ловы.  Хромому  коварному  и
злорадному  божку, который зовется Напастью, прискучило наконец
преследовать бродячую труппу; умилостивленный смертью Матамора,
он соблаговолил помириться на этой тощей добыче.
     Белломбр позвал слуг, которые уставили скатерть  тарелками
и  пузатыми  кувшинами, к великой радости Блазиуса, от рождения
одержимого жаждой, не отпускавшей его даже ночью.
     - Теперь ты видишь, - сказал он Тирану,  -  насколько  мои
предположения    насчет   красного   огонька   были   логически
обоснованы. Это не были ни миражи, ни фантазии. Смотри - сочный
пар столбом валит из похлебки, на которую не пожалели  капусты,
брюквы  и  других  овощей.  Увенчанное  розовой пеной, в кубках
играет молодое прозрачное  красное  вино.  Чем  сильнее  трещит
мороз  за окном, тем жарче пылает огонь. И к тому же хозяин наш
- великий, знаменитый, прославленный  Белломбр,  краса  и  цвет
всех  комедиантов,  бывших,  настоящих  и  будущих,  не в ущерб
чьему-либо дарованию будь сказано.
     - Нам нечего было бы желать, если  бы  бедный  Матамор  не
покинул нас, - вздохнула Изабелла.
     - А  что же стряслось с ним? - осведомился Белломбр, много
слыхавший о Матаморе.
     Тиран рассказал ему печальную историю замерзшего капитана.
     - Если бы не счастливая встреча с добрым старым товарищем,
нам сегодня ночью грозило бы то же самое, - сказал  Блазиус.  -
Мы  закоченели  бы,  как моряки в кромешной киммерийской тьме и
стуже.
     - Что было бы  весьма  прискорбно,  -  галантно  подхватил
Белломбр,   выразительно   подмигнув  Изабелле  и  Серафине,  -
впрочем,  юные  богини,  бывшие  с  вами,  огнем  своих   очей,
несомненно,  растопили  бы снег и освободили природу от ледяных
оков.
     - Вы приписываете слишком большую власть нашим взглядам, -
возразила Серафина. - В этом зловещем  студеном  мраке  они  не
могли  бы  даже  воспламенить  сердце. Слезы холода погасили бы
огонь любви.
     За ужином Блазиус рассказал Белломбру, в  каком  положении
оказалась труппа. Старый актер не был этим удивлен.
     - Фортуна  театральная  - дама еще более капризная, нежели
Фортуна житейская, - заявил  он.  -  Ее  колесо  вращается  так
быстро,  что  удержаться  на нем она может всего лишь несколько
мгновений,  но,  упав  с  него,  легко  и  ловко   вновь   туда
вспрыгивает   и  восстанавливает  равновесие.  Завтра  я  пошлю
рабочих лошадей за вашим фургоном, и мы устроим театр в  овине.
Неподалеку   от   фермы  расположено  порядочное  селение,  где
наберется   немало   зрителей.    Если    представление    даст
недостаточный  сбор,  на  дне  моего  старого кожаного кошелька
залежалось   несколько   пистолей,   более   полновесных,   чем
театральные  жетоны, и, клянусь Аполлоном, я не оставлю старого
приятеля Блазиуса и его друзей в беде!
     - Я  вижу,  ты  все  тот  же  великодушный   Белломбр!   -
воскликнул Педант. - Душа твоя не огрубела от земледельческих и
буколических занятий.
     - Да,  возделывая  поля,  я не оставляю в праздности и ум;
сидя у камина и положив ноги на решетку, перечитываю  я  старых
поэтов,  перелистываю творения нынешних острословов, какие могу
раздобыть  в  своем  захолустье.  Для   времяпрепровождения   я
разучиваю роли моего амплуа и вижу, что в те времена, когда мне
рукоплескали  за  звучный  голос, горделивую осанку да стройные
ноги, я был всего лишь пустоголовым фатом. Ничего  я  тогда  не
смыслил  в нашем искусстве и бездумно шел напролом, как ворона,
что долбит орехи. Глупость публики обеспечивала мне успех.
     - Один только великий Белломбр может так говорить о  себе,
- почтительно заметил Тиран.
     - Искусство  долговечно,  а  жизнь  коротка,  -  продолжал
отставной актер, - особенно для комедианта, которому материалом
для образа служит  он  сам.  Только  было  развернулся  у  меня
талант,  как  вместе  с  ним отросло и брюшко, неприемлемое для
роковых  красавцев  и  трагических  любовников.   Я   не   стал
дожидаться,  чтобы  двое  театральных служителей поднимали меня
под руки, когда по ходу действия мне  полагалось  бросаться  на
колени  перед  дамой  моего  сердца  и  изъяснять  свои  пылкие
чувства,  хрипя  от  одышки  и  закатывая   слезящиеся   глаза.
