ти! Ваятелям не скоро придется высекать ему надгробие.
Сперва  он  должен  извлечь  меня  из  этой  деревушки,  где  я
прозябаю.   Для   начала   попытаемся   восстановить  его  силы
укрепляющим средством, даже рискуя вызвать лихорадку".
     Так как помощник  его,  бодрствовавший  полночи,  спал  на
походной  кровати,  он  сам  достал  из  ящика  с медикаментами
несколько пузырьков, содержащих разноцветные  жидкости  -  одни
красные, как рубин, другие зеленые, как изумруд, третьи желтые,
как  золото,  четвертые  прозрачные, как алмаз. К склянкам были
приклеены этикетки с сокращенными  латинскими  названиями,  для
невежды  подобными  кабалистическим  формулам.  Как ни был мэтр
Лоран уверен в себе, он по нескольку раз перечитал  надписи  на
отобранных   им   флаконах,   посмотрел   содержимое  на  свет,
воспользовавшись первыми утренними лучами, которые  просочились
сквозь  занавески,  взвесил  в  серебряной  мензурке отлитые из
каждой бутылки дозы и составил из них микстуру, рецепт  которой
хранил в тайне.
     Изготовив смесь, он разбудил ученика и приказал приподнять
голову  Валломбреза,  а  сам  разжал  шпателем  зубы раненого и
втиснул  между  этим  двойным  рядом  перлов   узкое   горлышко
пузырька.  Несколько  капель увлажнили небо молодого герцога, и
от пряной горечи крепкого напитка  по  его  неподвижным  чертам
пробежала  легкая  судорога. Глоток за глотком проникал в грудь
больного, и,  наконец,  к  великому  удовольствию  лекаря,  вся
порция  была  принята  без  особого  труда.  По  мере  того как
Валломбрез пил, на щеках его проступал  слабый  румянец,  глаза
загорелись  жизнью  и  чуть  заметно  шевельнулась  лежавшая на
одеяле рука. Больной вздохнул, словно  пробуждаясь  от  сна,  и
осмотрелся по сторонам почти осмысленным взглядом.
     "Я  играю  в опасную игру, - про себя сказал мэтр Лоран, -
зелье это волшебное. Оно может либо убить, либо воскресить.  На
сей  раз  оно  воскресило  больного.  Слава  Эскулапу,  Гигии и
Гиппократу!"
     В  этот  миг  чья-то  рука  бесшумно   отодвинула   тканую
портьеру,  а  затем  из-за  складок  выглянуло благородное лицо
принца, истомленное и состарившееся на десять лет  от  волнений
этой страшной ночи.
     - Ну как, мэтр Лоран? - встревоженным шепотом спросил он.
     Лекарь  приложил палец одной руки к губам, а другой указал
на Валломбреза, чуть приподнятого на подушках и уже не похожего
на покойника, так обжег и оживил его огненный напиток.
     Неслышным шагом, привычным для тех, кто ходит за больными,
мэтр Лоран приблизился к стоявшему на пороге принцу  и,  отведя
его в сторонку, сказал:
     - Как  видите,  монсеньор, положение вашего сына отнюдь не
стало хуже, а наоборот,  заметно  улучшается.  Конечно,  нельзя
считать,   что   он   вне   опасности,   но  если  не  случится
непредвиденных  осложнений,   которые   я   всячески   стараюсь
предотвратить,  полагаю,  что  он поправится и будет продолжать
свой блистательный жизненный путь, забыв  об  этой  злосчастной
ране.
     Лицо  принца  просияло  живейшей  отцовской  радостью;  он
шагнул было в комнату, чтобы поцеловать  сына,  но  мэтр  Лоран
почтительно удержал его за руку.
     - Разрешите мне, принц, воспротивиться столь естественному
желанию; врачи нередко чинят досаду, ибо медицина самая суровая
из всех  наук.  Сделайте  милость,  не  входите  к  герцогу. Он
настолько слаб, что ваше драгоценное присутствие, чего доброго,
встревожит его и вызовет  опасный  нервный  приступ.  А  всякое
волнение  может  стать  для  него  роковым и порвать ту хрупкую
нить, которой я привязываю его к жизни. Через  несколько  дней,
когда  рана  начнет  заживать  и силы мало-помалу возвратятся к
нему,  вам  можно  будет  вволю,  невозбранно  насладиться  его
лицезрением.
     Вняв  разумным доводам врача, успокоенный принц удалился в
свои покои, где занялся чтением благочестивых  книг  вплоть  до
самого  полудня,  когда  дворецкий  пришел  доложить, что "обед
вашей светлости подан".
