ыре небольших
стада оленей, резвящихся туров на противоположной высотке, одинокого медведя
на опушке леса -  он что-то усиленно выковыривал из трухлявого ствола. Архыз
сидел, перебирал ногами и зевал. Торопил идти.
     Что же все-таки за дымок у перевала?..


        "3"

     Через  час-другой  хода  снегу  сделалось больше.  Теперь только редкие
проталины обнажали субальпийский луг.  На  рыжих пятнах,  посеченных во всех
направлениях мышиными ходами, земля парила. Вскоре пришлось встать на лыжи.
     Миновали глубокую седловину, пересекли луг с кучками березняка. Солнце,
поднявшись, пригревало хорошо, но снег с высотой становился все крепче. Саша
и  Архыз  пошли  быстрей,  тем  более  что  основной подъем миновали и  путь
выровнялся. Только на подступах к самому Эштену пришлось одолеть крутой бок,
и  вот  здесь Саша  увидел,  что  туристской тропы нет.  Видно,  за  зиму  с
ужасающей высоты через тропу прокатилась не одна, а две или три лавины - они
сгладили все карнизы.  Саше пришлось снять лыжи и с предельной осторожностью
двигаться поперек очень крутого,  градусов на шестьдесят,  склона, выискивая
сапогами зацепины, чтобы не скатиться вниз.
     К вечеру, когда тени сумерек заполнили ущелье, Молчанов вышел на ровную
площадку с девственным снегом.  Только низкие березы, кусты вереска и рододы
оживляли ее.  Близко стоял туристский приют.  Саша бывал в нем давно,  еще с
отцом.
     Дымок подымался отсюда.
     Архыз  насторожился  и   так   посмотрел  на   хозяина,   словно  хотел
удостовериться, чует ли он...
     - Тихо,  -  сказал  Саша  и  на  всякий  случай  спустил предохранитель
карабина.
     Уже  в  виду  приюта постояли за  кустами.  Из  железной трубы балагана
выползал ленивый сизый дым. В черном окне блеснул огонек. Зажгли лампу.
     - Вперед, Архыз! - приказал Саша и оттолкнулся на лыжах.
     Когда он  подскочил к  балагану,  Архыз,  задыхаясь от  гнева,  рычал и
царапался в дверь, которую кто-то, чертыхаясь, крепко держал изнутри.
     Саша клацнул затвором.
     - Ко мне, Архыз! - И когда собака, угрожающе рыча, отбежала, он крикнул
тому, неизвестному: - Выходи!..
     Дверь  приоткрылась,   высунулась  рука  с   топором,   потом  небритое
рассерженное лицо. И вдруг оно расплылось в самой широкой улыбке.
     - Александр! Тебя ли вижу, тезка! Да возьми ты на сворку кобеля, он же,
само собой, разгрызет меня, если обратно кинется!
     Этот голос,  а главное - давно не слышанное "само собой" так поразили и
обрадовали Сашу,  что  он  рассмеялся и  даже  пристукнул прикладом о  снег.
Александр Сергеевич,  "директор" приюта  на  Прохладном,  друг  отца  и  его
друг... Но как он очутился здесь в столь раннее время года?
     - Пойдем,  Александр,  залазь ко мне в нору, будь она неладна! За такие
вот  дела  я  бы,  само собой,  заставил тутошнего начальника зиму зимовать.
Решето,  а  не  жилище.  Нет,  ты погляди,  ни одной шипки целой в  окнах не
нашлось! Как Мамай прошел - все кувырком!
     Говорил,  а  сам то  и  дело цеплялся за Сашин рукав,  хлопал по плечу,
стаскивал с него рюкзак,  хлопотал - уж больно обрадовался: ведь не виделись
они, дай бог памяти, со дня похорон Сашиного отца, чуть не год целый.
