етствует
действительности,  в  этом я  не  сомневаюсь  и  сейчас.  В  этом нет ничего
удивительного.  Я знавал  многих членов  ЦК  -  практиков своего дела,  даже
партийных  деятелей,   которые  оправдывали   свое  невежество   в   области
марксистской   теории  трудностью   для  понимания  "Капитала"   Маркса  или
"Диалектики  природы" Энгельса.  Даже  больше. Кто  внимательно  изучал  так
называемые "теоретические  труды" Сталина, того прямо-таки поражают школьные
ошибки Сталина (и  это бессознательно!) в области  философии и  политической
экономии.
     Но потом все это выдавали за "дальнейшее развитие марксизма".
     Слабость  в  теории  или,  во всяком  случае, отсутствие  претенциозной
склонности  к теоретизированию при неимении  к этому природного дара  - это,
пожалуй, плюс  людей типа Маленкова. Как раз русская  революция пожрала всех
своих  теоретиков  и  больше всего  погрешил  в  этом ее большевистский этап
(Плеханов,  Богданов, Троцкий,  Бухарин,  Преображенский и  др.).  До победы
революции они давали  тон, программу и идеологию движения, после же  победы,
когда от теории надо было переходить к практике,  они оказались неспособными
ни  к  чему, кроме  теоретизирования  и  в  дальнейшем. Поэтому  руль нового
государственного корабля оказался в  руках трезвых капитанов, не  признающих
ни безгрешности,  ни старых  догматов, ни авторитетов своих пророков. В этом
смысле  Сталин был  величайший утилизатор и  враг мертвых  догм. "Существует
марксизм  догматический  и марксизм  творческий.  Я  стою  на  точке  зрения
последнего",-  говорил   он  за   несколько  месяцев  до  прихода  к  власти
большевиков.  Вот таких "творческих  марксистов" Сталин  и  подбирал  вокруг
себя, когда он занял капитанскую каюту на большевистском корабле. Маленков и
оказался таким  "марксистом",  не читав  даже  Маркса. Еще одно немаловажное
качество  Маленкова,- это умение проникать в чужую  душу.  Все, кто знал его
близко,  рассказывали,  что стоит  Маленкову поговорить  некоторое  время  с
незнакомым  человеком -  и  он может поставить  безошибочный  диагноз - "чем
дышит" и на что способен этот человек. В этом смысле Маленков в оценке людей
ошибался даже меньше самого Сталина.
     Известен  случай,   когда  Маленков  отлично   засвидетельствовал  свое
превосходство над Сталиным в распознавании людей - это история с выдвижением
Сырцова  на  пост  председателя Совнаркома  РСФСР вместо Рыкова в 1930 году.
Сталин более близко познакомился с Сырцовым  только в свою поездку в Сибирь.
Так как  тогда уже  намечалась борьба  с группой  Бухарина и Сталин мысленно
разрабатывал  проект, кем и как  нужно будет заменить его будущие жертвы, он
решил   изучить  сибирских   руководителей  как  кандидатов  для  возможного
выдвижения.  Накануне  своего  отъезда из  Новосибирска  Сталин договорился,
конечно,  под величайшим секретом,  что Сырцов,  возможно, будет  отозван на
ответственную работу в Москву. Сталин не скрыл от Сырцова, что такое назна-
     чение  он связывает с лояльностью его  к ЦК (иначе говоря, к  Сталину).
Сырцов еще не знал  точно,  в чем дело, и дал свое согласие. Однако Маленков
вежливо,  хотя  и  довольно   настойчиво,  предупредил   Сталина  -   Сырцов
"подведет"!  Сталин не придал особенного  значения  замечанию  Маленкова,  и
Сырцов  был  назначен  председателем Совнаркома РСФСР и даже введен в состав
кандидатов в члены  Политбюро.  Прошло  каких-нибудь шесть  месяцев и Сырцов
"подвел"! Он был выведен из ЦК, а звезда Маленкова поднялась.


