дарило меня другом, а когда вас  похитили,  вы  были  признаны
отцом,  который  тщетно  вас разыскивал; и все началось с того,
что темной ночью в ландах заблудился фургон...
     - Нам свыше было суждено полюбить друг друга.  Родственные
души   встретятся   неминуемо,   если   умеют  ждать.  Я  сразу
почувствовала, что в замок Сигоньяк меня привела судьба; сердце
мое, оставшись равнодушным к завзятым  любезникам,  затрепетало
при  виде  вас.  Ваша  робость  оказалась  сильнее всех дерзких
посягательств, и я тогда еще поклялась принадлежать только  вам
или богу.
     - А  между  тем,  жестокая,  вы отказали мне в своей руке,
когда я на коленях домогался ее; я знаю,  что  вами  руководило
великодушие, но какое же недоброе великодушие!
     - Я, как могу, исправлю свою жестокость. Вот вам моя рука,
дорогой  барон,  я  отдаю  ее  вместе  с  сердцем,  которое уже
принадлежит вам. Графине де Линейль  не  нужна  самоотверженная
деликатность бедняжки Изабеллы. Я только боялась, что теперь вы
из  гордости отвернетесь от меня. Но, скажите, презрев меня, вы
не женились бы на другой? Вы остались бы  мне  верны  даже  без
всякой  надежды?  Были  ли  ваши мысли заняты мной, когда к вам
явился Валломбрез?
     - Дорогая Изабелла, целый день я всеми помыслами стремился
к вам, а вечером, положив голову на  подушку,  которой  однажды
коснулось  ваше  ясное чело, я молил духов сна показать мне ваш
пленительный облик в их магическом зеркале.
     - И добрые духи часто внимали вашей мольбе?
     - Они ни разу не обманули моих ожиданий, и лишь с утренней
зарей двери слоновой кости закрывались за вами. Ах,  как  долог
казался мне день, я предпочел бы спать, не просыпаясь.
     - Я  тоже  ночь  за  ночью видела вас во сне. Наши любящие
души  встречались  в  сновидениях.  Но,  хвала  создателю,   мы
соединились  теперь  надолго,  надеюсь,  навсегда.  Валломбрез,
конечно, заранее испросил согласие принца, - ведь не стал бы он
легкомысленно обнадеживать вас,  -  и  отец,  без  сомнения,  с
благосклонностью   примет  ваше  предложение.  Он  неоднократно
говорил  о  вас  в  доброжелательном   тоне,   как-то   странно
поглядывая  на  меня при этом. Взгляды его до крайности смущали
меня, но я не смела разгадать их смысл. Валломбрез ни  разу  не
дал понять, что больше не питает к вам ненависти.
     В  эту  минуту  герцог  вернулся  и сообщил Сигоньяку, что
принц его ждет.
     Сигоньяк встал и,  поклонившись  Изабелле,  последовал  за
Валломбрезом  в  конец  анфилады, где находился кабинет принца.
Старый вельможа в черном бархате, при  всех  орденах,  сидел  в
глубоких  креслах  возле  окна  за  столом,  покрытым  ковровой
скатертью и заваленным книгами  и  бумагами.  Вид  у  него  был
приветливый,  но  несколько  натянутый, какой бывает в ожидании
важной беседы. Лоб его лоснился на свету атласистыми бликами, и
отдельные волоски, отбившись от буклей, уложенных  камердинером
на  висках, блестели, как серебряные нити. Взор его был ласков,
тверд и ясен, и время, отложившее свой след на его  благородном
лице,  взамен красоты добавило ему величавости. И без орденских
звезд, свидетельствовавших о его  высоком  сане,  принц  внушал
чувство  глубокого  почтения.  Даже  самый неотесанный тупица и
дикарь признал бы в нем настоящего вельможу. Принц  привстал  с
кресла, отвечая на поклон Сигоньяка, и указал ему на стул.
     - Глубокочтимый  отец, - начал Валломбрез, - дозвольте вам
представить барона де Сигоньяка, прежде моего  соперника,  ныне
друга  и вскоре родню, если будет на то ваше согласие. Я обязан
ему тем, что образумился. А это немалое одолжение. Барон явился
с  почтительнейшей  просьбой,  и  я  буду  счастлив,  если   вы
соблаговолите удовлетворить ее.
     Принц  знаком  предложил  Сигоньяку  говорить.  Ободренный
таким образом, барон встал и с поклоном произнес:
     - Принц,  прошу  у  вас  руки  вашей  дочери,  графини  де
Линейль.
