пятно.
     - А этим всем плутам, то ли изувеченным, то ли мертвым, не
мешает от греха связать лапы, как домашней птице, которую несут
на базар  головой  вниз,  -  заявил Жакмен Лампурд (ибо это был
он). - Они могут ожить  и  куснуть,  хотя  бы  в  пятку.  Такие
законченные  канальи способны прикидываться непригодными к бою,
лишь бы спасти свою шкуру, хотя она недорого стоит.
     Вытянув из кармана штанов тонкую бечевку, он нагнулся  над
простертыми  на полу телами и с непостижимым проворством связал
руки и ноги Свернишею, который сделал попытку к  сопротивлению,
затем  Верзилону, который визжал, будто заживо ощипанный индюк,
а заодно и Винодую, хотя тот лежал недвижимый  и  бледный,  как
мертвец.
     Если    читателя   удивит   присутствие   Лампурда   среди
нападающих,  мы  поясним,  что  бретер  проникся   фанатическим
благоговением  перед  Сигоньяком, чье мастерство обворожило его
во время их стычки на Новом мосту, и  предложил  капитану  свои
услуги,  которыми  не  следовало пренебрегать в столь трудных и
опасных обстоятельствах. Да, кстати сказать, нередко случалось,
что, нанятые противными сторонами для такого рода  сомнительных
предприятий,  закадычные приятели без зазрения совести обнажали
шпаги или кинжалы друг против друга.
     Читатель, конечно, не забыл, что Ершо, Агостен, Мерендоль,
Азолан и Лабриш с самого начала переправились в лодке через ров
и вышли за пределы замка, дабы отвлечь врага, напав на  него  с
тыла. Беззвучно обогнули они ров и добрались до того места, где
срубленное   дерево,  повиснув  над  водой,  служило  мостом  и
лестницей избавителям молодой актрисы. Добряк Ирод, разумеется,
не преминул предложить свою  отвагу  в  помощь  Сигоньяку,  ибо
высоко  ценил  его  и,  не  задумываясь, отправился бы за ним в
самое пекло, даже если бы дело не касалось  Изабеллы,  любимицы
всей  труппы и лично его в особенности. А не вмешался он до сих
пор в гущу сражения вовсе не  из  трусости,  -  мужеством  этот
актер  мог  потягаться  с  любым воякой. Вслед за остальными он
тоже взобрался верхом  на  дерево  и,  подтягиваясь  на  руках,
продвигался  толчками,  не  жалея  штанов, обдиравшихся о кору.
Впереди него потихоньку полз театральный  швейцар,  решительный
малый,  привыкший  работать  кулаками  и отражать натиск толпы.
Добравшись  до  того  места,  где  ствол  дерева  разветвлялся,
швейцар  схватился  за  ветку  потолще  и продолжал карабкаться
вверх;  когда  же  до  конца  ствола  дополз  Ирод,  наделенный
сложением  Голиафа,  весьма подходящим для ролей тиранов, но не
для штурма высот, он  почувствовал,  что  ветки  подгибаются  и
зловеще  трещат под ним. Взглянув вниз, он увидел на расстоянии
футов в тридцать черную воду рва.  Это  зрелище  заставило  его
призадуматься  и  перебраться  на  более крепкий сук, способный
выдержать его тяжесть.
