многие из них заканчивались тупиками.
     Он решил поберечь ослабевшую батарейку и зажег две ветки.  Они коптили,
гасли,  он  раздувал их  на ходу,  но свет получался слабеньким,  только под
ногами.
     Наверное,  прошло часов шесть в таких бесцельных блужданиях.  Козинский
карабкался вверх  по  очередному проходу.  Неожиданно сделалось  ровней;  он
миновал один поворот, второй; ветки едва тлели, он раздул их и приподнял над
головой.  Свет скользнул по  белым стенам,  по полу,  и  браконьер попятился
назад.
     Кости. Огромный череп, толстенные позвонки разбросаны по полу. Кто это?
Что? Откуда неведомое животное?
     Включил  фонарик.  Довольно широкий коридор кончался тупиком.  Камни  в
конце коридора выглядели странно темными.  Где-то звонко капала вода.  И эти
кости.  Первым его  желанием было уйти как  можно скорей.  Но  он  пересилил
страх.  Значит, не только он блуждал по этой тюрьме, но и звери. Возможно, и
его ждет такая же участь. Невыносимо!
     Лучик фонаря обшарил камни.  Да,  тупик.  Ну что?  Лечь на эти холодные
камни и  головой,  головой биться,  пока  не  расступятся камни или  пока не
треснет слабый череп?
     Фонарик уже еле светился.  Он опять выключил его и  с  тлеющими ветками
пошел  прочь  от  мертвых  костей,   навевающих  мысль  о   страшном  конце.
Безысходность. Нет, еще не конец! Он найдет выход.
     Посмотрел на часы.  Половина второго.  Это что -  середина ночи или уже
новый день?  Вниз, наверх, вправо, влево... Бесконечные переходы. Козинскому
опять стало казаться,  что забрел он в глубочайшие недра горы, откуда выхода
вообще  не  существует.  Дважды останавливался на  краю  бездонных колодцев,
прислушивался к  гулу воды в  них и  оторопело уходил назад,  путаясь и  все
больше теряя надежду. Им снова владел безумный страх. Все кончено. Не видать
ему больше солнца,  и  никто не узнает,  что сталось с  Козинским.  Еще одни
кости останутся в проклятом лабиринте.  Как наказание за убитую оленуху.  За
все.
     Снова  глянул на  часы.  Скоро пять.  Утра  или  вечера?  Счет  времени
потерян.
     Он обессилел,  лег на холодные камни и забылся.  Почувствовал под рукой
винтовку и впервые вдруг понял, как становятся самоубийцами.
     А всего-то прошло немногим более половины суток.
     Сколько он  спал и  спал ли,  сказать трудно.  Открыл глаза -  и  сразу
фонариком на часы. Ровно десять. Стрелки стояли. Забыл завести.


        "4"

     В это самое время три вооруженных человека вошли в коридор бесконечного
лабиринта со стороны эштенского сброса.
     Они углубились в черное подземелье.  Громко переговаривались, пробовали
шутить.  Александр Сергеевич, самый предусмотрительный, шел сзади, в руках у
него был уголек.  Через каждые полсотни шагов на поворотах, разветвлениях он
останавливался и  рисовал на  стене  черную  стрелочку,  чтобы  знать,  куда
возвращаться.
     Миновали знакомую отдушину.  Саша показал щель, через которую вылезал в
закрытую долинку.  Он  очень внимательно разглядывал следы на  полу,  хоть и
редко,  но находил оленьи приметы. Не сбился поэтому с главного направления;
и  скоро впереди зазеленело,  потом посветлело,  и  они вышли к широкой арке
второго выхода. Вот и доказали, что лабиринт сквозной.
     - Подожди-ка.  -  Лысенко оттеснил Сашу и пошел вперед. Метрах в десяти
от выхода остановился и, присев на корточки, показал рукой: след сапога.
