брови,  нагонял
морщины  на  лоб, когда  хотел  постичь  сокровенный  смысл  читаемого.  Это
продолжалось  около четверти часа при гробовом  молчании присутствующих. Все
продолжали  стоять, кроме Покровского. Закончив чтение, Каганович исподлобья
окинул стоящих  сухим  взглядом и  пригласил занять  места  вокруг  длинного
стола,   поставленного   перпендикулярно  к  его   рабочему  столу.   Беседа
продолжалась около  часа. Ее содержание доложил нам  заместитель заведующего
Агитпропом Стецкий. ЦК решил отозвать Орлова  досрочно из ИКП в распоряжение
ЦК (потом он был назначен инструктором Орготдела ЦК). Партийной  ячейке  ИКП
был  "рекомендован" новый состав  бюро  в  лице  Юдина,  Митина,  Щербакова,
Петрова, Константинова,  Сорокина, Покровского  и др.  Секретарем  ячейки ЦК
предложил Юдина. Кто же победил? Это оставалось тайной, пока  не разыгрались
новые события. Они не заставили себя долго ждать.


     IV. "ТЕОРЕТИЧЕСКАЯ БРИГАДА" ЦК

     Снятие Орлова истолковывалось как несомненная победа Сорокина, но тогда
не было понятно  назначение секретарем ячейки Юдина. Совсем было непонятно и
введение Сорокина в  состав бюро. Все знали, что эти два человека не  только
враждебны друг  другу, но прямые  антиподы и по  характеру. Юдин - начетчик,
"талмудист", приспособленец  и  карьерист. Примитивность  его  теоретических
суждений  и  посредственность  исследовательских  способностей   сказывались
только на учебных семинарах, а в партийной жизни Института  у него было мало
конкурентов.  Люди  типа Юдина  обладали  одним  качеством,  при  правильном
применении  которого  можно было делать  головокружительную  карьеру:  даром
правильной  интерпретации  уже  принятых  и способностью предвидения будущих
решений ЦК.  Предвосхищать партийную  погоду  при  Ленине  не  было особенно
трудной задачей, а следить за нею, да  еще выводить безошибочно прогнозы при
колебаниях  сталинского барометра было делом чрезвычайно  сложным. Надо было
чувствовать  себя  и идейно и физически незримой частичкой  самого  Сталина,
чтобы быть в контакте  с работой его  мозга. "Я не Ленин, но в Ленине и я",-
писал  поэт Безыменский в "Партбилете".  Юдины могли сказать о себе то  же,-
"мы не Сталины,  но в Сталине  мы"! Поэтому Юдины и давали тон  на партийных
собраниях,  а  оппортунисты  из  партийных  профессоров  ставили  им  высшие
академические  отметки на том только  основании,  что  они - будущие "звезды
партии".
     Сорокины шли в теории  так же, как и в гражданской  войне,  напролом, в
лобовую  атаку,  мало  считаясь с условиями местности  и "метеорологическими
сводками" партийной погоды, и неизбежно спотыкались.
     Я помню два ярких примера на этот счет.
     Первый: на семинаре по  истории революционного  движения в России XIX и
XX  вв. обсуждался проспект "Истории ВКП(б)" Ем. Ярославского, Минца и Кина.
Чтобы   ярче    подчеркнуть   значение   "Апрельских   тезисов"   Ленина   и
продемонстрировать "разброд и шатание" в партии  по вопросам об отношении  к
Временному  правительству Львова - Керенского,  авторы проспекта доказывали,
что до приезда Ленина из-за  границы российские  большевики - бывшие думские
депутаты, русское бюро ЦК,  Петроградский комитет партии большевиков, газета
"Правда" -  стояли  на полуоппортунистический соглашательской  точке зрения.