Воспользовавшись  подвернувшимся кстати наследством, я удалился
во всем блеске своей славы, не желая  подражать  тем  упрямцам,
которых   приходится   гнать   с  подмостков  огрызками  яблок,
апельсинными корками и тухлыми яйцами.
     - Ты поступил разумно, Белломбр, - одобрил Блазиус, - хотя
и поспешил с отставкой, лет десять ты мог  бы  еще  пробыть  на
театре.
     В  самом  деле,  несмотря  на  деревенский загар, Белломбр
сохранил величавую наружность; его  глаза,  привыкшие  выражать
страсть, оживились и заблестели в пылу беседы. Широкие, красиво
очерченные  ноздри трепетали. Губы, приоткрываясь, обнажали ряд
зубов,  которым  позавидовала  бы  любая   кокетка;   горделиво
закруглялся отмеченный ямочкой подбородок; густая шевелюра, где
поблескивали   отдельные   серебряные  нити,  пышными  кольцами
ниспадала до самых плеч. Словом, это был  по-прежнему  красивый
мужчина.
     Блазиус  и  Тиран  продолжали  пить  в обществе Белломбра.
Актрисы удалились в другую комнату, где слуги растопили  камин.
Сигоньяк, Леандр и Скапен устроились в хлеву на охапках свежего
сена, защищенные от холода дыханием животных и шерстью попон.
     Пока  одни  пьют,  а другие спят, возвратимся к покинутому
фургону и посмотрим, что там происходит.
     Лошадь  по-прежнему   лежала   между   оглоблями.   Только
окоченевшие   ноги  вытянулись,  как  палки,  а  голова  совсем
распласталась на земле, прикрытая космами гривы,  слипшейся  от
пота  и  на холодном ночном ветру застывшей сосульками. Впадины
над остекленевшими глазами все  углублялись,  костлявые  скулы,
казалось, рассечены анатомом.
     Начинало   светать.  Свинцово-белый  диск  зимнего  солнца
выступал наполовину между длинными полосами облаков и  проливал
бледный  свет  на мрачную равнину, где траурно-черными штрихами
вырисовывались  остовы  деревьев.  По  снежной  пелене  прыгали
вороны  и,  руководимые  обонянием,  осторожно,  в страхе перед
неизвестной  угрозой,  ловушкой  или  подвохом,  подбирались  к
мертвой  лошади;  их  смущала  темная  громада  фургона,  и они
карканьем высказывали опасение, не притаился ли в  этой  махине
охотник, ведь ворониной не испортить похлебки. Они приближались
вприпрыжку, распаленные желанием, и тут же боязливо отскакивали
назад, как бы исполняя фигуры своеобразной паваны. Наконец один
из  них, расхрабрившись, отделился от стаи, раз-другой взмахнул
тяжелыми крыльями, взлетел и опустился на лошадиную голову.  Он
уже нацелился выклевать глаза падали, но вдруг замер, взъерошил
перья и насторожился.
     Вдалеке  на  дороге  под тяжелыми шагами заскрипел снег, и
это поскрипывание,  недоступное  человеческому  уху,  явственно
улавливал  изощренный  вороний  слух.  Опасность  все  еще была
далеко, и черный  ворон  не  покинул  своего  места,  но  и  не
перестал прислушиваться. Шаги приближались, и вскоре в утреннем
тумане  возникли  расплывчатые  очертания  человека  с какой-то
ношей. Ворон счел  за  благо  удалиться  и  взлетел,  протяжным
карканьем предупреждая собратий об опасности.
     Вся  стая, громко и хрипло каркая, разлетелась по соседним
деревьям. Человек  дошел  до  фургона,  увидел  посреди  дороги
повозку  без  хозяина,  запряженную  лошадью,  у которой, как у
Роландовой кобылы, имелся один капитальный  изъян  -  она  была
мертва,  -  остановился  в  недоумении  и  бросил  по  сторонам
торопливый подозрительный взгляд.
