аказ  зоолога,  Саша  отошел  от  Лобика  и  выстрелил вверх.
Медведь вздрогнул, прижался к камням и медленно-медленно отступил подальше.
     Котенко не ответил. Да разве услышишь выстрел в таком грохоте!
     Надо идти искать зоолога.
     Саша  поднялся на  небольшой увал,  перебрался через  ручей  и  пошел к
назначенному месту.  Зоолога здесь не оказалось. Стало совсем темно. Если бы
Котенко находился близко,  Саша увидел бы его костер.  И  у перемычки никого
нет.  Собственно,  и перемычка уже исчезла.  И острова не видно. Над грязной
стремительной водой подымались дубы и пихты,  их стволы,  облепленные тиной,
травой, казались в темноте лохматыми и страшными, как привидения.
     Саша забеспокоился.  Еще выстрелил.  Но  грохот реки мгновенно впитал и
поглотил звук выстрела. Архыз смирно сидел рядом.
     - Придется тебе...  - Саша погладил густую шерсть на холке, подтолкнул:
- Плыви.
     Архыз самоотверженно бросился в воду, пересек быстрый стрежень и поплыл
среди деревьев,  на полтора метра погруженных в  воду.  Он прекрасно видел и
ночью.  И он и Саша надеялись, что где-нибудь среди леса остался хоть клочок
сухой земли.  Котенко должен быть там.  В  крайнем случае он отсиживается на
дереве.
     На  овчара  набросило запах  косуль.  Лапами он  нащупал раскисшее дно.
Стало еще мельче. Архыз уже не плыл, а шел по воде. Отмель.
     - Э-ге-ге-ге!  -  раздался почти рядом хриплый голос Котенко. Наверное,
давно кричал.  Сквозь густые ветки леса он  только что заметил красное пятно
костра.
     Сухой  островок в  три-четыре  метра  шириной уходил  вдаль  метров  на
тридцать.  Когда овчар выбрался на  берег,  от  него шарахнулось целое стадо
косуль.  Они  сбились у  самой  воды.  Высокая фигура выступила из  темноты,
прошла сквозь стадо испуганно посвистывающих животных и приблизилась.
     - Архыз?!  - все еще не веря глазам, спросил Котенко. - Ну, здравствуй,
дружок, обрадовал ты меня. Жив-здоров? Что же мы с тобой делать будем, а?
     Овчар  отряхивался,   косил  волчьим  глазом  на   близких  косуль.   В
прибившемся  на  острове  стаде  было  четыре  барсука,   семейство  енотов,
маленькие лисята.  Тут  же  прыгали и  дрожали десятка три  зайцев.  Котенко
хозяйским жестом обвел звериное стадо.
     - Друзья по несчастью,  понимаешь?  Не успели убежать,  как и я. Теперь
вся надежда на то, что вода больше не поднимется.
     Архызу остров не  понравился.  Он  проскулил что-то  на  своем  языке и
выразительно посмотрел в сторону берега.  Котенко крякнул.  Уж очень холодна
водичка!
     - Попробуем, - решительно сказал он.
     На глаза ему попалась сухая лесина.  Котенко срубил ее, связал веревкой
две жерди,  укрепил на  них остаток карабина,  рюкзак,  со вздохом сожаления
снял с  себя куртку,  стянул сапоги и  тоже укрепил на  плоту.  Оглянулся на
дрожащих животных: глаза косуль тускло светились во тьме.
     - Жаль мне вас,  козочки.  Но  со  мной вы  не пойдете,  это ясно.  Или
наберетесь храбрости? Нет-нет, оставайтесь. Кажется, дело идет к лучшему.
     Он пристегнул на всякий случай поводок к ошейнику овчара и, содрогаясь,
ступил в воду. Долго шел, толкая перед собой плотик. Овчар тем временем плыл
