Пожалуй,  это  тоже -- доведение до абсурда. Можно было  убить Гитлера,
можно  было убить  десяток  Гитлеров,  но вряд ли  это остановило  бы грохот
подкованных  сапог по германской  брусчатке.  Чересчур сильно  была  унижена
Германия  после первой  мировой  войны,  чересчур ограблена,  слишком  много
горючего материала накопилось, чтобы надеяться на мирный исход. Хаос рождает
чудовищ -- и чудовище пришло...
     И   наоборот.   Порой  одна-единственная   сильная  личность   способна
справиться  с  хаосом  (конечно,   если  дело   не  зашло  слишком  далеко).
Классическим экспериментом на  тему "роли личности в истории" можно  считать
шведские  события  второй  половины   XVIII  века,  точнее   --   переворот,
совершенный молодым королем Густавом III Адольфом.
     Сейчас об этом помнят плохо,  но в те времена Швеция представляла собой
практически  полный  аналог  Польши.  Точно  так,  как   в   Польше,  разгул
"вольностей дворянских" достиг  немыслимых пределов. Страна стояла на пороге
беззастенчивого  раздела  -- в  риксдаге,  шведском  парламенте,  совершенно
открыто действовали  "прусская",  "датская" и  "русская" партии, за солидное
денежное вознаграждение от соответствующих держав интриговавшие в их пользу.
У короля была одна-единственная привилегия:  второй, дополнительный голос  в
парламенте. И только. И все. Крах стоял на пороге.
     В  это время  вспыхнули  крестьянские  восстания, и  риксдаг (полностью
выражавший интересы дворянства, и только дворянства) перед лицом несомненной
угрозы  сделал опрометчивый шаг: доверил молодому королю командование армией
(каковой привилегии после смерти Карла XII* шведские монархи были лишены)...
     * Есть интересная, довольно доказательная версия о том, что Карл XII не
погиб  от  шальной  пули  при  осаде  неприятельской  крепости, а  был  убит
выстрелом из своего же окопа в результате заговора тех, кто хотел  покончить
с его военными авантюрами, губительно действовавшими на Швецию.
     Господа  дворяне  и  подозревать  не  могли,  что  данные  крестьянские
восстания  подготовлены агентами короля на его же деньги.  Ради незатейливой
цели:  получить в  свое распоряжение  вооруженную  силу. Когда спохватились,
было уже поздно: молодой Густав сумел завоевать расположение армии, и в одно
прекрасное  утро  здание парламента  окружила  гвардия  с  пушками, нехорошо
посверкивали  граненые  багинеты,  дымились   фитили,  а   третье  сословие,
моментально  смекнувшее,  что  к  чему,  шумно  выражало   одобрение   столь
радикальным реформам.
     Реформы, в самом деле, последовали радикальные. Дворянству основательно
прищемили  хвост и навели в  стране порядок.  Планы по разделу  Швеции так и
остались нереализованными и потраченные  на  это денежки  -- рубли,  кроны и
талеры -- пропали зря. Королю Густаву так и  не простили столь крутых реформ
--  в 1792 г. граф  Анкерстром  выстрелил в  него  на дворцовом балу, нанеся
смертельную рану, но возврата к прежним вольностям шведское дворянство так и
не дождалось, процесс оказался  необратимым.  Ну, а окажись на месте Густава
более   вялая   и  нерешительная   личность?   Швеция   могла   исчезнуть  с
географической  карты,  как в  том же XVIII в. исчезла Польша, где  сильного
человека не нашлось...
     Разумеется,  в  умозрительных гипотезах на тему  "параллельной истории"
следует придерживаться строгой логики, а не произвольных  фантазий. Любители
творчества английского юмориста Джером Джерома должны  помнить те строчки из
"Троих в одной лодке", где Джером (гораздо раньше многих фантастов) пытается
создать "альтернативную историю".
     Герои попадают в городок, где  некогда под нажимом баронов король Иоанн
(тот самый  незадачливый "принц Джон" из романа "Айвенго") подписал  Великую
хартию  вольностей. И один из них, фантазер  и мечтатель,  невольно начинает
размышлять: а возможен ли был другой исход?
     "...он  бросает   быстрый  взгляд  на  своих   французских   наемников,
выстроенных сзади, и на угрюмое войско баронов, окружившее его.