     - Пусть попросят мою дочь, графиню Изабеллу де  Линейль  -
таков  отныне  ее  титул - пожаловать к столу, - приказал принц
дворецкому, который поспешил выполнить это распоряжение.
     Изабелла  прошла  через  аванзалу  с  доспехами,   бывшими
причиной  ее  ночных  страхов,  и ничего пугающего не усмотрела
здесь при дневном свете, который лился из высоких окон, уже  не
закрытых    ставнями.    Комнаты   были   проветрены.   Вязанки
можжевельника  и  ароматного  дерева  ярко  пылали  в  каминах,
изгоняя застоявшийся запах плесени. Вместе с хозяином в мертвое
обиталище возвратилась жизнь.
     Столовая  тоже  стала  неузнаваемой, и стол, который вчера
еще,  казалось,  был  приготовлен  для  пиршества   привидений,
сегодня,    накрытый    роскошной    скатертью   в   аккуратных
прямоугольниках  сгибов,  приобрел  весьма   импозантный   вид,
благодаря   старинной  серебряной  посуде,  украшенной  богатой
чеканкой, эмблемами и гербами, графинам богемского  хрусталя  в
золотых  звездочках  и  бокалам  венецианского  стекла на витых
ножках, судкам для пряностей и блюдам, от которых шел ароматный
пар.
     На каминной решетке из металлических шаров,  расположенных
рядами,  пылали  огромные  поленья, и языки пламени под веселую
трескотню искр лизали  доску  с  гербом  принца,  распространяя
приятное  тепло  по  всей огромной комнате. Невзирая на дневной
свет, огни камина бросали красноватые отблески  на  драгоценную
утварь  в поставцах, на золотое и серебряное тиснение шпалер из
кордовской кожи.
     Когда Изабелла вошла, принц уже сидел в кресле  с  высокой
спинкой  наподобие  балдахина. Позади кресла стояли два лакея в
парадных ливреях. Молодая девушка приветствовала отца  скромным
реверансом,  который ничуть не отдавал театральными подмостками
и  снискал  бы  одобрение  любой  великосветской  дамы.   Слуга
придвинул  ей  кресло,  и она без особого замешательства заняла
место напротив принца, которое он жестом указал ей.
     После супа мажордом принялся нарезать  на  буфетной  доске
мясные  кушанья,  которые  подносил  ему приставленный для того
слуга, а лакеи относили их уже разделанными обратно на стол.
     Лакей наливал Изабелле вино, которое она, будучи умерена в
еде и питье, потребляла лишь сильно разбавленным. Взволнованная
событиями предшествующего  дня  и  нынешней  ночи,  потрясенная
внезапной переменой в своей судьбе, тревожась о состоянии тяжко
раненного  брата  и  терзаясь неведением об участи любезного ее
сердцу Сигоньяка, она еле притрагивалась к  поставленным  перед
ней кушаньям.
     - Вы ничего не пьете и не едите, графиня, - заметил принц.
- Позвольте положить вам крылышко куропатки.
     Услышав  титул  графини, произнесенный ласковым, но вполне
серьезным тоном, Изабелла с робким вопросом обратила  к  принцу
свои прекрасные голубые глаза.
     - Да, графиня де Линейль, - это название поместья, которое
я дарю  вам,  ибо моей дочери не подобает носить имя "Изабелла"
безо всякого добавления, как бы красиво оно ни было.
     Движимая  властным  душевным  порывом,  Изабелла   встала,
обошла  стол,  опустилась  на колени перед принцем и поцеловала
ему руку в знак благодарности за столь деликатную заботу.
     - Встаньте,  дочь  моя,  и  сядьте  на   ваше   место,   -
растроганным  голосом произнес принц. - То, что я делаю, вполне
справедливо. Судьба  помешала  мне  сделать  это  раньше,  и  в
соединившем  нас наконец страшном стечении обстоятельств я вижу
не  иначе  как  перст  божий.  Ваша  добродетель  не  позволила
свершиться  величайшему  преступлению,  и  я  люблю вас за ваше
целомудрие, хотя бы оно стоило жизни  моему  сыну.  Но  господь
спасет  его,  дабы  он  мог покаяться в том, что оскорбил столь
непорочную чистоту. Мэтр Лоран обнадежил  меня,  да  я  и  сам,
глядя  с порога на Валломбреза, не мог усмотреть на его челе ту
печать смерти, которую мы, люди военные, научились узнавать.
