носилок,  когда  его  несли  к
самолету на Сидней. - Все равно я никогда особенно не жаждал жениться. А  ты
смотри, Джиме, береги себя, слышишь? До  чего  мне  неохота  оставлять  тебя
одного.
   - Не бойся, Пэтси, я не пропаду, - усмехнулся Джиме и крепко стиснул руку
брата. - Черт, надо же, до конца  войны  остаюсь  без  лучшего  товарища.  Я
напишу тебе, как оно дальше пойдет. А ты кланяйся за  меня  миссис  Смит,  и
Мэгги, и маме, и всем братьям, ладно? Все-таки тебе повезло -  возвращаешься
в нашу Дрохеду.
   Фиа и миссис Смит  вылетели  в  Сидней  встречать  американский  самолет,
который доставил туда Пэтси  из  Таунсвилла;  Фиа  провела  в  Сиднее  всего
несколько дней, но миссис Смит поселилась в гостинице по соседству с военным
госпиталем. Пэтси пролежал здесь три месяца. Он свое  отвоевал.  Много  слез
пролила миссис Смит; но можно было  кое-чему  и  порадоваться.  В  известном
смысле он никогда не сможет жить полной жизнью, но  все  остальное  доступно
ему - он будет ходить, бегать, ездить верхом. А к женитьбе, похоже,  мужчины
в семействе Клири не склонны.  Когда  Пэтси  выписали  из  госпиталя,  Мэгги
приехала за ним из Джилли в "роллс-ройсе", и вдвоем с миссис Смит они удобно
устроили его на заднем сиденье, среди  кучи  газет  и  журналов,  и  укутали
одеялами; теперь они молили судьбу еще об одной милости: пусть и Джиме  тоже
вернется домой.
 
Глава 16 
 
   Только  когда  полномочный  представитель  императора  Хирохито  подписал
документ о капитуляции Японии, в Джиленбоуне поверили, что война и  в  самом
деле кончена. Это стало известно в  воскресенье  второго  сентября  1945-го,
ровно через шесть лет  после  ее  начала.  Шесть  мучительных  лет.  Столько
невосполнимых утрат: никогда уже не вернутся ни Рори, сын  Доминика  О'Рока,
ни сын Хорри Хоупгона Джон, ни Кермак,  сын  Клена  Кармайкла.  Младший  сын
Росса Маккуина Энгус никогда больше не сможет ходить; сын Энтони Кинга Дэвид
будет ходить, но уже не увидит,  куда  идет;  у  Пэтси,  сына  Пэдди  Клири,
никогда не будет детей. А сколько есть таких, чьи раны не видимы глазом,  но
столь же глубоки, таких, что  покинули  свой  дом  веселые,  жизнерадостные,
смеющиеся, а с  войны  возвратились  притихшие,  скупые  на  слова  и  почти
разучились смеяться. Когда война началась, разве  снилось  кому-нибудь,  что
это так надолго и так тяжки будут потери?
   Джиленбоунцы не слишком суеверны, но даже самых отъявленных  вольнодумцев
в воскресенье второго сентября пробрала  дрожь.  Ибо  в  тот  же  день,  как
кончилась война, кончилась и самая долгая за всю историю  Австралии  засуха.
Почти десять лет не выпало ни одного настоящего дождя, а в  этот  день  небо
сплошь заволоклось чернейшими, непроглядными тучами, с громом разверзлось  и
покрыло жаждущую землю потоками в двенадцать дюймов глубиной.  Если  осадков
выпадает на дюйм, это еще не обязательно конец засухи, второго дождя может и
не быть, но двенадцать дюймов - это значит, что вырастет трава!
