и. Как полагается
на  балдахинах,  по  краю его шел ламбрекен, украшенный на всех
четырех  углах  пышным  султаном  ярко-розовых  перьев.  Корпус
камина  был  выдвинут вперед и, не уходя в стену, возвышался до
самого потолка.  Большое  венецианское  зеркало  в  хрустальной
раме,  грани и ребра которой искрились многоцветными огоньками,
выступало из лепки камина с наклоном к комнате, навстречу тому,
кто отражался в  нем.  На  прутьях  каминной  решетки,  как  бы
выдутых чьим-то мощным, но перехваченным дыханием, под огромным
колпаком полированного металла, потрескивая, пылали три полена,
вполне  пригодные  для  рождественского огня. Исходивший от них
жар был весьма кстати в такое  время  года  для  комнаты  таких
размеров.
     По  обе  стороны  туалета  стояли два секретера редкостной
работы, инкрустированные твердыми породами камня,  с  колоннами
из ляпис-лазури, с потайными ящиками, куда маркиз не вздумал бы
сунуть  нос,  даже  знай он, как они открываются; а за туалетом
сидела госпожа де Брюйер в типичном  для  эпохи  Людовика  XIII
кресле с мягкой спинкой на уровне плеч, обитой бахромой.
     Две  горничные, стоя позади маркизы, прислуживали ей: одна
протягивала  подушечку  с  булавками,  другая  -  коробочку   с
мушками.
     Хотя,  по  словам  маркизы,  ей было всего двадцать восемь
лет, она явно перешагнула за тридцать, за тот  рубеж,  которого
так  наивно страшатся женщины, считая его не менее грозным, чем
опытные мореплаватели - мыс Бурь. Давно ли? Этого не знала даже
и  сама  маркиза,  такую  путаницу  внесла  она  во  все  даты.
Опытнейшие   историки,  мастера  по  части  хронологии,  только
поседели бы, стараясь навести тут порядок.
     Маркиза была смуглая брюнетка, но от полноты, явившейся  с
годами,  кожа ее побелела; присущий прежней ее худобе оливковый
цвет лица, против которого она пускала в ход жемчужные белила и
тальковую   пудру,   сменился   матовой   белизной,   несколько
болезненной  при  дневном  свете,  но ослепительной при свечах.
Лицо ее расплылось и  щеки  обвисли,  однако  овал  не  утратил
благородных  очертаний.  Пухленький  второй подбородок довольно
грациозной линией переходил в шею. Несмотря на  слишком  резкую
для  женской красоты горбинку, нос имел горделивую форму, а над
выпуклыми карими глазами полукругом вздымались брови,  придавая
глазам удивленное выражение.
     Искусные  руки  куаферши  только  что кончили укладывать в
прическу ее густые черные волосы,  -  дело  нелегкое,  судя  по
количеству  папильоток  из  пропускной бумаги, устилавших ковер
вокруг туалетного  стола.  Челка  из  буколек  в  виде  запятых
окаймляла  лоб  и курчавилась у корней пышных волос, зачесанных
валиком, меж тем как  две  воздушных  пряди,  взбитых  быстрыми
отрывистыми  движениями  гребня,  вились  вокруг щек,, служа им
изящной рамкой. Кокарда из лент, обшитых  стеклярусом,  венчала
тяжелый   узел,   стянутый  на  затылке.  Волосы  были  главным
украшением маркизы, из них можно было делать любые прически, не
прибегая  к   накладным   локонам   и   парикам,   недаром   их
обладательница  охотно допускала дам и кавалеров присутствовать
при том, как горничные наряжают ее.
     С полной  округлой  шеи  взгляд  спускался  к  белоснежным
пышным   плечам,   которые  приоткрывал  вырез  корсажа  и  где
виднелись две соблазнительные ямочки. Тесный корсет, приподымая
грудь, сближал те два полушария, что  у  льстецов-стихотворцев,
сочинителей  сонетов  и мадригалов упорно именуются враждующими
братьями, хотя на самом деле они нередко мирятся друг с другом,
не будучи столь свирепыми, как братья из "Фиваиды".
     Шею маркизы окружал черный шелковый шнурок, продернутый  в
рубиновое сердечко, на котором висел бриллиантовый крестик, как
бы   заклиная   языческую   чувственность,  пробуждаемую  видом
выставленных напоказ прелестей, и закрывая нечестивым  желаниям
доступ к груди, столь слабо защищенной кружевным укрытием.