     Архыз крутился рядом,  сторожко слушал, от попыток незнакомца погладить
увертывался, а Александр Сергеевич уже вспоминал:
     - Ну вылитый Самур!  Я ведь того запомнил на всю жизнь. Смотри, даже на
хвосте светлое пятно.  А пальцы?  Тоже шестипалый?  Ай-я-яй, вот как природа
вылепляет! И ничего от матери-волчицы нету? Характер? Ну, это я, само собой,
уже почуял, как он молчком на дверь бросился.
     Он оборвал речь,  пощупал чайник на печурке,  зашуровал в ней, и только
тогда Саше удалось спросить,  как Александр Сергеевич попал сюда,  не в свое
ведомство.
     - Мое,  мое ведомство, Александр! И там, на Прохладном, и здесь тоже. В
одни руки.  Все теперь укрупняют, вот и приюты, само собой. А доставили меня
сюда,  как высокого начальника,  вертолетом,  вместе с  провиантом и  прочим
всяким снаряжением.  Я  и на старом месте таким же манером побывал,  ну там,
само собой,  порядок,  а вот здесь...  Пойдем, я тебе покажу, пока темень не
устоялась, ты сейчас такое увидишь...
     Оказывается,  Саша многого не  знал.  Что в  прошлом году здесь,  кроме
балагана,  уже  стояли  современные полусферы  -  домики  из  гофрированного
материала;  что  решили сделать в  этом  самом месте настоящий приют,  чтобы
туристы смогли не просто заночевать,  но провести сутки-другие и побывать на
вершине, в пещерах.
     Александр Сергеевич подвел Сашу к  современным полусферическим домикам.
Вернее, к тому, что от домиков осталось.
     Не  выдержали они  снежных  пластов.  Упало  на  них  снега  более  чем
достаточно. Три метра. Балаган-то с крутой крышей, с него как с гуся вода. А
у  этих,   гофрированных,  стойки  слабые:  ну,  как  навалило,  так  они  и
расползлись.   Лежали  помятые,  жалкие,  едва  выглядывая  из-под  раскопа,
сделанного Сергеичем.
     - Видал?  И я,  значит, должон с топориком, само собой, поправить беду.
Вот и сную день-деньской,  починяю неполадки уже с неделю, а успел одну хату
для собственного жилья приспособить да вот эти раскопал...
     Они проговорили до полночи. Саша и не помнил, как уснул, а когда открыл
глаза,  солнце забралось уже высоко,  пахло лепешками на постном масле, а из
чайника тихо выдувало парок.
     Саша  выглянул  в   дверь  и  зажмурился.   Яркий  свет  бил  в  глаза.
Притерпевшись,  он  увидел сперва Сергеича,  который в  траншее по самую шею
отваливал глыбы искристого снега,  освобождая расплющенные домики, а потом и
Архыза, смирно лежавшего неподалеку, рядом с каким-то темным предметом.
     "Ну,  поспал ты,  Молчанов",  -  сказал себе Саша. Он вернулся в приют,
наскоро поел и выскочил.
     Архыз сочувственно махнул хвостом. Сергеич кивнул. Саша подошел к нему.
     - Лопата еще найдется?
     - А у дверей стоит. Покидать хочешь?
     Они  раскапывали домики часа два,  переговаривались редко,  односложно.
Работать так  работать.  Оба  порядком запотели.  Вдруг Сергеич прислушался,
отложил лопату, сказал: "Летит" - и стал вылезать из ямы.
     - Кто летит? - спросил Саша.
     - Обратно же  Максимов на  своем драндулете.  Он  мне  материалу обещал
подбросить из Поляны. Схожу посмотрю знак, не снесло ли...
     Из Желтой Поляны?  Перед Молчановым мгновенно встало лицо Тани.  Отсюда
до  Поляны минут  двадцать лету.  Двадцать минут!  Совсем рядом!  Да  он  не
простит себе, если не попытается...
     Саша догнал Сергеича и пошел рядом.  В небе трещало.  Но еще далеко. На
каменистой площадке,  откуда снесло снег,  лежал  придавленный камнями белый
знак "Т".