   Мэгги, Фиа, Боб, Джек, Хьюги и Пэтси стояли на веранде и в грозовой  тьме
смотрели на этот ливень и вдыхали его несказанно  сладостный  аромат,  запах
иссохшей, растрескавшейся земли, наконец-то утоляющей жажду.  Лошади,  овцы,
коровы и свиньи упирались потверже ногами в расползающуюся жидкую  грязь  и,
вздрагивая всей кожей, с наслаждением подставлялись под  живительные  струи;
почти все они с самого рождения не знали, что такое дождь. На кладбище смыло
всю пыль,  вновь  забелел  мрамор,  омылись  от  пыли  распростертые  крылья
невозмутимого  Боттичеллиева  ангела.  Речка  вздулась,  забурлила,  шум  ее
смешался с барабанной дробью ливня. Дождь, дождь! Дождь. Словно  исполинская
непостижимая  рука  даровала  наконец  долгожданную   благодать.   Дождь   -
благословение и чудо. Ибо дождь - это значит трава, а трава - это жизнь.
   Из земли пророс нежно-зеленый пушок, крохотные ростки потянулись к  небу,
пошли куститься, набухать почками, поднимались все выше, зеленели все  гуще,
потом посветлели, налились соками - и вновь она стоит по  колено  людям,  то
серебристая, то матовая, цвета кофе с молоком трава Дрохеды. Главная усадьба
- совсем как  пшеничное  поле,  по  которому  пробегает  рябь  от  малейшего
озорного  ветерка,  цветники  вокруг   дома   пылают   ярчайшими   красками,
раскрываются огромные бутоны, призрачные эвкалипты,  что  девять  лет  кряду
стояли угрюмые, серые,  пропыленные,  разом  опять  засветились  белизной  и
золотисто-зеленым. Да, в цистернах, поставленных расточительным  сумасбродом
Майклом Карсоном, хватило воды, чтобы цветники не  погибли,  но  пыль  давно
покрыла каждый лист и лепесток, приглушила  и  омрачила  их  краски.  Старое
поверье подтвердилось: запасы воды в Дрохеде такие,  что  можно  пережить  и
десять лет засухи - но это верно лишь для Большого дома.
   Боб, Джек, Хыоги и Пэтси вернулись на выгоны, начали прикидывать, как  бы
лучше восстановить отары; Фиа открыла  новенький  пузырек  черных  чернил  и
намертво заткнула пробкой пузырек красных, которыми записывались  убытки;  а
Мэгги поняла, что для нее жизнь в седле подходит  к  концу:  скоро  вернется
Джиме и появятся мужчины, которым нужна работа.
   После тяжелых девяти лет скота осталось ничтожно мало  -  уцелели  только
породистые производители,  которых  во  все  времена  содержали  в  стойлах,
горсточка отборных, первоклассных быков и баранов. Боб отправился на восток,
в края, не так сильно пострадавшие от засухи, закупать  лучших  чистокровных
ярок. Вернулся Джиме. Наняли восьмерых  овчаров.  И  Мэгги  распрощалась  со
своим седлом.
   А вскоре она получила письмо от Люка - второе с  тех  пор,  как  ушла  от
него.
   "Я так думаю, осталось уже недолго, - писал Люк. - Еще несколько  лет  на
плантациях, и у меня наберется дополнительно денег. Иногда побаливает спина,
но я еще могу потягаться с самыми классными ребятами, рублю за день  восемь,
а то и девять тонн. У нас с Арне под началом еще двенадцать артелей,  и  все
отличный народ. Деньги сейчас остаются куда легче, в Европе такой  спрос  на
сахар, что ,только поспевай подавать. Я зарабатываю больше пяти тысяч фунтов
в год и почти все откладываю. Теперь уже скоро я поселюсь  в  Кайнуне,  Мэг.
Может, когда я там устроюсь, ты захочешь ко мне приехать. Заполучила  ты  от
меня тогда ребятенка? Чудно, до чего женщинам охота  нарожать  ребятишек.  Я
так думаю, от этого у нас с тобой все и разладилось, верно? Напиши, как твои
дела и как Дрохеда выдержала засуху. Твой Люк".
   Мэгги сидела на веранде с этим письмом в руке, устремив невидящий  взгляд
на ярко-зеленую лужайку, и тут из дома вышла Фиа.
   - Ну, что Люк?