     Поверх  белой  атласной  юбки  на  госпоже  де Брюйер было
гранатовое шелковое  платье,  подхваченное  черными  бантами  и
стеклярусными  пряжками,  с манжетами или откидными раструбами,
как на рыцарских перчатках.
     Жанна, одна из горничных маркизы, поднесла ей коробочку  с
мушками, - это был последний штрих, без которого туалет модницы
того  времени  не  мог считаться законченным. Госпожа де Брюйер
прилепила одну мушку над уголком рта и долго искала  места  для
другой,  той,  что  зовется "злодейкой", потому что она сражает
самых отважных кавалеров, безоружных перед ней.
     Горничные, понимая всю важность происходящего, замерли  на
месте,   притаив  дыхание,  лишь  бы  не  вспугнуть  кокетливое
раздумье своей госпожи.  Наконец  застывший  в  нерешительности
палец направился к цели, и крохотная точка, черная звездочка на
сверкающих белизной небесах, точно родинка, села у начала левой
груди.  На  языке  любовных  символов  это означало, что путь к
устам ведет через сердце.
     Довольная  собой,  маркиза  бросила  последний  взгляд   в
венецианское зеркало, склоненное над туалетным столом, встала и
прошлась   по   комнате,   вынула   из  ларчика  круглые  часы,
нюрнбергское яйцо, как говорили тогда,  с  тонким  рисунком  из
разноцветной  эмали  и с алмазной осыпью, висевшее на цепочке с
крючком,  который  она  прицепила  к  поясу  рядом   с   ручным
зеркальцем в позолоченной оправе.
     - Ваше сиятельство сегодня в авантаже: и прическа и платье
вам как нельзя больше к лицу, - вкрадчиво сказала Жанна.
     - Ты  находишь?  -  небрежным  тоном  рассеянно  протянула
маркиза. - А мне, наоборот, кажется, что я сегодня страшна  как
смертный  грех.  Глаза запавшие, а цвет платья толстит меня. Не
лучше ли надеть черное? Как по-твоему, Жанна? В черном  кажется
тоньше.
     - Если вашему сиятельству угодно, я надену на вас тафтяное
платье  пюсового или прюнового цвета. Это дело минутное; только
боюсь, как бы ваше сиятельство не испортило этим весь наряд.
     - Ты, Жанна, будешь виновата,  если  я  обращу  в  бегство
купидона  и  не  соберу  за сегодняшний вечер достаточной жатвы
сердец. Много народу пригласил маркиз на представление?
     - Верховые  отправлены  в   разные   стороны.   Соберется,
конечно,   многочисленное  общество:  гости  съедутся  из  всех
окрестных замков. Случаи развлечься до того уж  редки  в  наших
краях!
     - Да, в этом ты права, - вздохнула маркиза, - ужас как тут
скудно  на  предмет увеселений! А комедиантов ты видела, Жанна?
Есть среди  них  молодые,  приятной  наружности  и  благородной
осанки?
     - Не  знаю,  что  и ответить вашему сиятельству. От румян,
белил и париков лица этих людей  похожи  на  маски.  Они  очень
выигрывают  при  свечах  против того, каковы они на самом деле.
Все же мне показалось, что один  из  них  и  видом  и  манерами
вполне презентабелен - у него красивые зубы и стройные ноги.
     - Это,  должно  быть,  первый  любовник,  Жанна, - сказала
маркиза. - На такие  роли  выбирают  самых  красивых  мужчин  в
труппе   -   не  подобает  же  носатому  нашептывать  нежности,
кривоногому преклонять колена для любовного признания.
     - Да  это  совсем  никуда  бы  не  годилось,   -   смеясь,
подтвердила  горничная.  -  Мужья  какие  есть, такие и есть, а
любовники должны быть безупречны.
     - Потому-то мне  и  нравятся  театральные  любезники,  они
цветисто  говорят,  умело  выражают нежные чувства, млеют у ног
жестокой красавицы, призывают в свидетели небеса,  клянут  свою
судьбу,  выхватывают из ножен шпагу, чтобы пронзить себе грудь,
извергают огонь и пламень,  точно  дышащий  любовью  вулкан,  и
своими  речами  способны  довести до экстаза самую неприступную
добродетель; слова их так приятно волнуют меня, будто  обращены
прямо ко мне. Порой меня даже раздражает холодность красотки, и
я  про  себя  негодую на то, что по ее милости томится и сохнет
столь совершенный любовник.
     - У вашего сиятельства добрая душа, -  ответила  Жанна,  -
вам  невмоготу  смотреть  на  чужие  страдания.  Я  куда  более
жестокосердна, мне прелюбопытно было бы взглянуть, как  это  на
самом деле умирают от любви. Пышными словами меня не убедишь!