     Теперь они увидели вертолет. Он шел низко над дальним лесом.
     - Сергеич,  - спросил Саша, не подымая глаз, - а можно я... Можно мне с
ним туда-обратно? Чтоб завтра же вернуться!
     - Наверно,  можно.  Попросим.  Кобеля тоже возьмешь?  Пущай раз в жизни
полетает, а? Ну там моему приятелю Василь Павловичу Никитину привет свезешь.
Будешь у него?
     - Увижу, - сказал Саша, стесняясь.
     Машину кидали невидимые потоки;  она все ниже и ниже опускалась, а если
говорить точнее -  пыталась подняться над  идущими вверх горами и,  когда до
приюта оставалось не больше километра, оказалась всего метрах в двадцати над
поверхностью. Архыз убежал и выглядывал из-за стены балагана.
     За  стеклами виднелось лицо  пилота -  напряженное лицо с  нахмуренными
бровями. Хоть денек отменно тихий и ясный, зимний полет над горами далеко не
увеселительная прогулка. Все-таки два километра над уровнем моря.
     Сергеич махал руками,  как машут возчику,  чтобы сдал он коня с телегой
назад и вправо,  даже что-то кричал,  но голос его тонул в грохоте мотора, а
пилот смотрел не  на  Сергеича,  а  на приборы.  Машина покачалась над самой
землей;  матерчатый знак  надулся ветром и  чуть не  улетел;  колеса наконец
коснулись щебенки. Максимов и второй пилот выпрыгнули в одних кителях.
     - Дед,  у  тебя тут форменный январь!  -  Пилот сунул руку ему,  Саше и
переступил с ноги на ногу, будто уже замерзая. - Так что, сгружать будем?
     - Вот и согреешься,  потому как иного способа для сугрева пилоту,  само
собой, не положено.
     Вчетвером  они  за  десять  минут  опустошили чрево  машины.  Александр
Сергеевич спросил:
     - А доски, опять же кирпич?
     - Рейс до вечера, рейс завтра утром.
     - Добре. Зайдете ко мне чайком побаловаться или как?
     - Летим. Некогда.
     - Тогда вот лесную стражу захватите. У него там дело. А завтра опять же
сюда доставите.
     Пилот кивнул: можно.
     - Я с собакой, - сказал Саша.
     - Давай и собаку.  Мы даже обезьян возили,  не то что собак. Вот только
слонов не довелось еще.
     Саша побежал к приюту. Сергеич пошел следом.
     - Ты рюкзак все-таки возьми,  мало ли что, - посоветовал он. - А плащ и
мешок оставь,  лыжи,  само  собой.  Ну  и  к  моим  зайдешь,  там  передадут
чай-сахар.
     С Архызом на поводке, с карабином Саша побежал к машине.


        "4"

     Вертолет  чуть  приподнялся,   повернулся  вокруг  своей  оси  и  пошел
горизонтально,  а  горы,  сперва белые в  крапинках вереска,  потом черные с
белесыми пятнами,  рыжие, наконец, зеленые, погружались все глубже и глубже,
словно проваливались.  Впереди и сбоку Саша неожиданно увидел Пятиглавую,  а
когда они полетели над Желтой Поляной,  он просто ахнул.  Вокруг поселка все
цвело.
     Из зимы - в лето!
     Май  владел  Поляной.  Совсем  недалеко  голубело  море.  Зеленая  змея
извилистой реки бежала через ущелье к этому морю.
     Саша вышел из машины, глубоко вздохнул и затаил дыхание. Какой запах!..
Ему,  два  дня  дышавшему  свежим,  стерильно чистым  воздухом  заснеженного
перевала,   воздух  Поляны  показался  густым  и  ароматным  настолько,  что
захотелось пить его  маленькими,  расчетливыми глоточками,  как пьют хорошее
старое вино.
