не будете! - отрезала Мэгги. - Я это имя терпеть не могу!
   Но он только рассмеялся.
   - Больно вы избалованы, маленькая мисс  Мэгенн.  Если  захочу,  буду  вас
называть хоть Юстейсия Софрония Огаста, и ничего вы со мной не поделаете.
   Они подъехали к конному двору; О'Нил соскочил наземь, двинул  кулаком  по
голове гнедую (та уже нацелилась было его укусить, но от удара отдернулась и
притихла) - и явно ждал, что Мэгги протянет ему  руки,  чтобы  он  помог  ей
спрыгнуть с седла. Но она тронула каурую каблуками и шагом поехала дальше по
дороге.
   - Вы что же, не оставляете вашу дамочку с простыми работягами? -  крикнул
вдогонку О'Нил.
   -  Конечно,  нет,  -  ответила  Мэгги,  но   не   обернулась.   До   чего
несправедливо! Он и не в седле похож на отца Ральфа.  Тот  же  рост,  те  же
широкие плечи и узкие бедра, и даже толика того же  изящества  в  движениях,
хоть и проявляется оно по-иному. Отец Ральф двигается как танцор, Люк  О'Нил
- как атлет. У него такие же густые, вьющиеся темные волосы, такие же  синие
глаза, такой же тонкий прямой нос, так же красиво очерчены губы.  И  однако,
он столь же мало похож на отца  Ральфа,  как..,  как  на  высокое,  светлое,
прекрасное дерево - голубой эвкалипт - мало похож призрачный эвкалипт,  хотя
и он тоже высокий, светлый и прекрасный.
   После этой случайной встречи Мэгги сразу настораживалась,  едва  при  ней
упоминали Люка О'Нила. Боб, Джек и Хьюги довольны были его работой и, видно,
неплохо с ним ладили; усердный малый, не лодырь и не лежебока, - отзывался о
нем Боб. Даже Фиа однажды вечером заметила к  слову,  что  Люк  О'Нил  очень
хорош собой.
   - А не кажется тебе, что он кого-то напоминает?  -  словно  между  прочим
спросила  Мэгги;  она  растянулась  на  ковре  на  полу,  подперев  кулаками
подбородок, и читала книжку.
   Фиа с минуту подумала.
   - Ну, пожалуй, он немного похож на отца де Брикассара. Так же  сложен,  и
глаза того же цвета, и волосы. Но сходство небольшое, уж  очень  они  разные
люди... Я бы предпочла, чтобы ты  читала  сидя  в  кресле,  как  воспитанная
девушка, Мэгги. Если ты в бриджах,  это  еще  не  значит,  что  надо  совсем
забывать о скромности.
   - Кому до этого дело! - пренебрежительно фыркнула Мэгги.
   Так оно и шло. В лице какое-то сходство есть, но люди-то совсем разные  и
сходство мучает только  Мэгги,  потому  что  в  одного  из  этих  двоих  она
влюблена, и ее злит, что другой ей нравится. Оказалось, на  кухне  он  общий
любимец, выяснилось также, почему он позволяет себе  роскошь  разъезжать  по
выгонам весь в белом: он неизменно мил и  любезен,  совсем  очаровал  миссис
Смит, и она стирает и гладит ему белые рубашки и бриджи.
   -  Ax,  он  просто  замечательный,  настоящий  ирландец!  -   восторженно
вздохнула Минни.
   - Он австралиец, - возразила Мэгги.
   - Ну, может, он тут родился, мисс Мэгги, миленькая, только уж кого  звать
О'Нил, тот чистый ирландец, не хуже Пэддиных породистых свинок, не  в  обиду
будь сказано вашему папаше, мисс Мэгги, святой был человек,  да  возрадуется
его душенька в царствии небесном. Как же это мистер Люк не ирландец? У  него
и волосы такие темные, и глаза такие синие. В старину в Ирландии О'Нилы были
королями.
