а Железняка", разогнавшего Учредительное собрание.
Но Александр Железняков вовсе не был большевиком! Он -- активный член партии
анархистов. И погиб на гражданской, командуя  опять-таки анархистским боевым
отрядом. Левые эсеры какое-то время были не  просто  союзниками большевиков,
но и занимали довольно ответственные посты в ЧК -- а посему несут  свою долю
вины за красный террор...
     Собственно, в октябре 17-го в России  случилось то, о чем Энгельс писал
Вайдемейру еще 12 апреля 1853 г.: "Мне  кажется,  что из-за беспомощности  и
вялости  всех  остальных  партий  в  одно  прекрасное утро наша партия будет
вынуждена взять  власть, чтобы проводить в конце концов  то, что не отвечает
непосредственно   нашим    интересам,   а   отвечает   общереволюционным   и
мелкобуржуазным интересам; таким образом, побуждаемые пролетарскими  массами
и связанные своими собственными толкованиями и в большей или меньшей степени
выражаемыми в  партийной борьбе декларациями  и  планами, мы будем вынуждены
делать коммунистические эксперименты и прыжки, для которых  лучше всего сами
знаем, что не время. При этом мы потеряем головы --  будем надеяться, только
в  физическом  смысле  --  наступит  реакция,  и  до того, как мир  будет  в
состоянии дать историческую оценку подобным событиям, начнут  считать нас не
только чудовищами, но и глупцами..."
     Как ни  относись к  Энгельсу,  а  он все  предсказал  удачнейше,  масон
клятый. Власть валялась на земле. Большевики взяли и подняли. Потом начались
"коммунистические эксперименты", прыжки,  которым  было  "не время". А  чуть
позже  появился Сталин, опять-таки  предсказанный  множеством теоретиков, от
Виктора Гюго до белоэмигрантов.
     Перестрелял  особо упертых  революционеров и  принялся  строить обычную
империю...
     Были ли шансы у противников большевиков победить в гражданской войне?
     Крайне сомнительно.  Нелепо и  смешно  считать, будто  красные победили
лишь благодаря "превосходству в военной силе" или "железной дисциплине". Для
гражданской войны эти категории не имеют никакого значения.
     Когда   нет    фиксированной   линии   фронта,   когда   солдаты   всех
противоборствующих  лагерей  являются уроженцами  одной  страны  --  никакая
"железная  дисциплина"  не  способна повлиять на что бы то ни было.  История
гражданской войны пестрит примерами, когда красные  части  (не только полки,
но и  дивизии!),  решив вдруг расплеваться с Советской властью, крайне легко
приводили свои  намерения в исполнение -- в два счета вырезали  комиссаров и
чекистов  (сколько  там  было  тех   и  других?  Горсточка  по  сравнению  с
вооруженной  солдатской массой...) и уходили, куда заблагорассудится.  Благо
палитра  не исчерпывалась красным  и  белым  цветом --  были  еще  махновцы,
григорьевцы, антоновцы,  прочие атаманы,  просто  воевавшие  против всех  на
свете  "зеленые"...  То  же  самое,  кстати,  происходило  и во  всех других
лагерях...
     Причина  в  другом  --  у  большевиков  была идея,  способная  овладеть
массами, а у их  противников, всех, вместе взятых, таковой идеи  не нашлось.
Можно  тысячу  раз   повторять,   что   идеи  большевиков  были  ошибочными,
неправильными, лицемерными, ложными, маскировавшими их истинные намерения...
Не в том суть. Большевики смогли предоставить своим сторонникам идею -- а их
противники не смогли. Точка. Чрезвычайки и комиссары -- дело десятое...
     Имеет  смысл подробно рассмотреть то, что  творилось в стане Деникина и
Врангеля. Потому что свидетель событий очень уж осведомленный и занимавший в
белом  движении довольно высокий пост -- митрополит Вениамин  был "епископом
армии и флота" и членом врангелевского "совета министров"...