     - У  тебя  чересчур  прозаический  ум,  Жанна,  он требует
материальных доказательств. Ты, не в пример  мне,  не  привыкла
читать  романы  и  театральные пьесы. Кажется, ты говорила, что
первый любовник труппы недурен собой?
     - Можете судить об этом сами, ваше сиятельство, -  сказала
камеристка,  глядя  в  окно. - Он как раз идет по двору, должно
быть, в оранжерею, где сооружают театр.
     Маркиза  приблизилась  к  оконной  амбразуре   и   увидела
Леандра,  который  шел  мелкими  шажками,  как бы погруженный в
страстные  мечты.  Он  на  всякий  случай  напускал   на   себя
меланхолический  вид,  за  которым  женщины угадывают сердечную
рану и рвутся ее  врачевать.  Подойдя  к  балкону,  он  закинул
голову  рассчитанным  движением,  придавшим  его  глазам особый
блеск, и устремил  на  окно  долгий,  скорбный  взгляд,  полный
безнадежной  любви  и вместе с тем живейшего и почтительнейшего
восхищения. Увидев маркизу, прильнувшую лбом к стеклу, он  снял
шляпу  и  взмахнул  ею  так,  что пером коснулся земли, отвесил
глубокий  поклон,  какой  отвешивают   королевам   и   богиням,
подчеркивая  дистанцию  между  эмпиреями и земной юдолью. Затем
изящным жестом надел шляпу  и  снова  принял  надменную  осанку
кавалера,  на  миг склонившего свою гордыню к подножию красоты.
Все это было  проделано  четко,  точно,  безупречно.  Настоящий
вельможа, искушенный в светском и придворном обиходе, не мог бы
вернее передать малейший оттенок.
     Польщенная  его  приветствием,  сдержанным  и вместе с тем
благоговейным, так умело отдающим должное ее  высокому  званию,
маркиза  не могла удержаться, чтобы не ответить кивком головы и
чуть заметной улыбкой.
     Эти знаки благосклонности не ускользнули от Леандра, и  он
с присущим ему фатовством не замедлил преувеличить их значение,
тотчас  же  решив,  что  маркиза успела в него влюбиться. В его
необузданном  воображении  уже  созрел  целый  неправдоподобный
роман.  Наконец-то осуществится мечта всей его жизни! Наконец у
него,    бедного    провинциального     актера,     разумеется,
высокоодаренного,  но ни разу еще не игравшего при дворе, будет
любовная интрига с настоящей знатной дамой, владелицей поистине
княжеского замка. От этих бредней у него голова  пошла  кругом;
сердце  готово  было  выпрыгнуть из груди, и, воротясь к себе в
комнату после репетиции, он сел писать  высокопарное  послание,
рассчитывая каким-нибудь путем передать его маркизе.
     Так  как  все роли были давно известны, пьеса "Бахвальство
капитана Матамора" могла начаться сразу же, как съехались гости
маркиза.
     Оранжерея, превращенная в театральную залу,  являла  собой
очень красивое зрелище. Свечи, вставленные в стенные жирандоли,
распространяли  мягкий  свет,  выгодный для женских уборов, без
ущерба  для   сценических   эффектов.   Позади   зрителей,   на
ступенчатом   дощатом   возвышении  были  расставлены  кадки  с
померанцевыми деревьями;  от  их  листьев  и  плодов,  согретых
теплом  залы,  исходил сладостный аромат, смешиваясь с запахами
духов - мускуса, росного ладана, ириса и амбры.
     В  первом  ряду,  перед  самой  сценой  массивные   кресла
занимали  Иоланта  де  Фуа,  герцогиня де Монтальбан, баронесса
д'Ажемо,  маркиза  де  Брюйер  и  другие  высокородные   особы,
соперничавшие  между  собой в щегольстве и великолепии нарядов.
Бархат, атлас, серебряная  и  золотая  парча,  кружево,  гипюр,
канитель,  бриллиантовые застежки, жемчужные ожерелья, серьги с
подвесками,  подхваты  из  драгоценных  каменьев  искрились  на
свету,  переливаясь  всеми  цветами  радуги. Но куда ярче любых
алмазов сверкали глаза их обладательниц. И при  дворе  вряд  ли
могло собраться более блистательное общество.
