залось бы, третьестепенные и  даже десятистепенные
вопросы интересуют его..."
     Таким аппарат ЦК  становится со времени прихода сюда Сталина (1922 г.).
До  него  он  играл  подчиненно-техническую  роль по отношению  к Оргбюро  и
Политбюро.
     До  1919  года   аппарат  ЦК  возглавлялся  Свердловым   и  состоял  из
каких-нибудь  двух десятков людей с канцелярией, которая вся помещалась, как
тогда говорили, в  кармане Свердлова в  виде  его  "записных книжек".  После
смерти Свердлова Ленин внес предложение (на  VIII  съезде,  1919 г.) избрать
коллегию  "секретарей  ЦК"  для  ведения  организационно-технической  работы
партии (информация, распределение кадров). В этом "секретариате" побывали до
Сталина видные большевики из ленинской и даже троцкистской гвардии (Стасова,
Серебряков,  Преображенский, Крестинский, Молотов), но "секретариат" все еще
оставался подчиненно-техническим аппаратом, пока не появился Сталин. С конца
двадцатых годов картина  резко  меняется. Сначала "Секретариат  ЦК", а потом
"Секретариат т. Сталина" становится той мощной силой, которая вовне извест-

     93 С. Киров. "Избранные статьи и речи", 1939, стр. 609-610.

     на  как  "ЦК партии". Вот  теперь  происходит  то,  что  Киров называет
"заслугами  Сталина".  Сталин и его аппарат интересуются не  только "большой
политикой",   но  и   "десяти-степенными  вопросами".  Юридические   функции
советского  государственного аппарата  перемещаются к  аппарату  партийному.
Соответственно разбухает и сам аппарат.
     К  тому  времени,  которое  я  описываю, аппарат  ЦК  уже  окончательно
сложился. Правда, структура его руководящих отделов, как и состав работников
ЦК,  постоянно меняется, но принципы, на которых  построена  вся его работа,
остаются постоянными и поныне.
     Первый  и главный принцип  гласит: поскольку коммунистическая  партия -
единственная  правящая  и руководящая партия в СССР, то ее  бдительное око и
направляющая рука должны быть всюду и везде. Весь государственный организм -
политика,  экономика, культура -  все социальное общежитие людей должно быть
пропитано лишь одной идеей - большевистской партийностью, лишь одной силой -
большевистским руководством.
     В этом смысле в жизни советского  государства  нет важных и  маловажных
участков, а есть  только  своеобразные  "двигатели  внутреннего сгорания"  и
приводные  к  ним  ремни.  Поэтому, как говорил Каганович,  Политбюро решает
вопросы  не  только   большой  внешней  политики,  но  живо  интересуется  и
производством  "граммофонов" и "мыла".  Ничто не  может  находиться вне поля
партийного  зрения -  ни человек,  ни вещи, ни  время, ни пространство. Этот
принцип  и   лежит  в  основе  тоталитаризма  и   тоталитарности  советского
управления. Исходя из него,  Сталин создал и аппарат партии. Чтобы наилучшим
образом  претворять  в  жизнь  этот  идеально-методологический принцип, надо
иметь и необыкновенно даровитых и способных людей.
     Поэтому  второй принцип  организации  аппарата  касается  подготовки  и
подбора людей аппарата. Этот принцип гласит: в аппарат партии надо подбирать
людей, исходя из двух соображений:  фанатичной преданности режиму и высокого
организаторского  таланта.  Самодовлеющим  из  этих  двух  качеств  является
первое,  но при  одинаковых  условиях  предпочитается обладатель  и  второго
качества. То, что при Ленине и в первые годы при Сталине считалось решающими
признаками,  определяющими  карьеру  работника  аппарата партии:  социальное
происхождение  (из   трудовой,  "пролетарской"  семьи),   "партийный   стаж"
(давность  пребывания  в  партии),  "национальное  меньшинство"  (из  бывших
угнетенных наций России), перестает играть какую-
     либо важную  роль, а  впоследствии даже  играет иногда  и отрицательную
роль  при  выдвижении  коммунистов  в  аппарат   (опыт  показал,  что  такие
коммунисты  ведут   себя   независимо  и   не   всегда   преклоняются  перед
"авторитетом" верхов или заражены "буржуазным национализмом").