   - А я думала, королями были О'Конноры, - коварно заметила Мэгти.
   В круглых глазах Минни тоже блеснул озорной огонек.
   - Ну и что ж, мисс Мэгги, страна-то была не маленькая.
   - Подумаешь! Чуть побольше Дрохеды! И все равно,  О'Нилы  были  оранжисты
<Оранжисты  -  монархическая  группировка   сторонников   династии   принцев
Оранских>, вы меня не обманете.
   - Да, верно. А все равно это знатная  ирландская  фамилия,  О'Нилы  были,
когда про оранжистов никто еще и слыхом  не  слыхал.  Только  они  родом  из
Ольстера, вот кой-кто и заделался оранжистом, как же этого не понять? Только
прежде того был О'Нил из Кландбоя и О'Нил Мур, это еще вон когда было,  мисс
Мэгги, миленькая.
   И Мэгги отказалась от борьбы -  если  Минни  и  воодушевлял  когда-нибудь
воинственный пыл независимых  фениев  <Фении  -  ирландские  мелкобуржуазные
революционеры-республиканцы>, она давно  его  утратила  и  могла  произнести
слово "оранжисты", не приходя в ярость.
   Примерно неделю спустя Мэгги снова столкнулась у реки с Люком О'Нилом.  У
нее мелькнуло подозрение, уж не нарочно ли он ждал ее тут, в засаде, но если
и так, что ей было делать?
   - Добрый день, Мэгенн.
   - Добрый день, - отозвалась она, не повернув головы.
   - В субботу вечером народ собирается в Брейк-и-Пвл, в большой  сарай,  на
танцы. Пойдете со мной?
   - Спасибо за приглашение, только я не  умею  танцевать.  Так  что  ходить
незачем.
   - Это не помеха, танцевать я вас в два счета обучу. И уж раз я туда поеду
с хозяйской сестрицей, как по-вашему, Боб даст мне "роллс-ройс",  не  новый,
так хоть старый?
   - Я же сказала, не поеду! - сквозь зубы процедила Мэгги.
   - Вы не то сказали, вы сказали - не умеете танцевать, а я сказал,  я  вас
научу. Вы ж не говорили, что не пошли бы со мной, если б умели, стало  быть,
я так понял, вы были не против меня, а против танцев. А  теперь  что  ж,  на
попятный?
   Мэгги сердито вспыхнула, поглядела на него злыми глазами,  но  он  только
рассмеялся ей в лицо.
   -  Вы  до  чертиков  избалованы,  красотка  Мэгенн,  но  не  век  же  вам
командовать.
   - Ничего я не избалована!
   - Так я вам и поверил! Единственная сестрица, братья у вас под каблучком,
земли и денег невпроворот, шикарный дом, прислуга! Знаю,  знаю,  хозяин  тут
католическая церковь, но семейству Клири тоже монеты хватает.
   Вот она, самая большая разница, - с торжеством подумала Мэгги, - то,  что
ускользало от нее с первой их встречи. Отец Ральф никогда  не  обманулся  бы
внешней, казовой стороной, а этот - глухая душа, нет у него тонкости, чутья,
он не слышит, что там, в глубине. Едет по жизни на коне и думать не  думает,
сколько в ней, в жизни, сложности и страданий.
   Ошарашенный Боб  безропотно  отдал  ключи  от  новенького  "роллс-ройса",
минуту молча смотрел на Люка, потом широко улыбнулся.
   - Вот не думал, что Мэгги станет ходить на танцы, но отчего ж,  веди  ее.
Люк, милости просим! Я так думаю,  малышке  это  понравится.  Она,  бедняга,
нигде не бывает. Нам бы самим додуматься, а мы хоть бы  раз  ее  куда-нибудь
свозили.
   - А почему бы и вам с Джеком и Хьюги тоже  не  поехать?  -  спросил  Люк,
словно вовсе не прочь был собрать компанию побольше.
   Боб в ужасе замотал головой.