     Может  быть, еще  не поздно? Один  сильный, неожиданный  удар по  рядом
стоящему всаднику, один призыв  к его французским войскам,  отчаянный натиск
на готовые к отпору ряды впереди -- и эти мятежные бароны еще пожалеют о том
дне, когда  они  посмели расстроить  его планы!  Более смелая рука могла  бы
изменить  ход игры даже  в таком положении.  Будь на  его месте Ричард, чаша
свободы,  чего доброго, была бы выбита из рук Англии, и она еще сотню лет не
узнала бы, какова эта свобода на вкус!"
     Ситуация смоделирована великолепно  -- и  наверняка  послужила образцом
доя  многих  писателей,  интересовавшихся  альтернативной   историей.  Здесь
допущен, увы, один-единственный логический из®ян...
     Король  Ричард Львиное Сердце просто-напросто и не смог бы оказаться на
месте жалкого  и  ничтожного  Иоанна,  навсегда припечатанного в  английской
истории  кличкой  Безземельный.  Слабый, нерешительный,  чуть  ли  не  самый
ничтожный среди британских королей, Иоанн как раз и позволил загнать  себя в
столь унизительную ловушку.
     Но  не  Ричард.  Человек,   который  однажды  после  взятия  одной   из
сарацинских   крепостей   приказал   распороть   животы   нескольким  сотням
пленников*, чтобы проверить, не проглотили ли они драгоценности, развесил бы
баронов по деревьям и воротам при первом же намеке на непокорность... Какие,
к черту, вольности?!
     * Некоторые историки оценивают число жертв этой резни в три тысячи.
     Иногда  случайности  проявляют  себя  в  истории  столь  замысловато  и
неожиданно,  что  требуют  какого-то иного  имени  --  быть  может,  следует
дополнить  Историю неким подразделом, которому лично я не в  силах подобрать
названия...
     Открытие Америки и завоевание Америки -- разные вещи.  Вполне возможно,
завоевание и не последовало  бы столь  быстро вслед за  открытием, не будь в
Испании столь многочисленных деклассированных элементов, оставшихся не у дел
после  окончания многовековой войны  с  маврами.  Вся эта  разномастная орда
умела  лишь  воевать, ничего другого не знала и  не хотела  -- а потому  как
нельзя более  кстати  оказалась  под рукой. Вместо того  чтобы тратить массу
денег и  времени,  ликвидируя и рассаживая  по  королевским  тюрьмам  буйную
вольницу,  ее  отправили за  океан,  где она  вдребезги  разнесла  индейские
государства и обеспечила поток золота в метрополию. Увязни Кастилия и Леон в
Реконкисте  еще  лет  на полсотни -- история  обеих  Америк могла  бы  стать
совершенно другой.  Примером тому  --  Франция, у которой так и  не  нашлось
избыточных людских ресурсов, которые можно было бы перебросить в Америку.  А
потому своих заокеанских владений французская  корона  лишилась так жалко  и
бездарно, как пьяница теряет на улице кошелек...
     Наверное,  навсегда останется  нерешенным  вопрос: какую роль  в  крахе
Бориса   Годунова,   далеко  не   самого  худшего   русского  царя,  сыграли
обрушившиеся на Россию природные катаклизмы 1601-1602 года? Вполне возможно,
не  случись этих  стихийных  бедствий  (к которым  мы  вернемся  в  одной из
последующих глав), династия Годуновых могла и не прерваться -- а это, в свою
очередь, влекло несомненное изменение истории...
     Кстати, о  климате и  природе.  Много  язвительных слов было написано о
"нечистоплотности"   западных  европейцев,   отроду   не   ведавших   такого
удовольствия, как русская банька, вообще мывшихся едва ли не раз в жизни.  В
общем, насмешки эти вполне справедливы -- Западная Европа и  в самом деле не
грешила  регулярным  мытьем лица  и тела.  Однако причины  тому  лежат не  в
области  морали  и  нравов,  а  связаны  со  вполне  конкретными  природными
условиями...
     Своим многовековым банным традициям Русь обязана, как легко догадаться,
превеликому  обилию  лесов,  сиречь  --  неограниченному потоку дров.  Самое
естественное дело на Руси --  пойти в лес и невозбранно  нарубить  дровишек,
сколько  сможешь  унести  (были, правда,  ограничения на порубку,  но уж  на
баньку-то дрова всегда находились).
