о руслу,  пока не очутился в  зловещем лесу.  Только тогда,
подавив самолюбие,  рискнул крикнуть.  Но  он  далеко отошел.  Его  крика не
услышали,  звуки увязали в  тумане,  как  в  вате.  От  костра ему ведь тоже
кричали хором, когда хватились, но и парень ничего не услышал.
     Туристы поснимали с  плеч  рюкзаки,  поворчали и  сели  ждать  растяпу.
Отходить от жилья Таня не разрешила.  Найдется один - потеряются новых двое.
Парня  все  не  было.  Подошла  с  юга  вторая  группа.  Таня  рассказала  о
происшествии и  просила передать Александру Сергеевичу на Прохладный.  Затем
проверила  продукты,  приказала группе  ждать  на  месте,  а  сама  с  двумя
хлопцами, которые видели, куда пошел утром их дружок, тронулась в поиск.
     Туман стоял недвижимый и плотный, как стена.
     Надо отдать должное заблудившемуся: он не испугался. Сперва шел вниз по
ручью,  надеясь,  что ущелье рано или поздно приведет его к реке,  а там и к
поселку.  Но  потом решил перехитрить горы -  оставил ущелье и  полез вбок и
наверх,  легкомысленно  рассчитывая  выбраться  из  тумана  и  оглядеться  с
вершины.  Этим  своим  ходом  он  окончательно запутал  поисковую  группу  и
запутался сам;  ручей остался влево,  а  он вышел в бассейн уже другой реки,
гораздо правей.
     Перевалив поперечный хребет и  так и  не увидев простора,  парень пошел
дальше,  ломясь через дебри по каменному склону,  и  до вечера успел одолеть
километров семь такой чащобы,  которая никого безвозмездно не пропускает. Он
оборвал брюки,  разлохматил кеды,  вымазался в глине, промок, но силенка еще
была.  К  счастью,  в карманах штормовки,  кроме мыла,  щетки и зубной пасты
"Поморин",  у него нашелся десяток конфет,  которые помогли притушить голод.
Когда стемнело,  хлопец оказался у берега речки,  тут он и свалился поспать,
не имея возможности зажечь костер и обсушиться. В общем, попался...
     Таня и ее провожатые, естественно, сбились со следа. Они шли все вниз и
вниз,  пока не  оказались у  притока знакомой уже  реки,  где жили лесорубы.
Парень сюда не заходил. И туристы вернулись к себе на бивуак.
     Александр Сергеевич уже  побывал здесь и  сам  ушел  в  поиск,  оставив
записку для Тани:  "Иди на Прохладный, - писал он, - сутки жди и отправляйся
дальше. Поиском займутся лесники".
     Опытный проводник живо  отыскал след  парня,  сделал по  ходу  зарубки,
поднялся за ним на водораздел и  пошел к  реке.  Туман стал быстро исчезать,
посветлело.   До  темноты  Сергеич  не  сумел  добраться  до  берега,  зато,
поднявшись на скалу,  просмотрел всю узкую зеленую долину и отметил скалы по
левую руку: там едва заметно курился дымок. А может, это туман таял?..
     Ночевал он с удобством, у своего костра.
     Саша  и  литовские туристы  разминулись с  Таней,  но  удачно  отыскали
зарубки Сергеича и тоже вышли в эту долину, однако значительно ниже, обогнав
заведующего приютом на добрый километр.  Ночевали они близко к белым скалам,
но чужого костерка не приметили. Его закрывал высокий лес.
     Саша  надеялся дойти до  кордона,  оповестить лесников,  а  после этого
вернуться на приют, куда явятся все остальные туристы и Таня.
     Так  на  двух  или  трех  километрах в  верхнем  бассейне реки  Сочинки
разобщенно, не зная друг о друге, появилось много людей. Одни искали. Другие
прятались. Третьи выслеживали.


        "3"