   - Все то же, мама. Ничуть не переменился. Опять пишет, что ему  надо  еще
немного поработать на этих окаянных сахарных плантациях, а  потом  он  купит
землю где-нибудь в Кайнуне.
   - По-твоему, и правда это когда-нибудь сбудется?
   - Да, пожалуй.., в конце концов придет такой день.
   - И ты к нему вернешься, Мэгги?
   - Ни за что на свете.
   Фиа повернула плетеное кресло и села напротив дочери, внимательно на  нее
посмотрела. Поодаль перекликались  мужчины,  стучали  молотки  -  наконец-то
верхние веранды затягивали густой сеткой для защиты от мух. Многие годы  Фиа
упрямо на это не соглашалась. Мухи мухами, а она не желала  изуродовать  дом
безобразной проволочной сетью. Но чем дольше тянулась  засуха,  тем  сильней
одолевали несносные мухи - и, наконец, за две недели до дождя Фиа сдалась  и
наняла подрядчика с артелью, пускай защитят  от  этой  напасти  всю  Главную
усадьбу. Не только Большой дом, но и жилище постоянных работников, и  бараки
сезонников.
   А вот провести в дом электричество она не соглашалась, хотя с  1915  года
рядом уже стучала "тарахтелка" - так стригали называли движок, который давал
ток в стригальню. Но представить себе Дрохеду без мягкого, рассеянного света
старых  ламп?  Нет,  немыслимо.  Впрочем,  кое-какие  новшества  на  усадьбе
появились: газовая плита, для которой по заказу доставляли газ в баллонах, и
с десяток керосиновых холодильников; промышленность Австралии еще не  совсем
перестроилась на мирный лад, но скоро и сюда придут новомодные изобретения.
   - Мэгги, а может быть, тебе развестись с Люком и  выйти  опять  замуж?  -
спросила вдруг Фиа. - Инек Дэвис будет рад и счастлив на тебе  жениться,  он
никогда ни на одну девушку, кроме тебя, и не смотрел.
   Чудесные серые глаза с изумлением обратились на мать.
   - Мама, да неужели ты и правда заговорила со мной как со взрослой?
   Фиа даже не улыбнулась; она по-прежнему улыбалась не часто.
   - Ну, если ты до сих пор не стала взрослой, так  и  не  станешь  никогда.
По-моему, ты уже настоящая взрослая женщина. А я, видно, старею.  Становлюсь
болтливой.
   Мэгти  засмеялась  от  радости  -  как  хорошо,   что   мать   заговорила
по-дружески, только бы ее не спугнуть!
   - Это на тебя дождь подействовал, мама. Уж наверно дождь. Какое  счастье,
что всюду опять растет  трава  и  лужайки  наши  опять  зазеленели!  Правда,
счастье?
   - Да, конечно. Но ты мне не ответила. Почему  бы  тебе  не  развестись  с
Люком и не выйти снова замуж?
   - Церковь не допускает развода.
   - Чепуха! - прикрикнула Фиа, но прикрикнула не сердито. -  Ты  наполовину
моя дочь, а я ведь не католичка. Не  говори  глупостей,  Мэгги.  Если  б  ты
всерьез хотела выйти опять замуж, ты бы прекрасно развелась с Люком.
   - Да, наверно. Но я больше не хочу замуж. У меня есть дети, есть Дрохеда,
а больше мне ничего не надо.
   В кустах неподалеку звонко засмеялся кто-то совсем таким же  смехом,  как
Мэгги, но за густо свисающими  алыми  соцветьями  не  видно  было,  кто  там
смеется.
   - Слышишь? Это Дэн там, в кустах. Знаешь,  этот  малыш  уже  держится  на
лошади ничуть не хуже меня. Дэн! - крикнула Мэгги. - Ты чего там  прячешься,
проказник? Вылезай сию минуту!
   И он выполз из-под ближнего куста - руки черные, все в земле, и губы тоже
подозрительно перепачканы черным.