     В  Западной Европе  обстояло иначе. Письменные  источники средневековья
свидетельствуют,  что мылись там столь же часто  и охотно, как на Руси -- до
определенного  времени. Примерно  к  концу  XV века, однако,  густые некогда
европейские  леса  были чуть  ли не сведены  под корень, и наступила первая,
пожалуй, в писаной  европейской истории экологическая  катастрофа. Уже тогда
пришлось поневоле понять: если уничтожение лесов будет продолжаться теми  же
темпами, Европа будет напоминать сарацинские пустыни.
     Тут-то  и берет  начало драконовское  законодательство, направленное на
охрану  лесов,  --  вплоть  до того, что  у виновного в  самовольной порубке
вытягивали кишки  и прибивали их гвоздем  к дереву... Дрова стали нешуточной
роскошью.  Простой  дворянин (не говоря уж о третьем  сословии)  уже не  мог
позволить себе такой  роскоши, как теплая ванна,  ставшей привилегией  особо
зажиточных  аристократов.  Угля   тогда  еще  не  добывали   в  значительных
количествах.
     С тех времен и начинается "грязный"  период  истории Западной Европы. О
регулярном мытье приходится забыть, дрова  для кухонь стоят приличных денег,
кропотливо подбирается каждая щепочка,  как раз  в  те  годы  низшие  классы
вынуждены перейти на еду, не требующую приготовления на огне: солонина, хлеб
с  луком,  всевозможные   похлебки"затирухи".  Жареное,  вареное  и  печеное
превращается в деликатес для благородных.  Будь  тамошние  зимы  похолоднее,
Западная  Европа,  без преувеличений,  могла  вымерзнуть.  Конечно,  это  не
"случай", это должно называться как-то  иначе,  но ситуация не связана ни  с
политикой, ни с религией, ни с классовой борьбой...
     К  слову,   эта  "классовая  борьба"  иногда  претерпевала   под  пером
правоверных  советских  историков удивительные метаморфозы. Еще с  двадцатых
годов  нашего  грешного  века было принято, описывая восстание Уота  Тайлера
1380 г., отмечать "участие в крестьянском восстании пролетариата Лондона". К
сожалению,  в действительности  мифический  "лондонский пролетариат"  (проще
говоря,  городские  ремесленники)  был движим не  в  пример  более  шкурными
интересами.  Дело  в  том,  что в  Лондоне тогда осело  изрядное  количество
фламандских  ремесленников,  составивших  нешуточную   конкуренцию  коренным
мастерам. И вот, едва только в Лондон заявилась мужицкая вольница, городские
ремесленники  использовали  короткий период  полного безвластия для  решения
сугубо внутренних  проблем -- они быстренько,  в  хорошем  темпе, перебили и
перетопили  в Темзе  ненавистных фламандских конкурентов, после чего весь их
бунтарский дух волшебным образом испарился, и они вновь  стали  лояльнейшими
подданными  британской  короны,  в  доказательство чего стали отлавливать на
улицах отставших от своих отрядов тайлеровских крестьян и с той же сноровкой
бить по голове...
     Еще  о  случайностях.  Некоторые  английские  историки вполне  серьезно
считают, что в  занятии  английского престола  династией Йорков в 1485  году
огромную  роль  сыграла примитивнейшая  случайность, связанная  с  незнанием
геральдики...
     Как  многие,  возможно, помнят хотя  бы из  приключенческих романов,  в
конце XV столетия в Англии боролись за престол Йорки и Ланкастеры, именуемые
еще  Алой и Белой розами. И у тех, и у других  имелись определенные права на
королевскую корону,  а  потому  решить  дело можно  было  одним-единственным
способом -- войной, поскольку уступить никто не хотел.  Сорок лет две  ветви
королевского  дома  Плантагенетов  заядло истребляли друг друга, а  заодно и
тех, кто подворачивался под горячую руку...
     В пасхальное  воскресенье 14  апреля  1471 года войска йоркского короля
Эдварда IV неподалеку от Лондона, под  Барнетом, стали  сближаться  с армией
графа   Варвика,  одного   из  наиболее  ярких   и  талантливых  полководцев
ланкастерцев.  На  равнине стоял туман, осторожный Варвик выслал разведку --
последующие  события   недвусмысленно   доказывают,  что   разведчики  графа
разбирались в геральдике примерно  так, как нынешний интеллигент  советского
розлива -- в логике и иностранных языках.