     - Ого!  -  Саша снял карабин.  Не  тот ли самый сапог с  металлическими
набойками?
     - Протопал туда,  -  уже  шепотом  сказал  Сергеич.  -  Как  же  мы  не
встретились? Ведь он в пещере.
     Все оглянулись.  Лысенко взял у Саши фонарик. По едва заметным следам -
по  пятну  скользнувшей резины,  по  царапине  от  каблучного  гвоздя  -  он
проследил путь  неизвестного до  большого зала  и  только  тогда  произнес с
некоторым разочарованием:
     - Разошлись мы.
     - С кем? - спросил Саша.
     - С ним, с кем же еще. С Козинским.
     Значит, он отсиживается в пещере.
     Лысенко остался караулить: вдруг вернется? Сел перед входом, положил на
колени двустволку,  осмотрел патроны,  выбрал которые с  картечью.  А Саша и
Александр Сергеевич спустились в распадок.
     Вот  и  кострище.  Обглоданные кости.  Из  чащобы,  захлопав  крыльями,
поднялись молчаливые вороны. Так и есть: под камнями остатки оленя.
     - Глянь-ка сюда! - Сергеич раздвинул куст.
     На ветках сушилась растянутая шкура.
     - Точно, это Козинский, - сказал Саша. Карабин лежал у него на руке, он
старательно оглядывал кусты можжевельника, черную рощу пихты.
     Просидели в  засаде  часа  два.  Еще  раз  осмотрели след.  Похоже,  не
торопится беглец,  затаился в  лабиринте.  Неужели он их увидел?  Или пещера
имеет не один сквозной проход и браконьер ушел через другой, им неизвестный?
     - Вернется, - сказал Сергеич. - За шкурой непременно придет. Да и мясо.
Не для шакалов же старался, добро не бросит, само собой, явится. Ждать надо.
     - Проверить пещеру тоже надо,  - отозвался Лысенко. - Мы не обороняться
пришли, а искать и найти.
     И  хотя это решение было более рискованным,  сошлись на  одном:  идти в
пещеру.
     Двигались   по   неизвестным   коридорам   с   большой   осторожностью,
пользовались "летучей мышью",  да и то загородили стекло с передней стороны.
Только  под  ногами  освещали,   чтобы  видеть,   куда  наступаешь.  Сергеич
добросовестно продолжал  метить  углы  и  повороты.  Прислушивались.  Глухая
черная могила. Ни звука.
     Минул день.  И  тут  обнаружилась находка:  на  полу сгоревшие почти до
конца ветки.  Уголек на конце одной веточки еще хранил тепло. Значит, они на
верном  пути.  Еще  колесили  порядочное время;  очутились в  огромном,  как
колокол, зале, постояли над пропастью, где глубоко и глухо ворчала подземная
река, подивились мрачному месту.
     - Пора  выбираться,   хлопцы,  -  сказал  Александр  Сергеевич,  ощутив
мучительную тоску по солнцу.
     - А ведь он где-то рядом.  -  Иван Лысенко повел фонариком по стенам. В
зал входило пять или шесть коридоров. Каким идти?
     Что-то блеснуло в луче света.  Подошли,  нагнулись. Железная набойка. С
его сапога.
     Коридор повел их выше.  Заглядывали в редкие щели по сторонам.  Нашлись
еще обгоревшие ветки.  Шел здесь Козинский.  Шел!  Спешил куда-то.  А  куда?
Может быть,  их услышал?  Саша держал карабин наготове.  Тут все решает доля
секунды. Кто кого...
     Шли  осторожно,  но  светили ярко,  потому что нужно было рассматривать
метки  на  стенах.  Без  особой путаницы вернулись в  большой зал,  и,  пока
Сергеич с фонарем обходил стены в поисках меченого коридора, Саша отдыхал на
камнях. Время шло к ночи.
     - Нашел! - крикнул Сергеич. Его голос гулко и сильно прозвучал в высоте
купола.
