стройна  и
хороша  какой-то  мальчишеской  красотой.  Они  так  и  светились  дружеской
непринужденностью, и в тысячный раз  Мэри  Карсон  с  недоумением  подумала:
почему никто больше не осуждает  эту  до  неприличия  тесную  дружбу?  Пэдди
только радуется ей, Фиа - дубина несчастная! - по обыкновению, молчит, а для
мальчиков эти двое все равно что  брат  и  сестра.  Быть  может,  она,  Мэри
Карсон, видит то, чего не видят другие, потому что и сама  любит  Ральфа  де
Брикассара? Или ей просто мерещится и ничего тут такого нет, просто мужчина,
которому сильно за тридцать, дружит с  девочкой-подростком?  Чушь!  Ни  один
мужчина за тридцать, даже и Ральф де Брикассар, не будет так слеп, чтобы  не
разглядеть распускающуюся розу. Даже Ральф де Брикассар? Ха! Особенно  Ральф
де Брикассар. Уж он-то все видит и  замечает.  Руки  ее  тряслись:  на  лист
бумаги внизу брызнули с пера темно-синие капли. Узловатые пальцы  придвинули
новый лист,  опять  обмакнули  перо  в  чернильницу  и  еще  раз  с  прежней
уверенностью вывели те же слова. Потом Мэри Карсон тяжело поднялась на  ноги
и потащилась к двери.
   - Минни! Минни! - закричала она.
   - Господи помилуй, сама  зовет!  -  послышался  голос  горничной  в  зале
напротив. Из-за двери выглянуло усыпанное веснушками лицо,  ни  молодое,  ни
старое. - Чего вам подать,  миссис  Карсон,  миленькая?  -  спросила  Минни,
недоумевая, отчего старуха, против обыкновения, не  вызвала  звонком  миссис
Смит.
   - Поди позови городилыцика и Тома. Пришли их сюда сейчас же.
   - Я сперва скажу миссис Смит?
   - Нет! Делай, что тебе говорят!
   Том, садовник, семнадцать лет назад был обыкновенным  бродягой,  скитался
по дорогам с котелком и скаткой, нанимался то там,  то  сям  на  работу,  но
влюбился в цветники Дрохеды и уже не мог с  ними  расстаться.  Городильщика,
вечного кочевника, ибо таково уж его ремесло - без конца ходить по  участкам
и выгонам, вколачивать в землю столбы для  оград  и  натягивать  между  ними
проволоку, - недавно оторвали от  его  прямого  дела,  чтобы  к  празднеству
поправить белую ограду Большого дома. Испуганные нежданным приглашением, они
сразу пришли и стали перед хозяйкой, оба в рабочих штанах,  в  подтяжках,  в
нижних рубахах, и от беспокойства вертели в руках мятые шляпы.
   - Писать умеете?  -  спросила  Мэри  Карсон.  Оба  кивнули,  глотнули  от
волнения.
   - Хорошо. Вот смотрите, сейчас я подпишу эту  бумагу,  а  вы  распишетесь
немного пониже, тут же под моей подписью поставите свои  фамилии  и  адреса.
Поняли?
   Оба кивнули.
   - Да  смотрите,  подписывайтесь  в  точности  так,  как  всегда,  и  свой
постоянный адрес пишите разборчиво. Можете указать почту, куда вам писать до
востребования, это мне все равно, лишь бы вас можно было разыскать.
   Оба смотрели, как она подписывалась; на этих листах только  свою  подпись
она вывела крупно, широко. Подошел Том, с трудом проскрипел брызгающим пером
по бумаге, затем городильщик большими круглыми буквами начертил:
   "Чез. Хоукинс" и адрес в Сиднее. Мэри Карсон неотрывно следила  за  ними:
когда оба кончили, она дала каждому по темно-красной бумажке в десять фунтов
и отпустила их, строго-настрого приказав держать язык за зубами.
   Мэгги и отец Ральф  давно  уже  скрылись  из  виду.  Мэри  Карсон  тяжело
опустилась на стул у своего бюро, достала еще лист бумаги и снова  принялась
писать. На сей раз ее перо бегало по бумаге не так быстро и свободно.  Порой
она медлила, призадумывалась, потом, оскалясь  в  невеселой  усмешке,  опять
писала. Видно, немало ей хотелось высказать, слова теснились, строчки жались
друг к другу, и все же ей понадобился второй лист.  Наконец  она  перечитала
написанное, собрала все четыре листа, сложила, сунула в конверт и запечатала
его красным сургучом.
 
*** 
 
   На празднество должны были явиться только Пэдди, Фиа, Боб, Джек и  Мэгги;
Хьюги и Стюарту поручено было присмотреть дома за  младшими,  и  они  втайне
вздохнули с облегчением. Чуть ли не впервые в жизни Мэри Карсон расщедрилась
- все получили новое платье, лучшее, какое  только  можно  было  заказать  в
Джилли.