     Третий, немаловажный принцип - это, так сказать, "диалектический" склад
ума   партийного   работника.   Партийный   работник   -   это   не   просто
бюрократ-исполнитель,  но и  вернейший интерпретатор воли  верховного вождя.
Каким бы "гениальным"  ни был "вождь", но он не может  физически успевать во
всем  и  везде.  Он  дает  лишь  "генеральную линию".  Партаппарат  дает  ее
практическую интерпретацию.  И  вот при осуществлении  "генеральной  линии",
будь  это перед  Ассамблеей  Объединенных Наций,  на заседании  бюро  обкома
партии  или  на работе  в  колхозе,  партийный  аппаратчик должен  постоянно
спрашивать  себя: а как поступил бы  в данном конкретном случае ЦК? Если его
практические  действия  верно  интерпретируют   волю  ЦК,  то   он  надежный
аппаратчик партии.
     Четвертый   принцип   тесно   связан   с   третьим,   но  ему   придают
самостоятельное значение  -  это инициативность  в  работе.  Обычно  принято
считать,  что  средние и низшие аппаратчики партии лишены  права инициативы.
Совершенно наоборот.  Инициативность, помогающая  крепости режима,  какой бы
области  это  ни  касалось, инициативность, помогающая наиболее эффективному
претворению  в жизнь требований  и смысла "генеральной линии", называется на
языке партии  "творческой  инициативой" и признается  неотъемлемым принципом
построения партийного аппарата.
     Пятый  принцип   -  это  дисциплинированность.  "Железная   дисциплина"
считается  качеством всех  качеств  партийного  работника.  Речь  не идет об
аккуратном появлении  на службу или о  добросовестном  исполнении  служебных
обязанностей.  Речь  идет об  умении  отречься  от собственного  "я" во  имя
аппарата, об  умении  превращать  самого  себя  в  безличный,  но  постоянно
действующий  винтик  общего партийного  механизма. "Я" вообще нет  на  языке
большевиков  - есть  только  "мы".  "Мы, большевики,  мы,  советские  люди".
Дисциплинированность   есть  и  самоотречение  и  обреченная   готовность  к
самопожертвованию во  имя аппарата.  Если  такой партийный  работник  в силу
каких-либо условий  становится  жертвой  жестоких законов  партаппарата,  он
меньше всего  винит в этом аппарат. Он винит свое собственное несовершенство
в столь совершенном аппарате.
     Таковы, по крайней  мере,  основные  принципы, согласно которым  Сталин
десятилетиями строил  аппарат  партии. Очень  немногие в партийных  верхах и
низах выдержали испытание этими принципами. Тех, кто выдержал экзамен по ним
на  самой  верхушке партии, можно сосчитать по пальцам одной  руки.  В низах
была полная  катастрофа. Происходил  жестокий отбор новой армии аппаратчиков
на основе указанных принципов.
     Деловой аппарат  ЦК партии к этому времени  выглядел следующим образом.
Всем аппаратом  ЦК  руководил  и  руководит  "Секретариат ЦК" -  коллегия из
нескольких   членов   ЦК.  К  описываемому   времени,   кроме  Сталина,  как
генерального секретаря,  в состав "Секретариата"  входили: Молотов  - второй
секретарь,  Каганович - третий секретарь, Бауман  -  четвертый  секретарь  и
Посты-шев - пятый секретарь. Но поскольку Молотов вскоре был назначен главой
правительства,   а   Каганович   и   Постышев   были   секретарями   ЦК   по
совместительству,  то  аппаратом  ЦК руководили  Бауман  и личный  секретарь
Сталина Поскребышев.  Когда Бауман был переведен на  работу в  Среднюю Азию,
фактическим  хозяином  аппарата  ЦК  стал  Поскребышев с  титулом "помощника
секретаря ЦК", хотя он не был тогда даже кандидатом в члены ЦК.