     После того как в роскошном позолоченном сосуде была подана
вода для омовения рук, принц отбросил салфетку и  направился  в
гостиную,  куда,  по  его  знаку,  последовала за ним Изабелла.
Старый  вельможа  уселся  в  кресла  у   камина,   грандиозного
скульптурного  сооружения,  доходившего  до потолка, а дочь его
устроилась рядом, на складном  стуле.  Когда  лакеи  удалились,
принц  нежно  взял  ручку  Изабеллы в обе свои руки и некоторое
время безмолвно созерцал дочь,  обретенную  столь  удивительным
случаем.  Глаза  его  выражали  радость с примесью печали, ибо,
несмотря на  заверения  лекаря,  жизнь  Валломбреза  висела  на
волоске.  Он  был  счастлив  в  одном и несчастлив в другом; но
прелестное личико Изабеллы вскоре рассеяло  печальные  думы,  и
принц обратился к новоявленной графине с такими словами:
     - В  связи  с  тем,  что  судьба свела нас таким странным,
романтическим и сверхъестественным стечением  обстоятельств,  у
вас,  дорогая  моя  дочка,  без  сомнения,  должна была явиться
мысль, что все это время, с самого вашего детства до  нынешнего
дня,  я  не  искал  вас  и  лишь  случай вернул потерянное дитя
забывчивому отцу. Но ваша чуткая душа,  конечно,  не  замедлила
отвергнуть  такое предположение, совсем не соответствующее моим
истинным чувствам. Для вас не тайна, что ваша  мать,  Корнелия,
отличалась  гордым  и неуступчивым нравом. Она все воспринимала
чрезвычайно болезненно, и  когда  причины  высшего  порядка,  я
сказал   бы   даже   -  соображения  государственной  важности,
принудили меня, наперекор  собственному  сердцу,  расстаться  с
ней,   дабы   вступить   в   брак,  повинуясь  верховной  воле,
равнозначной приказу, которого никто не вправе ослушаться, ваша
мать в приливе гнева и обиды наотрез отказалась от  всего,  что
могло   облегчить  ее  положение  и  обеспечить  ваше  будущее.
Поместья, ренты, деньги, драгоценности -  все  она  отвергла  с
оскорбительным презрением. Восхищаясь ее бескорыстием, я тем не
менее  не  отступился  и  оставил  у  одного  доверенного  лица
отвергнутые ею деньги и  ценные  бумаги,  чтобы  она  могла  их
востребовать,  на случай, если умонастроение ее переменится. Но
она упорствовала в своем отказе и,  переменив  имя,  перешла  в
другую  труппу,  с которой стала кочевать по провинции, избегая
Парижа и тех мест, где могла  встретиться  со  мной.  Вскоре  я
потерял  ее  след, тем более что король, государь мой, назначив
меня послом, возложил на меня поручения  деликатного  свойства,
надолго задержавшие меня за границей. Через верных людей, столь
же  преданных,  сколь  и  тактичных,  собиравших сведения среди
актеров различных театров, я, воротившись, узнал, что  Корнелия
умерла  за  несколько  месяцев  до того. О ребенке же ничего не
было  известно.  Постоянные  переезды   провинциальных   трупп,
прозвища,  под которыми выступают актеры, то и дело меняя их по
необходимости или по  собственной  прихоти,  крайне  затрудняли
поиски,  особенно  когда  сам  не можешь заняться ими. Малейшая
примета, достаточная для лица заинтересованного, ничего не дает
наемному посреднику, который  руководствуется  лишь  корыстными
соображениями.  Правда,  мне  говорили, что в некоторых труппах
есть  малолетные  девочки,  но  подробности  их   рождения   не
совпадали  с  тем, что касалось вас. Некоторые мамаши, не боясь
расстаться со своим детищем, пытались навязать  мне  отцовство,
так  что  приходилось  быть настороже против подобных уловок. К
оставленным мною  деньгам  никто  не  притронулся.  Злопамятная
Корнелия  явно  решила  отомстить  мне,  скрыв  от  меня  дочь.
Пришлось поверить, что вас нет на свете,  но  внутренний  голос
твердил  мне, что вы живы. Я вспоминал, какой миленькой крошкой
вы были в колыбели и как ваши розовые  пальчики  теребили  мои,
тогда еще черные, усы, если я наклонялся, чтобы поцеловать вас.