     Дело в том,  что  среди  множества геральдических эмблем  того  времени
имелось две,  во многом схожих. Так называемое "Солнце  величия"  (солнце  с
изогнутыми лучиками, чье количество колебалось от двенадцати до шестнадцати)
и "эстуаль" (звезда с шестью лучами). Человек темный мог и перепутать...
     Они  и  перепутали.  Под  знаменем с "солнцем  величия" наступал король
Эдвард. Под  знаменем с  "эстуалью"  приближался верный союзник Варвика,  Де
Вер, граф Оксфордский. Именно  знамя последнего и приняли  за вражеский стяг
незадачливые разведчики графа Варвика. И доложили соответственно.
     Раздумывать было  некогда, Варвик скомандовал атаку -- и его солдаты со
всем  усердием врубились  в ряды  своих  же  союзников. Какой-то  однотипной
военной формы тогда не существовало, а в лицо знали друг друга только высшие
командиры. Граф Оксфордский,  в свою очередь, решил, что подвергся нападению
йоркистов,  и велел стоять насмерть. Пока союзники истребляли друг друга, их
настоящий  противник,  король   Эдвард,  быстро  разобрался  в  ситуации  и,
справедливо сочтя ее  подарком судьбы, ударил на обоих. Ланкастерцы  понесли
страшное  поражение, сам Варвик был убит.  С той битвы фортуна  бесповоротно
склонилась   на  сторону  Йорков,  противники   которых  после  этого  удара
оправиться уже не смогли... История не сохранила имен болванов, несведущих в
геральдике.
     И  напоследок  стоит  рассказать  об одной  интереснейшей  случайности,
связанной на сей  раз  с техникой. В одной  из советских лабораторий  тщетно
пытались  получить  новую   разновидность  электролита  для  гальванического
покрытия  корпусов  наручных часов. Было известно, что для успеха необходимо
добавить в исходную массу небольшое количество органической субстанции. Одна
беда: к  тому времени насчитывалось  около миллиона подобных  субстанций, и,
чтобы испробовать их все, не хватило бы жизни человека.
     Случай  не замедлил  о себе  напомнить. Придя утром на работу, лаборант
вынул  из электролитической  ванны  сверкающую,  как  зеркало, металлическую
пластинку -- это было именно то, чего и добивались!
     Срочно повторили  эксперимент  в  той  же ванне.  Вторая  плитка так же
сверкала.  Тогда в другой, гораздо большей ванне решили нанести  покрытие на
большую партию плиток, налив туда электролит того же состава...
     Полный  провал. Плитки  оставались неприглядно матовыми. Один и тот  же
электролит  в  небольшой лабораторной ванне  и в огромной заводской вел себя
по-разному. Об®яснение подворачивалось одно: в малой  ванне, и только в ней,
вдруг появился какой-то непонятный компонент...
     Вскоре  выяснилось,  что  компонентом  этим   была...  слюна.  Один  из
сотрудников, разозленный провалом  очередного эксперимента, смачно плюнул  в
ту самую  лабораторную  ванну,  уходя  домой. В  его  слюне оказались  некие
микроскопические  добавки, сработавшие на  успех. "Виновника"  заставили  от
души поплевать  в  заводскую  ванну  --  и  погруженные  туда  плитки вскоре
покрылись столь же идеальной сверкающей полировкой.
     Увы,  продолжения эта  история  не  получила, и  состав  слюны  остался
загадкой. Началась Великая Отечественная, лаборант ушел  в ополчение и погиб
под Москвой...

        НЕЗАДАЧЛИВЫЙ КОРОЛЬ ЕЖИ

     В  этой  книге читатель не раз встретится со  случаями, когда чистейшей
воды сказки  попадали  в историю  и  оставались  в  ней на  правах  реальных
событий,  а происшедшее на самом деле впоследствии бывало об®явлено даже  не
сказкой  -- гнусным вымыслом. Чтобы  лучше  понять, отчего  так  происходит,
рассмотрим два случая: правду, об®явленную вымыслом,  и вымысел, неумышленно
об®явленный правдой...