     "Какими же принципами руководствовалось  белое движение? ...сознаюсь: у
нас не было не только подробной политико-социальной программы, но даже самые
основные принципы были не ясны с положительной стороны. Я  и сейчас не помню
каких-нибудь ярких  лозунгов: а как бы я мог их забыть,  если бы они были? А
что помню, то было не сильно, не  увлекало. Можно сказать, что наше движение
руководилось   скорее  негативными,  протестующими  мотивами,  чем   ясными,
положительными своими задачами. Мы  боролись против большевиков -- вот общая
наша цель и  психология...  Что  касается  политического строя,  то  он  был
неясный, "не предрешенческий: вот  покончить бы  лишь с большевиками, а  там
"все  устроится". Как?  Опять  Учредительное  собрание,  прежде  разогнанное
Железняковым?  Нет!  Об  Учредительном собрании  и  не упоминалось. Что  же?
Монархия  с династией  Романовых?  И об  этом  не говорилось,  скорее  этого
опасались,  потому что  едва  ли  народные  массы воротились бы  к  старому.
Конституция? Да, это скорее всего. Но какая, кто, как  -- было неизвестно...
Какие   социально-экономические  задачи?   Тут  было   ясно:  восстановление
собственников и собственности. Ничего нового  при  генерале Деникине не было
слышно..."
     "...когда  зашла  речь   о  династии  Романовых,   генерал  Врангель  в
последующем обмене мнениями бросил горячую  фразу, которая страшно  поразила
даже его сотрудников-генералов:
     -- Россия -- не романовская вотчина!
     "Мне показалось, что  народ  наш смотрит  на дело совсем  просто,  не с
точки зрения  идеалов политической философии славянофилов  и  не по рецептам
революционеров,  а  также  и  не  с  религиозной  высоты  догмата  Церкви  о
царепомазаннике, а с разумной практической идеи -- пользы. Была бы польза от
царя,  исполать ему! Не стало -- или  мало --  пусть уйдет! Так и с  другими
властями -- кадетскими, советскими. Здоровый простой взгляд".
     Иными  словами,   от  большевиков  слишком  многие  могли  рассчитывать
получить пользу. Которой не увидели от белых...
     "Можно не соглашаться с  большевиками и  бороться против них,  -- писал
Вениамин,  --  но   нельзя   отказать  им   в   колоссальном   размере  идей
политико-экономического и  социального  характера. Правда,  они готовились к
этому десятилетия.  А что же мы  все  (и я,  конечно,  в  том  числе)  могли
противопоставить им со своей  стороны? Старые привычки? Реставрацию изжитого
петербургского   периода   русской  истории   и  восстановление   "священной
собственности", Учредительное собрание или  Земский собор,  который каким-то
чудом все раз®яснит и устроит? Нет, мы были глубоко бедны  идейно. И  как же
при такой серости мы могли надеяться на какой-то подвиг масс, который мог бы
увлечь  их за нами? Чем? Я думаю,  что  здесь лежала одна из  главных причин
всего белого движения -- в его безыдейности! В нашей бездумности!"
     На юге  белые спохватились, наконец,  провести земельную реформу, когда
"Добровольческая Армия была разбита на всех фронтах  и у  белых остался лишь
крымский   клочок".   Естественно,  она   была,  по   выражению   Вениамина,
"компромиссной и запоздалой" и ничего уже не могла спасти...
     Ни  о  какой "идейности"  Юденича  нет  и  разговора.  Колчак... Колчак
повторил   ход   большевиков  и  их  союзников,  разогнав  в  Омске  остатки
Учредительного собрания.  Сначала, в  первые  месяцы,  он  получил  огромную
поддержку  сибиряков  -- Советская власть, подступившая было к сибирякам  со
своими  "европейскими" догмами, которые  за  Уралом  решительно не работали,
была   не   просто   свергнута  в   считанные   дни:  даже   благонамеренные
коммунистические историки  употребляли  гораздо более близкое к истине слово
"пала". Сибирский паровой каток грузно покатился на запад, сметая  жиденькие
большевистские   заслоны,   и   накал   борьбы   был   такой,  что   солдаты
двадцатидевятилетнего   колчаковского   генерала   Пепеляева   взяли   Пермь
фактически в штыки -- голодные, необмундированные, почти не имевшие патронов
и артиллерийской поддержки...
     Но  вот потом Сибирь  отвернулась от Колчака --  опятьтаки в  считанные
недели. Когда пропитанный кокаином адмирал взялся восстанавливать в Поволжье
старое помещичье  землевладение,  от него моментально ушли  татары, башкиры,
черемисы.  Когда в Сибири  началась волна реквизиций и  прямого террора, там
без  малейшего  участия  большевиков  возникли партизанские армии в  десятки
тысяч человек, сражавшиеся не "за красных", а всего-навсего против  Колчака.
