своего врага.
     Осторожный Лобик несколько раз становился на  задние лапы,  чтобы лучше
разглядеть человека поверх кустов. Но он не особенно надеялся на зрение, нос
ему   подсказывал  точнее.   Медведь  подкрался  наконец  совсем   близко  к
соблазнительному свертку. Однако еще повременил, и, только когда в отдалении
раздался голос Козинского,  Лобик решил действовать. Он схватил сверток всей
пастью и  стал пятиться назад.  Котелок,  привязанный к свертку,  болтался в
воздухе. Метров десять Лобик шел без происшествий, но внезапно выронил ношу,
и  тогда  металлическая посуда звонко ударилась о  камни.  Именно этот  звук
отвлек внимание преступника на каких-нибудь полсекунды. На одно мгновение. И
мгновения хватило, чтобы Саша ускользнул от гибели.
     Все дальнейшее произошло в быстром темпе.
     Громыхая котелком,  Лобик  побежал через  густой кустарник.  Козинский,
бросив камень и  убедившись,  что Молчанов остался в  ловушке,  хотя и успел
выгадать для себя еще несколько минут жизни, кинулся к своей винтовке. Цела!
Но  зато  свертка  не  было.  Это  не  столько  испугало,  сколько успокоило
браконьера.  Опять медведь или шакал.  Не зверей он боялся -  людей.  Ну,  а
когда винтовка в руках, тогда и люди не страшны.
     Взбешенный,  сделал он  несколько шагов  к  обрыву,  чтобы  покончить с
укрывшимся лесником.  Оттуда раздался первый выстрел. Козинский остановился.
"Стращает..."  Крадучись приблизился к  обрыву и  тут только догадался,  что
Молчанова ему не взять. А когда неосторожно высунулся, рассматривая нависшие
камни,  снизу хлопнул второй,  теперь уже прицельный выстрел,  пуля противно
запела метрах в двух от него. Кто кого...
     Сжав зубы,  Козинский закинул винтовку за  спину и  быстрым шагом пошел
вниз, в леса. Что не рассчитался с врагом - полбеды. Будет еще время. Но что
два выстрела непременно кем-то  будут услышаны,  вот что испугало его не  на
шутку. Дальше, дальше от опасного места!
     Снова грохнул выстрел. Значит, у лесника где-то близко дружки. Зовет.
     Ну, не так-то скоро дозовется...
     Пока Саша исследовал пещеру,  а  смотритель Эштенского приюта томился в
предчувствии беды,  на  альпику успел подняться зоолог Котенко,  предупредив
людей внизу о появлении беглеца.
     Александр Сергеевич так и бросился к нему.
     - Молчанов ушел, и вот сколько часов...
     - Куда ушел? С Архызом, надеюсь?
     - Само собой.  А  теперь вот ни  его,  ни собаки.  -  Он оборвал речь и
пристально всмотрелся в лесную даль. - Глянь-ка! Это же Архыз мчится! Ну да,
он самый.
     Овчар  накидным галопом бежал  к  ним.  Подлетел -  и  задрал морду.  У
ошейника белела записка.
     Выстрелов они  не  слышали.  Далеко.  Но  теперь знали,  что Саше нужна
помощь.
     Сборы  заняли две  минуты.  Сергеич схватил топор  и  веревку,  Котенко
только рюкзак снял, чтобы идти налегке.
     - Давай, Архыз, - приказал он.
     Архыз повел было в  обход,  тем же  путем,  каким бежал сюда,  но вдруг
повернул влево и пошел более короткой дорогой.
     Он далеко опередил людей, уже в виду обрыва наткнулся на следы Лобика и
закружил на  месте.  Вероятно,  он пошел бы по этому новому следу,  но рядом
давали о себе знать другие следы - чужого человека.
     - Вот и обрыв,  -  сказал Сергеич и перегнулся, чтобы высмотреть стену.
Овчар тихо заскулил.
     - Архыз? - раздалось снизу.
     Голос хозяина так и  подбросил его.  Он радостно и уже громко заскулил,
пританцовывая, и совсем неожиданно, тонко, по-щенячьи, пролаял.
     Раз  овчар рядом,  значит,  опасаться нечего.  Саша поднялся из  своего
укрытия, глянул вверх. Лицо его осветилось улыбкой. Свои!
     Через пять минут Молчанов сидел рядом с  Архызом и  друзьями,  боязливо
посматривая на  стену,  на  камни внизу,  где он  мог сейчас лежать.  Почему
убежал Козинский? Кто спугнул его?
     - Ты давай рассказывай. - Котенко нетерпеливо теребил Сашу за рукав.