     Чтобы лучше осмотреться, он опустил свою ношу наземь. Ноша
не упала, а шагнула самостоятельно, ибо она оказалась  девочкой
лет  двенадцати,  закутанной  с  головы  до пят в длинный плащ,
отчего, согнувшись в комок на руках своего спутника, она  могла
сойти   за  рундучок  или  дорожную  котомку.  Из-под  лоскута,
покрывавшего  ее  голову,  лихорадочным  мрачным  огнем  горели
черные  глаза,  точь-в-точь  такие, как у Чикиты. Нитка жемчуга
светлыми точками выделялась на смуглой шее,  и  в  разрез  этой
потуге  на  роскошь  голые ноги ей прикрывало скрученное жгутом
тряпье.
     Это и в самом деле была  Чикита  собственной  персоной,  а
спутник  ее был не кто иной, как Агостен, разбойник с чучелами:
устав  заниматься  своим  благородным  ремеслом  на   пустынных
дорогах,  он  направлялся в Париж, где все таланты находят себе
применение, - ночью шел, а  днем  скрывался,  по  примеру  всех
хищных тварей, промышляющих насилием и убийством.
     Девочка  так  озябла и устала, что при всем своем мужестве
не могла идти дальше, и Агостен, в поисках пристанища,  нес  ее
на  руках,  как  Гомер  или  Велизарий  своих провожатых, с той
существенной  разницей,  что  он  отнюдь  не  был  слепцом,  а,
наоборот,  обладал зрением рыси, могущей, как утверждает Плиний
Старший, видеть предметы сквозь стены.
     - Что бы это значило? -  обратился  Агостен  к  Чиките.  -
Обычно  мы останавливаем повозки, а тут повозка остановила нас;
как бы она не оказалась полна  седоков,  которые  закричат  нам
"кошелек или жизнь".
     - Там  нет  никого,  -  ответила  Чикита,  которая  успела
просунуть голову под парусину.
     - Так, может, есть что-нибудь? - предложил бандит. -  Надо
произвести осмотр.
     Пошарив  в складках пояса, он достал кремень и трут, высек
огонь и зажег потайной .фонарь, который был ему  необходим  для
ночных  изысканий, тем более что лучи рассвета еще не проникали
в глубь повозки. Чикита, в чаянии наживы  забыв  об  усталости,
шмыгнула в фургон и направила свет фонаря на загромождавшие его
тюки,   но,   кроме  старых  раскрашенных  холстов,  картонного
реквизита да грошовых тряпок, ничего не обнаружила.
     - Ищи получше, Чикита, деточка, - поощрял ее  стоявший  на
страже  бандит,  - ройся во всех карманах и в торбах, что висят
по боковым стенкам.
     - Ничего тут нет, ровно ничего, что стоило бы взять.  Ага!
Вот кошель, в котором что-то звякает!
     - Давай его скорей, - поторопил Агостен, - и поднеси ближе
фонарь,  чтобы  я  мог  разглядеть  находку.  Клянусь  рогами и
хвостом дьявола, не везет нам, да и  только!  Я-то  думал,  тут
настоящие деньги, а это просто кружочки из меди и позолоченного
свинца. Ну хоть какую-нибудь пользу извлечем из этого фургона -
отдохнем немного, укрывшись от холодного ветра под его навесом.
Твои  бедные  окровавленные  ножки  больше не держат тебя, - уж
очень тяжела дорога и  долог  путь.  Ты  укроешься  холстами  и
поспишь  часок-другой.  А  я тем временем тебя посторожу, чтобы
никакая тревога не застигла нас врасплох.
     Чикита забилась в глубь фургона, натянула на  себя  старые
декорации,  чтобы  мало-мальски  согреться,  и  вскоре  уснула.
Агостен уселся на передке, положил раскрытую наваху так,  чтобы
она  была  у  него под рукой, и оглядел окрестности пристальным
взглядом разбойника, от которого не укроется никакая опасность.
     Глубочайшая  тишина  царила  над  безлюдной  равниной.  На
склонах  далеких холмов пятнами выступали груды снега, блестя в
тусклых лучах рассвета,  точно  белые  призраки  или  мраморные
памятники на кладбище. Но все это было неподвижно и не вызывало
беспокойства.  Несмотря  на  силу  воли  и  железное  сложение,
Агостен почувствовал, что его одолевает сон. Уже несколько  раз
веки  его  слипались,  и  он  неимоверным  усилием разжимал их;
предметы стали расплываться  перед  ним,  мысли  путались,  как
вдруг,  сквозь  сумбур  первых  сновидений,  он  ощутил на лице
чье-то теплое и влажное дыхание. Он  проснулся,  и  глаза  его,
раскрывшись, встретились с двумя светящимися зрачками.
     - Волки  не  пожирают  друг  друга,  голубчик, - проворчал
разбойник, - тебе не по зубам загрызть меня.