   -  Нет  уж,  спасибо.  Мы  не  любители   танцев.   Мэгги   надела   свое
пепельно-розовое платье - других нарядов у нее не было; ей  и  в  голову  не
приходило часть денег, что копились в банке на текущем счету, который  завел
отец Ральф на ее имя, потратить на платья для балов и званых вечеров. До сих
пор она ухитрялась отказываться от всех приглашений, ведь  такие  люди,  как
Инек Дэвис и Аластер Маккуин теряются, стоит сказать им твердо "нет". Не  то
что этот нахал Люк О'Нил.
   Но оглядывая себя в зеркале, она подумала  -  на  той  неделе  мама,  как
всегда, поедет в Джилли, и надо бы тоже поехать, зайти в мастерскую Герты  и
заказать несколько новых платьев.
   А это платье ей тошно надеть, она бы мигом его скинула, будь у нее другое
мало-мальски подходящее. Другое время, другой темноволосый спутник.., а  это
платье слишком напоминает о любви и мечтах, о слезах и  одиночестве,  надеть
его для вот такого Люка О'Нила просто кощунство. Мэгги уже привыкла скрывать
свои чувства, на людях всегда была спокойна и словно бы довольна жизнью. Она
все плотней замыкалась в самообладании, точно дерево в своей коре,  но  иной
раз среди ночи подумает о матери - и ее пробирает дрожь.
   Неужели в конце концов и она, как мама, отрешится  от  всех  человеческих
чувств? Может быть, так оно и начиналось для мамы в те  времена,  когда  она
была с отцом Фрэнка? Бог весть что бы сделала, что  сказала  бы  мама,  знай
она, что Мэгги стала известна правда про Фрэнка. Та памятная стычка  в  доме
священника! Словно вчера это было - отец и Фрэнк друг против друга, а  Ральф
до боли сжал ее плечи. Какие ужасные слова они кричали друг другу.  И  тогда
все стало ясно. Едва Мэгги поняла, ей показалось, что она всегда это  знала.
Она достаточно взрослая, теперь она понимает, что и дети появляются  не  так
просто, как ей думалось прежде; для этого нужна какая-то телесная  близость,
дозволенная только между мужем и женой,  а  для  всех  остальных  запретная.
Сколько же позора и унижения, наверно, вытерпела бедная мама  из-за  Фрэнка!
Не удивительно, что она стала такая. Случись такое со мной, подумала  Мэгги,
лучше мне умереть. В книгах только самые недостойные, самые  дурные  женщины
имеют детей, если они не замужем; но мама ведь не  была,  никогда  не  могла
быть дурной и  недостойной.  Как  бы  Мэгги  хотелось,  чтобы  мать  ей  все
рассказала или у нее самой хватило бы смелости заговорить.  Может  быть,  от
этого маме даже хоть немного полегчало бы. Только не такой  она  человек,  к
ней не подступишься, а она, уж конечно, первая не начнет.  Мэгги  вздохнула,
глядя на себя в зеркало, и от души понадеялась,  что  с  ней  самой  никогда
ничего подобного не случится.
   И однако, она молода, и в  такие  вот  минуты,  лицом  к  лицу  со  своим
отражением в пепельно-розовом платье, ей нестерпимо хочется живого  чувства,
волнения, которое обдало бы ее словно жарким и сильным ветром, И  совсем  не
хочется весь свой век плестись, как заведенной, по одной  и  той  же  колее;
хочется перемен, полноты жизни, любви. Да, любви, и мужа, и детей. Что толку
томиться по человеку, если он все равно твоим никогда не будет? Он не  хочет
ее в жены и никогда не захочет. Говорил, что любит ее, но  не  той  любовью,
какой полюбит муж. Потому что он обвенчан со святой  церковью.  Неужели  все
мужчины такие - любят что-то неодушевленное сильней, чем  способны  полюбить
живую женщину?  Нет,  конечно,  не  все.  Наверно,  таковы  только  сложные,
неподатливые натуры,  у  кого  внутри  сомнения  и  разброд,  умствования  и
расчеты. Но есть же люди попроще, способные полюбить женщину больше всего на
свете. Хотя бы такие, как Люк О'Нил.