     В двадцатых годах прошлого  столетия во Франции вышла весьма любопытная
книжечка. Ее автор пытался  доказать, что Наполеона  Бонапарта... никогда не
существовало!  Что "так называемый Бонапарт"  --  на самом деле нечто  вроде
массовой  галлюцинации,  отражение  старинных народных  поверий.  Двенадцать
маршалов Наполеона (которых на самом деле  было вовсе не двенадцать -- А.Б.)
об®являлись "преломлением в  народном сознании двенадцати знаков зодиака". И
так  далее,  и  тому подобное. Читатель, решивший, что речь идет  о шутке, о
розыгрыше, ошибется. Розыгрышем здесь  и не  пахло. Книга  была написана  по
заказу восстановленных  на французском  престоле  Бурбонов  и издана  на  их
денежки из секретных полицейских фондов. Бурбоны абсолютно серьезно пытались
вычеркнуть  из  истории  корсиканского  узурпатора,  вбить  в  умы версию  о
"массовой галлюцинации" -- при том, что еще были живы тысячи людей, видевших
Наполеона, говоривших с ним, от простых солдат до  коронованных особ. Заодно
Бурбоны приказали датировать их указы  годами,  приходившимися на  правление
Наполеона, -- опять-таки со всей серьезностью.
     Все-таки  на  дворе стоял  девятнадцатый век  --  и потому  столь  лихо
вымарать  из  истории Наполеона не  удалось.  Однако в более ранние  времена
такие  штучки, бывало, и удавались -- с таким успехом, что  мы  лишь сегодня
начинаем продираться к истине...
     Рассмотрим второй случай -- превращение мифа в "реальную историю", даже
не по злому умыслу, а по недоразумению.
     Дело  происходит  в  Польше  (заранее  предупреждаю,  что  история  эта
вымышлена мною от начала и до  конца). Год на  дворе... Ну, пусть будет 1889
--  время   относительно  спокойное,  восстания  уже   отшумели,  террористы
постреливают, но еще не набрали размаха, в общем, жизнь не так  уж  плоха, в
особенности  если один  из наших  героев, блестящий шляхтич  Пшекшицюльский,
политикой не интересуется совершенно -- вертопрах, светский фат, завсегдатай
салонов,  раутов  и  гостиных,  излишней  образованностью,  как  и  подобает
ясновельможному пану, "шляхтичу с кости и крови", не обременен. Зато богат и
гостеприимен  -- опять-таки в полном соответствии с  исконной великопольской
традицией.
     Именно  в  имение  пана  Пшекшицюльского попадает его  новый  знакомый,
встреченный у  графини Н,  -- серьезный  молодой  человек в очках, гость  из
далекого  экзотического Сиама,  еще  не  переименованного  в Таиланд.  Гость
завершает в  Европе свое образование, а заодно и пишет книгу -- в его родном
Сиаме  очень  мало  знают о  столь экзотическом континенте, как  Европа... А
поскольку молодой  ученый (пусть будет  Чандранипат, что ли,  имя  не вполне
таиландское,  но сойдет...) честолюбив  и прилежен,  он предпочитает балам и
попойкам многочасовые бдения  над старыми бумагами. Он честолюбив,  он хочет
войти  в  историю как  автор  первого труда о загадочной Польше, написанного
рукой сиамца...
     --  Все  это к  вашим  услугам,  пане Чандранипат!  --  широким  жестом
указывает пан Пшекшицюльский на покрытые паутиной и пылью шкафы  с книгами и
бумагами,  которые   не  открывал  отроду.   --  Батюшка  мой,   знаете  ли,
интересовался изящной словесностью,  а мне все как-то недосуг...  Копайтесь,
коли охота, пока не надоест!
     И, повязав модный галстук, со спокойной совестью бросает скучного гостя
--  у  соседа  званый  вечер,  у второго  очаровательная дочка,  у  третьего
великолепные наливки...
     Гость, о котором, признаться, наш шляхтич скоро и забыл,  дни  напролет
просиживает в библиотеке,  с трепетом разворачивая пыльные свитки. Как истый
ученый, он упрям в хорошем смысле слова -- а потому польским уже более-менее
овладел.
     И вскоре натыкается на сущее сокровище. Из  старой папки с потускневшим
ярлыком  "Бумаги пятнадцатого века" наш сиамец вытаскивает  прелюбопытнейшее
письмо. Начертано  оно не на пергаменте, а  на  бумаге  -- что ж,  это, надо
полагать, копия, которую посчитали нужным сделать ввиду несомненной важности
докуме