     - Тут такое произошло...  -  Саша смущенно потер щеки,  не зная, с чего
начать.
     - В пещере был? - Сергеич оглядел грязь на одежде и закопченный фонарь.
- Был, был, само собой, вон как извалялся!
     - Еще один выход из лабиринта нашел, - сказал Саша и повел их к обрыву,
чтобы  показать  сверху,  где  выход,  вернее,  воронка,  через  которую  он
выбрался.
     Действительно,  феномен  природы.  Зоолог  сразу  определил причинность
появления закрытой долины:  когда-то  очень давно кусок террасы оторвался от
главного  массива  и  съехал  на  двадцать метров  вниз.  Получился уступ  с
приподнятыми  краями.   Почти  недоступная  территория,   только  зверьем  и
посещаемая.
     - Это все?  -  Зоолог видел, что переживания Саши относятся не только к
коварной ловушке.
     - С  Козинским  встретился.   -   И  он  рассказал,  где  и  при  каких
обстоятельствах произошла эта встреча.
     - Завтра приедет милиция, - сказал Котенко.
     - До завтрашнего вечера сутки.  Он далеко уйдет, - отозвался смотритель
приюта. - Овчар возьмет след?
     - Ты сейчас идти собрался? - недоверчиво спросил Котенко.
     - Хоть бы направление узнать.
     Саша  взял овчара за  поводок,  сказал:  "Ищи".  Архыз повел сначала по
следу Лобика,  но  догадался,  что не  это нужно,  отыскал след Козинского и
пошел через луга вниз.
     До темноты они миновали березняк, пихтовую заросль и два распадка. Были
уверены,  что преступник спешит уйти и не устроит засады.  След шел точно на
северо-запад, он выходил за пределы заповедника. Ясно, что не в свою станицу
подался.  Ищет удобное логово.  Ну что ж,  по крайней мере они теперь знают,
где его искать.
     На приют вернулись ночью, путь облегчил Котенко, у которого был хороший
фонарик со свежей батареей.
     - Говорил  же  тебе...  -  бурчал  всю  дорогу  Александр Сергеевич,  с
опозданием переживая страх за Сашину жизнь.
     Котенко лишь после ужина сказал:
     - Тут  своих  дел  по  горло,   а   приходится  за  всякими  мерзавцами
гоняться...


                             Глава тринадцатая

        "СХВАТКА В ПЕЩЕРЕ"


        "1"

     К  вечеру приехали два лесника верхами и  с ними Иван Лысенко.  Пустили
коней на  луг и  рассказали,  что милиции не будет,  зато подъедут несколько
опытных оперативных работников из уголовного розыска.
     По  карте,  которая  имелась у  зоолога,  определили район  поиска.  Не
маленький кусок,  зато  все  сошлись на  одном:  отсюда  Козинский никуда не
уйдет.
     Лесники сели  играть  в  шашки,  Котенко занялся своими записями.  Саша
заскучал. Правда, что ждать и догонять тоскливее всего.
     Утром поднялись рано,  успели поглядеть на густой иней, опушивший траву
и цветы. Брызнуло солнце, и мороз исчез, обернувшись легоньким паром.
     Саша  тихонько  поговорил о  чем-то  с  Лысенко,  потом  с  Александром
Сергеевичем. Подошел к зоологу.
     - Вы нам фонарик не одолжите?
     - Кому - нам?
     - Мы с Сергеичем и Лысенкой пещеру осмотрим.
     - Зачем она вам?
     Лысенко сказал:
     - Если Козинский ищет удобное логово,  он  той пещеры не минует.  Он ее
знает. Хобика там стрелял.
     - Понял вас. Берите фонарь. И "летучую мышь" возьмите. Но к шести быть,
не позже.  Нам с тобой,  Саша,  двигаться надо. Проведаем Ивана Ивановича со
студентами,  выйдем к верховьям Киши,  посмотрим на зубровый молодняк,  а уж
потом получишь свободный месяц для подготовки к экзаменам, чтобы без тревог.
И поедете вы с Татьяной... - Зоолог прищурился.
     Саша потупил голову.
     - Ладно, - сказал зоолог. - Будем надеяться на лучшее.
     - Пошли? - Лысенко уже стоял у дверей.
     Саша взял карабин и молча вышел.
     Архыз остался на  приюте.  Не  взяли.  Пещера и  без  него  тесная.  Не
разойдутся.


        "2"

     У старой оленухи появились новые основания для беспокойства.