     И движением быстрее молнии он левой рукой  сжал  зверя  за
горло,  а  правой  схватил  наваху  и  по рукоятку вонзил ему в
сердце.
     Однако, несмотря на победу, Агостен счел место  ненадежным
для ночлега и разбудил Чикиту, которая ничуть не испугалась при
раскиданы  стулья,  состоявшие  из  трех  колышков, вделанных в
     - Лучше   уйти  отсюда,  -  решил  бандит,  -  эта  падаль
привлекает волков, они  ведь  сатанеют  от  голода,  когда  все
занесено  снегом  и  им  негде  найти пищу. Конечно, я и других
убью, как убил этого, но они могут набежать целой стаей, а если
я усну, мне неприятно будет проснуться в брюхе этакого хищника.
Расправясь со мной, тебя они проглотят вмиг при твоих цыплячьих
косточках. Ну-ка, давай  поживей  убираться  отсюда,  пока  они
заняты этой дохлятиной. Ты теперь можешь идти?
     - Могу,   -   ответила  Чикита;  она  не  была  изнеженным
ребенком, выросшим в ватке, - я немного поспала и подкрепилась.
Тебе, бедняжка Агостен, не придется тащить меня, как  неудобную
поклажу.  А  если  ноги опять откажутся мне служить, - добавила
она с яростной решимостью, - перережь мне горло  твоим  большим
ножом и брось меня в канаву, я тебе спасибо скажу.
     Атаман  птичьих  пугал  и  его  маленькая спутница быстрым
шагом пустились прочь и скоро исчезли в темноте. Ободренные  их
уходом,  вороны  спустились с окрестных деревьев, накинулись на
дохлую  клячу  и  принялись   угощаться   стервятиной.   Вскоре
подоспело несколько волков, торопясь попировать на даровщинку и
нимало не смущаясь тем, как негодующе машут крыльями, каркают и
работают  клювами  их  черные сотрапезники. За несколько часов,
ревностными стараниями четвероногих и пернатых,  объеденная  до
костей  лошадь  предстала  в  свете утра в виде скелета, как бы
препарированного ветеринарами-анатомами. Уцелели только  копыта
и хвост.
     Тиран вместе со слугой Белломбра явился за фургоном, когда
уже совсем  рассвело. Он наткнулся на обглоданный труп волка, а
между оглоблями под сбруей, которой не  тронули  ни  клыки,  ни
клювы,  увидел костяк несчастного одра. По земле были рассыпаны
фальшивые монеты из кошеля, а на снегу явственно  запечатлелись
следы  больших  и  маленьких  ног,  ведшие  к  фургону, а затем
удалявшиеся от него.
     - По-видимому,  колесницу  Феспида  посетило  в  эту  ночь
немало  самых  разнородных  гостей,  -  заметил  Тиран.  - Будь
благословен  тот  случай,  что  принудил  нас   прервать   нашу
актерскую  одиссею!  Я  не  устану  славословить тебя! По твоей
милости мы спаслись и от двуногих и от четвероногих хищников, а
последние, пожалуй, еще опаснее  первых.  Они  полакомились  бы
нежным  мясом наших молоденьких курочек, Изабеллы и Серафины, а
заодно не побрезговали бы и нашей  собственной  заскорузлой  от
старости шкурой.
     Пока  Тиран рассуждал про себя, слуга Белломбра высвободил
фургон и впряг в него приведенную с фермы лошадь,  хотя  она  и
фыркала  от страшного для нее зрелища - объеденного скелета - и
от пряного волчьего духа, который испаряли  кровавые  пятна  на
снегу.
     Повозку  поставили  под  навес  во  дворе  фермы.  Все там
оказалось в целости и даже прибавилась одна  вещица:  маленький
кинжал,  какие  фабрикуют  в  Альбасете,  - он выпал из кармана
Чикиты во время ее краткого сна;  на  остром  клинке  его  было
выгравировано грозное испанское изречение:

     Cuando esta vivora pica,
     No hay remedio en la botica1.

     Эта загадочная находка заинтриговала Тирана и растревожила
Изабеллу,  которая  была немного суеверна и часто видела дурные
или хорошие предзнаменования в мелких  событиях,  незаметных  и
несущественных    для    других.   Молодая   женщина   понимала
по-испански,  как  все  мало-мальски  образованные  люди   того
времени, и устрашающий смысл надписи запал ей в душу.