     V. ПЕРВЫЕ АРЕСТЫ В ИКП

     "Лучше поздно, чем никогда"  - острили студенты, когда в ИКП  произошли
первые аресты. В числе арестованных  не было  ни одного профессора,  все это
были   слушатели   исторического   отделения   и   отделения   философии   и
естествознания,  преимущественно  старших  курсов,  мне  мало известные.  На
партийном  собрании,  созванном  по  этому  поводу, секретарь ячейки Орлов и
представитель  ЦК (им был, если  я не ошибаюсь,  Б.  Таль) объяснили причины
арестов: "маленькая  группка троцкистских  предателей,  окопавшихся  в  ИКП,
подогреваемая    правыми    из    московской   парторганизации,    старалась
противопоставить ИКП ленинскому  Центральному  Комитету.  Доблестные чекисты
раскрыли заговор и вовремя обезопасили ИКП от  заговорщиков. Поможем ОГПУ до
конца выкорчевать  корни  "троцкизма".  Вот к чему приблизительно  сводилась
речь Орлова. Представитель  ЦК ни слова не  говорил о "троцкистах", а больше
подчеркивал  правую  опасность.  "Контрреволюционный  троцкизм  разгромлен и
физически  и  идейно,  надо  доконать  его  правых  соперников", такова была
вкратце его речь.
     После  такой  противоречивой информации Орлова  и представителя  ЦК мы,
собственно,  и не  поняли,  кто  же  эти арестованные - "левые  или правые"?
Представителю ЦК, конечно, виднее, но и Орлов, как секретарь парторганизации
ИКП, подчинялся прямо ЦК  и получал директивы оттуда. Собрание сразу приняло
бурный характер.  Посыпались многочисленные  вопросы,  то  к  Орлову,  то  к
представителю ЦК:
     - Кто же, в конце концов, арестованные - контрреволюционеры  или просто
уклонисты, "левые" или "правые"?
     - В какой связи аресты находятся с "портретом Сталина"?
     -  Где и  когда  слыхано, чтобы  заслуженные  большевики  загонялись  в
подвалы большевистского  ГПУ дажебез предварительного  обсуждения вопроса об
их партийности?
     - Знают ли  в ЦК, что почти все арестованные были активными участниками
революции и гражданской войны?
     - Все арестованные -  заслуженные  коммунисты,  павшие жертвой заговора
группы Орлова. Где тогда гарантия,что мы все,  сидящие в этом зале, не будем
арестованызавтра по  доносу  Орлова, если эти аресты  будут санкционированы,
или же, наоборот, где гарантия, что мы не будем арестованы сегодня по доносу
того же Орлова, если мыэтих арестов не одобрим?
     Последний вопрос  задал  Сорокин.  Он,  в сущности,  и взорвал  Орлова.
Нахмурив  брови,  уставив  свои  большие серые  глаза  прямо в Сорокина,  он
хриплым голосом кабач-ного пьяницы проговорил:
     -  Товарищ Сорокин, ваше  лукавое  мудрствование  не свидетельствует  о
вашем мужестве. Если вы солидарны с арестованными бандитами,  то заявите это
со свойственной большевикам прямотой, а для демагогии и провокации нет места
на партийном собрании!
     Сорокин  спокойно поднялся с  места, подошел к трибуне и, не  спросив у
председателя  слова, обратился  к собранию: - Если  когда-либо в этих стенах
побывал бандит, провокатор и трус - это сам Орлов. Собранию, может быть, это
неизвестно,  но  спровоцированный  Орловым  на  объяснение,  я  должен  быть
откровенным:  в те тяжелые годы революции, когда  я  по заданию ЦК работал в
подполье у Деникина, Орлов  был адъютантом у генерала Эрдели  и продавал мне
тайны своего шефа, правда, только за наличные деньги. Вот документы.
     Сорокин швырнул  прямо в  лицо  представителя  ЦК  кипу  полинявших  от
времени документов - расписок, донесений, газетных вырезок.
     В зале произошло бурное движение, сопровождаемое  громкими выкриками за
и  против  Орлова.  Представитель  ЦК призвал  собрание к  порядку.  Сорокин
продолжал речь о карьере Орлова у белых.
     - Мое кратковременное  пребывание у белых в  ЦК известно,-  отпарировал
Орлов.
     -  Но,  к  сожалению,   в  ЦК  все  еще  неизвестно,-продолжал  Сорокин
повышенным нервным  голосом,что вы остались  верным  своей  старой профессии
доносчика, провокатора, карьериста... Не партия,  не ЦК и даже не ГПУ, а вы,
Орлов, посадили  ваших врагов  в подвал...  К  несчастью,  вы  не один,  вас
набралась целая армия профессиональных Малиновских...
     Зал слушал с затаенным вниманием слова  Сорокина. Для  большинства речь
эта была откровением.
     Не  дав  Сорокину  докончить,  представитель  ЦК  попросил  слово   для
экстренного заявления. Сорокин покинул трибуну. Собрание насторожилось.