   Пэдди, Боб и Джек  боялись  шевельнуться,  закованные  в  черные  фрачные
костюмы с белыми жилетами, в белоснежные  крахмальные  рубашки  со  стоячими
воротничками  и  с  белыми  галстуками  бабочкой.  Прием  предстоял   строго
официальный: для мужчин обязательны фрак  и  белый  галстук,  для  женщин  -
длинные вечерние платья.
   Платье Фионы необыкновенно шло ей - чудесного голубовато-серого  оттенка,
обильно расшитое бисером, очень открытое, но с  длинными,  до  самой  кисти,
узкими рукавами, оно струилось до полу мягкими складками совершенно в  стиле
королевы Марии. Подобно этой царственной особе Фиа высоко  и  пышно  уложила
волосы, открыв  лоб,  а  в  джиленбоунском  универсальном  магазине  нашлись
неплохо сработанное жемчужное колье и серьги -  подделку  различил  бы  лишь
самый искушенный и придирчивый глаз. Картину дополнял великолепный  веер  из
страусовых перьев под цвет платья - отнюдь не лишнее украшение, как могло бы
показаться с первого взгляда: была необычайная жара, и в семь вечера ртуть в
градуснике еще стояла гораздо выше ста.
   Когда Фиа с Пэдди вышли из своей комнаты, сыновья так и  ахнули.  Никогда
еще  они  не  видели  родителей  такими  красивыми,  в  таком   недосягаемом
великолепии. Сразу видно было, что Пэдди уже шестьдесят один, но держался он
с изысканным достоинством государственного мужа; а Фиа в свои  сорок  восемь
вдруг помолодела на десять лет - полная жизни красавица с чарующей  улыбкой.
Джиме и Пэтси отчаянно разревелись, не желая признавать в этих  великолепных
незнакомцах  маму  с  папой;  вокруг  плачущих  засуетились,  о  достоинстве
позабыли - мама с папой вели  себя  по-всегдашнему,  и  через  минуту-другую
близнецы уже в восторге им улыбались.
   Но дольше всего изумленные взгляды не отрывались от  Мэгги.  Быть  может,
вспоминая  свои  девические  годы  и   разобиженная   тем,   что   остальные
приглашенные на празднество девицы выписали наряды из Сиднея, джиленбоунская
портниха всю душу  вложила  в  платье  для  Мэгги.  Оно  было  без  рукавов,
сборчатый вырез открывал плечи и шею;
   Фиа засомневалась, но Мэгги умоляла разрешить ей этот фасон,  а  портниха
заверила, что все девушки будут одеты в этом же роде, -  не  хотите  же  вы,
чтобы над вашей дочерью смеялись, сочли ее отсталой провинциалочкой? И Фиа с
улыбкой уступила. Чуть приталенное, платье из тонкого плотного  креп-жоржета
схвачено на бедрах поясом из той же материи.  Оно  матовое,  светло-серое  с
нежным розоватым отливом, - в те  годы  цвет  этот  называли  "пепел  розы";
общими усилиями портниха с Мэгги  расшили  все  платье  крохотными  розовыми
бутонами. И  Мэгги  подстриглась  коротко,  как  можно  ближе  к  моде  "под
фокстрот", которая потихоньку докатилась уже и до девушек в Джилли. Конечно,
волосы ее, наперекор моде, оставались кудрявыми, но короткая  стрижка  очень
ей шла.
   Пэдди открыл было рот, готовый разразиться гневом - он  просто  не  узнал
свою маленькую дочку, - и тут же  закрыл,  не  промолвив  ни  слова:  давняя
стычка с Фрэнком в доме отца Ральфа кое-чему его научила.  Нет,  не  век  ей
оставаться его маленькой дочкой - она уже стала юной женщиной и сама  робеет
от поразительной перемены в себе, которую ей открыло зеркало. Зачем  же  еще
усложнять бедняжке жизнь?
   Он с нежностью улыбнулся и протянул руку.
   - Ну, Мэгги, ты просто очаровательна! Пойдем, я сам буду твоим кавалером,
а Боб и Джек поведут маму.
   Всего лишь через месяц Мэгги исполнится  семнадцать  -  и  впервые  Пэдди
почувствовал, что он и вправду стар. Но она его любимица, зеница ока,  ничто
не должно омрачить первый в ее взрослой жизни бал.
   Они медленно пошли к Большому дому, первые гости ожидались еще не  скоро;
семья Клири должна  была  пообедать  с  Мэри  Карсон  и  потом  помогать  ей
принимать гостей. Никто не желал войти в дом в нечистой  обуви,  и,  значит,
отшагав милю по дрохедской  пыли,  надо  было  зайти  в  домик,  где  кухня,
почистить башмаки, отряхнуть пыль с брюк и длинных подолов.