   - До чего ж вы красивая девушка, сроду таких не  встречал,  -  сказал  ей
Люк, нажимая на стартер "роллс-ройса".
   Мэгги совершенно не привыкла к комплиментам, она изумленно покосилась  на
Люка, но промолчала.
   - Правда, здорово? - продолжал он, видимо, ничуть  не  разочарованный  ее
равнодушием. - Повернул ключ, нажал кнопку на приборной  доске  -  и  машина
пошла. Ни ручку крутить  не  надо,  ни  на  педаль  жать,  покуда  вовсе  не
выбьешься из сил. Вот это жизнь, Мэгенн, верно вам говорю.
   - А там вы меня не оставите одну?
   - Конечно нет! Вы ж со мной поехали, верно? Стало быть, на весь вечер  вы
моя девушка, и я к вам никого не подпущу.
   - Сколько вам лет. Люк?
   - Тридцать. А вам?
   - Скоро двадцать три.
   - Вон даже как? А поглядеть на вас - дитя малое.
   - Совсем я не дитя.
   - Ото! И влюблены бывали?
   - Была. Один раз.
   - Всего-то? Это в двадцать три года? Ну и ну! Я в ваши годы  влюблялся  и
разлюблялся раз десять.
   - Может быть, и я  влюблялась  бы  чаще,  только  в  Дрохеде  не  в  кого
влюбиться. До вас ни один овчар не решался мне слово сказать, здоровались  -
и все.
   - Ну, если вы не хотите ходить на танцы, потому что не умеете  танцевать,
вас так никто и не увидит. Ничего, мы это дело в два счета поправим. К концу
вечера вы уже научитесь, а через недельку-другую всех за пояс заткнете. - Он
окинул ее быстрым взглядом. - Но уж наверно хозяйские сынки  с  других  ферм
вас и раньше приглашали. Насчет овчаров все ясно,  простой  овчар  понимает,
что вы ему не пара,  а  у  кого  своих  овец  полно,  те  наверняка  на  вас
заглядывались.
   - А вы меня почему пригласили, если я овчару не пара? - возразила Мэгги.
   - Ну, я-то известный нахал! - Он усмехнулся. - Вы не увиливайте, говорите
по совести. Уж наверно нашлись в Джилли парни, приглашали вас на танцы.
   - Некоторые приглашали, - призналась Мэгги. - Только мне не  хотелось.  А
вы оказались уж очень напористым.
   - Тогда они все дураки малахольные, - сказал Люк. - А я сразу вижу,  если
что стоящее, не ошибусь.
   Мэгги не слишком нравилась его манера разговаривать, но вот  беда,  этого
нахала не так-то просто было поставить на место.
   На субботние танцульки  народ  собирается  самый  разный,  от  фермерских
сыновей и дочек до овчаров с женами, у кого есть жены; тут же и горничные, и
гувернантки, горожане и горожанки  любого  возраста.  На  таких  вечерах,  к
примеру, школьной учительнице представляется случай познакомиться поближе  с
младшим агентом конторы по продаже  движимого  и  недвижимого  имущества,  с
банковским служащим и с жителями самых дальних лесных поселков.
   Изысканные манеры на таких танцульках были не в ходу, их приберегали  для
случаев более торжественных. Из Джилли  приезжал  со  скрипкой  старик  Мики
О'Брайен, на месте всегда находился кто-нибудь, умеющий подыграть ему не  на
аккордеоне, так на гармонике,  и  они  по  очереди  аккомпанировали  старому
скрипачу, а он сидел на бочке или на тюке с шерстью и играл  без  передышки,
даже слюна капала с оттопыренной нижней губы, потому что глотнуть  ему  было
недосуг - он не желал нарушать темп игры.