   - Мам, а знаешь, земля  какая  вкусная?  Правда,  мам,  вкусная,  честное
слово!
   Он подошел и стал перед Мэгги; в свои семь лет он был высокий, изящный  и
тоненький, но крепкий, с точеным фарфоровым личиком.
   Появилась Джастина и встала рядом с братом. Тоже для своих  лет  высокая,
но не то чтобы тоненькая, просто худая и вся в веснушках.  Под  этой  густой
коричневой россыпью не разобрать, какое же у нее лицо,  от  веснушек  совсем
незаметны золотистые брови  и  ресницы,  но  странные  глаза  все  такие  же
чересчур светлые, и взгляд их  вызывает  то  же  тревожное  чувство,  что  и
прежде, чуть не с колыбели. Рожицу  эльфа  обрамляет  масса  буйных  кудрей,
огненно-рыжих, совсем  как  были  у  Пэдди.  Хорошенькой  девочку  никак  не
назовешь, но и забыть ее, увидев хоть раз, невозможно - поражают  не  только
глаза, но редкостная внутренняя сила. Суровая, решительная, умная и  резкая,
Джастина и в восемь лет так же мало, как в младенчестве,  считается  с  тем,
что о ней подумают. По-настоящему близок ей лишь один  человек  на  свете  -
Дэн.  Его  она  по-прежнему  обожает  и  по-прежнему  полагает,   будто   он
безраздельная ее собственность.
   Из-за этого у них с матерью постоянно бывают стычки.  Для  Джастины  было
тяжким  ударом,  что  Мэгги  перестала  ездить  по  выгонам  и  вернулась  к
материнским обязанностям. Начать с того, что  девочка,  всегда  и  при  всех
обстоятельствах уверенная в своей правоте, словно бы ничуть не  нуждается  в
матери. И не тот у нее характер,  чтобы  изливать  кому-то  душу  или  ждать
похвал и ласкового одобрения. Мэгги для нее прежде всего соперница,  которая
отнимает у нее Дэна. Куда лучше Джастина ладит с бабушкой: вот  это  человек
стоящий, не путается не в свои дела, понимает, что у тебя  и  у  самой  есть
голова на плечах.
   - Я ему не велела есть землю, - сказала Джастина.
   - Ну, от этого  не  умирают,  Джастина,  но  пользы  тоже  нет.  -  Мэгги
поглядела на сына. - Что это тебе вздумалось, Дэн?
   Минуту он серьезно размышлял над ее вопросом.
   - Земля тут, вот я ее и попробовал. Если б она была  вредная,  она  и  на
вкус была бы плохая, правда? А она хорошая, вкусная.
   - Это ничего не значит, - надменно перебила Джастина. - Беда мне с тобой,
Дэн, ничего ты не  понимаешь.  Иногда  самые  вкусные  вещи  как  раз  самые
ядовитые.
   - Ну да! Какие это? - с вызовом спросил Дэн.
   - Патока! - торжествующе объявила Джастина. Удар  попал  в  цель,  был  с
Дэном однажды такой случай - он нашел в  кладовой  у  миссис  Смит  банку  с
патокой, объелся, и потом ему было очень худо.
   Все-таки он возразил:
   - Я ведь еще живой, значит, не такая она ядовитая.
   - Потому что тебя тогда вырвало. А если б не вырвало, ты бы умер.
   Тут уж возражать было нечего. Дэн дружески взял сестру  под  руку  -  они
были почти одного роста, и  оба  неспешно  зашагали  по  лужайке  к  домику,
который по их точным  указаниям  соорудили  любящие  дядюшки  под  нависшими
ветвями перечного дерева. Сначала взрослые очень протестовали против  такого
выбора, опасаясь пчел,  но  дети  оказались  правы.  Пчелы  отлично  с  ними
уживались. Перечные деревья  самые  уютные,  лучше  всех,  объясняли  Дэн  и
Джастина. Такие свежие, душистые, а когда сожмешь в  руке  гроздь  крохотных
розовых шариков, вроде мелкого-мелкого винограда, получаются  очень  славные
хрусткие и пахучие розовые хлопья.