     В ответ издалека, откуда-то из глубин земных, прилетел тягучий крик.
     - Эхо? - спросил Саша.
     - Что-то  не  то...  -  Лысенко повернулся на  голос.  -  А  ну дай мне
фонарик, Александр.
     - Идем вместе, - сказал Саша. - А вы, Сергеич, побудьте тут.
     Чуть посвечивая,  они  пошли на  странные звуки.  Все смолкло.  Коридор
опускался круто вниз, развилки не встречались. Не заблудишься. Вышли в новый
зал,  по  краям его храмово сверкали известковые натеки.  С  потолка свисали
другие. А на каменном полу почти посредине зала лежал человек и дико смотрел
в яркое круглое пятнышко электрического фонаря. Вытаращенные глаза его желто
отблескивали, как у рыси. Правая рука сжимала ложе винтовки. Вдруг он уронил
голову и затрясся. Тонкий вопль раздался в зале. Подумал - галлюцинация.
     Козинский бился в истерике.  За несколько часов лабиринт вытряс из него
все человеческое.
     Лесники подошли ближе.  Саша светил,  карабин держал на изготовку. Иван
нагнулся.  Козинский без сопротивления отдал винтовку и затих.  Саша погасил
свет.   Они  чуть  отошли  и  затаили  дыхание.  Жуткая  темнота.  Козинский
повозился, дыхание его сделалось ровней.
     - Кто? - спросил он осмысленно, даже с угрозой.
     Саша посветил фонариком. Беглец стоял. В сжатом кулаке он держал тонкий
нож. Защищался или нападал?
     - Иди вперед! - приказал Саша и повел лучом, куда идти.
     Узнал  ли  он  голос?  Наверное,  узнал:  по  бледному лицу  скользнула
странная тень.  Только сейчас преступник начал  соображать,  что  произошло.
Исчез дикий страх быть заживо погребенным,  но  не  радость освобождения,  а
сознание реального плена  сменило один  страх другим.  Оружие отобрано,  его
ведут. Куда? Разве не ясно куда?
     Саша Молчанов освещал лишь полоску дороги.  Козинский все  еще  не  был
уверен,  что это молодой лесник. И не знал, один ли он. Лысенко шагал тихо и
чуть сзади Саши, не выдавая себя.
     - Дорогу ты знаешь? - спросил Козинский, не оборачиваясь.
     - Можешь не сомневаться, - ответил Саша.
     Теперь беглец убедился, что его ведет Молчанов.
     Он остановился и вяло повалился на пол. Но нож из руки не выпускал.
     - В чем дело? - спросил Саша.
     - Плохо мне.  -  Козинский хотел выгадать время,  сообразить.  Если  бы
только знать, где выход из пещеры! Тогда бы он сумел избавиться от конвоира.
     В  это  время Саша неосторожно повел лучом в  сторону,  и  беглец краем
глаза увидел Лысенко.
     - И ты здесь, Иван?
     - Не ожидал,  Владимир Семенович?  Я самый.  Давай топай.  И не вздумай
шалить, понял?
     Козинский поднялся  и  пошел.  Изредка  Молчанов  командовал:  "Влево",
"Живей", и он послушно сворачивал или ускорял шаг.
     - Слушайте,  хлопцы. - Неожиданно браконьер повернулся на слепящий свет
фонаря и  сощурился.  -  А  ведь вы спасли мне жизнь,  сам бы я ни за что не
выбрался отсюда. Давайте по этому поводу сыграем мировую. Вы отпустите меня,
я дам слово, что исчезну с Кавказа и ни одну тварь не трону больше. И зла на
тебя,  Молчанов,  не затаю.  Вам же легче,  не возьмете греха на душу.  Ведь
семья у меня, сын... Должно быть снисхождение...
     - Не притворяйся овечкой,  Козинский! - Голос Саши не сделался мягче. -
Ты за все ответишь сполна. Давай топай.