     "Н-да! - мысленно протянул он. - Для меня скакать по  этим
веточкам,  которые подогнулись бы под воробьем, так же разумно,
как слону плясать на паутине. Это занятие для  влюбленных,  для
Скапенов  и  других  юрких  человечков,  которым  по  должности
полагается быть худыми. А я - комедийный король и тиран,  более
приверженный  к  яствам, чем к женщинам, я не обладаю легкостью
акробатов и канатных плясунов. И, если я сделаю еще  хоть  шаг,
поспешая на помощь капитану, который, конечно, в ней нуждается,
ибо,  судя по звуку выстрелов и стуку клинков, бой идет жаркий,
я неизбежно свалюсь в эти стиксовы воды, черные и  густые,  как
сажа,   заросшие   ряской,   кишащие  лягушками  и  жабами,  и,
погрузившись  с  головой  в  ил,  приму  бесславную  смерть   в
зловонной могиле, окончу жизнь безо всякой пользы, не нанеся ни
малейшего  ущерба  врагу. А вернувшись вспять, я не покрою себя
позором. Отвага здесь ни  при  чем.  Будь  я  равен  храбростью
Ахиллу,  Роланду  или  Сиду,  не могу я при весе в двести сорок
фунтов  и  сколько-то  унций  усидеть  на  веточке  толщиной  в
мизинец.  Дело  тут  не  в  геройстве,  а в силе тяжести. Итак,
повернем назад и поищем другого  способа  проникнуть  тайком  в
крепость,  чтобы помочь нашему храброму барону, который, верно,
сейчас сомневается в моей дружбе, если  у  него  есть  досуг  о
ком-то или о чем-то думать".
     Окончив этот монолог со всей быстротой внутренней речи, во
сто крат  опережающей  слово,  произнесенное вслух, хотя старик
Гомер и зовет его крылатым,  Ирод  круто  повернулся  на  своей
деревянной  лошадке, иначе говоря на стволе, и начал осторожный
спуск. Вдруг он остановился, до слуха его долетел  слабый  шум,
будто  кто-то  трется  коленями  о  кору дерева и тяжело дышит,
карабкаясь наверх; и хотя ночь была темная, а тень от замка еще
сгущала мрак, однако актер различил словно бы нарост на  стволе
в  виде  человеческой  фигуры.  Чтобы  не  быть  замеченным, он
пригнулся и распластался,  на-  сколько  позволял  ему  могучий
живот,  и,  затаив дыхание, стал ждать, чтобы человек подполз к
нему. Через две минуты он чуть приподнял голову и, увидев,  что
враг совсем близко, внезапно выпрямился и очутился лицом к лицу
с  предателем, который думал застичь его врасплох и нанести ему
удар в спину. Руками цепляясь за ветви, Мерендоль, предводитель
шайки, держал нож в зубах, отчего в  темноте  казалось,  что  у
него  торчат  огромные  усы.  Ирод  крепкой хваткой стиснул ему
горло, так что Мерендоль, задыхаясь,  будто  в  петле,  разинул
рот,  чтобы  хлебнуть  воздуха,  и выпустил нож, который упал в
воду. Но так как тиски продолжали сдавливать ему горло,  колени
у него разжались и руки судорожно задергались; вскоре в темноте
раздался  звук  падения, и брызги воды из рва долетели до самых
ног Ирода.
     "Один готов, - про себя подытожил  Тиран,  -  если  он  не
задохся,  он  утонет.  То  и  другое мне в равной мере приятно.
Однако надо продолжать опасный спуск".
     Он продвинулся еще на несколько шагов. Невдалеке  блеснула
голубоватая  искорка  - не иначе как затравка пистолета; тут же
щелкнул замок, вспышка прорезала тьму, грянул выстрел,  и  пуля
пролетела   в   двух-трех   дюймах  от  головы  Ирода,  который
пригнулся, едва только увидел светящуюся точку, и вобрал голову
в плечи, как черепаха в панцирь, что и спасло его.
     - Тьфу,   пропасть!    -    проворчал    хриплый    голос,
принадлежавший не кому иному, как Ершо.- Промахнулся!
     - Самую  малость,  -  подтвердил  Ирод, - должно быть, ты,
голубчик, уж очень неловок, раз не попал в такую тушу. А  ну-ка
получай!