   - До чего они разные, Дэн и Джастина, а ведь прекрасно ладят,  -  сказала
Мэгги. - Просто удивительно.  Кажется,  я  ни  разу  не  видела,  чтобы  они
поссорились,  хотя  она  уж  до  того  настойчивая   и   упрямая..,   просто
непостижимо, как Дэн умудряется с ней не ссориться.
   Но Фиа думала совсем о другом.
   - Что и говорить, вылитый отец, - сказала она, провожая глазами Дэна,  он
как раз нырнул под низко нависшие ветви и скрылся из виду.
   Мэгги похолодела, как всегда при этих словах, хотя за многие годы опять и
опять слышала их от самых разных людей. Конечно же,  у  нее  просто  совесть
нечиста. Люди всегда подразумевают сходство Дэна с Люком. Почему бы и нет? В
чем-то существенном Люк О'Нил с виду очень похож на Ральфа де Брикассара. Но
сколько ни старалась Мэгги держаться как ни в чем не бывало, от замечаний  о
сходстве Дэна с отцом ей всегда становилось не по себе.
   Она осторожно перевела дух, сказала как могла небрежно:
   - Ну, разве, мама? - и продолжала, беззаботно покачивая ногой:
   - Право, я этого не вижу. У Дэна ни в характере, ни  в  поведении  ничего
нет общего с Люком.
   Фиа засмеялась, Словно бы фыркнула пренебрежительно,  но  это  был  самый
настоящий смех. Глаза ее с годами поблекли, да еще начинались катаракты,  но
сейчас она в упор хмуро и насмешливо разглядывала испуганное лицо дочери.
   - Ты что же, Мэгги, круглой дурой меня считаешь? Я  говорю  не  про  Люка
О'Нила. Я сказала, что Дэн - вылитый Ральф де Брикассар.
   Свинец. Нога, тяжелая,  свинцовая,  опустилась  на  вымощенный  испанской
плиткой пол веранды, налитое свинцом тело сникло в кресле,  не  хватает  сил
биться непомерно тяжелому свинцовому сердцу. Бейся, будь ты проклято, бейся!
Ты должно биться ради моего сына!
   - Что ты, мама!  -  голос  тоже  свинцовый.  -  Что  ты  такое  говоришь!
Преподобный Ральф де Брикассар?!
   - А ты знаешь и  других  Ральфов  де  Брикассаров?  Люк  О'Нил  не  имеет
никакого отношения к этому мальчонке, Ральф де Брикассар - вот кто его отец.
Я это знаю с первой минуты, когда ты родила его, а я приняла.
   - Но.., но тогда почему ты молчала? Ждала семь лет, а теперь бросаешь мне
такое нелепое, сумасшедшее обвинение?
   Фиа вытянула ноги, изящно скрестила их в лодыжках.
   - Наконец-то я старею, Мэгги. И уже не так близко все принимаю к  сердцу.
Как отрадна иногда бывает старость!  С  удовольствием  смотрю,  как  оживает
Дрохеда, от этого у меня и на сердце легче. Вот и поговорить  захотелось,  в
первый раз за столько лет.
   - Ну, знаешь, когда уж ты решила поговорить, так  нашла  о  чем!  Слушай,
мама, ты никакого права не  имеешь  такое  говорить!  Это  не  правда!  -  с
отчаянием сказала Мэгги, она понять не  могла,  жалеет  ее  мать  или  хочет
помучить.
   И вдруг Фиа положила руку ей на колено и улыбнулась - не с горечью  и  не
презрительно, а с каким-то странным сочувствием.
   - Не лги мне, Мэгги. Можешь лгать кому угодно, только не мне. Никогда  ты
меня не убедишь, что этот малыш - сын Люка О'Нила. Я не дура и не слепая.  В
нем нет ничего от Люка и никогда не было, потому что и  не  могло  быть.  Он
весь пошел в его преподобие. И руки те же, и волосы так же растут -  тот  же
мысок надо лбом, и овал лица тот же, и брови, и  рот.  Даже  ходит  так  же.