   И танцы тут были совсем не такие, какие видела Мэгги в день рожденья Мэри
Карсон. Живо неслись по кругу  пары,  отплясывали  джигу,  кадриль,  польку,
мазурку, водили по-деревенски хороводы то на английский, то  на  шотландский
лад, - партнеры лишь изредка брались за руки либо стремительно кружились, не
сближаясь больше, чем на длину вытянутых рук.  Никакой  интимности,  никакой
мечтательности. Похоже, все смотрели на такой танец  просто  как  на  способ
рассеять безысходную скуку, а ухаживать и кокетничать удобней было вне  стен
сарая, на вольном воздухе, подальше от шума и толчеи.
   Мэгги скоро заметила, что на  нее  смотрят  с  завистью.  На  ее  рослого
красивого кавалера обращено, пожалуй, не меньше манящих или  томных  взоров,
чем обращалось, бывало, на отца Ральфа, и взоры эти гораздо откровеннее. Так
привлекал когда-то все взгляды отец Ральф.  Когда-то.  Как  ужасно,  что  он
остался только в далеком-далеком прошлом.
   Верный своему слову, Люк от нее не  отходил,  разве  только  отлучился  в
уборную. В толпе оказались Инек Дэвис и Лайем О'Рок, оба счастливы  были  бы
занять место Люка подле Мэгги. Он не дал им к  ней  подступиться,  а  Мэгги,
ошеломленная непривычной обстановкой, просто не понимала,  что  имеет  право
танцевать со всяким, кто ее пригласит, а не только с тем, кто ее привез. Она
не слышала, что говорили вокруг, на них глядя,  зато  Люк  слышал  и  втайне
посмеивался. Ну и наглец, простой овчар, а увел  у  них  из-под  носа  такую
девушку! Люк плевать хотел на них на всех, пускай злятся. Было б  им  раньше
не зевать, а проворонили - тем хуже для них.
   Напоследок танцевали вальс. Люк взял Мэгги за руку, другой рукой обхватил
ее за талию  и  привлек  к  себе.  Танцор  он  был  превосходный.  К  своему
удивлению, Мэгги убедилась, что ей ничего не надо уметь,  только  слушаться,
когда он ее ведет. И оказалось, это чудесно - очутиться в объятиях  мужчины,
ощущать его мускулистую грудь и бедра, впитывать тепло его  тела.  Мгновенья
близости с отцом Ральфом были насыщены таким волнением, что Мэгги ни в каких
тонкостях разобраться не успела и всерьез воображала,  будто  чувствовала  в
его объятиях нечто неповторимое. Но хотя сейчас было совсем иначе, это  тоже
волновало, и еще как, сердце ее забилось чаще, и она поняла, что и  Люк  это
почувствовал: он вдруг повернул ее к себе, привлек ближе, прижался  щекой  к
ее волосам.
   Пока "роллс-ройс" с мягким  урчаньем  катил  обратно,  легко  скользя  по
ухабистой дороге, а порой и вовсе без дороги, оба почти не разговаривали. От
Брейк-и-Пвла до Дрохеды семьдесят миль по выгонам, и ни одной  постройки  не
увидишь, ничьи окна не светятся, можно начисто забыть, что где-то  есть  еще
люди. Гряда холмов, пересекающая Дрохеду, возвышается над окрестными  лугами
на какую-нибудь сотню футов, но  на  этих  бескрайних  черноземных  равнинах
подняться на перевал - все равно что в Швейцарии достичь вершины  Альп.  Люк
остановил "роллс-ройс", вылез, обошел машину кругом и распахнул дверцу перед
Мэгги. Она вышла и не  без  дрожи  остановилась  с  ним  рядом.  Неужели  он
попытается ее поцеловать и все испортит? Здесь так тихо и ни души вокруг.