     Архыз  прижимался к  ноге  хозяина,  смотрел по  сторонам недоверчиво и
строго.  Он  еще острее чувствовал чужие запахи:  влажный воздух с  примесью
моря  был  незнаком ему.  Он  первый раз  в  жизни очутился на  южном склоне
Кавказа.
     - Спасибо, - сказал Саша пилоту.
     - Завтра в десять,  самое позднее в одиннадцать, - напомнил Максимов. -
Не опоздай.
     Саша крепко взял поводок и зашагал к Никитиным.
     Домик,  где родилась и  жила его Таня,  был знаком очень хорошо.  Когда
учился,  бывал здесь часто, чуть не каждый день. Но сейчас, спустя год, этот
домик  с  покосившейся верандой  и  осевшим  подвалом показался стареньким и
жалким. Так выглядят дома, где нет хозяина, мужских умелых рук. Все валится:
подгнивший столбик забора,  который некому  вовремя сменить,  перекосившаяся
щеколда еле  висит,  дыра в  крыше над  крыльцом,  необрезанные,  загущенные
деревья в саду и перед домом.
     Саша постучал.  Никто не ответил.  Тогда он вошел через калитку в сад и
тут увидел Таниного отца Василия Павловича. Он с трудом тесал дубовый столб.
Землистого цвета лицо, грустные глаза и нетвердые, даже робкие движения.
     Никитин поднял глаза и удивился.
     - Молчанов?  Какими судьбами, Александр? - Старый егерь заулыбался. - А
я уж и глазам своим не верю - ты ли это? И с карабином? Лесник, значит?
     - Точно. На обходе отца.
     - Мне Татьяна говорила,  а я как-то все не верил, опасался, разрешит ли
Елена Кузьминична. Как она?
     - Ничего. Здорова. Как вы?
     - А,  что  обо  мне говорить!  Вот один кол с  утра не  обтешу.  Ворота
валятся, а у меня... Задыхаюсь.
     - Зачем же вы?  -  Саша скинул рюкзак,  ружье, привязал собаку в уголке
двора.
     В  уголке,  потому что  посреди двора стояла конура и  около нее сидела
собака,  удивительно спокойная,  холеная колли  с  умными глазами и  длинной
шерстью. Она смотрела на Архыза со сдержанным любопытством.
     - Откуда у вас эта красавица? - спросил Саша.
     - Подарок Татьяне.  Кличка ее Леди.  А твой,  должно быть, Самуров сын?
Сразу видна волчья кровь.
     - Мы с  ним к  Александру Сергеевичу на перевал забрели.  Я ведь оттуда
только что вертолетом. Привет вам большой. А где Таня? - спросил он наконец.
     - На турбазе с утра. Ты чего за топор взялся? Отдохни, не торопись.
     - Я живо, - сказал Саша и поплевал на ладони.
     В общем, они за час или полтора сменили столб. Архыз, переволновавшийся
в машине,  успел хорошо вздремнуть.  Потом Саша обрезал сушняк на алыче,  до
которой руки у  хозяина не  доходили,  и  только тогда пошли в  дом обедать,
потому что вернулась с рынка хозяйка, обрадовалась гостю и позвала к столу.
     Вот тогда в открытое окно Саша и увидел Таню.
     Она стояла возле дома,  тоненькая,  в брючках,  в спортивном свитере, с
открытой головой и  прежним своим  милым движением ладони поправляла светлые
волосы.  А  рядом с  ней  переминался с  ноги на  ногу,  без конца говорил и
смеялся ладный,  крепенький парень  в  синем,  очень  ярком  лыжном костюме,
тяжелых ботинках и  шапочке.  Он  все  время  старался смешить Таню,  и  она
смеялась вовсю, не особенно поспешая в дом.
     У Саши упало сердце. Он потускнел и отодвинулся от окна.
     - Домой,  домой!  -  Танина мама отдернула занавеску.  - Слышишь, у нас
гость, иди, пожалуйста.