     Саша светил ему прямо в лицо и следил за каждым движением.  Нож в руке,
он это помнил.
     - Иван,  ты-то что молчишь?  Земляк все же,  вместе работали.  Как ты с
совестью потом уладишь?..
     - Давай иди вперед! - сердито сказал Иван. - Не продаемся, понял?
     - Дурачье,  -  с  мягким сожалением сказал беглец.  -  Я  же  вам  дело
предлагаю. Не согласитесь, пеняйте на себя. Сбегу, тогда покоя вам не будет.
     Вышли в  зал,  где одиноко желтел язычок пламени в  керосиновом фонаре.
Александр Сергеевич покачал фонарем.
     - Никак,  пымали?  -  неуверенно спросил он.  -  Тот самый?  Куда ж ты,
глупый человек,  залез от нас!  Ведь мы, само собой, чуть не до центра земли
за тобой прошли.
     - А ну, бросай нож, Козинский, не дури! - приказал Саша.
     Но  беглец только прижал руки к  грязному плащу.  Он  как-то  испуганно
посмотрел в темноту.
     - Бросай на пол, слышишь?
     Лучик  высвечивал фигуру Козинского и  сталактитовый забор  позади.  До
ушей дошел шум воды в пропасти на краю этого зала.  Решительно,  сжав губы и
все  так  же  прижимая к  плащу  правую руку,  беглец сделал несколько шагов
назад.  И побежал.  На грозный окрик: "Стой!" - не обратил внимания. Лысенко
рванулся   следом.   Козинский  замахнулся  ножом.   Лысенко   отскочил   и,
поскользнувшись, упал.
     Все это происходило в  темноте,  где метался только узкий луч фонарика.
Саша бросился на  помощь Ивану,  но над ним самим уже сверкнуло лезвие ножа.
Он  подставил ложе  карабина,  удар пришелся по  ружью,  оно  выпало.  Теряя
равновесие под  навалившимся телом преступника,  Саша все  же  успел поднять
руку с фонарем. Снова нож... Раздался гулкий выстрел. Что-то теплое брызнуло
на лицо Саши. Козинский застонал и свалился на бок.
     Иван не целился,  но картечь не миновала Козинского.  Его рука повисла.
Выпал нож. Брызнула кровь.
     Молчанов  вскочил.  Александр Сергеевич,  застывший с  фонарем  в  трех
метрах от схватки, нагнулся над Козинским. Тот лежал скрючившись и стонал.
     - Все. Отвоевался, - сказал Лысенко, стараясь пересилить испуг.
     Кисть правой руки браконьера была разбита.
     - Свети  сюда.  -  Александр Сергеевич поставил свой  фонарь,  вынул из
бездонных карманов тряпицу и принялся туго бинтовать руку.
     Козинский скрипел зубами и страшно матерился. Не тюрьма пугала его. Что
без правой руки делать? Как стрелять?
     Теперь он пошел без понукания.
     Когда  очутились в  сквозном коридоре,  Козинский свернул  было  влево,
откуда тянуло ночной прохладой.
     - Не сюда, - сказал Молчанов.
     Они  повернули в  другую  сторону,  и  преступник пошел  за  Сергеичем,
придерживая правую руку перед собой. Сквозь перевязку сочилась кровь.
     В  широком зеве  южного входа  горел  костер.  На  каменной плите перед
входом стояли и  сидели лесники,  Котенко,  еще  трое  чужих  в  плащах и  с
винтовками.
     - Наконец-то!  -  воскликнул Ростислав  Андреевич.  Лицо  у  него  было
сердитое;  видно,  приготовился хорошенько отругать,  но,  когда  за  спиной
смотрителя приюта  увидел  Козинского,  проглотил горькие слова.  -  Явление
второе, - пробормотал он, пропуская раненого. - По вашей части, товарищи.