     Старый  вельможа помолчал немного, как бы обдумывая ответ,
а затем сказал:
     - Барон де Сигоньяк, я готов вам дать согласие на  брак  с
моей  дочерью,  ежели моя отцовская воля не будет противоречить
ее желанию. Я не намерен принуждать графиню де  Линейль,  н  ей
одной  принадлежит  в  этом  вопросе  решающее  слово.  Надобно
спросить ее. У молодых девиц бывают необъяснимые причуды.
     Говоря так, принц улыбался с тонким  лукавством  светского
человека,  как  будто  не знал давным-давно, что Изабелла любит
Сигоньяка; отцовское достоинство требовало, чтобы он делал вид,
будто пребывает в  неведении  и  в  то  же  время  предполагает
истину. Помолчав, он добавил:
     - Валломбрез,  приведите вашу сестру, без нее я, право же,
не могу дать ответ барону де Сигоньяку.
     Валломбрез исчез и вскоре вернулся  с  Изабеллой.  Девушка
была  ни жива ни мертва; как ни старался брат успокоить ее, она
боялась поверить такому счастью. Грудь ее волновалась, поднимая
кружево корсажа, краски сошли с  лица,  а  колени  подгибались.
Принц  привлек  ее  к  себе, а она, вся дрожа, оперлась о ручку
кресла, чтобы не упасть на пол.
     - Дочь  моя,  -  обратился  к  ней  принц,  -   вот   этот
благородный  кавалер  делает вам честь, прося вашей руки. Я рад
приветствовать ваш  союз  с  ним.  Он  отпрыск  древнего  рода,
человек   незапятнанной   репутации,   сочетающий  в  себе  все
качества, какие только можно  пожелать.  Мне  он  подходит,  но
успел  ли он понравиться вам? Белокурые головки не всегда судят
одинаково с седыми головами. Попытайте свое сердце и  ответьте,
согласны  ли вы стать женой барона де Сигоньяка. Не торопитесь,
в столь важном деле спешка  ни  к  чему.  Добродушная  ласковая
улыбка  принца  наглядно  показывала,  что  он  шутит, а потому
Изабелла,  осмелев,  обвила  шею  отца  руками  и   пленительно
вкрадчивым голосом сказала:
     - Мне  незачем  долго  размышлять.  Раз  барон де Сигоньяк
подходит вам, отец мой и повелитель,  я  смело  и  честно  могу
признаться,  что  полюбила  его  с  первого взгляда, никогда не
желала себе другого супруга и повиноваться вам будет  для  меня
великим счастьем.
     - Ну  что  же,  жених и невеста, подайте друг другу руки и
поцелуйтесь, - весело сказал  герцог  де  Валломбрез.  -  Роман
кончается  благополучнее, чем можно было ожидать по его бурному
началу. Когда же свадьба?
     - Портным  понадобится  не  меньше  недели,  чтобы   сшить
наряды,  - заявил принц, - столько же потратят каретники, чтобы
привести в должный вид экипажи. Пока  что,  Изабелла,  получите
ваше  приданое:  графское поместье де Линейль, от которого идет
ваш титул и которое  приносит  пятьдесят  тысяч  экю  дохода  с
лесов, лугов, прудов и пахотных земель (и он протянул ей связку
бумаг).  Вы же, Сигоньяк, извольте принять королевский указ, по
которому вы назначаетесь  губернатором  провинции.  Никому  эта
должность не пристала лучше, чем вам.
     К концу этой сцены Валломбрез исчез, но вскоре возвратился
в сопровождении лакея, который нес шкатулку в красном бархатном
чехле.
     - Милая сестричка, вот вам мой свадебный подарок, - сказал
молодой  герцог невесте, протягивая ей шкатулку. На крышке было
написано: "Для Изабеллы". Этот самый  ларец  он  в  свое  время
преподнес актрисе, а она благонравно отвергла подарок. - На сей
раз,  надеюсь,  вы  примете  его,  -  добавил  он с подкупающей
улыбкой. - Разве можно допустить, чтобы бриллианты  безупречной
воды   и  бесценные  индийские  жемчуга,  чего  доброго,  плохо
кончили. Пусть они остаются так же чисты, как вы!
     Изабелла с улыбкой взяла одно из ожерелий и надела себе на
шею, как бы желая доказать прекрасным  каменьям,  что  не  таит
против  них  злобы.  Затем она обмотала вокруг своей отливающей
перламутром руки тройной ряд жемчужин и  вдела  в  уши  богатые
серьги.