     Браконьеры с  тяжелой ношей на плечах прошли так далеко от затаившегося
Молчанова, что он не услышал и не увидел людей, хотя путь их начинался с той
самой  звериной тропы,  на  которой лесник выручил оленя,  только много ниже
этого места. Видно, они ставили не одну петлю.
     Хищники собирали жатву  с  той  беззвучной,  изуверской охоты,  которая
убивает наверняка.  Сняли и  унесли оленуху из одной петли,  а  затем пойдут
проверять и вторую. Вот тут-то они и должны нарваться на Молчанова.
     Егор Иванович не знал,  откуда и когда придут грабители леса. Зато знал
это Самур;  овчар проводил браконьеров почти до шалаша,  подождал,  пока они
разделают животное и  уложат в  снежник,  и попятился в кусты,  когда двое с
винтовками в руках пошли прямо на него и, значит, на его хозяина.
     Самур не хотел пускать их дальше.  В жизни овчара уже был случай, когда
он  вышел на  тропу,  преграждая путь бандитам.  Он тогда не хитрил,  просто
вышел и  сел,  а когда они хотели подойти ближе,  зарычал и бросился на них.
Известно, чем кончился благородный порыв Шестипалого: он едва не погиб.
     Ныне Самур стал более диким,  изощренным в борьбе. Он собирался напасть
внезапно,  как  нападает волк,  чтобы  выиграть битву с  меньшими потерями и
наверняка.  Поэтому он не стал преграждать дорогу двум браконьерам,  а  тихо
пошел параллельным курсом, выбирая время и позицию для нападения.
     На повороте в нос ему ударил запах,  который сразу все изменил и привел
овчара в  неистовое бешенство:  это был запах человека в  резиновых сапогах.
Человека,  который  бил  его,  полумертвого,  у  лесной  избушки.  Страшное,
звериное  чувство  мести  мгновенно  вытеснило  из  головы  полуволка всякую
осторожность.  Он  изготовился для  прыжка,  но  в  это  мгновение произошло
непредвиденное.
     Из-за  дерева,   в  двадцати  метрах  от  переднего  браконьера,  вышел
Молчанов,   суровый,   черноусый  лесник  с  карабином  наперевес.  Вышел  и
остановился, широко расставив ноги.
     Все-таки  он  первым  увидел грабителей.  Удивляться и  пугаться лесник
предоставил им,  но  неожиданно удивился и  сам,  потому что  узнал  идущего
впереди.  И  вместо  уже  готовой  сорваться команды "Ружья  на  землю!"  он
неожиданно сказал:
     - Опять вы за свое, Матушенко!.. Бросьте винтов...
     Конец  фразы  потонул  в  грохоте  выстрела.  Егор  Иванович  промедлил
какое-то мгновение, так же как и Самур, потому что ноги у овчара дрогнули от
знакомого  голоса.  Мгновением  замешательства успел  воспользоваться только
один Матушенко. Он, не целясь, нажал на спусковой крючок.
     Давно созревшее желание разделаться с лесником, который стоял у него на
дороге,  вдобавок знал о  его прошлом и,  наверное,  уже сказал об этом кому
следует;  яростное желание выпутаться из  нынешнего безвыходного положения -
все сразу должна была разрешить пуля. И она разрешила.
     Еще гремело в долине эхо винтовочного выстрела,  а лесник, скорчившись,
уже  лежал  на  земле,  обеими  руками  зажимая рану  в  животе  -  кажется,
смертельную рану, от которой не встают.
     И тогда опомнился Самур.
     Тяжелое тело его  распласталось в  воздухе.  Он  одновременно и  ударил
Матушенко и полоснул его клыками по самому уязвимому и открытому месту -  по
горлу.  Дикий вопль колыхнул воздух. Последний раз широко открытыми глазами,
в  которых был  ужас  смерти,  глянул  Матушенко на  опрокинувшийся над  ним
зеленый лес и медленно вытянулся. Ненужная уже винтовка валялась рядом.
     Свершив отмщение, Самур вскинулся с земли и вторым прыжком нацелился на
застывшего  от  ужаса  другого  браконьера.   Грохнул  выстрел.  Шестипалого
обожгло,  но  вгорячах он не почувствовал боли,  клыкастая пасть его цапнула
одежду на человеке,  он захлебнулся от звериной ярости,  а  поверженный враг
уже лежал лицом вниз,  закрывая искусанными руками голову.  И только тогда у
Самура стало темнеть, темнеть в глазах, он зевнул и повалился на бок. Все.
     Но не умер.  Минутная слабость прошла; овчар поднял отяжелевшую голову,
хотел было встать,  однако не встал:  задняя нога не двигалась.  Превозмогая
боль, он пополз мимо замолкшего навсегда Матушенко к своему хозяину.
     Тяжелый,  густой звериный вой пронесся по  лесам.  Невыразимая печаль и