     Те, к кому были обращены слова зоолога, как по команде, сняли винтовки.
Они еще не начали поиск, а преступник налицо. Не ждали такого оборота.
     - Аптечка есть у кого-нибудь? - Козинский не без страха смотрел на свою
руку. Он побледнел, еле держался на ногах, но присутствия духа не потерял.
     Кто-то спрыгнул вниз, где стояли оседланные лошади.
     - Садись, - приказали Козинскому.
     - Кажется,  мы сможем наконец заняться своими делами,  майор? - спросил
Котенко.
     Один из приезжих кивнул.
     - Спасибо за помощь.
     На  приют  двинулись  двумя  группами:  лесники  с  Сергеичем и  зоолог
впереди,  а  несколько  сзади,  сгорбившись в  седле,  качался  Козинский  в
окружении трех конвоиров. Для него все кончилось.
     У балагана, стаскивая с себя рюкзак, Котенко облегченно сказал:
     - Гора с плеч.


                            Глава четырнадцатая

        "ТИШИНА"


        "1"

     Хобик бежал куда глаза глядят.
     Из проклятого распадка,  через луга,  сквозь кусты,  все рысью,  рысью,
задирая голову,  чтобы не  повредить рога,  мчался он,  обезумев от  горя  и
страха, пока не легли между ним и местом трагедии многие километры и пока не
иссякли последние силы.
     Но и тогда,  залегши в густом березняке,  Хобик испуганно вслушивался в
лесную тишину.  А кожа его все еще мелко дрожала, и что-то такое происходило
в  нем  странное,  и  оно  отпугивало сон,  аппетит и  покой,  столь  нужные
животному в его жизни, полной разных опасностей и неожиданных перемен.
     Сильнейшее  потрясение,  связанное  с  потерей  заботливой оленухи,  на
какое-то  время  обострило  восприимчивость к  окружающему миру.  Все  опять
казалось ему враждебным. Будь иначе, как при оленухе, он не пробежал бы мимо
тропы своего друга Лобика.  Медведь сам обнаружил запах знакомого оленя.  Он
тотчас свернул со своей дороги, чтобы отыскать Хобика.
     Лобик обнаружил приятеля,  но  прежде чем успел подойти,  тот вскочил и
унесся еще  за  километр,  совсем сбив с  толку медведя.  Упрямо двигаясь за
оленем,  Лобик второй раз почуял его в кустах чуть ниже открытой луговины и,
опасаясь, как бы олень не удрал опять, принялся на виду у него кувыркаться в
траве  и  играть со  своими лапами.  Более  миролюбивых жестов в  природе не
существовало.
     Хобик оценил поведение приятеля, но сперва высунул рогастую мордочку из
кустов,  осмотрелся  и  только  тогда  вышел.  Одиночество  в  его  нынешнем
положении не являлось целительным лекарством.
     Соблюдая строгую дистанцию метров в шесть, они покружились на поляне, а
потом принялись щипать траву.  Хобик выбирал сладкий,  сочный пырей; медведю
больше нравились кислые травы, он часто царапал землю, выкапывая неизвестные
Хобику  коренья,  клубни,  и  смачно  чавкал,  приглашая  оленя  насладиться
неведомым лакомством.
     Отдохнув на ветерке, разгонявшем гнус, они вместе пошли по лугам, Лобик
впереди,   олень  чуть  сбоку  и  сзади.  Поднялись  на  голый  отрог  горы,
осмотрелись.  Тихо  вокруг.  Почему-то  решили  перевалить скалистый хребет,
долго карабкались вместе по кручам, а когда спускались, за Хобиком увязалась
крупная рысь.  Олень не видел ее,  но чувствовал.  Почти одновременно с  ним
учуял хищника и Лобик. Рысь умело маскировалась в скальном хаосе и все время
забегала вперед,  отыскивая место, откуда могла бы свалиться на спину оленя.