(Потом многие из партизанских командиров с тем же талантом  и размахом будут
сражаться против красных, а  другие, подобно  Щетинкину и Кравченко,  как-то
очень уж быстро погибнут, но это другая история...) Именно это масштабнейшее
партизанское движение,  а  не потуги  бездарного Тухачевского, и  обеспечили
поражение Колчака.
     Кстати,  барон   Будберг,  занимавший  высокий   пост   в   гражданской
администрации   Колчака,   в  своих   мемуарах   опровергает   укоренившееся
представление о том, что слово "большевизм" непременно должно быть связано с
прилагательным "красный". Будберг утверждает, что нельзя забывать и о "белых
большевиках" -- атаманах  вроде  Семенова и  Анненкова, ничуть не уступавших
"красным  большевикам" в  пренебрежении  законностью  и  порядком, в методах
расправы с противниками и просто инакомыслящими...
     И, разумеется, не стоит принимать серьезно  утверждения об  интервенции
иностранных войск в Россию.
     По большому счету,  не было никакой интервенции.  Все три прибалтийских
карлика, провозгласив  независимость, чуть  ли  не  мгновенно  сговорились с
большевиками и  в  обмен  на  гарантии с  их  стороны  разоружили  на  своей
территории  белогвардейские  части  (потом,  в  тридцатые,  карлики  жестоко
расплатятся за прошлое, но их жалкий писк ни в ком уже не встретит поддержки
и понимания...).
     Немцы,  правда,  вооружали и экипировали Краснова, но это было каплей в
море.
     Англичане   высадились  в   Архангельске   отнюдь   не  для   борьбы  с
большевиками, а для того, чтобы прибрать  к рукам огромные склады вооружения
и  армейского  имущества,  которые  большевики  могли,  по  мнению англичан,
передать немцам. И приплыли бритты в Архангельск... по приглашению тамошнего
Совета  (за  что  потом  большевики  расстреляли  его  председателя).  После
капитуляции  Германии англичане преспокойно снялись с якоря и уплыли, предав
белое движение на Севере.
     Аналогичным образом держались и финны -- перерезав собственных красных,
в  дальнейшем  озаботились лишь охраной своих рубежей, не сделав ни малейших
попыток  помочь  реально белой гвардии. За что и поплатились потом советским
вторжением и потерей изрядного куска территории.
     Американцы  и  японцы  на Дальнем  Востоке,  такое  впечатление, больше
ревниво  следили за  действиями друг  друга (чтобы, не дай бог, не  усилился
чрезмерно соперник), нежели всерьез боролись с большевиками.
     Чехи  преспокойно устранились от  войны с  красными  в  Сибири.  Все бы
ничего  (в  конце концов,  не  обязаны  были),  но вдобавок  поручик  Гайда,
произведший сам себя в  генералы, спер изрядную часть колчаковского золотого
запаса.  И  в  обмен  на разрешение вывести  награбленное  без досмотра сдал
партизанам Колчака  -- в компании с французами.  Именно  это золото легло  в
основу  созданного чуть погодя "Легия-банка", благодаря ему кукольная страна
Чехословакия и просуществовала  худо-бедно двадцать  лет,  пока не  прикатил
вермахт. Вообще чехи в  двадцатом  столетии явили миру  печальнейший  пример
атрофии инстинкта государственности.  Создать мощные укрепрайоны в  Судетах,
возле которых любой враг мог  топтаться  месяцами,  создать армию,  немногим
уступавшую  вермахту, --  и  позорно задрать  лапки  кверху,  едва  стукнули
кулаком  по  столу  в  Берлине.  Поневоле вспоминается кусок  из  пародийной
"Всемирной истории", сочиненной до революции юмористами журнала "Сатирикон":
"И  все у них было както несерьезно, по-детски -- будто игра в куклы. Страны
были маленькие, ничтожные,  а тянулись за большими, подражали  взрослым: так
же  устраивали  политические  восстания,  казнили  противников  и,  конечно,
вводили  реформацию.  Но  все было у  них  на детский рост: вместо  войн  --
стычки,  вместо казней -- пустяки. Да и реформация была какая-то не такая...