рядом,  вытянув морду  и  прижав  уши.  На  стремнине их  подхватил поток  и
наискось  понес  по  течению.  Котенко  навалился  грудью  на  плотик,  стал
выгребать сильной рукой,  направляясь к  берегу.  Он  больше всего  опасался
плывуна -  деревьев,  кустов,  в которых можно запутаться.  На счастье, река
оказалась чистой.  Собаку и  плотик снесло очень  далеко.  Но  Саша  заметил
смельчаков - он все время стоял на разрушенной косе и ждал Архыза с вестями.
В  течение минуты сбросил он  с  себя  одежду и  бросился встречь человеку и
собаке.  Втроем  они  быстро  управились с  упрямым  потоком,  их  подбило в
затопленный лес уже на этом берегу. Пронесло!
     - А-га!  -  еле выговорил Котенко.  -  О-си-ли-ли!..  -  Он чуть двигал
посиневшими губами,  подмигнул Саше и  между тем  быстро развязал поклажу на
плотике...
     Когда обсохли, согрелись, когда Архыз уже сидел обочь костра, дожидаясь
каши, Котенко рассказал, что с ним приключилось.
     - Опять же зубры,  -  добродушно улыбнулся он.  -  Я их и так,  и этак,
забились в чащу,  никак не идут.  Пришлось стрелять. А выстрел их не столько
пугает,  как сердит,  раздражает.  Бросились прямо на  меня.  Я  на дуб,  да
сорвался, расцарапался, схватился за карабин, а от него видишь что осталось.
Ни защищаться,  ни тебя оповестить не могу.  И все же согнал зверя, заставил
идти на перемычку,  когда ее вода уже начала захлестывать.  Распалил костер,
сгреб горящие ветки и  с  таким вот факелом -  прямо к  стаду.  Ну,  паника!
Кругом вода,  сзади огонь...  Помчались. А тут и олени, и косули. Правда, не
все,  на  островке часть осталась;  пока  я  за  ними бегал туда-сюда,  воды
прибавилось,  и  на  месте  перемычки такой водоворот начался,  что  выйти и
вывести их уже не мог.  Вот так. В общем, есть и на завтра работенка для нас
обоих.  Придется построить плот  и  перевезти несчастных животных с  острова
сюда.
     - Как дед Мазай. - Саша улыбнулся.
     - Вот именно. Ну, а что у тебя получилось? Удалось спугнуть зверя?
     Саша коротко рассказал.  Упомянул об олененке с перевязанной ногой,  но
зоолог пропустил эту деталь мимо ушей. Его особенно удивил поступок Лобика.
     - Вот тебе и  дикий зверь!  Он  помог не инстинктивно,  а  сознательно.
Догадался,  какой ты опасности подвергаешься, и бросился на помощь. Что это?
Не говорит ли подобный факт о разумной деятельности,  о мышлении зверя?  Ох,
как  плохо мы  еще  изучили психику диких зверей,  как  много нужно выявить,
объяснить!.. И не в клетках зоосада, не в виварии, а на воле, в естественных
условиях.
     Долго  еще  в  центре заповедника,  у  Речного Креста,  горел  костер и
слышалась человеческая речь.  А  рядом  грохотала река,  и  казалось,  этому
разгулу стихий не будет конца.
     Когда  проснулись,  Котенко первым делом пошел к  воде  посмотреть свои
отметки. Вернулся спокойный:
     - Всего на  четверть прибавилось.  Паводок проходит.  И  наши косули на
острове в безопасности. Давай быстро погреемся чаем - и топаем.
     - Куда?
     - Ближе всего отсюда приют Сергеича.  К нему и заявимся. Переведем дух,
отдохнем малость и потопаем. Хоть поспим под крышей, по-человечески.