     Что  добавить  к  этому?  Прошла  неделя, и капеллан замка
обвенчал Изабеллу и Сигоньяка, у которого свидетелем был маркиз
де Брюйер. Капелла Валломбреза  утопала  в  цветах  и  сверкала
огнями   свечей.   Привезенные   молодым   герцогом   музыканты
ангельскими  голосами  возносили  к  небу   мотет   Палестрины.
Сигоньяк  сиял  от  счастья. Изабелла была пленительно мила под
белой  вуалью  невесты,  и  никто  не  сказал  бы,  не   будучи
осведомлен  заранее,  что  эта  молодая красавица, горделивая и
вместе с тем скромная, осанкой  напоминающая  принцессу  крови,
недавно   еще  подвизалась  на  подмостках,  играя  комедию.  А
Сигоньяк,  только  что  назначенный   губернатором   одной   из
провинций,  великолепно  одетый  капитан  мушкетеров,  ничем не
напоминал захудалого дворянина, чьи беды были описаны в  начале
нашего романа.
     После  пышной  трапезы,  на  которой присутствовали принц,
Валломбрез, маркиз де Брюйер,  кавалер  де  Видаленк,  граф  де
л'Этан  и  несколько  почтенных  дам из дружественных семейств,
молодые супруги удалились; нам надлежит покинуть  их  у  порога
брачного  покоя,  напевая вполголоса на античный лад: "О Гимен,
Гименей!" Таинства счастья  должны  быть  сокрыты,  да  и  сама
новобрачная  в  своем  целомудрии  сгорела бы со стыда, если бы
кто-нибудь тайком расстегнул булавку на ее корсаже.

     XXII. ОБИТЕЛЬ СЧАСТЬЯ

     Надо  ли  говорить,  что  добросердечная  Изабелла,   став
баронессой  де  Сигоньяк,  в богатстве и почете не забыла своих
славных  товарищей  по  труппе  Ирода?  Не   имея   возможности
пригласить  их  к  себе на свадьбу, ввиду того что их положение
отныне сильно рознилось с ее собственным, она одарила  каждого,
проявив  при  этом такую чуткую деликатность, которая удваивала
цену подарка. А  до  отъезда  актеров  она  часто  посещала  их
спектакли  и  со знанием дела хлопала в удачных местах. Молодая
баронесса и не  думала  скрывать,  что  была  прежде  актрисой,
отнимая  у злоязычных сплетников охоту судачить на ее счет, чем
они не преминули бы заняться,  если  бы  она  делала  тайну  из
своего прошлого. Впрочем, ее высокое происхождение само по себе
обязывало  к  молчанию,  а  скромность  вскоре завоевала ей все
сердца, включая и женские. Дамы  в  один  голос  твердили,  что
такое  величавое  благородство  не  часто  встретишь даже и при
дворе.
     Король Людовик XIII,  узнав  о  приключениях  Изабеллы,  с
похвалой  отозвался  о  ее  добронравии,  а к Сигоньяку проявил
особую благосклонность за умение обуздывать себя,  ибо,  будучи
монархом целомудренным, осуждал дерзкую распущенность молодежи.
Валломбрезу  явно  пошло на пользу общество зятя, чему принц не
уставал радоваться.
     Итак, молодые супруги вели весьма приятную жизнь, день ото
дня все сильнее влюбляясь друг в  друга,  без  того  пресыщения
счастьем,  которое нередко омрачает самые благополучные судьбы.
Однако  с  некоторых  пор  Изабелла   была   занята   какими-то
загадочными  хлопотами:  она  подолгу тайно совещалась со своим
управителем; к ней  являлся  архитектор,  принося  ей  какие-то
планы; скульпторы и живописцы, получив от нее указания, уезжали
в  неизвестном  направлении.  Все  это  делалось  потихоньку от
Сигоньяка, но в сговоре с  Валломбрезом,  который  явно  владел
ключом от тайны.
     После  нескольких  месяцев,  потраченных,  как  видно,  на
осуществление ее замыслов, Изабелла в одно прекрасное утро  как
бы невзначай спросила Сигоньяка:
     - Дорогой   мой   повелитель,   неужели   вы   никогда  не
вспоминаете о своем злосчастном замке Сигоньяк и вам не хочется
повидать колыбель нашей любви?
     - Я не страдаю неблагодарностью и не раз уже  помышлял  об
этом;  но я не решался заговорить о таком путешествии, не зная,
придется ли оно вам по вкусу. Я не осмелился бы оторвать вас от
утех королевского двора, украшением коего вы служите, и  увезти
в  полуразрушенный  замок,  приют  сов  и мышей, пусть он мне и
милее  самого  роскошного  дворца.  Как  вековое  жилище   моих
предков,  как  место,  где  я  впервые  увидел вас, он навсегда
останется для меня святыней, и я рад бы воздвигнуть там алтарь.