безысходное горе  дрожало в  низком,  стонущем голосе пса.  Еще  и  еще  раз
заплакал Шестипалый,  подымая морду над  телом лесника и  не  находя в  себе
больше силы,  чтобы проползти один шаг,  дотронуться до него, такого странно
согнутого, чужого.
     Точно так же выл он, когда погибла Монашка.
     Егор Иванович с трудом открыл глаза:
     - Самур...  -  сказал  он,  трудно  пошевелив белыми  губами.  -  Беги,
Самур... Скажи...
     И застонал.
     Овчар  понял  приказ.  Только  бежать  он  не  мог.  Правая задняя нога
волочилась.  Пуля перебила ее.  Отбегался Самур.  Он поднял морду к небу, но
вместо  волчьего  воя  неожиданно для  себя  залаял  отрывисто,  с  жалобной
интонацией,  с какой-то безнадежной просьбой о помощи.  Лай повторялся еще и
еще.  Когда  Шестипалый затихал,  он  слышал  тихие  стоны  хозяина и  снова
принимался лаять,  но не двигался с места, потому что боялся боли, слабости,
тьмы в глазах, которая опять могла свалить его.
     Винтовочные выстрелы в  долине услышали сразу пять  человек:  Александр
Сергеевич по ту сторону реки,  Саша с товарищами, которые были ближе всех от
места трагедии,  и  парень,  которого искали.  Удивление,  радость,  тревогу
породил у них звук выстрелов.  Все пятеро,  каждый своим путем, бросились на
выстрелы.
     Турист,  из-за которого загорелся весь сыр-бор с поиском,  -  голодный,
оборванный и продрогший турист -  бежал быстрее всех. Неожиданно он выскочил
к ручью,  где стоял шалаш и горел костер.  Вокруг жилья никого не оказалось.
Он заглянул в  ведерко.  Там варилось мясо.  А он был голоден.  Но он только
проглотил слюну и помчался дальше.
     Лай Самура Саша узнал бы из целого собачьего хора.  Он и  обрадовался и
отчаянно напугался. Если овчар здесь, то и отец... А выстрелы?..
     Но  раньше всех Молчанова отыскал Сергеич.  Едва глянув на  Самура,  он
опустился перед лесником на колени и спросил:
     - Егор... Что это с тобой?
     - Матушенко...  -  тихо  сказал  лесник.  Обострившееся лицо  его  было
землистым.
     Сергеич испуганно осмотрелся.  Он  опять  увидел Самура.  Овчар  тяжело
дышал.  Чуть дальше лежал человек,  за ним еще один.  Что же произошло?  Как
вынести раненого? До кордона не менее пяти километров. А он один. И Самур не
помога.
     - Потерпи,  Егор,  -  жалобно сказал Александр Сергеевич и взял лесника
под мышки,  чтобы удобней положить.  Молчанов застонал.  - Потерпи, кореш, -
почти плача,  повторил он  и  хотел взвалить тело на  спину.  Молчанов сразу
отяжелел. "Умер?" - со страхом подумал Сергеич и припал к сердцу. Билось!
     Затрещали кусты, между деревьями возникли человеческие фигуры.
     - Ба-атя! - еще издали крикнул Саша, и губы его мелко задрожали.
     - Живой, - успокоил Сергеич. - Ну, хорошо, что вы... Жерди, само собой.
Носилки надо. Быстрей, быстрей!
     Почти ничего не соображая, Саша рубил и очищал жерди отцовским косырем,
вязал вместе с Сергеичем ремни,  плащ -  все молчком,  судорожно, в каком-то
страшном полусне,  не веря,  что это реальность.  Он не подошел к Самуру, не
глянул на него, как не глянул и на тех, кто лежал поодаль.
     Из леса выскочил еще один парень -  рваный,  испачканный, но с глазами,
полными радости.
     Наконец-то он увидел людей!  Но молчаливая их работа,  не живая, должно
быть, собака и особенно человеческое тело, скрюченное у дерева, так поразило
его, что он стал столбом и приоткрыл рот. Война?!
     Сергеич сердито зыркнул на него.
     - Чего выставился?  Пособляй!..  -  И только через минуту, когда парень
стал повязывать ремень, спросил: - Ты - пропащий, что ли?
     - Я-а... - сказал парень. - А что это? Кто это?
     - Сейчас понесем. - Сергеич не ответил на его вопрос.
     Молчанов был без сознания.  Сергеич и  литовцы,  как могли,  перевязали
его. Саша не помогал - плакал. Руки у него дрожали, он до крови искусал себе
губы.
     - Берись, ребята, - скомандовал Сергеич.
     Четыре человека подняли носилки и осторожно понесли. Пятый повесил себе
на  плечи две винтовки и  карабин.  Через минуту печальный кортеж скрылся по
направлению к кордону.
     О  Самуре  не  вспомнили.  Простим  людей,  которые  спасали близкого и
берегли каждую минуту...