     Не  будь  там  Иоланты  де  Фуа,  многие  смертные  богини
поставили бы Париса  перед  выбором,  которой  из  них  вручить
золотое  яблоко,  но ее присутствие делало всякому соревнование
бесполезным. Между тем юная  аристократка  гораздо  менее  была
похожа  на  снисходительную  Венеру,  нежели  на суровую Диану.
Красота ее была безжалостна, осанка  непреклонна,  совершенство
доводило  до отчаяния. Лицо удлиненного изящного овала казалось
не сотворенным из  живой  плоти,  а  выточенным  из  агата  или
оникса,  такой  неземной чистоты и благородства были его черты.
Тонкая, гибкая лебединая шея девственной  линией  переходила  в
плечи,  еще  по-детски  худощавые,  и  в  юную белую, как снег,
грудь,  ни  разу  не  трепетавшую  от  бурного  биения  сердца.
Изогнутый,  как  лук  Дианы  Охотницы, рот метал стрелы иронии,
даже когда  безмолвствовал,  а  ледяные  взгляды  голубых  глаз
пресекали  предприимчивость  смельчаков.  Однако  ее очарование
было неотразимо. Весь ее дерзостно ослепительный  облик  бросал
вызов несбыточным желаниям. Ни один мужчина, увидев Иоланту, не
мог  в  нее  не  влюбиться,  но  лелеять мечту о взаимной любви
отваживались очень немногие.
     Как она была одета? У нас не достанет самообладания, чтобы
описать ее наряд. Одежда облекала ее стан лучезарной дымкой,  в
которой  каждый  видел  лишь  ее самое. Однако сдается нам, что
гроздья жемчугов переплетались с ее  золотистыми  кудрями,  как
ореол сиявшими вокруг лба.
     Позади дам на табуретах и скамейках расположились вельможи
и родовитые  дворяне  -  отцы,  мужья  и  братья красавиц. Одни
изящно склонялись над спинками кресел, нашептывая любезности  в
благосклонное  ушко,  другие  обмахивались султанами своих шляп
или, выпрямясь во весь рост и подбоченясь, чтобы  покрасоваться
своей  статью,  окидывали  собрание самодовольным взглядом. Гул
голосов, как легкий туман, реял над головами зрителей,  которые
начали  уже  терять терпение, когда раздались три торжественных
удара, тотчас же водворив тишину.
     Занавес  медленно  раздвинулся,  и  открылась   декорация,
изображавшая  городскую  площадь, место неопределенное, удобное
для  интриг  и  столкновений  примитивной  комедии.   Это   был
перекресток,  окруженный  домами  с  островерхими  кровлями,  с
выступающими один над другим этажами, со свинцовыми переплетами
на оконцах, с наивными штопорами дымков, поднимавшихся из  труб
к   облакам,   которым   никакие   швабры   не   могли  вернуть
первоначальную белизну. На стыке двух улиц, отчаянными усилиями
стремившихся углубиться в холст и  создать  перспективу,  стоял
дом   с   настоящей  дверью  и  настоящим  окном.  Две  кулисы,
соединенные между  наверху  полоской  кисеи  с  лужицами  жира,
обладали теми же усовершенствованиями, а на одной из них имелся
даже  балкон,  на  который  можно  было  взобраться по лесенке,
невидимой  для  зрителей,  -  устройство,  удобное  для  бесед,
свидания  и  похищений  на  испанский  манер. Как видите, театр
нашей маленькой труппы был недурно оборудован по тем  временам.
Конечно,  на взгляд знатока, декорации были намалеваны довольно
неумело и грубо. Черепицы на крышах резали глаз не в меру ярким
красным цветом, листва  на  деревьях  перед  домами  отличалась
ядовитейшей  зеленью,  а голубые просветы на небе были лазоревы
до неправдоподобия; но по общему виду  снисходительные  зрители
довольно  легко  могли  представить  себе, что место действия -
городская площадь.
     От двадцати четырех свеч рампы, с  которых  был  тщательно
снят  нагар,  падал  яркий свет на эти бесхитростные декорации,
непривычные к такому роскошеству. Красочное зрелище  вызвало  в
публике гул одобрения.
     Пьеса   начиналась  ссорой  честного  буржуа  Пандольфа  с
дочерью Изабеллой. Она  объявила,  что  влюблена  в  белокурого
красавца, а потому наотрез отказывается выйти замуж за капитана
Матамора,  от  которого  отец  был без ума, и служанка Зербина,
подкупленная Леандром,  рьяно  поддерживала  ее  сопротивление.