                             Глава одиннадцатая

        "НА ТЫБГЕ"


        "1"

     Через  приют "Прохладный",  куда  явился Сергеич,  прошла первая группа
туристов.  Снежный буран накрыл их южнее, когда туристы уже вошли в пихтовый
лес,  и  поэтому все  обошлось без  происшествий.  Они обсохли,  выспались и
теперь сидели в тепле, пели песни и резались в домино.
     Александр  Сергеевич проспал  начало  снегопада,  а  когда  проснулся и
увидел светопреставление,  то первым делом разжег под навесом костры:  вдруг
кто-нибудь заявится.
     В  самый  разгар  холодного циклона  на  приют  наткнулись еще  двое  -
геоботаники заповедника.
     Едва  утих  снежный  циклон,   как  с   юга  пришел  знакомый  человек,
назначенный заведовать этим приютом.
     - А ты, Александр Сергеевич, шагай на Эштенский, там теперь твой хутор,
- сказал он и, покопавшись в бумажнике, достал приказ директора турбазы.
     ...Еще шел дождь, но смотритель собрался в обратный путь.
     - Не размокну, - сказал он.
     Снег таял,  на тропе было очень сыро, и Сергеич надел резиновые сапоги.
Хоть и тяжело, зато сухо.
     До вечера он одолел перевальчик и  две долины,  а  когда увидел зеленую
палатку-шестерку на берегу реки, воспрянул духом. Вот и крыша к ночи!
     В палатке кашеварила молоденькая девица, больше никого не было.
     - Так и живешь одна-одинокая? - спросил у хозяйки.
     - Мои все на  работе,  -  весело отвечала она.  -  Садитесь,  они скоро
придут.
     В палатке стояли разные приборы. Пахло засушенными растениями.
     - Изучаете,  значит?  -  догадался  Сергеич,  присаживаясь.  -  Травку,
кустики, зверюшек?
     - Приборы у нас, - вежливо объяснила девушка. - Вон там, на высотке. Мы
из МГУ, университет есть такой. А руководит группой Иван Иванович Селянин.
     Александр Сергеевич тотчас вспомнил этого  полного,  большого человека.
Когда приходилось встречать его в горах верхом,  Сергеич всегда жалел лошадь
и  выговаривал седоку.  Экая  тяжесть!  Сам  ученый,  весом  более центнера,
старался как можно реже забираться в седло. Где подъем ему оказывался не под
силу,  брался за конский хвост и шел следом за лошадью,  отдуваясь и вытирая
пот большим платком.  Он  занимался изучением почв,  рек,  всей совокупности
явлений под общим мудреным словом "биогеоценоз".  Сергеич как-то помогал ему
копать канавки на крутом склоне в лесу, на лугу и голом месте, мерить каждый
день воду.  Тогда же  Селянин сказал ему:  "Горный лес  и  луг почти целиком
впитывают воду  во  время паводков.  А  на  голых склонах вниз уходит девять
десятых дождевой и снеговой воды.  Смыв почвы увеличивается в сорок раз! Как
вдумаюсь в  эти  цифры,  так  боюсь за  горы,  кабы не  сделались они  через
столетие совсем  лысыми.  Губить пихту,  топтать луга  у  границ заповедника
нельзя..."
     Селянин ввалился в палатку потный, в расстегнутом плаще, с расстегнутым
воротом рубахи. Жарко!
     - А,  и ты здесь!  - Он сунул руку Сергеичу и сразу заговорил: - Сейчас
мы взвесили квадратный метр мха в пихтарнике.  В девять раз тяжелее,  чем до
дождя и снега.  Догадываешься,  в чем дело?  Губка! Так напитался водой... И
держит,  с  великой силой  держит!  Вот  почему  француз Фюрон  называет лес
водохранилищем.  Тысяча  гектаров  леса  захватывает и  удерживает пятьдесят
тысяч тонн воды. Ты только представь эту массу!
     Студенты втащили приборы,  весы,  в палатке стало тесно. Селянин взял у
хозяйки две кружки с густым чаем,  одну передал гостю и, звучно прихлебывая,
потянул горячую воду. Как будто неделю не пил.
     - Ночуешь?  -  спросил он и,  не дожидаясь ответа,  опять спросил: - Из
"Прохладного"? А куда? Как там туристы? Мои вот молодцом, не пищали в буран.
     После  ужина,  когда зажгли два  фонаря и  разлеглись на  раскладушках,
Селянин,  весь  во  власти только что  проведенного опыта,  снова  загремел,
теперь уже адресуясь к своим практикантам:
     - Вы,  друзья мои,  должны помнить,  что почва -  наш самый драгоценный
капитал.  Всегда -  на  заре человечества и  теперь,  при самом внушительном
развитии техники,  науки,  познаний вообще - мы получали и будем получать из
почвы  все  необходимое для  жизни.  Без  почвы  человек ничто.  И  когда он
забывает об  этой истине,  нарушает основы сохранения почвы -  оголяет горы,
перегружает пастбища,  распыляет степи, - нужно кричать - да, кричать на всю
вселенную:   "Остановись,   неразумный!"  Уже  подсчитано:  для  сноса  двух
сантиметров почвы в  лесу требуется 174 тысячи лет,  в травяных степях -  29
тысяч лет,  при севообороте -  100 лет, а если сажать кукурузу по кукурузе -
то  всего 15 лет.  А  чтобы создать в  обычных условиях такой же слой почвы,
требуется минимум триста,  а  то  и  тысяча лет!  Вот здесь,  в  уникальном,
нетронутом уголке природы,  мы еще можем наблюдать совершенство и равновесие
всех сил природы.  Наш Кавказ, пока он зелен и не затоптан, хранит влагу для
миллионов гектаров степей,  питает  водой  огромный артезианский бассейн  до
самого Ростова, являет, наконец, красоту, о которой забыли горожане...
     Селянин говорил как в зале перед тысячной аудиторией, даже руки воздел.
И вдруг умолк, потупился и только тихо сказал, как будто себе одному:
     - Никогда  не  приноси  вечное  и  постоянное  в  жертву  нужному,   но
временному.
     И вздохнул. А обернувшись, увидел, что Александр Сергеевич завалился на
бочок и тихо спит, убаюканный его громовой речью.
     - Дитя природы...
     Селянин оглядел студентов. Они задумчиво слушали. Наверное, не в первый
раз. И все равно это трогало. Сущностью мысли. Фактами. Горячностью речи.
     Когда рассвело и дождливый день начал отсчитывать первую треть из своих
семнадцати летних часов, Александр Сергеевич был далеко от палатки.
     С  пригорка он увидел восточный отрог Тыбги,  повел биноклем ниже,  где
березняк,  и удивленно поднял брови.  Над черной крышей балагана, откуда еще
до снега ушли ловцы туров и где он сам ночевал,  сейчас вился сизый дым. Кто
мог забрести туда?
     С  осторожностью,  присущей  лесникам,  он  тронулся  дальше  и,  когда
оказался  метрах  в  трехстах от  балагана,  лег  за  мшелым  камнем  повыше
березняка и стал наблюдать.
     Минут двадцать глаз не сводил.  Никого.  А  как же дым?  Поднял бинокль
повыше и  прижался к  земле:  с  вершины Тыбги открыто,  смело шел человек с
ружьем.  За плечами у него болтался туренок.  Вгляделся - и себе не поверил.
Да это же Козинский!..