     - Что до меня, так я часто думаю, есть ли еще цветы на том
кусте шиповника в саду, - заметила Изабелла.
     - Готов поклясться, что  есть,  -  подхватил  Сигоньяк,  -
дикие   кустарники   всегда   очень   живучи,  а  после  вашего
прикосновения они тем более не перестанут  цвести,  пусть  даже
эти цветы и некому дарить.
     - В  отличие  от  всех  супругов, вы после брака стали еще
любезнее и угощаете жену мадригалами, как любовницу, -  смеясь,
ответила баронесса де Сигоньяк, - но раз ваше желание совпадает
с  моей  прихотью, почему бы нам не отправиться туда на этой же
неделе? Время  сейчас  хорошее,  жаркая  пора  миновала,  и  мы
совершим  отличное  путешествие.  Валломбрез  поедет  с нами, я
возьму также и Чикиту, - она будет рада повидать родные края.
     После коротких  сборов  вся  компания  тронулась  в  путь.
Путешествие  оказалось  недолгим и приятным; Валломбрез заранее
позаботился  о  подставах,  и  через  несколько  дней   путники
достигли  того  места,  где  от  большой дороги отходит аллея к
замку Сигоньяк. Было  около  двух  часов  пополудни,  и  погода
стояла лучезарная.
     Когда  карета  свернула  в  аллею,  откуда  как  на ладони
открывался замок, Сигоньяк обомлел, - он не узнавал  с  детства
привычных   мест.   Дорога  была  разровнена,  колеи  сглажены,
обстриженные изгороди больше не  норовили  оцарапать  прохожего
своими   колючками.  Искусно  подрезанные  деревья  отбрасывали
умеренную тень, а зеленый их  свод  обрамлял  совершенно  новую
панораму.  Вместо  плачевной  картины жалких развалин, которая,
конечно, запомнилась читателю, под веселыми  солнечными  лучами
красовался обновленный замок, похожий на прежний, как сын похож
на  отца.  В  архитектуре  его  ничто  не изменилось; только за
несколько месяцев он помолодел на столетия. Отвалившиеся  камни
встали  на  свои  места.  Стройные белые башенки, заново крытые
шифером,  симметрично  и  горделиво,  как  феодальные   стражи,
возвышались  по  четырем углам здания, врезая в небесную лазурь
золоченые  флюгера.  Крыша,  увенчанная  изящным  металлическим
коньком, заменила старые щербатые черепицы, изъеденные плесенью
и  поросшие мхом. Окна, освобожденные от досок, блистали новыми
стеклами в свинцовых переплетах, образующих круги и  ромбы;  ни
единой  трещины  не  заметно  было  на  фасаде, восстановленном
полностью. Великолепная дубовая дверь с  богатым  металлическим
прибором  закрывала портал, где прежде болтались две изъеденные
червями, облупленные  створки.  На  выступе,  в  центре  свода,
посреди    умело   реставрированных   завитков   сверкал   герб
Сигоньяков: три аиста на лазоревом поле с благородным  девизом,
прежде  стертым,  а  нынче  четко  наведенным золотыми буквами:
"Alta petunt"1.
     Сигоньяк несколько минут  хранил  молчание,  созерцая  это
сказочное зрелище, а затем повернулся к Изабелле и произнес:
     - Вам,  благодетельная  фея,  обязан  я превращением моего
замка. Стоило вам коснуться его своим волшебным  жезлом,  чтобы
вернуть  ему  былой  блеск,  молодость  и  красоту.  Я безмерно
благодарен вам за этот сюрприз - он чудесен и восхитителен, как
все, что исходит от вас. Хоть я не сказал ни слова, вы  угадали
мое заветное желание.
     - Поблагодарите  также  некоего  чародея,  который  немало
помог мне в этом предприятии. - И она указала  на  Валломбреза,
сидевшего в углу кареты.
     Барон   пожал   руку  молодому  герцогу.  Во  время  этого
разговора карета выехала на площадку, разбитую перед замком, из
красных кирпичных труб  которого  валили  густые  клубы  белого
дыма, показывая, что здесь ждут важных гостей.
     Пьер  в  роскошной  новой  ливрее  стоял на пороге дверей,
которые раскрыл на обе створки,  когда  карета  остановилась  у
крыльца  и  барон  с баронессой и герцогом вышли из нее. Восемь
или десять лакеев, выстроенных в  ряд  на  ступеньках,  низкими
поклонами  приветствовали  своих  новых  господ, которых еще не
видели в лицо.