     Мало того,  что Хобик с  такой неосторожностью подходил к  человеку,  к
полуволку и даже к медведю.  Когда это случилось в первый раз, еще по весне,
приемная мать  Хобика просто не  находила себе  места от  страха.  Позже она
свыклась с  этой  ненормальностью,  и  если Хобик оставался рядом с  хищными
друзьями  на  час-другой,   то  просто  убегала  не  очень  далеко.   Хобик,
наигравшись с удивительными приятелями,  вновь появлялся около нее целехонек
и невредим.  Ко всему можно привыкнуть, хотя у самой оленухи и мысли не было
присоединиться к Хобику, способному дружить с человеком и собакой.
     Постепенно у повзрослевшего вилорогого оленя появились новые желания, и
они  совпали  по  времени с  некоторым охлаждением по  отношению к  приемной
матери.
     Хобик не давал больше лизать себя,  всячески уклонялся от ласки,  когда
они отдыхали,  ложился уже не рядом с оленухой,  а поодаль,  подчеркивая тем
самым свою самостоятельность и независимость.
     Еще   совсем  недавно  маршруты  движения  определяла  оленуха,   Хобик
беспрекословно подчинялся ей, больше знающей, где хорошая трава, где солонец
и где нет опасности.  В последнее же время он сам выбирал дорогу,  делал это
не всегда удачно, но вряд ли сознавал свои ошибки.
     Они уже два раза встречали свое стадо,  от которого отбились весной, но
Хобику явно не нравилось ходить вместе с  другими ланками и малышами;  он не
играл  больше с  "маломерками" в  пятнистых шкурках,  а  стоял  в  стороне и
наблюдал,  как-то презрительно отвесив нижнюю губу.  Его сверстников в стаде
уже  не  было,  они  перекочевали  к  самцам  и  там  обучались  не  столько
распознаванию  опасности  и  отыскиванию  пищи,  сколько  мужеству  бойца  и
стойкости характера,  хотя многие из них и  носили на теле рубцы и  шрамы от
надглазных рогов матерых быков.  Наверное,  собирался уйти и Хобик. А за ним
по-прежнему тянулась оленуха.  Она не могла оставить его, хотя ей было очень
приятно в компании сверстниц и подруг.
     Теперь  они  ходили  отдельно.  Оленуха смутно догадывалась о  причине.
Растет,  мужает ее приемыш,  раздался в груди,  поднялся,  рога отяжелели, и
голову он носит,  гордо приподняв,  а в больших, когда-то покорно-испуганных
глазах  теперь  все  чаще  загорается бесовский  огонь  дерзости  и  вызова.
Оленуха,  напротив,  как-то сжалась,  растеряла энергию,  инициативу и, хотя
по-прежнему  готова  пожертвовать  собой  ради  приемного  сына,   все  чаще
поступала так,  как хотелось Хобику,  все покорнее следовала за ним, готовая
на все, лишь бы ему было хорошо.
     На этот раз, спустившись с альпики в леса, они наткнулись на свое стадо
и до вечера ходили вместе с другими ланками и подростками. Но уже в сумерках
Хобик забеспокоился,  принялся нервно бегать, нюхать воздух и вдруг, даже не
оглянувшись на мамку, убежал.
     Оленуха  до  утренней  зари  оставалась в  стаде.  Однако  сон  ее  был
беспокойным,  она  то  и  дело  вскакивала и  будила остальных;  ее  тревога
передалась всем,  стадо плохо отдохнуло, а чем свет оленуха покинула ночевку
и бросилась искать Хобика.
     Как она поняла по  следу,  Хобик опять искал общества своих друзей.  Он
вернулся на крохотный луг,  проделав опасный путь по крутизне,  не нашел там
никого, обежал плоскогорье и очутился недалеко от знакомой нам пещеры.
     Тут оленуха и настигла беглеца.
     Хобик нисколько не  удивился,  увидев приемную мать.  Словно на минутку
отлучился. Она обнюхала нетерпеливо идущего олененка, пыталась лизнуть его в
шею,  но Хобик уклонился.  Ей хотелось знать,  куда он идет и чего ищет,  но
поведение приемыша оставалось непонятным, и оленуха смирилась.
     Просто пошла следом за  Хобиком,  привычно исследуя окрестность,  чтобы
как можно раньше увидеть опасность и  увести его от  беды,  какой бы  она ни
была.
     Вот и узкий распадок,  заросший пихтой, заваленный буреломом и большими
камнями, которые не просто перепрыгнуть. Они уже были здесь, поэтому оленуха
не остановила Хобика,  а спокойно шагала за ним. Память подсказала ей, что в
конце ущелья сквозная пещера.  Помнил об этом и Хобик, он, собственно, и шел
к пещере. И еще оба они знали луговину в конце леса, где всегда сочится вода
и растет отличная густая трава.