     Сам  аппарат ЦК  разбивался на  отделы:  организационно-инструкторский,
распределительный  (отдел кадров),  культуры и пропаганды,  отдел агитации и
массовых  кампаний  и два  сектора  - управление  делами и  "Особый  сектор"
("Секретариат Сталина").
     В  1934  году  эту  "функциональную систему"  структуры  ЦК отменили  и
аппарат  был  реорганизован по производственному принципу. По этому принципу
отдел культуры и пропаганды и отдел агитации и массовых кампаний были  вновь
воссоединены, а  другими отделами были:  сельскохозяйственный, промышленный,
транспортный,  планово-финансовый,  политико-административный,   руководящих
парторганов, Институт Маркса - Энгельса -  Ленина. Секторы управления делами
и "Особый" остались без изменений.
     Такая система структуры  аппарата  ЦК  существует  и  сейчас,  только с
большей детализацией производственных  отделов.  Соответственно выросло и их
число.
     Цель этой  реорганизации  заключалась  только  в  одном  -  довести  до
логического  конца  основной  принцип  аппаратного руководства  -  тотальный
контроль над всей жизнью страны, о котором говорил Каганович.
     Во главе отдела  пропаганды и агитации стоял сначала Криницкий (до 1929
г.), а  потом  до  самой своей ликвидации  Стецкий  (1937  г.). Стецкий,  по
образованию экономист (кончил ИКП по  экономическому отделению), был  рьяным
учеником  Бухарина (но уже в 1928 году отошел от  него). Хотя сам происходил
из буржуазной семьи, но терпимо относился к буржуазным ученым (у большевиков
бывало  наоборот   -  коммунист   из   чуждой   социальной   среды  старался
компенсировать  свою "чуждость" репрессиями против собственного класса, как,
например, Вышинский, Булганин, Маленков).
     Лучше      всего,     пожалуй,      характеризуют      Стецкого     как
"диалектика-пропагандиста" следующие два примера.
     В разгаре  новой волны репрессий в  одном из  городов  Украины агитпроп
обкома партии конфисковал  у местной еврейской  общины старинную синагогу и,
сделав соответствующие  перестройки,  превратил  ее в клуб "областного союза
безбожников".  Тогда   группа   верующих  евреев  обратилась  с   жалобой  к
председателю ЦИК  СССР Калинину. Приемная Калинина переслала жалобу местному
исполкому  с  указанием,  что  синагогу  можно  закрыть  только  с  согласия
верующих.   Агитпроп   обкома   провел   "голосование":   его  представители
(комсомольцы)  ходили  по  квартирам еврейских семей с  открытым  листом,  в
котором стоял вопрос: желает ли данный  гражданин, чтобы был открыт клуб для
"просветительных  целей" в этом районе? Ни в чем не  сомневающиеся евреи без
всякого  принуждения  дали  свои   подписи.  "Волеизъявление"  евреев   было
направлено назад к Калинину и  тогда  последовала санкция приемной Калинина,
что  синагогу можно превратить  в клуб. Только после этого верующие  поняли,
что  их обманули, и обратились с  протестом в ЦК партии,  лично к Кагановичу
(видимо, и  как к секретарю ЦК,  и  как  к еврею). От имени верующих местный
раввин  писал,  что  его  община  готова  уступить  советской власти другую,
маленькую синагогу,  находящуюся в том же городе, но просит сохранить старую
большую  синагогу,  которая  рассматривается  общиной  не  только как  место
отправления  религиозного  культа, но  и  как  редкий архитектурный памятник
религиозно-духовной культуры евреев России. Раздраженный личным обращением к
себе,  Каганович  наложил   на  обращение  раввина  лаконическую  резолюцию:
"Закрыть обе синагоги".  Бумага по принадлежности поступила в Агитпроп ЦК, к
Стецкому.  Стецкий, не менее раздраженный, чем  Каганович, наложил на той же
бумаге новую резолюцию, но иного содержа-
     ниг: "В архив", а местному агитпропу протелеграфировал: "Реставрировать
на  деньги  обкома и немедленно вернуть общине головотяпами  реквизированную
синагогу".  На  имя Кагановича последовало  благодарственное  письмо того же
раввина, не  знавшего,  конечно,  в  чем дело.  Окончательно  выведенный  из
равновесия  "самоуправством"  Стецкого, Каганович обратился к "арбитру"  - к
Сталину.  Рассказывали, что Сталин очень быстро привел в чувство Кагановича.