Медведя она игнорировала: еще молод, чтобы связываться с ней.
     Но всякий раз,  когда рысь скрадывала расстояние и готовилась к прыжку,
медведь  подымал щетину  на  загривке и  непременно оказывался между  ней  и
оленем.
     Над горами стыл летний вечер,  солнце зашло, тени смазались, внизу, где
леса,  сделалось сине и  призрачно,  только среди скал еще  хранился отблеск
зари. Скоро ночь. Рысь спешила, охота не получалась.
     Отчаявшись,  голодная хищница пошла на открытую атаку. Скалы кончились,
отлого падающая молодая осыпь затрудняла бег оленю,  он скользил копытами по
щебню,  и рысь бросилась за ним,  намереваясь догнать раньше, чем он уйдет в
долину  ручья.  Хобик  увидел преследователя и  помчался крупно и  споро.  И
медведь поначалу запрыгал было за  приятелем,  но,  разглядев,  от  кого тот
удирает,  вдруг  преградил дорогу  рыси.  Предупредительное шипение и  оскал
клыков не испугали его;  рысь ощетинилась,  выпустила когти и,  задыхаясь от
ярости,  прыгнула на  непрошеного защитника.  Лобик изловчился и,  хотя лапы
рыси больно задели его по плечу, сам ловко содрал с нее лоскуток с рыжеватой
шерстью. Раздался короткий визг, и рысь бежала.
     Хобик уже исчез в темноте. Распаленный, злой медведь пошел следом, тихо
урча, словно ругаясь.
     Олень отыскался в  лесу.  Стоял,  глубоко дышал,  в темноте его большие
глаза  вспыхивали.  Лобик  поворчал немного  и  отошел  в  надежде  поискать
чего-нибудь  съестного.   А  Хобик,   ощущая  со  стороны  приятеля  заботу,
успокоился и лег.  Место выбрал такое,  чтобы тыл прикрывался: под густейшей
зарослью ожины.
     Лобик шатался на  опушке леса.  Глубокой ночью олень почувствовал,  что
приятель улегся недалеко от него. Очень хорошо.
     Спал медведь немного, но крепко. И Хобик совсем успокоился. Друг рядом.
Крикни -  и придет на помощь. Ведь у него больше не было приемной матери. Он
ощущал себя сиротой.
     Весь  второй день они  с  Лобиком провели вместе.  Не  отходили друг от
друга.
     И третий день тоже.
     А куда податься одиноким?


        "2"

     После  короткого отдыха  у  себя  дома  Саше  вновь  предстояла дальняя
рекогносцировка с  зоологом Котенко в район самого густого скопления оленей,
косуль и серн.
     - Архыз останется с  тобой,  -  сказал он матери,  и  Елена Кузьминична
облегченно вздохнула: значит, в горах стало спокойней.
     Приехал Котенко.  Поговорив с  хозяйкой,  зоолог пошел повидать овчара.
Унылый, притихший, лежал Архыз в конуре, не в силах переносить стука кованых
копыт за воротами,  звона стремян,  голосов собирающихся -  всю эту приятную
для уха симфонию дальних странствий,  которая будоражила кровь и  заставляла
повизгивать от предвкушения свободы и вольного бега.
     - Что нам с тобой делать?  -  задумчиво сказал зоолог. - Закон нарушать
нельзя,  в заповедник тебя мы не возьмем.  Но в горы... Слушай, Александр, а
не  забросить ли  его к  твоему тезке,  к  Сергеичу,  на  приют?  До границы
заповедника там рукой подать,  если будет в  нем надобность,  заберем.  А на
приюте ему вольнее. Все-таки движение, свобода. Как ты?
     - Я - за! Горы - родная стихия овчара.
     - Тогда решено.
     Архыз догадывался,  что речь идет о  его судьбе.  Он  вылез из  конуры,
нервно зевал и потягивался.
     - Давай