Рождение  сына лишь оживило эти воспоминания, вместо того чтобы
заслонить их. Глядя, как он  растет  среди  сказочной  роскоши,
весь  в  лентах  и кружевах, точно королевское дитя, как играет
драгоценными погремушками, которые могли составить благополучие
целой честной семьи, я думал, что, может статься, вы эту минуту
страдаете от холода и голода в  убогих  театральных  лохмотьях,
сидя  в тряской повозке или в сарае, открытом всем ветрам. Если
она жива, думал я, ее муштрует и колотит театральный  директор.
Подвешенная  на  проволоке,  она  летает,  чуть жива от страха,
изображая в феериях амурчиков и эльфов. Она не  может  сдержать
слезы,   и   они  текут,  оставляя  полосы  на  гриме,  которым
размалевали ее бледные щечки, или же, вся дрожа, лепечет в чаду
свечей немудреные слова детской  роли,  стоившей  ей  не  одной
пощечины.  И я корил себя за то, что с самого рождения не отнял
девочку у матери; но в ту пору я считал, что наша любовь  будет
длиться   вечно.   Позднее   мною  овладели  новые  тревоги.  В
беспорядочной кочевой жизни бродячих актеров  целомудрие  такой
красотки,   какой  вы  обещали  стать,  неминуемо  подвергается
посягательствам волокит, которые вьются вокруг комедианток, как
мотыльки вокруг огня, и кровь приливала мне к голове при мысли,
что  вы,  плоть  от   плоти   моей,   подвергаетесь   несносным
оскорблениям.  Сколько  раз,  выставляя себя заядлым театралом,
каковым не был никогда, отправлялся  я  на  спектакли,  надеясь
увидеть  среди  актрис  на роли простушек молодую девицу вашего
возраста и привлекательной наружности, которой мысленно наделял
вас.   Но   встречались   мне   лишь   нарумяненные   вертушки,
прикрывающие  невинной  миной  наглость  куртизанки. Ни одна из
этих жеманных дур не могла быть вами.
     Итак, я с прискорбием отказался от надежды отыскать  дочь,
присутствие  которой  было бы отрадой моей старости; принцесса,
моя жена, умерла после трех лет супружества, подарив  мне  лишь
сына,  Валломбреза,  своим необузданным нравом причинявшего мне
немало огорчений. Несколько дней тому назад, явившись по  долгу
службы  к  королю  в  Сен-Жермен, я услышал такие одобрительные
отзывы придворных о труппе Ирода,  что  подумал  сам  пойти  на
спектакль  этих  актеров,  по общему мнению, лучших из всех, за
долгие годы приезжавших из провинции в Париж. Особенно  хвалили
некую  Изабеллу  за превосходную, естественную, благопристойную
манеру игры, полную  наивной  грации.  Она,  как  говорили,  не
только  отлично играет на театре роль невинной простушки, но не
изменяет ей и в жизни, и самые злые  языки  смолкали  перед  ее
добродетелью.  Взволнованный тайным предчувствием, я отправился
в залу, где подвизались эти актеры,  и  увидел,  как  вы  своей
игрой    снискали    единодушные    рукоплескания.   Девическая
застенчивая и робкая повадка, юный серебристый  звук  голоса  -
все  в  вас  удивительным образом всколыхнуло мне душу. Но даже
глаз отца не способен  узнать  ребенка,  которого  не  видел  с
колыбели,  в  красивой двадцатилетней девушке, да еще при свете
рампы, сквозь сказочную призму  театра;  однако  мне  казалось,
что,  случись  девице знатного рода по прихоти судьбы очутиться
на  подмостках,  у  нее  была  бы  именно   такая   исполненная
достоинства  скромность,  державшая  на расстоянии собратьев по
ремеслу, такое благородство манер, при виде которых  у  всякого
является  вопрос:  "Как  она  попала сюда?" В той же пьесе роль
Педанта играл актер  с  физиономией  пропойцы,  как  будто  мне
знакомой. Годы ничуть не изменили его смехотворного уродства, и
мне   припомнилось,  что  он  уже  тогда  изображал  комических
стариков и Панталоне в той труппе, где играла Корнелия. Сам  не
знаю  почему,  я мысленно связал вас с этим Педантом, в прошлом
товарищем вашей матери. Как ни твердил  мне  разум,  что  этому
актеру  не обязательно было поступить в одну труппу с вами, мне
все казалось, что у  него  в  руках  та  таинственная  нить,  с
помощью  которой  я  разберусь  в лабиринте запутанных событий.