Что же это за история?" [41].
     Французы?   Эти  в  свое  время  (есть  точные  свидетельства)  грозили
обстреливать с военных кораблей части Деникина, если те войдут в Одессу.
     Греки... Как я ни ломал голову, не могу до сих пор понять, каким ветром
занесло в Новороссию греческие части и какого черта они там искали. Не иначе
вспомнили времена Александра Македонского, комики...
     Одним словом,  если бы "интервенты" сражались  с большевиками серьезно,
по-настоящему  --  большевики  не могли  не  пасть. Однако  все  иностранные
державы преследовали свои,  мимолетные, шкурные интересы, не имевшие  ничего
общего с реальной борьбой против большевизма, -- что дало большевикам лишний
козырь...
     Можно еще упомянуть, что  у  красных оказалась  масса  как  гражданских
чиновников  царского  времени,  так  и  царских  офицеров в  немалых  чинах.
Конечно, кое-кого, как о том справедливо пишут, затащили на службу шантажом,
взяв  близких  в  заложники.  Но  вряд  ли  это  справедливо  в  подавляющем
большинстве  случаев.  Слишком  многие  пришли   добровольно  --  и  генерал
Бонч-Бруевич,  брат ленинского сподвижника,  и генерал Брусилов, и блестящий
генштабист,  генерал  от  инфантерии  Поливанов,  бывший  помощник  военного
министра   Российской   империи  Редигера.  Здесь   и   столбовой   дворянин
Тухачевский,  и  царский  полковник  Шапошников,  будущий  шеф  генштаба при
красном царе Сталине, и десятки других...
     Между  прочим,  впоследствии, когда Советская  Россия из замышлявшегося
Лениным "депо мировой революции"  превратилась  трудами  Сталина  в  обычную
империю,  где  "большевистская  идеология"  сохранялась  лишь  для  вывески,
слишком многие из эмиграции осознали это перерождение -- и приняли его!
     Сейчас кое-кто  то и  дело  пытается  реабилитировать подонка  Власова,
оправдывая его  тем,  что  он-де  был  "против"  Сталина.  И  это,  мол, все
искупает.  Однако не мешает  напомнить  строчки "Войны и мира",  посвященные
бегству русских  из Москвы перед сдачей ее Наполеону: "Они ехали потому, что
дли русских  людей  не  могло  быть  вопроса: хорошо  или  дурно  будет  под
управлением  французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть:
это было хуже всего".
     Точно  так же люди  из родовитейших русских фамилий, равно так и бывшие
вожди белого движения, категорически отказались сотрудничать  с  Гитлером. К
немцам привычно подался  их  старый  клиент  Краснов, но  Деникин  брезгливо
отказался от всяких контактов с  фюрером. Княгиня  Вика Оболенская сражалась
во французском Сопротивлении -- и погибла. Князь Феликс Юсупов, в свое время
отказавшийся  вступить в  белую  гвардию,  отверг  все  попытки  гитлеровцев
заманить его  к себе на службу. Его  сообщник по убийству Распутина, великий
князь  Дмитрий  Павлович,  живя в  Швейцарии,  печатно приветствовал  победы
Советской Армии  над гитлеровцами.  Он  же,  кстати, писал: "Наша родина  не
могла быть  управляема  ставленниками  по безграмотным  запискам  конокрада,
грязного  и  распутного мужика. Старый строй  неминуемо должен  был привести
Романовых к катастрофе".
     Наконец,  стоит  упомянуть о позиции церкви по отношению к большевикам.
Много  жутких   фактов  о   истязаниях  и  убийствах  красными  православных
священников (и не их одних) обнародовано в последние годы. Однако есть и еще
один аспект проблемы, долгое время остававшийся в тени...
     Свидетельствует митрополит Вениамин,  участник  Московского  Церковного
собора 1917-1918 гг.: "...вторым, весьма важным моментом деятельности Собора
было  установление взгляда  и  поведения  Церкви  по  отношению к  советской
власти. При борьбе Советов против  предшествующей  власти Керенского Церковь
не проявила  ни  малейшего движения в  пользу последнего. И не  было к  тому
оснований. Когда Советы  взяли  верх, Церковь совершенно  легко признала  их
власть.  Не  был  исключением  и  митрополит  Антоний,  который  после   так
ожесточенно и долго боролся против нее вопреки своему же прежнему воззрению.