     Умелые живописцы вернули настенным фрескам былую свежесть.
Атланты, снова став мускулистыми в духе флорентийской школы,  с
довольным  видом поддерживали ложный карниз. Римские императоры
щеголяли ярким пурпуром плащей. Дождевые подтеки уже не пятнали
свода, и сквозь рисованную решетку виднелось безоблачное небо.
     Чудесное превращение коснулось всего. Панели  и  паркетные
полы  были  исправлены. Старая мебель заменена новой, сходной с
прежней.  Прошлое  не  было  изгнано,   а   только   омоложено.
Фландрские  шпалеры  с охотником на чирков по-прежнему украшали
спальню Сигоньяка, но их тщательно отмыли,  освежив  краски.  И
кровать  была  все  та  же,  только терпеливый мастер закупорил
дырки, просверленные  древоточцем,  восстановил  у  фигурок  на
фризе  носы  и  пальцы,  доделал листья к обломанным гирляндам,
вернул орнаментам стершиеся грани и  привел  старинное  ложе  в
первоначальный  вид.  Штофные  зеленые с белым занавеси того же
рисунка, что и прежние, ниспадали между  тщательно  навощенными
витыми колонками.
     Чуткая   Изабелла   воздержалась  от  чрезмерной  роскоши,
которой  легко  злоупотребить,  когда   располагаешь   большими
деньгами;  она хотела доставить душевную радость нежно любимому
мужу,  вернув  ему  воспоминания  детства,   освобожденные   от
убожества  и  тоски.  Все  дышало  веселостью  в  этом  некогда
печальном жилище. Даже  портреты  предков,  очищенные  от  слоя
грязи, реставрированные и покрытые лаком, по-молодому улыбались
из  золоченых  рам. Сварливые вдовицы, чопорные аббатисы уже не
морщились при виде Изабеллы, из комедиантки ставшей баронессой,
они принимали ее как родню.
     Во дворе не осталось ни крапивы, ни лопуха,  ни  всех  тех
сорных трав, что способствуют сырости, беспорядку и запустению.
Между  обмазанными  цементом  плитами  не  было теперь зеленого
ободка, признака заброшенных усадеб. Сквозь  прозрачные  стекла
окон в заколоченных прежде комнатах виднелись занавеси дорогого
шелка, показывая, что здесь все готово к приему гостей.
     Молодые   хозяева   спустились  в  сад  по  скрепленным  и
очищенным от мха ступеням, которые уже не шатались под чересчур
доверчивой ногой. У самой  террасы  зеленел  бережно  пестуемый
куст  шиповника,  некогда, в день отъезда Сигоньяка, подаривший
розочку молодой актрисе. На нем и теперь  цвела  роза,  которую
Изабелла  сорвала  и  спрятала  за  корсаж,  увидев  в ней знак
прочности  своего  счастья.  Садовник  потрудился   не   меньше
архитектора;  ножницы  его  навели  порядок  в этом девственном
лесу. Исчезли раскидистые ветки,  преграждавшие  путь,  исчезли
когтистые заросли кустарника, по дорожкам можно было пройти, не
рискуя  ободрать  платье  о  шипы.  Прирученные  деревья  вновь
расположились  аллеями  и   боскетами.   Заново   подстриженные
самшитовые   изгороди   окаймляли   цветники  со  всеми,  какие
существуют, дарами флоры. На дальнем конце сада  исцеленная  от
проказы  Помона  белела божественной наготой. Ловко приделанный
нос вернул ей греческую линию  профиля.  А  в  корзинке  у  нее
вместо  ядовитых  грибов  виднелись мраморные плоды. Из львиной
пасти изливалась в раковину струя  прозрачной  влаги.  Ползучие
растения,   помавая  разноцветными  колокольчиками  и  цепляясь
усиками за крепко сбитый  зеленый  трельяж,  живописным  ковром
закрывали  стену  ограды,  придавая  сельскую приятность гроту,
выложенному ракушками и служившему нишей статуе богини. Никогда
еще, даже в лучшие времена, дом и сад не были  убраны  с  таким
богатством  и  вкусом.  Замок Сигоньяк, совсем было захиревший,
сверкал теперь во всем своем великолепии.
     Изумленный и восхищенный Сигоньяк двигался,  как  во  сне,
прижимая  к  своей  груди  руку  Изабеллы  и  не  стыдясь  слез
умиления, катившихся по его щекам.
     - А теперь, обозрев все, следует объехать угодья,  которые
я  скупила,  чтобы  восстановить  по  возможности  в былом виде
исконные  владения  Сигоньяков,  -  сказала  Изабелла.  -  Есл