   По гребню холма тянулся полуразвалившийся деревянный забор, и  Люк  повел
туда Мэгги, осторожно поддерживая под локоть, чтобы  она  не  споткнулась  в
легких туфельках на кочке и не попала в кроличью  нору.  Она  ухватилась  за
край ограды и молча смотрела вниз, на равнину; сперва она онемела от  ужаса,
но Люк вовсе не пытался до  нее  дотронуться,  и  страх  понемногу  сменился
недоумением.
   В бледном свете луны почти так же внятно, как  днем,  распахнулась  перед
глазами даль и ширь, мерцали белые, серые,  серебристые  травы,  колыхались,
будто дышали тревожно. Вдруг  вспыхивали  искрами  листья  деревьев,  стоило
ветру  повернуть  их  гладкой  стороной  кверху;  а  под   купами   деревьев
таинственно зияли густые тени, точно  разверзались  провалы  в  преисподнюю.
Запрокинув голову, Мэгги пробовала считать звезды,  но  куда  там  -  словно
мельчайшие росинки на исполинской кружащейся паутине,  вспыхивали  и  гасли,
вспыхивали и гасли огненные точки, все в том же ритме, вечном, как сам  бог.
Они раскинулись над нею, словно сеть, прекрасные,  невообразимо  безмолвные,
зоркие, проникающие прямо в душу, - так драгоценными  камнями  вспыхивают  в
луче фонаря глаза насекомых, в них не прочтешь ничего,  они  же  видят  все.
Только и слышно, как шелестит в  траве,  в  листве  деревьев  жаркий  ветер,
изредка что-то щелкнет в остывающем моторе "роллс-ройса"  да  где-то  совсем
близко жалуется на незваных гостей, что потревожили ее покой, сонная  птица;
только и пахнет душистым непередаваемым дыханьем  зарослей.  Люк  повернулся
спиной к этой ночи, достал из  кармана  кисет,  книжечку  рисовой  бумаги  и
собрался курить.
   - Вы здесь и родились, Мэгенн? - спросил он, лениво  растирая  на  ладони
табак.
   - Нет, в Новой Зеландии. А в Дрохеду мы переехали тринадцать лет назад.
   Он ссыпал табак на бумажку, ловко  свернул  ее  двумя  пальцами,  лизнул,
заклеил, засунул  поглубже  концом  спички  в  бумажную  трубочку  несколько
торчащих волокон табака, чиркнул спичкой и закурил.
   - Вам сегодня было весело, верно?
   - Да, очень!
   - С удовольствием всегда буду водить вас на танцы.
   - Спасибо.
   Люк опять замолчал, спокойно курил, поглядывал поверх крыши "роллс-ройса"
на кучку деревьев, где еще досадливо  чирикала  рассерженная  птаха.  Окурок
обжег ему желтые от табака пальцы. Люк уронил  его  и  намертво  затоптал  в
землю каблуком. Никто не расправляется с окурками так беспощадно, как жители
австралийских зарослей.
   Мэгги со вздохом отвернулась от залитого луной простора, и Люк  помог  ей
дойти до машины. Он не станет  торопиться  с  поцелуями,  не  так  он  глуп;
жениться на ней - вот чего ему надо, так что  пускай  сама  первая  захочет,
чтобы он ее целовал.
   Но  лето  шло  и  шло,  как  положено,  во  всем  своем  ярком,   пыльном
великолепии, немало было других танцулек и вечеров, и постепенно  в  усадьбе
привыкли  к  тому,  что  Мэгги  нашла  себе  красавца  дружка.   Братья   не
поддразнивали ее, они любили сестру и ничего не имели  против  Люка  О'Нила.
Никогда еще у них не было работника усердней и неутомимей,  а  это  -  самая
лучшая  рекомендация.   Братья   Клири   по   существу   были   не   столько
землевладельцы, сколько труженики, им в голову не  приходило  судить  О'Нила
исходя из того, что у него за душой ни гроша.  Фиа  могла  бы  мерить  более
тонкой и  точной  меркой,  не  будь  ей  это  без