Все  эти высшие органы  партии держались лозунга -  "мы  будем  поддерживать
Временное правительство "постольку-поскольку",  то есть поскольку  Временное
правительство  будет  осуществлять волю народа, постольку большевики и будут
его поддерживать. В проспекте было указано, что "даже  Сталин не  имел ясной
точки зрения по этому вопросу". Только  "тезисы"  Ленина поставили точку над
"и":  "никакой  поддержки  Временному  правительству".  Часть  слушателей  и
профессоров типа Юдина категорически запротестовала против утверждения "даже
Сталин".  Аргументация  протестовавших была такой:  прошлую историю мы пишем
для  настоящего времени,  а  в  настоящее время Сталин -  преемник Ленина по
руководству  партией.  "Даже  Сталин"  набрасывает  тень  на  Сталина:  надо
выбросить  эту часть  "проспекта".  Контраргументация  Ярославского - Минца:
история есть наука, наука же должна быть объективной. К тому же, нет  ничего
удивительного  в  том,  что  гений  Ленина  видел  дальше  и  лучше  рядовых
руководителей партии.  Решение  - принять проспект в целом. Юдины замолчали,
ЦК  остался  "нейтральным",  но  то, что  предвидели Юдины, произошло  через
несколько  лет:  в  1931 году  в  письме  в  редакцию  журнала "Пролетарская
революция" Сталин забраковал "Историю ВКП(б)" под редакцией Ем. Ярославского
за "принципиальные и исторические ошибки".  Ярославские и  Минцы  каялись, а
Юдины торжествовали.
     Второй  пример. В  1928  году  бывший  слушатель  ИКП  и  преподаватель
философии  в  Академии  коммунистического  воспитания им.  Н. Крупской М. Б.
Митин представил на обсуждение кафедры новейшей  философии  ИКП трактат  под
необычным тогда названием: "Ленин и Сталин,  как  продолжатели  философского
учения Маркса и Энгельса". Руководитель кафедры А. Деборин, профессор Луппол
и профессор Карев забраковали  работу и  даже высмеяли Митина, отважившегося
называть  Ленина  и Сталина  "философами":  единственная  работа  Ленина  по
философии  "Материализм  и  эмпириокритицизм"  -  не философский  трактат, а
популярные  критические  заметки, а  Сталин  вообще  ничего  не  написал  на
философские темы.  Другого  мнения оказался  секретарь  ячейки  философского
отделения слушатель Юдин - он решительно восстал против  своих профессоров и
довел дело до ЦК.
     Из ЦК последовал довольно загадочный ответ:  - Сообщите Юдину и Митину,
что тема весьма интересная, но не актуальная.
     Но  через  три года она  стала актуальной -  начали появляться главы из
этой работы на  страницах "Правды", "Под знаменем марксизма"  и "Большевика"
за подписями Митина, Юдина и Ральцевича. Но мы несколько забегаем вперед.
     Как бы там ни было, Сорокин был  введен  в состав бюро общеинститутской
ячейки и должен был работать  вместе с Юдиным. Я не знаю,  догадывались ли в
ЦК, что в своем критическом  отношении к нынешнему официальному курсу партии
Сорокин начинал переходить границы и связывался на этой почве со  многими из
правых в  МК и ЦК. Я не  сомневаюсь, однако,  что Юдин свои обвинения против
Сорокина повторил и в ЦК, и  тем не менее Сорокин был рекомендован в  состав
партийного руководства  института. Даже больше, нам стало известно, что в ЦК
нотацию  читали как  раз Юдину и  Орлову за "перегиб",  а не  Сорокину.  Это
сказывалось и  в отношениях  Юдина к Сорокину - если в Сорокине нельзя  было
заметить каких-либо внешних перемен, то Юдин стал весьма предупредительным и
корректным.  Он  бегал за  Сорокиным,  угождал ему,  советовался  с  ним,  а
слушатели, наблюдая эту невероятную метаморфозу у Юдина, говорили:
     - Юдин  пал  жертвой  второго закона  диалектики  Гегеля  -  количество
"взорвалось" в качество и он влюбился в Сорокина!
     Поскольку же Сорокин не отвечал особенной  "взаимностью", мы, знающие и
Сорокина и  Юдина,  предвидели  новые  "взрывы", но пока все  шло нормально.
Через какой-нибудь месяц мы вновь  были  поставлены перед загадкой - исчезло
новое  бюро  ячейки,  будто  в воду  кануло. Выясняется,  что  отсутствуют и
некоторые  из  преподавателей.  По  институту  пошли разные  слухи и  толки.
Покровский не давал никаких справок, а жены отсутствующих сами справлялись у
нас - не знаем ли мы, куда "командированы" их мужья. Слухи нарастали:
     - К Бородину послали, в Китай, для работы в штабе
     Чжу Дэ...
     - Коминтерн откомандировал на Запад...
     - ОГПУ арестовал...
     Паникеры  нервничали:  если  так  пойдут  дела и  дальше,  то  на  воле
останется только Дедодуб!