     - Сейчас, мама, - сказала Таня, но не тронулась с места.
     - Тут Саша тебя ждет, - безжалостно напомнила мать.
     - Что? - Таня мгновенно покраснела. - Ой, извини меня...
     Она грохнула дверью,  смущенная, красная, предстала перед Сашей и сразу
поняла,   как   больно  сделала  ему.   С   девчоночьим,   легко  различимым
притворством,  как  будто ничего и  не  случилось,  схватила Сашу  за  руку,
потрясла,  засмеялась,  повернула его, неуклюжего, скованного, сказала: "Ой,
какой ты стал!"  Потом засыпала вопросами,  не давая ему отвечать,  потащила
смотреть Архыза,  снова смеялась -  и  все  для  того,  чтобы забыл он  (или
простил?) сцену, свидетелем которой только что оказался.
     Саша грустно улыбался. Весна, цветы, солнце, щемящее ожидание счастья -
и вот...
     Обедал он через силу.  И  взрослые сидели с осуждающими лицами.  А Таня
трещала без умолку.
     Он скупо рассказывал, отвечал Василию Павловичу о матери, своей работе,
Архызе,  о  заповеднике и почти не глядел на Таню -  боялся обаяния ее лица,
взгляда.
     - Покорми Архыза,  -  сказал хозяин жене, но Таня схватилась и побежала
на кухню, потом вернулась и, так как Саша все сидел, капризно сказала:
     - Ну что же ты? Идем!
     Через силу он  встал,  пошел.  Подержал Архыза,  пока она  гладила его,
говорила  какие-то  ласковые  слова,   поставила  миску.   Архыз  присмирел,
настроение хозяина передалось ему.
     - Ну, скажи, пусть ест, - потребовала Таня.
     - Ешь, Архыз, - послушно сказал Саша.
     И когда собака стала есть, Таня опять повернулась к Саше:
     - Ты у нас останешься?
     - Мне к Борису Васильевичу надо.
     - Нет, у нас! - В голосе ее зазвучали повелительные нотки, каких еще не
знавал Саша. Все изменилось в Тане!
     Он промолчал.
     - Ну,  Саша... - Она дотронулась до его плеча. - Ну хватит. Есть на что
обижаться.  Это же наш инструктор,  только всего.  Шли по пути,  посмеялись,
поговорили.
     Как  объяснить ей  чувство,  переполнявшее его  на  пути сюда?  Все эти
месяцы  ожидания,  когда  от  одного  воспоминания о  ней  делалось жарко  и
перехватывало дыхание.  Сколько  он  хотел  сказать,  как  безотчетно  желал
услышать ее тихую,  с  придыханием речь,  по которой так соскучился!  И  вот
неожиданное везение, приезд и... Что случилось? Саша понять до конца не мог,
но что-то случилось.
     Она пошла с ним к Борису Васильевичу. Даже не переоделась.
     Шли  рядом.  Саша  молчал,  она  тоже не  очень много говорила,  только
спросила,  доволен ли он работой. Потом неожиданный, резкий поворот головы и
вопрос:
     - Так и останешься лесником?
     Он почувствовал какой-то обидный и насмешливый подтекст.
     - Да, - ответил он сразу.
     - А университет?
     - Но ведь и ты...
     - Я осенью буду сдавать.
     - Он тоже?
     Таня коротко глянула на него.
     - Виталик?  Он уже на третьем курсе.  В  Ленинграде.  У  него там дом и
родители. Это они мне подарили Леди.
     Все правильно.  И  все плохо.  Больше Саше не  хотелось говорить на эту
тему, вообще ничего не хотелось. Тоска...
     Они  поднялись к  центру поселка и  почти одновременно увидели знакомый
синий костюм на веранде столовой. Виталик обедал. Он тоже увидел их - Таню и
хлопца в старой, дождем омытой куртке с рюкзаком.