     И Тиран занес дубину, ремешком привязанную к его запястью,
- орудие  не  слишком благородное, но владел он им отлично, ибо
во  время   своих   странствий   прошел   выучку   у   руанских
фехтовальщиков  палками.  Дубина натолкнулась на шпагу, которую
бретер выхватил из ножен, сунув за пояс  бесполезный  пистолет;
от  удара  шпага  разлетелась, как стеклянная, и в руках у Ершо
остался только обломок, а  конец  дубины  контузил  ему  плечо,
правда,   довольно   легко,   потому   что  удар  был  ослаблен
препятствием.
     Теперь, очутившись друг против друга,  так  как  один  все
спускался,   а   другой   делал  попытки  вскарабкаться,  враги
схватились врукопашную и каждый  норовил  столкнуть  другого  в
зияющую  под  ними  черную  бездну  рва. Ершо был здоровенным и
ловким малым, но сдвинуть с места  такую  громаду,  как  Тиран,
оказалось  не  менее  безнадежно,  чем сковырнуть башню. А Ирод
обхватил  ногами  ствол  дерева  и  держался  крепко,  как   на
заклепанных  скобах. Зажатый в его геркулесовых объятиях, почти
раздавленный на его мощной груди, Ершо пыхтел  и  задыхался  и,
упершись  руками  в  плечи  противника,  старался  вырваться из
жестоких тисков. Когда Тиран  с  умыслом  слегка  разжал  руки,
бретер  поспешил  выпрямиться  и  перевести  дух,  а Ирод снова
подхватил его пониже бедер и приподнял на  воздух,  оторвав  от
точки опоры. Теперь Тирану достаточно было просто отвести руки,
чтобы Ершо отправился в ров, прорвав ряску на поверхности воды.
Тиран  развел  руки во всю ширь, и бретер полетел вниз; но, как
мы говорили, это был проворный и крепкий  детина,  пальцами  он
успел  вцепиться  в  дерево  и,  качаясь  над  бездной, пытался
обхватить ствол ногами. Это ему не удалось, и теперь он  висел,
изображая  собою  восклицательный  знак.  Плечо  его мучительно
напряглось от  тяжести  тела,  пальцы  из  последних  сил,  как
стальные когти, вонзились в кору, и жилы на руках вздулись так,
что  казалось,  они  вот-вот  лопнут,  точно  струны скрипки, у
которой чересчур завернули колки. При свете было бы видно,  что
из-под посиневших ногтей проступила кровь.
     Положение  было  не  из  веселых.  Держась  на одной руке,
которая надрывалась от тяжести, Ершо,  кроме  муки  физической,
испытывал  головокружительный страх перед падением и притяжение
разверстой под ним бездны. Расширенные глаза не  отрывались  от
черной ямы, в ушах звенело, резкий свист пронизывал виски; если
бы  не живучий инстинкт самосохранения, он бросился бы вниз; но
плавать он не умел, и темный ров стал бы для него могилой.
     Несмотря на свой свирепый вид и грозные черные брови, Ирод
был, в сущности, человек сердобольный. Ему стало жаль  беднягу,
которому   те   мгновения,   что  он  висел  в  пустоте,  терпя
смертельную  муку,  должно  быть,  казались  вечностью.  Свесив
голову со ствола, Ирод сказал Ершо:
     - Если  ты,  подлец, поклянешься мне загробной жизнью, ибо
земная твоя жизнь в моих руках, что не  будешь  драться  против
нас,  я  сниму  тебя  с виселицы, на которой ты болтаешься, как
злой разбойник.
     - Клянусь, - теряя силы, прохрипел Ершо. - Только, умоляю,
поскорее, я падаю.
     Могучей рукой Ирод ухватил его за локоть, подтянул, пустив
в ход свою сказочную силищу, и посадил верхом на дерево, орудуя
им, точно тряпичной куклой.
     Хотя  Ершо  не   был   кисейной   барышней,   подверженной
обморокам, добряку актеру пришлось поддержать его, иначе он без
чувств свалился бы в ту самую бездну, от которой был спасен.