     Наконец  Покровский  решил успокоить  людей:  члены  бюро  и  некоторые
преподаватели  находятся в  отпуске.  Разгар учебного года, а  целое  бюро в
отпуске  - этому,  конечно,  никто  не поверил.  Я за  Сорокина особенно  не
беспокоился, зная, что в такой компании он в ГПУ, по крайней мере, не попал.
Я  догадывался, что отъезд Сорокина был внезапным, иначе он бы мне сказал, в
чем дело, но почему от него нет писем?
     Я  навестил  Зинаиду  Николаевну. Когда  я  ей  сообщил  об  отсутствии
Сорокина, она побледнела и недоуменно спросила:
     -Вы думаете, что он арестован?
     Я ей ответил, что хотя в Институте и  были подобные  слухи, но  я им не
верю, так как отсутствует не один Сорокин, а весь новый состав бюро. Зинаида
Николаевна заметно успокоилась, но все же позвонила Резникову и передала ему
новость.  Резников,  по-видимому,  был  в  курсе  дела   и  сообщил  причину
отсутствия Сорокина. Зинаида Николаевна  только повторяла в ответ одно и  то
же слово: "бесподобно!". Разговор кончился,  и  я видел, что  она совершенно
успокоилась.
     - Резников говорит,  что  наш друг находится вне  Москвы и занят важным
делом. Приедет и расскажет сам...
     Я не стал допытываться, в чем дело, и уехал.
     Через полтора месяца  - это было  в конце октября 1928 года - почти все
члены  бюро вернулись. Вернулся  и  Сорокин.  Мне  бросились  в глаза резкие
перемены в нем. Он стал задумчивым, похудел, на лице исчез природный румянец
сибиряка,  щеки впали и,  казалось,  что  он даже  немножко осунулся.  Я  не
замедлил передать ему это свое впечатление.
     - Натуги перед  прыжком,-  ответил он многозначительно и быстро перешел
на тему об институтских делах.
     Услышав  от меня,  что  некоторые  предполагали,  что  они  арестованы,
Сорокин расхохотался:
     - Юдин и Митин арестованы?! Нет уж, лучше увольте ГПУ!
     О своих делах Сорокин не говорил  ни  слова.  Я не  стал  допытываться,
будучи убежден, что он сам расскажет. Так и случилось.
     Вечером он пригласил меня к себе, а от него мы вместе поехали к Зинаиде
Николаевне.  Она, видимо, уже  ожидала гостей.  Мы  приехали  первыми. Скоро
прибыли один за другим Резников и "Генерал".  Зинаида Николаевна подала чай,
но "Генерал" потребовал водки,  а  ее  не оказалось.  Я  вызвался  пойти  за
водкой. Когда я вернулся, беседа была уже в разгаре. Из дальнейшего рассказа
я понял, что  Сорокин  отсутствовал "по  мобилизации" ЦК. Случилось это так.
Вскоре после назначения  нового бюро  ЦК  вызвал группу  слушателей  старших
курсов  (почти  весь  состав  нового  бюро)  и некоторых  преподавателей.  С
вызванными, с  каждым  лично, имел беседу заведующий отделом печати  ЦК - И.
Варейкис. Под строжайшим  секретом он сообщил им причину их вызова: ЦК решил
(на самом деле такого решения ЦК вынесено не было, а было указание Молотова,
исходящее,  несомненно,  от  Сталина) создать  "теоретическую  бригаду"  для
пересмотра и критического  анализа всех статей, речей и книг,  написанных Н.
И. Бухариным  до  и после революции.  В  Секретариате ЦК была  разработана и
подробная  тематика  предстоящей работы. Каждый  из участников "бригады" был
обязан  взять на себя одну  из предложенных тем.  Темы были самые различные.
Некоторые работы, названные Сорокиным,  помню, вышли потом в виде  отдельных
брошюр:  "Философские основы  правого  оппортунизма",  "Кулачество  и правый
уклон",  "Правые  реставраторы  капитализма",  "Классовая  борьба  и  теория
равновесия", "Социал-демократия и правый оппортунизм",  "Коминтерн и  правый
уклон" и т. д.
     Н. Бухарин  был членом Политбюро, а  о  той борьбе, которая происходила
внутри  Политбюро между группами Бухарина и Сталина, в партии ничего не было
известно. Как я уже упоминал, еще  в сентябре 1928 года Сталин категорически
отрицал наличие правых и даже "примиренцев" в Политбюро.
     Оказывается, правые  там были, но не будучи подготовленным теоретически
(разоблачения) и организационно (репрессии) для немедленной расправы с ними,
Сталин  не  давал этому факту  огласки и  исподволь готовился к  предстоящей
схватке.