     Не доходя сотни метров до привлекательной луговины,  оленуха решительно
остановилась.  Замер  на  месте и  Хобик.  Потом сделал вперед шаг,  другой,
однако оленуха тут же  опередила его и  загородила своим телом тропу.  Хобик
повел носом.  Да,  попахивает ружьем. Ну и что? Разве с Молчановым не связан
такой же запах?
     И  Хобик строптиво обошел оленуху,  в который уже раз не посчитавшись с
ее  мнением.  Он хотел пройти на лужайку,  а  потом через пещеру.  Там можно
встретить друзей.  И  вообще в пещере необычно,  а все новое,  как известно,
очень заманчиво.
     Снова оленуха заставила его остановиться. Нельзя, нельзя дальше! Теперь
и Хобик ощутил более определенное страшное.  Не Молчанов здесь находился,  а
кто-то  другой.  Олень  еще  не  увидел человека,  но  запах его  наконец-то
испугал, и Хобик чуть подался назад.
     Поздно!
     Козинский успел найти пещеру,  побывал в  ней и  теперь сидел на тропе,
несколько выше поляны.  Куст самшита скрывал человека,  к тому же этот склон
оказался  в  тени,  тогда  как  зеленую  луговину целиком  высветило солнце.
Молодой олень рисовался на свету,  как на ярком лубке.  Вот везет! Козинский
сидел  голодный и  продрогший.  Даже  котелка нет.  Где-то  в  чащобе  Лобик
превосходнейшим образом расправился с остатками солонины, в сердцах разорвал
спальный  мешок,  расплющил громыхающий котелок  и  теперь  шел  по  лесу  и
останавливался около каждой лужи,  изнывая от жажды.  Его уже распирало - он
выпил бочку воды, не меньше. А вторично обворованный им браконьер, достигнув
своей цели -  пещеры,  сидел и ломал голову,  где и как добыть мясо. И вдруг
явление:  стоит на освещенном лугу молодой рогатик,  ушами водит,  а до него
сотня метров.
     Едва   слышно   щелкнул   спущенный  предохранитель.   Черная   дырочка
винтовочного ствола нащупала правую переднюю лодыжку.
     Двумя прыжками, преодолев собственный страх, бросилась оленуха к Хобику
и загородила его,  оттискивая к спасительному лесу. Ну скорей же, скорей! Он
и сам почуял неладное, но в таких случаях решают считанные мгновения. Сухо и
резко  ударил  выстрел.   Оба  оленя  подскочили  на  месте.  Хобик  с  дико
вытаращенными глазами  скакнул  в  чащобу  и  затрещал сушняком,  помчавшись
прочь.  Он не оглядывался, но был уверен, что старая бежит следом, сейчас он
почувствует на своем крупе ее горячее дыхание.
     Увы,  за ним никто не бежал.  Оленуха подскочила сгоряча,  когда ей под
лопатку вошла пуля.  Задрав голову, она в последний раз увидела ярко-голубое
небо,  потом зеленая вершина пихты наискосок прочертила эту  голубизну,  все
бешено закружилось и стало темнеть, темнеть, пока, наконец, глубокая чернота
не заволокла мир перед открытыми, уже стекленеющими глазами.
     Кровь потекла немного из раны, потом лениво покапала на зеленую траву и
застыла.  Безжизненно откинутая худенькая мордочка оленухи примяла свежий  и
чистый пырей.  В глазницах ее так и осталось по прозрачной слезинке.  Или то
была еще не высохшая роса, нечаянно упавшая с живой травы на мертвую голову?
     Над оленухой деловито склонился Козинский. В руках у него был нож.


        "3"

     Пригодилась даже шкура.
     Выскоблив ее и посыпав золой из костра,  браконьер развесил помягчевшую
шкуру в  тени.  Теперь у него будет если не спальный мешок,  то,  по крайней
мере, одеяло.
     Мяса вволю.  Разделанная туша лежала на краю поляны. Над ней уже вились
мухи.
     Козинский отыскал небольшой снежник на северной стороне ущелья, перенес
туда мясо, а сверху заложил камнями и ветками калины. От шакала, от медведя.
И  только потом раздул костерок и  пожарил себе два добрых куска.  Но что за
еда  без соли!  Надо бы  подняться наверх,  однако боязно.  Теперь его ищут.