     - У  меня  нет  ни  ароматических  солей,  чтобы дать тебе
понюхать, ни перьев, чтобы поджечь  их  у  тебя  под  носом,  -
сказал  Тиран,  роясь  у себя в кармане, - зато вот тебе лучшее
целебное средство, чистейшая андайская  водка,  чудодейственный
солнечный экстракт.
     И он поднес горлышко фляги к губам чуть живого бретера.
     - Ну,  пососи  же  этого молочка; еще два-три глотка, и ты
будешь живее сокола, с которого сняли колпачок.
     Благодетельная влага не замедлила оказать  свое  действие:
бретер  жестом  поблагодарил  Ирода  и помахал онемевшей рукой,
чтобы вернуть ей подвижность.
     - А теперь хватит прохлаждаться, - заявил  Ирод,  -  давай
слезем  с  этого насеста, где мне не очень-то сладко сидится, и
вернемся на благодатный коровий  лужок,  более  подходящий  для
моей  комплекции. Ступай вперед, - добавил он, пересадив Ершо в
обратную сторону.
     Ершо пополз вперед. Тиран -  за  ним  следом.  Спустившись
первым  донизу,  бретер  увидел на берегу рва сторожевой отряд,
состоявший из Агостена, Азолана и Баска.
     - Свой! - громко крикнул он  им,  а  обернувшись,  шепотом
сказал актеру: - Молчите и идите за мной.
     Когда  они  ступили  на землю, Ершо подошел к Азолану и на
ухо сказал ему пароль, а затем пояснил:
     - Мы с приятелем ранены и хотим тут в  сторонке  обмыть  и
перевязать раны.
     Азолан  кивнул,  приняв  эту басню за правду. Ершо и Тиран
пошли дальше. Когда они очутились в  рощице,  хоть  и  лишенной
листвы,  но  достаточно  густой, чтобы укрыться в ней с помощью
ночного мрака, бретер сказал Ироду:
     - Вы великодушно даровали мне жизнь, а  я  сейчас  избавил
вас   от  смерти,  потому  что  эти  трое  молодцов  непременно
разделались бы с вами. Я заплатил свой долг, но не считаю,  что
мы квиты, - когда бы я вам ни понадобился, я к вашим услугам. А
теперь - скатертью дорога: вы туда, я сюда.
     Оставшись  один, Ирод пошел между деревьями, поглядывая на
проклятый  замок,  куда,  к  своей  досаде,  он  никак  не  мог
проникнуть.  Кроме  тех  комнат, где кипел бой, все здание было
погружено  во  тьму  и  безмолвие.  Однако  с  бокового  фасада
взошедшая  луна  посеребрила  своими  мягкими лучами фиолетовые
черепицы кровли.  В  ее  пока  еще  неярком  свете  можно  было
различить  фигуру  человека,  который  прогуливал  свою тень по
маленькой площадке на берегу рва. То  был  Лабриш,  стороживший
лодку,   в   которой   Мерендоль,   Ершо,   Азолан   и  Агостен
переправились через ров.
     Это обстоятельство навело Ирода на  размышления:  "Что  он
делает   один-одинешенек  в  этом  пустынном  месте,  пока  его
компаньоны  работают  клинками  там,  наверху?   Должно   быть,
охраняет на случай отхода или отступления какой-нибудь потайной
лаз, через который, оглушив сторожа дубинкой по башке, я мог бы
проникнуть в этот окаянный замок и доказать Сигоньяку, что я не
забыл о нем".
     Рассуждая   таким   образом,   Ирод  бесшумно,  словно  на
войлочных подошвах, приблизился к часовому той мягкой  кошачьей
поступью,  которая бывает присуща толстякам. Подойдя на должное
расстояние, он нанес ему удар  по  черепу,  достаточный,  чтобы
вывести  из  строя, но не убить человека. Как мы уже убедились,
Ирод  не  отличался  особой  жестокостью  и  не  желал   смерти
грешника.