     Поскольку  Бухарин  считался официальным  и главным  теоретиком партии,
надо было первый удар нанести с этой теоретической стороны.
     ИКП в целом находился под сильнейшим влиянием "школы Бухарина", но были
отдельные профессора и  старшие слушатели, которые могли быть полезными ЦК в
борьбе  с Бухариным.  Ни  талантом,  ни тем более  научной  подготовкой  эти
недоучившиеся "красные  профессора" не отличались, но  этот недостаток легко
восполнялся их претенциозным "всезнайством", а главное - приказом ЦК.
     - Требуется доказать,- заявил мне Варейкис,- рассказывал Сорокин,- одну
простую аксиому: Бухарин - теоретически ничто, а политически - дрянь!
     Видимо, этот же тезис он повторил и другим профессорам.
     Через неделю все вызванные, в том числе  и Сорокин,  исчезли из ИКП для
выполнения этого "специального задания ЦК.
     Под страхом исключения  из партии члены бюро  были предупреждены, чтобы
они не разглашали ни характера своей работы,  ни места нахождения "бригады".
Бригада  была  откомандирована в Ленинград  и работала  под непосредственным
руководством С.  Кирова и Б.  Позерна. Из членов  Политбюро о работе бригады
знали,  кроме  Сталина и Кирова, только Молотов  и Каганович.  Через полтора
месяца работа в основном была закончена и Сталину  доложили результаты  - до
десяти больших статей
     на вышеназванные темы и полный  список "сочинений Бухарина" с подробным
предметным указателем: когда, где и что писал  или  говорил  Бухарин по тому
или иному вопросу. В связи с этим был разработан специальный "указатель" и к
произведениям  Маркса,  Энгельса  и  Ленина,  чтобы  легко  было  сравнивать
марксо-ленинские высказывания  с утверждениями Бухарина.  Весь этот материал
был предназначен пока что не для печати, а лично для  Сталина. Члены бригады
обязывались уже индивидуально  продолжать свою работу для  издания отдельных
брошюр в будущем, но опять-таки соблюдая необходимые предосторожности.
     Еще до  своего  отъезда  Сорокин  сообщил  Резникову, а  через  него  и
Бухарину, какую ему Сталин готовит "бомбу" на очередном  пленуме ЦК. Бухарин
не придал особого значения этому факту, кажется, даже взял его под сомнение.
Он  не допускал,  чтобы Сталин мог заниматься сведением с ним  теоретических
счетов, когда разногласия внутри ЦК идут по линии политики, а не теории.
     Резонные  и  весьма  обоснованные   предупреждения  Резникова,  как   и
Угланова,  кандидата  в члены Политбюро, что Бухарина будут бить как  раз за
"теорию", чтобы развенчать  его славу как одного из руководителей  партии, а
потому  надо готовиться к контрудару  именно в области "теории", не возымели
на Бухарина никакого  действия. После подробной информации Сорокина Резников
решил  устроить  Сорокину  свидание  с  Углановым,  который  не  только  был
единомышленником, но  и личным другом Бухарина. Свидание это  состоялось  на
квартире Д. Марецкого, члена редакционной  коллегии  журнала  "Большевик"  и
ученика Бухарина. Угланов на свидание не явился, но зато явился сам Бухарин.
Сорокин  подробно  доложил  Бухарину  о  работе  "теоретической  бригады"  в
Ленинграде.  Бухарина  заинтересовала, собственно, только роль Кагановича  и
Кирова в этом деле. Сорокин рассказал и об этом.
     - Можете ли вы письменно изложить мне  то, что вы  рассказали?- спросил
Бухарин.
     Сорокин вручил Бухарину уже готовое письмо,  предупредив  его,  что  он
подписал  это  письмо,  по  совету Резникова,  псевдонимом,  чтобы  избежать
возможных   неприятностей.  Бухарин  выразил  явное  неудовольствие  советом
Резникова, но требовать подписи не стал.
     Однако Резников  оказался прав: через несколько месяцев письмо Сорокина
лежало в делах Кагановича.