     - Не потому партия расправилась с Троцким, Зиновьевым  и Каменевым, что
они были  менее заслуженными,  чем товарищ Сорокин, а потому, что, пользуясь
своими  прошлыми заслугами, они наносили вред  сегодняшней генеральной линии
партии. Недаром наш народ говорит - за прошлое спасибо, а вот за сегодняшнее
отвечай!  Советская  власть  не  есть  торговая  фирма  "Троцкий  и  К°",  а
государственная  система   диктатуры  пролетариата.  Мозгом  этой  диктатуры
является  ленинский  ЦК,  кто  против  ЦК,  тот против  партии,  тот  против
пролетариата,  потому  что наша  партия есть авангард пролетариата.  Поэтому
пусть  т. Сорокин, заслуги которого в прошлом мы все  признаем, не забывает,
что теперь партия мерит людей другим масштабом!
     - Да здравствуют белогвардейские большевики!-раздался в зале лозунг.
     -  Подождите,-  продолжал представитель ЦК,- и обэтом  я скажу.  Да, мы
знаем, что в рядах нашей партии есть меньшевики, эсеры и даже лица, случайно
оказавшиеся у  белых. Многие из них  на практике доказали и  доказывают, что
все  их  прошлое было ошибочным и случайным. Но прошлые ошибки и заблуждения
прощаются,   когда   они  демонстрируют  сейчас   беспредельную  преданность
ленинскому ЦК. Поэтому  говорить о  "белогвардейских"  или  "меньшевистских"
большевиках -  значит выступать против партии. Таких выступлений  партия  не
потерпит так же, как она  не потерпит желания правых свернуть еес ленинского
пути,  и  тут не  будут  приняты  во  внимание никакие заслуги  в прошлом. С
бандитом, который взвелкурок своего  оружия и  целится прямо  в ваше сердце,
нельзя  ступать  в  переговоры,   надо   предупреждать   его  выстрел.Партия
предупредила выстрел  троцкистов, предупредит  и  ыстрел правых.  Вот почему
партия,  а не  Орлов, изъялаи контрреволюционеров в ИКП. Да, как  будто есть
нарушение устава партии, что мы не даем вам обсудить вопрос
     об  исключении  из  партии арестованных  до  их  ареста.  Но  тут  надо
заметить,  что,  во-первых,   устав  партии  не  есть  статут  какого-нибудь
рыцарского  ордена, а инструмент воли партии, во-вторых, почему же это враги
в партии  должны  пользоваться  преимуществом  предупреждения о  предстоящих
репрессиях  перед врагами вне партии. В ЦК сидят  не рыцари  ложного понятия
чести, а революционеры дела...  ЦК,  как высший исполнительный орган партии,
вправе  сам исключать любого члена партии. Он и исключил  арестованных  лиц,
заочно, еще до их ареста.
     Представитель ЦК предложил собранию подтвердить "единственно правильное
решение ЦК".
     Вопрос  был поставлен  на  голосование  без дальнейших  прений  в такой
формулировке:  "Кто за решение ЦК об исключении из  партии врагов  партии  и
народа...?"
     За  эту формулировку  голосовало слабое большинство,  против,  кажется,
никто не  голосовал.  Около трех десятков воздержалось. Некоторые просто  не
участвовали в голосовании. От воздержавшихся потребовали мотивировки.
     - Я лично воздержался  не потому,- сказал Сорокин,- что выступаю против
ЦК, а  потому, что ЦК не соблюдает порядка очереди - сначала надо посадить в
ГПУ  Орловых,  потом  скрытых  троцкистов,  а  там поговорим  о  мнимых  или
действительных "правых".
     - Кого же ты  имеешь  в виду под "скрытыми троцкистами"?-  подал кто-то
реплику из президиума.