Ральф де Брикассар, вылитый Ральф де Брикассар.
   И Мэгги сдалась, и непомерная тяжесть скатилась с души, во всем ее облике
теперь чувствовалось облегчение и покой.
   - Главное - глаза, он словно смотрит откуда-то  издалека.  Вот  что  меня
поражает больше всего. Но неужели так заметно? Неужели все знают, мама?
   - Нет, конечно, - уверенно сказала Фиа. - Люди замечают только цвет глаз,
форму носа, сложение. А в этом достаточно сходства и с Люком. Я знаю, потому
что годами наблюдала за тобой  и  Ральфом  де  Брикассаром.  Ему  бы  только
пальцем тебя поманить, и ты побежала бы за ним на край света, и  не  болтай,
что церковь не допускает развода, этим вздором меня не  проведешь.  Тебе  до
смерти хотелось преступить куда более серьезный  запрет  церкви,  чем  этот,
насчет развода. Ты тогда всякий стыд потеряла, Мэгги, всякий стыд  потеряла,
- сказала Фиа пожестче. - Но он был упрям. Во  что  бы  то  ни  стало  решил
оставаться безупречным пастырем, а ты у него  была  где-то  там,  на  втором
плане. Экая глупость! Не очень-то ему помогло  его  дурацкое  упрямство,  а?
Рано или поздно это все равно должно было случиться.
   За  утлом  веранды  кто-то  уронил  молоток  и  длинно   выругался.   Фиа
вздрогнула, поморщилась.
   - Фу, хоть бы уж  они  скорее  покончили  с  этими  сетками!  -  И  снова
заговорила о том же:
   - Неужели ты воображаешь, что одурачила меня, когда  не  захотела,  чтобы
Ральф де Брикассар обвенчал тебя с Люком? Я-то знала. Ты не желала, чтобы он
венчал тебя с другим, ты с ним самим хотела  идти  под  венец.  А  когда  он
явился в Дрохеду перед отъездом в Афины, а тебя здесь уже не было, я  поняла
- рано или поздно он не выдержит и разыщет тебя. Он бродил по  всей  усадьбе
как неприкаянный, будто малый ребенок потерялся на Сиднейской выставке. Твое
замужество - это был твой самый хитроумный ход, Мэгги.  Покуда  Ральф  знал,
что ты по нем сохнешь, ты была ему не нужна, а  вот  стоило  тебе  выйти  за
другого, тут он сразу и выдал себя - сущая собака на  сене.  Разумеется,  он
убедил себя, что питает к тебе чистейшие платонические чувства,  но  как  ни
крути, а оказалось, ты ему нужна. Нужна, необходима, как никогда не была  и,
подозреваю, не будет необходима больше ни одна женщина на свете. Странно,  -
прибавила Фиа с искренним недоумением, - для меня всегда было загадкой,  что
он в тебе особенное нашел.., что ж, наверно, все матери немножко слепы и  не
понимают своих дочерей, пока не состарятся и  не  перестанут  завидовать  их
молодости. Ты так же плохо понимаешь Джастину, как я плохо понимала тебя.
   Она откинулась на спинку кресла-качалки и  слегка  покачивалась,  прикрыв
глаза, но из-под опущенных ресниц зорко присматривалась к Мэгги, как  ученый
к подопытному кролику.
   - Что бы он ни нашел в тебе, он это заметил с первого взгляда и  этим  ты
его околдовала раз и  навсегда.  Тяжелей  всего  ему  было  понять,  что  ты
становишься взрослой, но пришлось понять, когда он  приехал  и  оказалось  -
тебя нет, ты вышла замуж. Бедняга Ральф! Ничего  не  поделаешь,  ему  только
оставалось пуститься на поиски. И он тебя разыскал, не так ли? Я это  поняла
еще раньше,  чем  родился  Дэн,  как  только  ты  вернулась  домой.  Раз  ты
з