Пандольф   ругательски   ругал  дерзкую  субретку,  а  она,  не
оставаясь в  долгу,  находила  сотни  возражений  и  советовала
хозяину  самому  обвенчаться  с  Матамором,  раз  уж он так ему
полюбился. Она же не допустит, чтобы  ее  барышня  стала  женой
старого   филина,  носатой  образины,  которая  щелчка  просит,
пугала, годного только для огорода. Взбешенный Пандольф,  желая
поговорить  с  дочерью  наедине,  гнал  субретку  в дом; но она
плечом оборонялась от его толчков и, не двигаясь с  места,  так
изгибала  стан,  так  задорно  поводила  бедрами, так кокетливо
шуршала юбками, что настоящей балерине в пору было позавидовать
ей. На каждую тщетную попытку Пандольфа  она  отвечала  смехом,
открывая  рот  во  всю  ширь и показывая тридцать два жемчужных
зуба, еще ярче сверкавших при свечах, ее смех был способен  был
разогнать  тоску самого Гераклита, подведенные глаза сияли, как
бриллианты, губы рдели от кармина,  а  новые  юбки,  сшитые  из
подаренной  маркизом  тафты, трепыхаясь, вспыхивали на сгибах и
как будто сыпали искрами.
     Ее игра вызвала дружные рукоплескания,  и  владелец  замка
Брюйер лишний раз убедился, что проявил хороший вкус, остановив
свой выбор на этой жемчужине всех субреток.
     Но  тут  новый  персонаж  появился  на сцене, оглядываясь,
словно боясь, что его заметят. Это был Леандр, бич отцов, мужей
и опекунов, любимец жен, дочерей и воспитанниц, - одним словом,
любовник, тот, о ком мечтают, кого ждут и кого ищут, кто должен
претворить в действительность  отвлеченный  идеал,  осуществить
посулы  поэтов,  драматургов и романистов, стать олицетворением
молодости, страсти, счастья, не знать человеческих немощей,  не
испытывать  ни  голода, ни жажды, ни зноя, ни стужи, ни страха,
ни усталости, ни болезней и ни на миг  -  ночью  и  днем  -  не
утратить  способности  испускать  томные  вздохи,  ворковать  о
любви, прельщать  дуэний,  подкупать  субреток,  взбираться  по
веревочным  лестницам,  обнажать шпагу при встрече с соперником
или  с  неожиданной  помехой  и  при  этом  всегда  быть  чисто
выбритым,  красиво  завитым, носить безупречное платье и белье,
строить глазки и складывать губы сердечком, наподобие  восковой
куклы!  Тяжкое  ремесло, которое не окупается даже любовью всех
женщин без изъятия.
     Рассчитывая встретить Изабеллу, а вместо нее  столкнувшись
с  Пандольфом,  Леандр  замер  на  месте  в  позе, которая была
тщательно заучена перед  зеркалом,  так  как  она  подчеркивала
достоинства  его  наружности:  стан  склонен влево, правая нога
чуть согнута в колене, одна рука  сжимает  эфес  шпаги,  другая
поднята  к  лицу,  чтобы виден был блеск пресловутого алмаза на
перстне,  пламенный  взор   подернут   негой,   легкая   улыбка
приоткрывает  эмаль  зубов.  Сейчас  он на самом деле был хорош
собой.  Новые  ленты  освежили  костюм,  сорочка  ослепительной
чистоты  белой  пеной  проступала между камзолом и панталонами,
узкие  башмаки  на  высоких   каблуках,   украшенные   огромной
кокардой,  дополняли  облик отменного кавалера. Зато и в глазах
дам он преуспел вполне; даже придирчивая Иоланта не нашла в нем
повода для  насмешки.  Воспользовавшись  паузой,  Леандр  через
рампу  обратил  к  маркизе  самый свой обольстительный взгляд с
выражением такой страстной мольбы, что  она  невольно  залилась
краской;  затем  он  перевел  этот  взгляд  на Изабеллу, но уже
потухшим и рассеянным, как бы подчеркивая разницу между любовью
истинной и поддельной.
     При виде Леандра Пандольф разъярился еще пуще. Он приказал
дочери и субретке немедленно войти в дом, однако Зербина успела
все-таки спрятать в карман записочку от Леандра  к  Изабелле  с
просьбой  о ночном свидании. Оставшись наедине с отцом, молодой
человек учтивейшим образом  принялся  заверять  его  в  чистоте
своих  намерений,  имеющих  целью священнейшие из уз, а также в
благородстве  своего  происхождения,  благосклонности  к   нему
сильных  мира  сего  и  кое-каких  связях при дворе, превыше же
всего в том,