Поэтому я решил расспросить его, что и не замедлил бы  сделать;
но  когда  я  послал  за  ним  в гостиницу на улице Дофина, там
ответили, что труппа Ирода  отправилась  дать  представление  в
каком-то  замке  поблизости от Парижа. Я стал бы спокойно ждать
возвращения  актеров,  если  бы  один   верный   слуга,   боясь
неприятных  столкновений,  не  явился  меня  предупредить,  что
герцог де Валломбрез без памяти  влюблен  в  актрису  по  имени
Изабелла,  которая решительно противится его домогательствам, и
потому он решил похитить ее  во  время  нарочито  подстроенного
путешествия,  для  чего  отрядил  целую  команду наемных убийц:
такое вопиющее насилие может плохо кончиться, так  как  девушка
окружена друзьями, у которых есть при себе оружие. Это известие
в  сочетании  с  догадками  относительно  вашего  происхождения
несказанно встревожило меня. Я содрогался при мысли, что любовь
преступная грозит превратиться  в  любовь  противоестественную,
ибо,  если  предчувствия  мои  оправдаются, вы окажетесь родной
сестрой Валломбреза. Я узнал, что  похитители  должны  привезти
вас  в  этот замок, и со всей возможной поспешностью направился
сюда. Но вы были уже освобождены  и  честь  ваша  не  потерпела
ущерба,  а  перстень с аметистом подтвердил то, что подсказывал
мне голос крови.
     - Поверьте  мне,  -  монсеньор  и  отец  мой,  -  ответила
Изабелла,  -  я никогда вас не осуждала. Я с детства привыкла к
жизни странствующей актрисы и легко мирилась с ней, не  зная  и
не  желая иной участи. Из того, что было мне известно о людских
отношениях,  я  поняла,  что  не  имею  права  навязывать  себя
высокопоставленному  семейству,  которое не иначе как по веским
причинам  держит  меня  в  безвестности  и  забвении.   Смутное
воспоминание  о  моем происхождении вселяло в меня гордость, и,
видя, как пренебрежительно светские дамы смотрят на  актрис,  я
думала порой: "И я, как они, принадлежу к дворянскому роду". Но
дурман  гордыни  быстро  рассеивался,  и у меня оставалось лишь
незыблемое уважение к самой себе. Ни за что на свете не посмела
бы я осквернить  чистоту  крови,  текущей  в  моих  жилах.  Мне
внушали    отвращение    распущенные    закулисные    нравы   и
посягательства, которым подвергаются актрисы,  даже  когда  они
нехороши  собой.  В театре я вела почти что монастырскую жизнь,
ибо при желании  везде  можно  остаться  целомудренной.  Педант
заменял  мне  отца,  а Ирод, не задумываясь, переломал бы кости
всякому, кто прикоснулся бы ко мне или оскорбил  меня  вольными
речами.  Хоть  они  и  комедианты,  но  люди  в  высшей степени
порядочные, и я прошу вас проявить  к  ним  участие,  если  они
когда-нибудь окажутся в нужде. Им я в большой мере обязана тем,
что  могу,  не  краснея,  подставить  вам  лоб для поцелуя и во
всеуслышание назвать себя вашей дочерью. Мне только горько, что
я явилась невольной причиной несчастья, постигшего вашего сына,
я  желала  бы  войти  в  вашу  семью  при  более  благоприятных
обстоятельствах.
     - Вам  не  в чем себя упрекнуть, дорогая моя дочь, ведь не
могли вы предугадать тайну,  раскрытую  внезапно  при  стечении
обстоятельств,   которое   всякий   счел  бы  неправдоподобным,
прочитав о нем в книге; и сознание, что  вы  вернулись  ко  мне
столь   же   достойной   меня,  как  если  бы  не  подвергались
случайностям кочевой жизни и не принадлежали  к  сословию,  где
строгие  правила  не  в  чести,  это  сознание дает мне великую
радость, искупающую скорбь от тяжелой  раны,  нанесенной  моему
сыну.  Выживет  он  или погибнет, винить вас за это я не стану.
Как  бы  то  ни  было,  ваша  добродетель   оградила   его   от
преступления.  Так  не  будем  же  больше  говорить об этом. Но
скажите, среди ваших спасителей кто был  тот  молодой  человек,
который,  кажется,  руководил  нападающими и ранил Валломбреза?
Конечно, тоже актер,  хотя  он  и  поразил  меня  благородством
осанки и незаурядной отвагой.
     - Да,  отец,  он  актер,  -  ответила  Изабелла, и щеки ее
стыдливо зарделись. - Но, я думаю,  мне  позволен