Но еще значительнее другой  факт. При появлении новой власти всегда ставился
вопрос  о молитве за нее на общественных богослужениях. Так было при  царях,
так,  по  обычаю,  перешло  к  правлению  Керенского,  когда Церковь  вместо
прежнего царя поминала "благоверное Временное правительство", так нужно было
поминать   и  новую  власть.  По  этому  вопросу  Собором  была   выработана
специальная формула, кажется, в таком виде: "О стране нашей  российской и  о
предержащих властях ее"".
     (Между прочим, тот же Собор под давлением своих членов из интеллигентов
принял решение "об облегчении и умножении поводов к брачным разводам" -- как
ни сопротивлялась фракция крестьянских делегатов.)
     Итак,  церковь  молилась  за  большевиков,  церковь,  как  далее  пишет
Вениамин, участвовала  в  отпевании  всех  погибших  во  время  Октябрьского
переворота, как большевиков, так и  их противников. В 1919 г. патриарх издал
указ,  согласно которому  служители  церкви  не  должны были  вмешиваться  в
политическую борьбу  а  "занимались  бы  своим прямым делом:  богослужением,
проповедью Евангелия,  спасением  души". (Кстати, Вениамин  свидетельствует,
что при известии о расстреле бывшего царя у белогвардейцев "не было глубокой
печали".)
     Я не собираюсь никого  осуждать. Просто-напросто факт остается  фактом:
если  называть вещи своими именами, русская православная церковь практически
сразу же самоустранилась от борьбы,  не  положив на  чашу весов свой немалый
авторитет... То ли прошли времена  Томаса  Бекета,  Джона Болла и  протопопа
Аввакума.  То ли  сыграла  свою  роль своеобразная  обида на  самодержца,  о
которой недвусмысленно свидетельствует отрывок  из  воспоминаний  Вениамина:
"Церковь  вообще  была сдвинута тем государем (Петром I --  А.Б.) с ее места
учительницы и  утешительницы. Государство совсем  не при  большевиках  стало
безрелигиозным  внутренне, а с того же Петра, секуляризация, отделение их --
и юридическое, а тут еще  более психологически  жизненное -- произошло более
двухсот лет тому назад. И хотя цари не были безбожниками, а иные были даже и
весьма  религиозными,  связь с  духовенством у них была надорвана. Например,
нельзя было представить себе, чтобы  царь или царица запросто, с  любовью  и
сердечным почтением могли пригласить даже Санкт-Петербургского митрополита к
себе в  гости,  для задушевной беседы или  даже для государственного совета.
Никому и в голову не могло  прийти такое  дружественное  отношение! А как бы
были рады духовные!  Или уж нас  и в самом  деле не  стоило  туда звать, как
бесплодных?  Нет,  думаю, тут  сказался  двухвековой  отрыв  государственной
власти от Церкви..."
     Как хотите, а эти строки пронизаны недвусмысленной обидой. Увы, церковь
осталась  в  стороне.  Самоустранилась.  И  мне  почему-то  сразу вспомнился
разговор благородного дона Руматы с кузнецом: "Кузнец оживился.
     -- И я  так полагаю, что приспособимся. Я полагаю, главное -- никого не
трогай, и тебя не тронут, а?
     Румата покачал головой.
     -- Ну нет, -- сказал он. -- Кто не трогает, тех больше всего и режут".
     Какими  бы мотивами ни руководствовались иерархи церкви,  их дальнейшая
судьба великолепно укладывается в эту фразу...

        ВИРТУАЛЬНОСТЬ

     Существовала   ли   возможность   для   Российской   империи   избежать
русско-германской войны?
     С определенной  долей вероятности. И  ключ здесь... в Гришке Распутине.
Сколь бы зловещую роль он ни сыграл в российской истории, ради об®ективности
нужно  упомянуть:  при определенных обстоятельствах  именно Распутин  мог бы
остановить бойню...
     Я  уже  писал  о том,  что,  по  большому счету,  война  меж Россией  и
Германией была невыгодна обеим сторонам. И  это прекрасно понимали в  начале
ве