     Скапен  отправился  в  селение,  надев свой самый парадный
костюм в белую и розовую полоску,  с  тщательно  наплоенными  и
расправленными  пышными брыжами, надвинув шапку до самых глаз и
набросив  короткий  плащ  на  одно  плечо.  Лихо  выступая,   с
победоносным  видом,  он  коленом  подталкивал  барабан  в такт
четкому, чисто солдатскому шагу; Скапен  и  в  самом  деле  был
солдатом до того, как стать актером. Дойдя до Церковной площади
в  сопровождении  ватаги  мальчишек,  плененных  его невиданным
нарядом, он поправил шапку, уперся ногой в камень  и  палочками
отбарабанил   по   ослиной   коже  такую  отрывистую,  грозную,
повелительную дробь, которая  могла  бы  разбудить  мертвых  не
хуже,  чем  трубный  глас  Страшного  суда.  Судите  же,  какое
впечатление произвела она на живых. Окна и двери  распахнулись,
как  бы  от одного толчка, головы в чепцах высунулись из них, и
перепуганные любопытствующие взоры обратились на площадь. После
второго  раската  дроби,  резкого,  как  мушкетная  пальба,   и
гулкого,  как громовой удар, все дома обезлюдели, лишь больные,
калеки и роженицы остались в них.  За  несколько  минут  вокруг
Скапена  собралось  все  селение.  Чтобы  окончательно потрясти
публику, хитрец принялся извлекать из  барабана  такие  резвые,
мелодичные,  виртуозные  рулады,  притом с такой быстротой, что
палочек уже не было видно, а руки словно и не шевелились. Когда
же он увидел, что рты Добрых обывателей раскрылись в виде буквы
"О", что, согласно пособиям, составленным  мастерами  живописи,
выражает  высшую степень удивления, он сразу же оборвал грохот;
затем, после краткой паузы,  пронзительной  фистулой  с  самыми
неожиданными  переливами  начал следующую высокопарно-шутовскую
речь:
     - Редчайший  случай!   Сегодня   вечером   спектакль-гала!
Феерическое  зрелище! Прославленные актеры странствующей труппы
с господином  Иродом  во  главе,  имевшие  честь  играть  перед
коронованными  особами  и принцами крови, проездом в Париж, где
их ждут при дворе, один-единственный  раз  представят  на  диво
забавную  комическую  пьесу под названием "Бахвальство капитана
Фракасса", идущую  в  новых  костюмах,  изобилующую  небывалыми
трюками   и   презабавнейшими  пантомимами  и  потасовками.  По
окончании спектакля мадемуазель Серафина исполнит  мавританский
танец  с  добавлением фигур из бретонского пассепье, пируэтов и
прыжков в новейшем вкусе,  сама  себе  аккомпанируя  на  бубне,
которым  она  владеет лучше любой испанской гитаны. Есть на что
посмотреть. Представление состоится  у  господина  Белломбра  в
овине, приспособленном для такого случая и в избытке снабженном
скамьями  и  светильниками. Трудясь скорее ради славы, чем ради
выгоды, мы  принимаем  не  только  деньги,  но  также  съестные
припасы  и  провизию  из  уважения  к  тем,  у кого не найдется
наличных средств. Оповестите об этом, кого можете!
     Окончив свою речь, Скапен  в  заключение  забарабанил  так
неистово,   что   церковные  стекла  задребезжали  в  свинцовых
переплетах, а вертевшиеся на площади собаки  с  воем  бросились
наутек, испугавшись сильнее, чем если бы им к хвостам привязали
медные кастрюли.
     На  ферме актеры с помощью Белломбра и его слуг готовились
к представлению. Доски, уложенные  на  бочках  у  задней  стены
овина,  изображали  сцену. Несколько скамей, позаимствованных в
кабачке, играли роль партера, а ввиду низкой цены за места,  на
мягкие,  крытые  бархатом  сиденья  нельзя было и претендовать.
Прилежные пауки позаботились об убранстве потолка,  -  огромные
розетки  из  паутины  тянулись  с  балки  на балку. Какой самый
искусный придворный обойщик мог бы сделать более тонкие,  более
изящные  и  воздушные  драпировки,  будь  то даже из китайского
шелка? Эти сплетенные пауком завесы  напоминали  геральдические
щиты   рыцарских   орденов   и   королевских   регалий.  Весьма
благолепное зрелище для тех, кто  способен  мысленно  на  такие
сопоставления.
     Быки   и   коровы,  которым  сменили  подстилку,  дивились
необычной возне и часто отворачивали головы от кормушек, бросая
долгие  взгляды  на  сцену,  где  топтались   актеры,   -   они
репетировали   пьесу,   чтобы   указать   Сигоньяку   выходы  и
вступления.
     - Для первых шагов на сцене з