Долго им придется искать. В этот укромный угол не просто забраться. А если и
зайдешь,  что толку? Пещера велика, он еще не знал, куда она выходит, но был
убежден,  что сквозная.  Когда-то олень юркнул в нее и исчез.  В тупик он не
полезет.
     Но это еще надо разведать.  Может быть,  и соль там найдется: слышал он
насчет богатых залежей каменной соли  в  среднем течении Лабы.  Вдруг и  тут
соляной пласт? Не к солонцу ли приходили олени?
     Разведкой он займется в первую очередь.  Сейчас же.  Вот только испечет
себе кусок свежатины впрок,  забросает камнями остатки от оленухи,  чтобы не
бросились в глаза и воронье не привлекли. Электрический фонарь у Козинского,
к счастью, остался в кармане плаща.
     На всякий случай браконьер захватил с собой добрый пучок сухих пихтовых
веток.  А  спички  и  смолянки  всегда  при  себе,  в  целлофановом мешочке.
Страховка.
     У  входа в  пещеру,  на песке,  хорошо просматривались следы от оленьих
копыт.  Козинский вошел спокойно и углубился уже порядочно;  но вскоре следы
пропали,  на  каменном полу ничего больше не  отпечаталось,  в  сильном луче
фонаря промелькнули тени летучих мышей, сделалось тихо-тихо и совсем черно.
     Он  хотел повернуть назад,  но когда выключил свет и  присмотрелся,  то
заметил впереди слабый отблеск дня.  С интересом пошел дальше и вскоре стоял
под окном.  В потолке на высоте двух-трех метров зияла дыра,  а еще метрах в
двадцати выше играл солнечный луч. Страх перед глухим подземельем исчез.
     Открылся длинный извилистый коридор.  Попались два зала - один большой,
а за ним поменьше. Козинскому казалось, что он идет все прямо и прямо, тогда
как на  самом деле он еще из большого зала свернул чуть правее и  оказался в
очень  похожем  коридоре,  но  не  в  том,  который насквозь пробивал массив
Каменного моря.  Отдушин больше не встречалось, жуткая темень вязко окружила
его, и стало не по себе.
     "Вернусь",  -  подумал браконьер и сразу почувствовал облегчение. Круто
повернулся и зашагал назад.
     Долго шел, сердце билось все учащеннее, на лбу появилась испарина. Пора
бы выйти.  Вдруг он оказался в  проходе,  ведущем круто вниз.  Остановился в
недоумении.  Здесь не бывал.  Уже с парализованной волей постоял,  спустился
метров на сорок вниз и закружился, сбитый с толку. Перед ним чернела широкая
пропасть,  сбоку  гудела вода.  Она  била  откуда-то  из  стены  и  падала в
пропасть. Включил фонарь. Свет достал воду. Целое озеро, но не стоячее.
     Он погасил фонарь.  Страшно.  Постоял,  прислонившись к стене и пытаясь
обдумать, в какую сторону надо идти. Потом бегом, оскользаясь на неровностях
пола, выбрался наверх и, когда стало суше, пошел наугад, лишь бы не стоять.
     Понял, что заблудился.
     Вода  тысячелетиями протачивала  этот  известняковый массив.  Коридоры,
залы,  подземные реки и озера в два,  а может быть,  и в три этажа рассекали
все нагорье.  Мрачные и узкие,  широкие и высокие,  увешанные сталактитовыми
сосульками  проходы   уводили  вверх,   вниз,   соединялись  с   ручьями  на
поверхности;  воздух проникал сюда через множество незаметных щелей,  а вода
лилась,   сочилась,   капала  отовсюду,  собиралась  в  озера  и  уходила  в
неисповедимые глубины,  чтобы через сотни и сотни лет вырваться где-нибудь в
Хадыженске или  Мацесте  искристыми целебными источниками или  просочиться в
пески под великую Кубанскую равнину.
     Горе тому, кто доверился этому бесконечному, запутанному лабиринту!
     Наверху была уже ночь. Но Козинский этого не знал. Он шагал в темноте и
наугад.  Ноги у него заплетались, страх опутал его; он начисто растерял свою
обычную самоуверенность.
     Шел,  шел и  шел...  Сворачивал в  одну,  в другую сторону,  подымался,
карабкался через камни,  куда-то  опускался по скользким и  неровным глыбам.
Плащ,  сапоги и  шапка  вымокли;  он  с  ужасом наблюдал,  как  желтеет свет
фонарика, все чаще выключал его, пробовал двигаться в темноте, пока не падал
или не  стукался обо что-нибудь.  Решил идти лишь по тем коридорам,  которые
подымаются  наверх.  Правильное решение;  но  такие  проходы  встречались не
часто, а