        "4"

     Самур очнулся.
     Тишина.  Хозяина  уже  не  было.  И  тех  хлопотливых,  которых  смутно
разглядел он возле себя,  тоже не было.  Только чужой запах остался. И запах
крови.
     Овчар  осторожно  повернулся,  и  сразу  вспыхнула боль.  Он  ухитрился
достать рану языком и, поминутно отдыхая от слабости, зализал ее. Потом тихо
пополз,  волоча ногу,  в ту сторону, где стоял шалаш. Мимо двух неподвижных,
наказанных им -  без стона и рычания.  Мимо камней, с которых прыгнул. Через
ручеек - прямо к шалашу. И там улегся, отдыхая.
     Костер прогорел, мясо сварилось и остыло. Только хозяевам шалаша теперь
варево ни к чему. Отъелись.
     Самур лапой свалил с сошек ведро, полакал теплого бульона. Стало легче.
И он уснул.  Его разбудил прыткий шакал.  Овчар поднял губы,  прорычал нечто
вроде "брысь!". Тощий санитар поджал хвостик и улизнул.
     Шестипалый  съел  все  мясо,   еще  полизал  свою  раненую  ногу  и   в
сгустившейся темноте,  опасаясь оставаться дольше в  этом  месте,  отполз по
ручью  повыше  и  залег  в  кустах  недалеко  от  снежника,   где  хранилось
запрятанное браконьерами мясо.
     По крайней мере, здесь он не умрет от голода.
     Чутким ухом сквозь болезненную дрему слышал он,  как ночью прогудел над
долиной вертолет, и потом до самого утра в лесу было тихо.
     А утром до него донесся перестук копыт,  лошадиный храп,  голоса людей,
но  овчар только плотнее лег на  землю и  не убежал из своих кустов.  Сквозь
густую заросль ожины он видел,  как принесли к шалашу того,  что в резиновых
сапогах,  и положили,  укрыв с головой. И второго принесли и что-то делали с
ним, а он орал от боли и проклинал всех докторов разными нехорошими словами.
Оказывается, выжил.
     Сына  лесника среди этих не  оказалось,  запах принес Самуру информацию
только о чужих. Приехали два туриста-литовца и Александр Сергеевич, а с ними
работники уголовного розыска, все верхами.
     Браконьер,  оставшийся в живых,  но сильно искусанный,  так толком и не
мог  рассказать,  кто порвал его и  доконал Матушенко.  Из  всех людей,  кто
побывал у шалаша,  догадывался о роли Самура один Александр Сергеевич. Но он
помалкивал.  Чего зря говорить.  Вот на следствии...  А офицер милиции резко
сказал браконьеру:
     - Вы даже волкам осточертели, подлецы, даже они вас не терпят в лесу...
И поделом!
     Вскоре лесники и милиция уехали,  захватив с собой раненого и того, кто
стрелял в  хозяина,  а  Сергеич повел литовцев на  приют,  где  команда Саши
Молчанова все еще ждала своего инструктора.  Шел он молча, склонив голову на
грудь.
     Он боялся, что Егор Иванович не выживет.


        "5"