     - Ты  их  знаешь  лучше меня,- ответил Сорокин  и сел.Это вызвало явный
гнев президиума. Намек  на "скрытых  троцкистов" больно задел верноподданных
сталинцев.В широких кругах партии  с нескрываемой  тревогой  следили за тем,
как  самые радикальные требования Троцкого в  отношении  внутренней политики
(крестьянство,   нэп,индустриализация)   становились   программой   действия
антитроцкистского ЦК.  Некоторые  договаривались даже  до того, что серьезно
дискутировали  вопрос  о  "добровольном  уходе" Троцкого  из  Политбюро и  о
принятии Сталиным троцкистского плана ликвидации нэпа. Троцкий слишкомхорошо
знал честолюбие  Сталина, чтобы успешно игратьна  этой его слабости. Жертвуя
личной амбицией, Троцкий решил  выиграть идею. Если же он не уступит сейчас,
жаждавласти Сталина пересилит всякую идею, и  тогда погибнетСталин, погибнет
Троцкий и погибнет вся революция.Но так как на путях к  власти у Сталина нет
никакой  другой программы и другого  выхода, кроме  как  принятие  платформы
Троцкого,  то  надо  облегчить  Сталину  его  задачу  в  конечных  интересах
революции.   Однако   Троцкий   имел   не   только   развернутую   платформу
"сверхиндустриализации"  и "перманентной революции", которые хорошо известны
Сталину и ему по душе,  но Троцкий  разработал до тончайших деталей и методы
претворения ее в жизнь. Платформа  лежит на столе в Политбюро,  а методы - в
мозговом сейфе Троцкого.
     Этот сейф Троцкий откроет только на второй день после провала Сталина с
троцкистской   платформой,  когда  партия  уберет  Сталина   и  торжественно
пригласит Троцкого на престол.
     Практика "экстраординарных мер" в хлебозаготовительных кампаниях 1927 и
1928 годов свидетельствует как  раз о том, что  Сталин уже поссорил партию с
крестьянством,  а  когда он приступит к  осуществлению первой пятилетки,  он
поссорит ее и с рабочим классом.
     Сталин стремительно мчится к катастрофе, а  Троцкий уверенно отсиживает
свои последние дни в Алма-Ате.
     Во всей этой иллюизии была одна  правда - Сталин воспринял, с некоторой
внешней  отделкой, платформу  Троцкого,  но с  тем,  чтобы ею  же похоронить
Троцкого  и  идейно.  Но как  велика  сила  иллюзии!  Оказывается,  и  более
серьезные  люди  бывают в  плену у  последней. Вот  что  об этом рассказывал
впоследствии сам Троцкий20:
     "Тайме" напечатал позже сообщение о том, что я выехал в Константинополь
по  соглашению со Сталиным, чтобы подготовить  здесь  военный  захват  стран
Ближнего Востока. Шестилетняя борьба между мною и эпигонами изображалась как
простая  комедия  с  заранее  распределенными  ролями.-  Кто поверит этому?-
спросит иной оптимист - и ошибется".
     Собственно  говоря,  вся  разница  между  Сталиным и Троцким  была не в
программных  вопросах,  а в тактике. Если  бы  Ленин  жил, отпала  бы и  эта
разница.  Когда  надо  было  делать резкий,  иной раз совершенно неожиданный
поворот в политике, Ленин,  будучи  во главе партии, а потом  и государства,
сам становился в  оппозицию  ко  всей  своей вчерашней  политике -  "либо мы
изменим политику  и тактику,  либо мы все погибнем, как партия",- заявлял он
на  поворотных  этапах  русской  революции  и советской власти.  Так было  в
1906-1907 годах, так было после Февральской революции (апрель  1917 г.), так
было и в 1921 году (нэп).

     20Л. Троцкий. "Моя жизнь", ч. II, стр. 319.

     Вот  эту величайшую тактическую  гибкость  -  "ленинскую диалектику"  -
Сталин усвоил твердо, Троцкий же ее не понял и до конца дней своих. Когда же
Сталину пришлось вступить в войну  с  "правыми" и  поэтому, по логике вещей,
черпать свою идейную пищу из троцкистского котла,  он  не  дал себя запугать
шумом "правых" о "троцкизме".
     Сталин  хорошо   понимал,   что   править  страной   с   170-миллионным
преимущественно крестьянско-демократическим населением ему не удастся,  если
он  экономически  не  задушит   эту   крестьянскую  демократию.  Задавив  ее
экономически, он легко мог  править ею и политически. Поэтому Сталин  так же
смело шел на  ликвидацию нэпа, как смело ввел его пять лет тому назад Ленин.
Нэп был  большим  элементом свободы,  которую вынудили  у Ленина  крестьяне,
вынудили потому, что  Ленин  был слаб, но  Ленин мог  править страной  и при
наличии нэпа, поскольку опирался на большинство в  партии. Сталин же, взятый
с самого начала и  Лениным ("политическое завещание"), и партией (троцкисты,
правые, "национал-уклонисты") под  сомнение, как  лидер, не мог укрепиться у
власти, допуская в партии ленинскую "внутрипартийную демократию", а в стране
- крестьянские вольности.