     VII. ПАРТИЯ В ПАРТИИ

     Будущий историк большевистской партии,  добросовестно изучив  все этапы
ее  истории,  идейные  раздоры,  организационные  "размежевания",  отколы  и
расколы,  объединения  и  разъединения,   наконец,  динамизм  большевиков  в
Октябре, триумф в гражданской  войне и пафос нэпа,  недоуменно остановится у
порога ее  радикального нового  этапа - 1924 года. И  чем дальше, тем больше
будет  нарастать это  недоумение. Добравшись  до  джунглей конца двадцатых и
начала тридцатых годов, он  вообще  разведет руками: ведущие актеры  великой
драмы начинают заикаться, немые статисты, напротив, приобретают дар слова, а
закулисная толпа театрального люмпен-пролетариата грубо и напористо заливает
сцену...
     - Умер режиссер  русской  революции - да  здравствует режиссер!- кричит
люмпен-пролетариат.  Он, жадный до  власти  и неразборчивый  в средствах,  и
ведет своего кумира к пустующей после Ленина режиссерской будке революции.
     Ведущие актеры  один за другим сходят  со сцены,  статисты  вступают  в
главные  роли, люмпен-пролетариат  получает "хлеб  и  зрелища",  а  режиссер
властной  рукой  и  железной волей  переворачивает новую  страницу  кровавой
драмы. Почему это ему удается?
     Вот  кардинальный вопрос,  на  который обязан ответить будущий историк.
Тщетно  он  будет   искать  ответа  в  генеалогии   большевизма,  психологии
большевиков,  в  мессианстве  "русской  души",  в  темпераменте  грузинского
характера.  Напрасны  будут  его  поиски  в  пыльных  архивах  революции,  в
партийных резолюциях  и даже протоколах Политбюро. Сами  социальные  условия
того   времени  мало  что  смогут  объяснить  ему.  Гениальность  Сталина  в
интеллектуальном отношении он возьмет под сомнение. Граммофонные пластинки с
речами Сталина и  тринадцать томов его сочинений вообще  разоружат  будущего
историка:  он  убедится,  что  Сталин  -  тошнотворный  оратор  и  кустарный
теоретик.
     Тогда как же  этот посредственный  человек смог стать  грозным владыкой
великого государства и ярким символом целой эпохи?
     Одного ответа на  этот вопрос нет.  Надо знать всего Сталина и всех его
врагов. Одно  несомненно: Сталин - великий  психолог  люмпен-пролетариата  и
гениальный Макиавелли анец в политике. Февраль дал власть народу,
     Октябрь   -   плебсу,   а   Сталин   -   люмпен-пролетариату.   Октябрь
национализировал  богатых,  но   не  обогатил  бедных.  "Военный  коммунизм"
допролетаризировал город и пролетаризировал деревню. Нэп повернулся  лицом к
сильным, ничего  не дав  плебсу -  "лицом к  деревне",  "учиться торговать",
"обогащайтесь!".    Плебс    опустился    ступенью   ниже    -    он    стал
люмпен-пролетариатом и занял очередь у "Биржи труда" не с тем, чтобы идти на
работу, а просто угрожать:
     - За что мы боролись, за что кровь проливали?
     - Ленина повесить, Троцкого - к стенке21!
     В верхах партии тоже происходили глухое брожение и дифференциация. Одни
тянули "влево", другие "вправо",  третьи  качались "без руля  и без  ветрил"
между теми и другими.
     Вакантное место Ленина продолжало пустовать, но  оно, как и природа, не
терпело пустоты. Лозунг Троцкого "возместим потерю Ленина коллективной волей
и коллективным разумом ленинского ЦК" - оказался пустословием. Междуцарствие
продолжалось  только   до   тех   пор,  пока   Сталин   не  овладел   массой
люмпен-пролетариата  и  техникой  великого  флорентийца.  Уничтожив  "левых"
руками  "правых",  "правых"  -  руками  "кающихся",  "кающихся"  - заговором
люмпен-пролетариата от Ежова до Маленкова, Сталин  превзошел Ленина. Удалось
это  ему потому, что он сумел создать в партии партию.  Эта "внутрипартийная
партия" вербовалась из профессиональных политических дельцов, которые должны
были  обладать  всеми  человеческими  качествами,  кроме одного:  морального
тормоза. Если  сама идея  была  подсказана  Лениным ("ядро  профессиональных
революционеров"  - "Что делать?"),  то  техника и устав  ее были разработаны
Сталиным не в период его прихода к власти, а задолго до этого.
     В связи с этим я невольно припоминаю рассказ одного старого грузинского
социал-демократа, который вместе с Джугашвили  учился в семинарии, вместе  с
ним сидел в царской тюрьме в  Кутаиси, а через 35 лет доживал свои последн