     За  все  время,  пока  несли раненого через лес  по  плохой тропе вдоль
берега Сочинки,  от него не услышали ни одного слова. Вероятно, Молчанов был
без  сознания или  слишком ослаб.  Саша поминутно засматривал ему  в  лицо -
такое неузнаваемое,  прозрачно-белое,  с  желтизной лицо,  как  будто чужое.
Глаза ввалились, черные густые брови закрыли глазницы.
     Примерно  на  половине дороги  Сергеич  подозвал к  себе  отыскавшегося
туриста,  который топал сзади,  критически осмотрел его рваную одежду и тихо
сказал:
     - Ты, шустрый, давай вперед. На кордоне, само собой, скажешь, что несем
Молчанова,  запомни:  лесника,  Егора Ивановича. Пускай по-быстрому вызывают
вертолет с доктором, понятно? У них рация есть. Повтори.
     - Вертолет Молчанову, - сказал парень.
     - Тяжело небось?  - Сергеич глазами показал на винтовки. Парень нес три
ружья, вспотел.
     - Ничо!  -  Турист храбрился,  конечно.  Он измотался по лесам,  но еще
сохранил молодую самоуверенность.  Ему  все  нипочем.  Однако Сергеич взял у
него карабин,  и парень с винтовкой на каждом плече помчался вперед. Еще раз
заблудиться он не мог - тропа все время шла вдоль реки.
     Несли  раненого без  передышки,  только местами менялись,  когда немели
плечи. Осторожно несли, молчали. И раненый не подавал голоса.
     В километре от кордона их встретили и сменили. Старший шепотом сказал:
     - Рваный хлопец от  вас прибежал.  Вертолет мы  вызвали...  Кто его?  -
перевел взгляд на носилки.
     - Кто же еще... Охотнички до мяса.
     Когда пришли к  дому,  ободранный турист крепко спал.  Его  не  будили.
Носилки  оставили  во  дворе,  чтобы  лишний  раз  не  беспокоить Молчанова.
Стемнело.  Вокруг ходили тихо,  говорили шепотом.  Саша сидел рядом с отцом,
опустошенный, немой от горя.
     Уже ночью загрохотало в небе.  Зажгли три костра на поляне.  И тут Егор
Иванович довольно внятно сказал:
     - Не оставляй мать... Каково ей... Воды мне, сынок...
     Саша закусил губы и с готовностью кинулся за водой.  Но Сергеич воды не
дал,  только мокрой тряпкой вытер раненому усы и губы.  Нельзя воду, когда в
живот.
     - Обидно, - с трудом сказал Молчанов. - Не на войне...
     - Все обойдется, Егор, - как можно веселей проговорил Сергеич. - Мы еще
походим, повоюем.
     - С  ним походишь,  с  Саней.  -  Он почему-то назвал сына так,  как не
называл никогда: Саней.
     - Тебе больно? - спросил Саша, но отец не ответил и закрыл глаза.
     Через мгновение спросил:
     - Где Матушенко?
     - Нету Матушенко. Прикончил его Самур. Сразу после этого.
     - А-а...  Береги Самура,  сынок.  И  еще...  Снимите на тропе проклятые
ловушки...
     - Сделаем, Егор Иванович, - сказал старший лесник.
     Саша не мог говорить. Лицо у него было мокрым от слез.
     Сел вертолет. Подошел врач, сделал укол. Засыпая, Молчанов сказал:
     - Не оставь нашу маму... Горы... Обидно...
     С ним полетел Саша. Радиограммой вызвали из Камышков Елену Кузьминичну.
     Но Молчанова не довезли.  Он скончался в вертолете.  Над своими горами,
притихшими в темноте.


        "x x x"

     Хоронили  Егора  Ивановича  в   Камышках.   Приехали  все   лесники  из
заповедника,  Борис Васильевич из Желтой Поляны. Друзья-товарищи. Они шли за
гробом,  как ходили по дорогам войны -  по двое в  ряд,  -  и смотрели перед
собой  строгими,  невидящими глазами.  У  каждого за  плечами висел карабин.
Солдаты Кавказа.
     На  маленьком кладбище,  среди  крестов  и  пирамидок,  стоял  бетонный
памятник с надписью: "Защитникам Кавказа".
     Молчанова положили рядом.  Речей не говорили. Сняли карабины и недружно
дали один залп, второй, третий.
     Хоронили защитника Кавказа.
     Похоже, что война за счастье все еще продолжалась.


        "6"

     Сказывали,  что  на  похоронах лесника из  Камышков сосед  его,  Михаил
Васильевич Циба,  плакал горючими слезами,  а потом напился так, что побил в
доме все,  что могло биться.  В заключение достал из тайника свою винтовку и
тоже хрястнул ее об угол.
     Утром,  придя в себя, он первым делом нашел ружье со сломанным ложем и,
досадуя на свою глупую натуру, целый день свинчивал и клеил разбитое дерево,
а восстановив ружье, опять аккуратно смазал и спрятал в тайник.
     Трудно его понять!
     Приехала в  Камышки Таня Никитина.  Борис Васильевич повел ее и  Сашу в
лес, они долго оставались там. О чем говорили, никто не узнал.
     Но  когда  Молчановым из  милиции напомнили,  что  нужно сдать карабин,
Борис Васильевич вмешался,  и семью лесника больше не беспокоили.  Отцовский
карабин остался дома.
     Прошло какое-то  время.  Утихло,  притупилось острое горе.  Поднялась с
постели Елена Кузьминична и  первый раз  вышла из  дома на  стук почтальона.
Саша  что-то  мастерил у  сарая,  не  слышал,  около него крутился Архыз.  В
стороне смирно лежали Хобик и  Лобик.  Увидев хозяйку,  они  все бросились к
ней. Соскучились.
     - Что, ма? - обернулся Саша.
     - Там письма, сынок.
     Саша отложил топор и пошел в комнату.  Танино письмо вскрыл первым. Она
сообщала,  что остается работать на  турбазе.  Не едет в  Ростов по семейным
обстоятельствам. Будет просить, чтобы приняли на заочное отделение.
     Он недоверчиво,  с какой-то грустью перечел письмо еще раз. У Никитиных
тоже несладко, на Таню вся надежда. Вот так, по семейным...
     Второе было из заповедника.  Р