     Теперь,  после  того  как  устранены  троцкисты  при  явном  сочувствии
крестьянства  и поддержке  крестьянской членской  массы  в партии, надо было
идейно убить  правых, чтобы покончить заодно и с нэпом и  с "внутрипартийной
демократией". Другого  пути к  личной диктатуре не было. Здесь Сталин вписал
новую  главу в историю  политической тактики  Ленина.  Задача была  тяжелой,
опасность была  велика, врагов было много, но головой своей Сталин и в  этом
случае не  рисковал - он слишком хорошо знал своих  врагов, чтобы не бояться
их.
     Победят враги (правые),  Сталин покается и этим дело  кончится  или,  в
худшем  случае,  его  уберут из Москвы  и поставят  во  главе  какого-нибудь
кооперативного союза  в Грузии. Победит он сам,- он  похоронит и  "правых" и
"левых", чтобы лично управлять страной.
     На этом тернистом и кровавом пути к власти Сталин оказался и виртуозным
тактиком ленинской школы, и величайшим комбинатором  партийной стратегии,  а
сталинские  ученики  показывали  себя  везде достойными  своего учителя. Так
случилось и  в стенах ИКП. Когда Сорокин хотел отделаться  фразой, что "тебе
известны  скрытые  троцкисты  лучше, чем мне",  один из  членов  президиума,
высокий
     человек с рыжей шевелюрой, серыми, как у Орлова, глазами, звонким басом
заявил:
     -  Товарищ  Сорокин,  или  ты  докажешь,  что   мне  известны  "скрытые
троцкисты"  в  партии  (реплика, оказывается,  исходила  от  него),  или  ты
ответишь  за клевету. Сорокин должен помнить,-  продолжал он,- что кто берет
под  сомнение линию  ленинского  ЦК,  тем только  одна  дорога  -  в  лагерь
контрреволюции.  В этом случае  партия будет  разговаривать с ними на  языке
чекистов. Так  поступила  партия  с ныне арестованными,  так  поступит и  со
всеми, кто выступит против нее. Пусть Сорокин не утешает себя мыслью, что он
имеет  единомышленников,  напрасные надежды.  Либо  с партией,  либо  против
партии! Середины нет! "Правых" ожидает участь  "левых", если  они  не поймут
этой  истины. Ставка "правых" на ИКП, как на  свой  штаб  на  идеологическом
фронте, бита, а теперь надо сорвать маску и с их ставленников в нашей среде.
Предлагаю поставить на обсуждение вопрос об антипартийном поведении товарища
Сорокина...
     Он  закончил свою  речь при громких  протестах собрания и аплодисментах
меньшинства.
     Это был секретарь партийной ячейки отделения философии и естествознания
П.  Ф. Юдин (ныне член ЦК). Председатель долго не  мог  успокоить  собрание.
Каждый  требовал слова.  Группами подбегали к столу президиума, кто-то  даже
явочным порядком  занял  ораторскую  трибуну, тщетно пытаясь начать речь, но
собрание  неистовствовало.  Большинство  встало и образовалось  несколько не
столько спорящих,  сколько кричащих  групп. Некоторые заставили себя если не
слушать, то слышать.
     - Это зажим критики!
     - Осадное положение в ИКП!
     - Демагогия Юдина!
     - Убрать Орлова из президиума!
     - Сорокин - заговорщик!
     Наконец председатель выкрикнул в бушующий зал:
     - Объявляю перерыв до завтра...
     Отложенное на завтра собрание возобновилось только через  три дня.  Тем
временем  все члены бюро  общеинститутской  ячейки  и  секретари ячеек  всех
отделений вызывались в ЦК.
     В  числе вызванных были из слушателей, кроме  Орлова, Юдина, Щербакова,
Сорокина, и  бывшие слушатели, впоследствии профессора Стэн,  Митин,  Ванаг,
Карев, Луппол, Троицкий и ректор Покровский. Их принял Каганович
     в присутствии Криницкого, Стецкого и Б.  Таля. Сорокин рассказывал, что
на  столе у  Кагановича  уже  лежал  стенографический отчет общего  собрания
ячейки  ИКП.  Отчет  этот он,  видимо,  предварительно проштудировал. Многие
места, испещренные красным карандашом, были отмечены многочисленными знаками
на  полях. Каганович, бывший  обычно всегда в  хорошем расположении духа,  в
связи с данным случаем напустил на себя притворное неудовольствие, желчность
и  важность человека, знающего себе вес. Он  перелистывал  отчет,  то  делая
удивленное  лицо, словно  он читал его  впервые, то  насупив