     Огорошенный так, словно гром грянул на него с ясного неба,
Лабриш покатился наземь и застыл в неподвижности, - от удара он
лишился  чувств. Ирод приблизился к парапету над рвом и увидел,
что от узкой выемки к нему идет лестница, проложенная  наискось
в  облицовке  стены  и  ведущая  до  самого  дна или, во всяком
случае, до уровня воды, которая плещется  о  нижние  ступеньки.
Тиран  стал  осторожно спускаться по ним, пока не почувствовал,
что  ноги  его  намокли:  тут  он  остановился  и,   пристально
вглядываясь  в темноту, различил очертания лодки, укрытой тенью
стены. Подтянув ее за цепь, которой она  была  пришвартована  к
низу  лестницы,  он шутя порвал цепь и прыгнул в лодку, чуть не
опрокинув ее своей тяжестью. Подождав, когда качка успокоится и
восстановится  равновесие,  дородный  трагик  стал   потихоньку
грести единственным веслом, находившимся у кормы и одновременно
служившим  в  качестве  руля.  Вскоре  он  вывел лодку из узкой
полосы тени в  полосу  света,  где  на  маслянистой  воде,  как
чешуйки  плотвы,  вспыхивали  лунные блестки. При бледных лучах
ночного  светила  Ирод  обнаружил  в  цоколе  здания  лестницу,
скрытую  под кирпичным сводчатым проходом. Туда он и причалил и
через аркаду без  труда  проник  во  внутренний  двор,  где  не
встретил ни души.
     "Вот  я  наконец  в самом сердце твердыни, - подумал Ирод,
потирая руки, - моей  отваге  гораздо  вольготнее  на  широких,
плотно скрепленных плитах, чем на птичьей жердочке, с которой я
только  что  выбрался.  Итак,  оглядимся  и  поспешим на помощь
товарищам".
     Он заметил крыльцо, охраняемое двумя каменными  сфинксами,
и  направился  туда,  здраво  рассудив, что этот помпезный вход
должен вести в парадные покои замка, куда Валломбрез,  конечно,
поместил  молодую  актрису и где сейчас кипит бой в честь новой
Елены без Менелая,  неприступной  преимущественно  для  Париса.
Сфинксы даже не подумали выпустить когти и задержать пришельца.
     Победа   как  будто  осталась  за  нападающими.  Верзилой,
Свернишей и Винодуй валялись на полу,  как  телята  на  соломе.
Главарь  шайки  Малартик  был обезоружен. Но на деле победители
оказались пленниками. Дверь комнаты, запертая снаружи, отделяла
их от той, кого они искали,  и  эта  тяжелая  дубовая  дверь  с
изящным    прибором   из   полированной   стали   могла   стать
непреодолимой преградой, когда под рукой не было ни топоров, ни
клещей, чтобы взломать ее. Сигоньяк, Лампурд и  Скапен  налегли
на  створки плечами, но их согласных усилий было недостаточно -
дверь не поддавалась.
     - Что, если поджечь ее, - отчаявшись, предложил  Сигоньяк,
- в камине есть горящие поленья...
     - К  чему  такая  долгая  возня? - возразил Лампурд. - Дуб
занимается плохо; возьмем-ка лучше шкаф, превратим его в  таран
и попробуем сокрушить этот мощный заслон.
     Сказано  -  сделано,  и брошенный со всей силой редкостный
шкаф с тончайшей резьбой полетел в дверь, но крепких створок он
не поколебал ни  на  йоту,  только  поцарапал  их  полированную
поверхность  да  сам  потерял  прелестную головку ангелочка или
амура, изящно  выточенную  на  одном  из  его  карнизов.  Барон
выходил  из себя, зная, что Валломбрез покинул комнату вместе с
Изабеллой, которую унес  насильно,  несмотря  на  ее  отчаянное
сопротивление.