        "2"

     Беглец переждал непогоду в балагане ловцов.
     Отлично устроился.
     Сегодня опять сработала ловушка,  на  этот раз  попался туренок.  Решил
принести его  целиком,  долго оставаться на  отроге горы не  хотел:  слишком
далеко видно отовсюду.
     Некоторое время Александр Сергеевич соображал, как ему поступить. Ближе
всего  отсюда  находились студенты и  Селянин.  Но  они  без  оружия.  Чтобы
спуститься на кордон,  нужно время.  Козинский уйдет. Эх, была бы у Сергеича
винтовка!  И  тут  дерзкая мысль  пришла  ему  в  голову:  взять  винтовку у
браконьера. Ведь оставляет же он оружие хоть на минутку?
     Положив рюкзак,  Александр Сергеевич далеко обошел балаган и по густому
березняку подкрался снизу метров до тридцати. Козинский несколько раз входил
в  балаган,  снова  возвращался.  Освежевал  тура,  порубил  мясо,  растолок
кусковую соль,  засыпал куски,  огляделся.  Ну,  сейчас  пойдет к  снежнику.
Козинский в самом деле пошел, но сперва взял в балагане винтовку.
     Так ничего и не получилось.
     Тогда возник новый план.  Сергеич ушел  назад,  пересек речку Холодную,
поднялся на уступ хребта,  откуда видно балаган, и разжег в кустах небольшой
костер.  Когда нагорело,  бросил в огонь охапку сырых веток,  а сам поднялся
выше и стал наблюдать, что будет.
     Козинский сразу заметил дым.  Как хорек,  юркнул в березняк и тоже стал
наблюдать.  Не меньше часа шло это выслеживание: Сергеич видел браконьера, а
тот следил за костром и не заметил человека в стороне.
     Браконьер не выдержал. Скользнул к балагану, поспешно набил мешок мясом
и пропал в березняке.
     Александр Сергеевич хмыкнул.  План удался.  Беглец пошел в  ту сторону,
куда идти и  ему.  Это лучше.  Ведь Козинский мог забиться глубоко в  горы -
через Тыбгу в  долину Чессы,  к  отрогам Чугуша,  где его не найти и  взводу
разведчиков. Но для этого преступнику пришлось бы приблизиться к испугавшему
его костру. А он не рискнул.
     Ночь  Александр  Сергеевич провел  в  отвоеванном помещении.  А  утром,
посчитав,  что  между  ним  и  Козинским теперь легло порядочное расстояние,
пошел  на  запад и  вниз  к  поселку,  чтобы сказать там,  в  каком квадрате
обнаружен беглец.


        "3"