   Отец Ральф, как обычно, явился в сутане: никакой фрак или смокинг не  шел
ему так, как это  одеяние  строгого  покроя,  чуть  расширяющееся  книзу,  с
длинным рядом черных матерчатых пуговиц впереди, от ворота до  самого  низа,
перехваченное поясом с лиловой каймой - знаком его сана.
   Мэри Карсон была вся в белом: белое шелковое платье, белые кружева, белые
страусовые перья. Фиа смотрела на нее во все глаза,  до  того  ошеломленная,
что ей даже изменила всегдашняя  невозмутимость.  Так  вопиюще  нелепо,  так
некстати старуха вырядилась невестой - чего ради, спрашивается? Ни  дать  ни
взять выжившая из  ума  старая  дева,  которая  разыгрывает  новобрачную.  В
последнее время она, ко всему, сильно растолстела, и это ее тоже не красит.
   Но Пэдди словно не замечал ничего  неладного;  сияя  улыбкой,  подошел  к
сестре, взял ее за руку. До чего славный малый, подумал отец Ральф,  который
и рассеянно, и чуть забавляясь наблюдал эту сценку.
   - Ну, Мэри, ты замечательно выглядишь! Прямо как молоденькая!
   А на самом деле она была точь-в-точь как королева Виктория  незадолго  до
смерти на широко известной  фотографии.  Глубокие  складки  по  обе  стороны
крупного носа, упрямо сжатый властный рот; выпуклые холодные глаза не  мигая
уставились на Мэгги. И прекрасные синие глаза священника испытующе  оглядели
племянницу, тетку и снова племянницу. Мари Карсон  улыбнулась  брату,  взяла
его под руку.
   - Можешь вести меня к столу, Падрик. Отец де Брикассар поведет  Фиону,  а
мальчики пойдут с Мэгенн. - Она через  плечо  глянула  на  Мэгги.  -  Будешь
сегодня танцевать, Мэгенн?
   - Она для этого слишком молода, Мэри, ей еще нет семнадцати,  -  поспешно
сказал Пэдди, вспомнив еще одно свое родительское упущение:  никого  из  его
детей не учили танцевать.
   - Очень жаль, - уронила Мэри Карсон.
   То был блестящий, роскошный, великолепный, ослепительный бал; по  крайней
мере, эти слова переходили из уст  в  уста.  Прибыл  с  женой,  сыновьями  и
единственной дочерью даже Ройял О'Мара из Инишмари, за двести миль  -  самый
дальний путь, хотя и немногим длиннее, чем у других  гостей.  Джиленбоунским
жителям  ничего  не  стоит  прокатиться  за  двести  миль   ради   крикетных
состязаний, а уж ради такого празднества тем более. Приехал Данкен Гордон из
Ич-Юиздж; никто не мог добиться от него  ответа  -  почему  он  назвал  свое
имение в такой дали от океана шотландскими, вернее даже  гэльскими  словами,
которые означают "морской конь", иначе говоря - морж. Приехал Мартин Кинг  с
женой,  сыном  Энтони  и  женой  сына;  то  был   старейший   поселенец   на
джиленбоунских землях - Мэри Карсон,  всего  лишь  женщина,  не  удостоилась
этого звания. Приехала Эвен Пью из Брейк-и-Пвл (местные жители, не  в  силах
выговорить сплошные шотландские согласные, называли это имение  Брейки-Пул),
Доминик О'Рок из Диббен-Диббена, Хорри Хоуптон из  Бил-Била  и  еще  человек
десять - двенадцать с семьями.
   Это были почти сплошь католики, мало кто носил англосаксонские имена; тут
было примерно поровну ирландцев, шотландцев  и  уроженцев  Уэльса.  Нет,  на
родине им  не  приходилось  надеяться  на  равноправие  и  независимость,  а
католикам в Уэльсе и Шотландии нечего  было  рассчитывать  и  на  сочувствие
тамошних протестантов. Здесь же, на многих тысячах  квадратных  миль  вокруг
Джиленбоуна, они сами себе хозяева и господа, владельцы огромных богатств, и
где уж господам английским помещикам с ними тягаться;  в  пределах  Дрохеды,
крупнейшего  из  здешних  имений,   свободно   разместились   бы   несколько
европейских княжеств. Трепещите, князья Монако  и  герцоги  Лихтенштейнские!
Вам не сравниться величием с Мэри Карсон. И вот здешние владыки  кружатся  в
вальсе под вкрадчивую  музыку  оркестра,  выписанного  из  Сиднея,  а  потом
снисходительно смотрят, как их дети отплясывают чарльстон; они  едят  паштет
из омаров и  свежие  устрицы  со  льда,  пьют  выдержанное  пятнадцатилетнее
шампанское из Франции и двенадцатилетнее шотландское виски. Если уж говорить
по совести, они с большим удовольствием ели бы жареного барашка или солонину
и запивали дешевым, крепким бандабе