     - Алло!  -  Он поднял руку.  - Идите, заправимся за компанию! Дела? Ну,
так сочувствую и желаю... Не забудь, Таня. Завтра в десять. Я жду.
     Она опять покраснела. До ушей.
     - Мы  еще утром договорились,  что завтра идем на  лыжах.  Но раз ты не
хочешь...
     - Я утром улечу, так что ты, пожалуйста...
     - Приду проводить. Или ты против?
     Он  не ответил.  Он уже решил,  что и  как.  Вот только забежит к  жене
Александра Сергеевича. Успеть бы сегодня...
     Встреча  с  Борисом  Васильевичем немного  развеяла,  отодвинула Сашино
горе.  Улыбчивый учитель географии,  их друг и советчик,  обнял своих бывших
учеников.
     - Как я рад видеть вас вместе, друзья! - воскликнул Борис Васильевич. -
Вы меня очень обрадовали.
     Они проговорили с полчаса. Саша сказал, что Архыз тоже с ним.
     - О, я непременно хочу увидеть сына Самура! Ты что грустная, Татьяна?
     Борис  Васильевич пошел вместе с  гостями к  Никитиным.  Архыз очаровал
его.  И хотя не дался поласкать,  был настороже,  учитель сказал, что овчару
цены нет.
     - Вы меня извините, - сказал Саша родителям Тани. - Я должен побывать у
жены Александра Сергеевича, он просил. Спасибо за привет. И до свидания.
     Когда пожимал руку Тане, почувствовал, что рука у нее холодная и чужая.
     Шли молча. Наконец Борис Васильевич спросил:
     - Поссорились?
     Саша не  ответил.  Он не мог ответить.  Это не ссора.  Это что-то более
серьезное.
     Утром Саша чуть свет прибежал на  вертодром.  День обещал быть светлым,
жарким. У вертолета никого не было, груз лежал горкой.
     Восемь,  половина  девятого.  Все  сильней  болезненная  тоска.  Пришли
пилоты.  Саша помог грузить.  Девять.  Без  двадцати десять.  Вот уже начало
одиннадцатого.  У него упало сердце. Когда Максимов сказал "Поехали!", Саша,
не отрываясь,  стал смотреть в оконце. Машина поднялась выше, он видел улицы
поселка, людей на них, но Тани нигде не было.


        "5"

     Долетели благополучно.  Сергеич ждал у  посадочного знака,  опять махал
руками.   Максимов  улыбался,  и,  когда  вышли,  он  опять  изобразил,  что
замерзает.  Саша  через силу тоже заулыбался,  бросился разгружать вертолет.
Через полчаса машина полетела назад,  как бы  падая в  черные лесные ущелья.
Сделалось тихо. Александр Сергеевич поглядел на Сашу и раз и другой, подумал
немного, а потом все же рискнул спросить:
     - Ты чего невеселый? Может, заболел?
     Саша отрицательно покачал головой. И старый человек понял.
     - Эх,  милый дружок ты  мой!  -  сказал он,  обнимая Сашу за  плечи.  -
Сколько у тебя еще будет, само собой, разных встреч и расставаний! Не горюй.
Ее дело молодое,  потанцует,  посмеется, время проведет. А тебе уж бог знает
что показалось. Я Таньку знаю, девчонка скромная и, само собой, строгая, это
ты не сумлевайся. Чтоб плохое - ни-ни!
     Слушать такие слова очень приятно. От слов этих оттаяло что-то.
     Они проработали с Сергеичем до вечера;  спал Саша уже лучше - намаялся.
А  с  утра  снова работал вместе с  Сергеичем и  только вечером сказал,  что
завтра пойдет назад.


                                Глава шестая

        "У КОСТРА, ГДЕ НОЧЕВАЛ ИВАН ЛЫСЕНКО"


        "1"

     - Ну,  ты это...  не забывай старика,  заглядывай хоть когда. А то мне,
само собой, скушно тут на верхотуре.
     Александр Се