     Повязка,   наложенная  смотрителем  приюта  на   рану  Хобика,   успела
размотаться,  намокнуть и  потемнеть.  Да  и  нужда  в  ней  пропала -  рана
затянулась, только зудела и чесалась.
     Некоторое время  после  происшествия в  долине  Речного Креста олененок
ходил,  волоча  за  собой  обрывки  тряпок,  пока  благословенные колючки не
сорвали ее.
     Оленуха,  вскоре  нашедшая  своего  приемыша,  откровенно обрадовалась,
потому что тряпки пугали ее. Она тщательно зализала рану.
     Пока держалась непогода, они не выходили из леса.
     Ранним утром они вышли из глубокого заросшего ущелья к  верхней границе
леса и  осмотрелись.  На  зеленых лугах кое-где еще оставался снег,  черными
перьями  из  него  торчали верхушки чемерицы.  Тут  оленуха нашла  соль  под
отдельно стоящей пихтой.  Ее корни как-то странно приподнимались над землей.
Оленуха несколькими ударами копыт разбросала снег,  к  великому удовольствию
Хобика,  под  редкой  сетью  толстых  корней  обнаружилось несколько  кусков
каменной соли.  Олени жадно принялись лизать их.  Это было место,  куда Саша
Молчанов принес на  себе и  сбросил недавно около пуда каменной соли.  Звери
успели вытащить из-под корней немало просоленной земли,  оголили их, и корни
как бы висели над землей, впиваясь в нее только концами.
     Потеплело,  дождь  прошел.  А  вскоре  над  альпикой  выглянуло солнце.
Красивый, яркий день после ненастья придал оленям смелости. Неподалеку вышли
еще три ланки с малышами.  В мире все выглядело благополучно. Они бродили по
лугам,  паслись. Чужие три ланки с малышами прибились и уже не отходили. Вот
и  новое  стадо,  все  члены  которого сразу  же  признали в  старой оленухе
достойного вожака.
     Под вечер к  стаду привязалась рысь.  Старая оленуха не  видела ее,  но
почувствовала.  Зная повадки хищника, она тотчас подала знак тревоги и увела
стадо на  большой чистый склон горы,  где  трава была реже и  хуже,  зато не
нависали ветки деревьев или скальные козырьки, среди которых рысь скрадывала
расстояние.  Догнать оленей на открытом месте она не могла. Протяжный, резко
оборванный под конец вопль ее,  как выражение недовольства,  уже не  испугал
стадо.
     В   сером  предрассветье,   когда  черные  скалы  только-только  начали
прорисовываться на светлеющем небе, с хребта вдруг посыпались крупные камни.
Туры  вскочили,  подхватились и  вмиг исчезли,  только щебенка затрещала под
копытами.  Оленуха осмотрела вершину.  Там,  изредка показываясь на  светлом
фоне, по самому гребню вышагивал скучающий медведь.
     И  тут  ее  вновь  повергло  в  смятение необъяснимое поведение Хобика.
Сперва он отстал,  начал оглядываться,  а потом остановился совсем.  Оленуха
нервничала, глаза ее сделались беспокойными, ноги не стояли на месте.
     Медведь мог  и  не  видеть оленей:  внизу  еще  держалась темнота.  Ему
захотелось спуститься с неприветливой вершины. В седловину, полную снега, он
съехал головой вперед,  притормаживая передними лапами,  и  в конце все-таки
перевернулся через  голову.  Перед  ним  на  крутизне  оказался  еще  старый
снежник,  присыпанный сверху молодым снежком. Вниз покатился камень. Медведь
внимательно проследил за  ним и  столкнул,  уже нарочно,  второй.  А  потом,
презирая крутизну, сел и, как на салазках, поехал сам. Молодой снег бугрился
перед  ним,  сугроб скрыл  зверя,  но  когда горка кончилась,  медведь очень
громко зафыркал и показал из снега довольную морду. Проехался...
     Оленуха большими скачками помчалась прочь. А Хобик остался.
     Когда оленуха в последний раз оглянулась, она глазам своим не поверила:
ее воспитанник, грациозно выбрасывая ноги, носился по кругу в пяти метрах от
медведя,  а  тот,  в  свою очередь,  неуклюже подбрасывал зад и,  вывалив от
удовольствия язык, делал круги, временами чуть-чуть не сшибаясь с Хобиком.
     Какой ужас!
     Оленуха скрылась в лесу.
     Посветлело.  Наигравшись,  Лобик лег на бок и  покатался,  задирая лапы
вверх.  Хобик приблизился и  тоже лег в  четырех метрах от медведя.  Так они
отдыхали минут десять, молчаливо взирая друг на друга. "Ну что, брат?" - "Да
ничего,  брат!" -  "Ну, раз ничего..." Лобик лениво поднялся. Встал и олень.
Пошли вдоль склона, изредка срывая траву.
     Вдруг Лобик взъерошился. Олененок отскочил. Он разглядел перед медведем
черно-красную полоску гадюки.  Змея угрожающе покачивала головкой и  шипела.
Лобик поднялся на дыбы,  сделал шаг, другой и обрушил на нее сомкнутые лапы.
Хобик испугался и убежал.


        "4"

     Лобику чего-то  явно  не  хватало для  полноты жизни.  Редкие встречи с
друзьями детства, особенно с олененком, забавляли его, приносили радость, но
очень кратковременную. Все остальные дикие олени, которых Лобику приходилось
встречать в лесу и на горах, не испытывали к нему абсолютно никакой симпа