     Внезапно   раздался   грохот.   Ветки,  закрывавшие  окно;
исчезли, дерево рухнуло в ров с треском, к которому  примешался
человеческий   вопль,   -   это   кричал  театральный  швейцар,
остановившийся на полпути,  потому  что  ветка  показалась  ему
недостаточно  надежной.  А  Баску,  Азолану и Агостену пришла в
голову блестящая мысль столкнуть дерево  в  воду  и  тем  самым
отрезать неприятелю отступление.
     - Если  нам  не  удастся  взломать  дверь,  мы  очутимся в
мышеловке,  -  заявил  Лампурд,  -  чтоб  черт  побрал  прежних
мастеров  -  уж  слишком  прочны их изделия! Попытаюсь кинжалом
выковырять замок, раз иначе с ним не сладишь. Надо во что бы то
ни стало выбраться отсюда, а у нас отняли последнее прибежище -
наше дерево, по которому мы лазили, как медведи  в  швейцарском
городе Берне.
     Лампурд   принялся   было  за  дело,  как  вдруг  в  замке
послышалось щелканье, сопровождающее поворот ключа, и дверь, на
которую напрасно было потрачено  столько  сил,  отворилась  без
всякого труда.
     - Какой ангел-хранитель пришел нам на помощь? - воскликнул
Сигоньяк.  - И каким чудом дверь, упорно сопротивлявшаяся нашим
стараниям, открылась сама собой?
     - Тут нет ни ангелов, ни чудес, - ответила Чикита,  выходя
из-за  двери и обратив на барона свой загадочный и невозмутимый
взгляд.
     - Где Изабелла? - крикнул Сигоньяк, окидывая глазами залу,
едва озаренную дрожащим огоньком светильника.
     Сперва он не заметил  ее.  Застигнутый  врасплох  внезапно
распахнувшейся  дверью,  герцог  де  Валломбрез отступил в угол
комнаты, прикрывая собой молодую актрису, чуть живую от  страха
и  усталости;  она  опустилась  на колени, прислонясь головой к
стене; растрепанные волосы ее  рассыпались  по  плечам,  одежда
пришла  в  беспорядок,  кости  корсета  сломались, так отчаянно
билась она в руках похитителя, который чувствовал,  что  добыча
ускользает  от  него,  и тщетно пытался сорвать напоследок хоть
несколько похотливых поцелуев, как фавн, преследуемый  погоней,
увлекает в чащу леса юную девственницу.
     - Она  здесь, вот в этом углу, позади сеньора Валломбреза,
- сказала Чикита, -  но,  чтобы  добыть  женщину,  нужно  убить
мужчину.
     - За  этим  дело  не  станет,  я  убью  его!  - воскликнул
Сигоньяк, с поднятой шпагой направляясь к герцогу, который  уже
стал в позицию.
     - Посмотрим, капитан Фракасс, рыцарь бродячих комедианток,
- произнес молодой герцог тоном величайшего презрения.
     Клинки  скрестились и, не отрываясь, вращались один вокруг
другого с той  осторожной  медлительностью,  которую  вносят  в
схватку  мастера  шпаги, предвидя смертельный исход. Валломбрез
был неравен по силе Сигоньяку; но, как полагалось человеку  его
ранга,  он  усердно  посещал школы фехтовального искусства и не
одну  взмокшую  рубашку  сменил,  состязаясь  под  руководством
лучших   мастеров.   Он  не  держал  шпагу,  точно  метлу,  как
презрительно говорил Лампурд о неумелых дуэлистах, которые,  по
его  словам,  только  позорят  благородное ремесло. Зная, сколь
опасен его  противник,  молодой  герцог  ограничился  обороной,
парируя  удары,  но  воздерживаясь  наносить их. Он рассчитывал
обессилить Сигоньяка, уже достаточно утомленного штурмом  замка
и  поединком  с Малартиком, - звон