"Лазарь,- сказал ему Сталин,- ни один католик не может перещеголять папу, но
неразумный папа может взбунтовать всех католиков  мира. Мы -не хотим бунта".
При этом Сталин напомнил своему усердному помощнику "международное значение"
безвестной еврейской общины где-то на юге  страны. Старый  Рузвельт пошел на
посредничество в  Портсмуте во время русско-японской войны в 1905 году  лишь
после  согласия царя и  его  министра  Витте  умерить  жар  в  антиеврейских
погромах.  Новый  Рузвельт пойдет  на признание СССР, если нью-йорские евреи
перестанут получать от нас тревожные вести,- такова была логика Сталина. Вот
и второй пример,  но  из другой области. Это  было  уже в 1934 году, когда я
второй раз вернулся в ИКП. Был  у нас семинар по древней истории.  Семинаром
руководил  известный беспартийный  профессор Преображенский. Разбирали тему:
"Классическая  демократия  Афин  периода  Перикла".  Задача  как   основного
докладчика,  так и содокладчиков заключалась не только в том, чтобы изложить
школьную концепцию, но продемонстрировать  самостоятельный исследовательский
подход к теме. Все  шло хорошо, пока  один  из содокладчиков  не  привлек на
помощь Маркса и  Энгельса. Он доказывал,  что в Афинах было все не  так, как
это рассказано у  Фукидида или у Бузескула. Аргументы:  цитаты из  Маркса  -
Энгельса. Обычно  спокойный и  невозмутимый профессор долго боролся с собой,
весьма  корректно  старался   вернуть  содокладчика   к  существу  темы,  но
убедившись,  что  это  ему  не удастся,  совершенно  неожиданно для всех нас
громко  стукнул дрожащим старческим  кулаком по  столу и,  словно ужаленный,
вскочил со стула: - Это скандал, это чудовищно! Вы нам разводите здесь самую
несусветную чепуху. Вы должны знать, что  Маркс и Энгельс в вопросах древней
истории  не  являются  авторитетами.  Вы  позорите  и  науку  и  этих  ваших
учителей... Садитесь, я вам ставлю "неудовлетворительно"!
     Содокладчик сел в великом недоумении. В недоумении были и мы. Профессор
предоставил слово очередному содокладчику, но встал парторг группы и заявил,
что "ввиду  усталости  как  профессора,  так  и  слушателей", он  считал  бы
целесообразным перенести продолжение семинара  на завтра. Профессор отклонил
предложение,  но  мы,  знавшие  в  чем  дело,  поддержали  парторга. Семинар
прервали.  Профессор  ушел, а парторг открыл чрезвычайное партийное собрание
группы.    Повестку    дня    собрания    парторг    сформулировал     ясно:
"Контрреволюционная  и   антимарксистская  вылазка  на  семинаре  профессора
Преображенского". Срочно притащили на собрание секретаря парткома Кудрявцева
и  директора  Дубину.  Парторг  доложил  суть  дела.  Начались  выступления.
Разумеется,  все осуждали  профессора. На  второй  день вопрос перенесли  на
общепартийное  собрание  Института. Было  решено  избрать  делегацию,  чтобы
доложить  инцидент  Стецкому  и  потребовать  удаления  из  Института  проф.
Преображенского. Делегация отправилась к Стецкому в самом боевом настроении.
Стецкий выслушал доклад с тем  холодным  равнодушием,  за которым скрывалась
снисходительность  осведомленного   циника.  Потом  вынес  и  приговор:  что
профессор Преображенский  не марксист,  а буржуазный  ученый, ЦК знает и без
вас,  но  что   вы   такие  простофили  -  мы   узнаем  впервые.  Учитесь  у
Преображенских фактическим знаниям до тех пор, пока не будете сильнее их и в
буржуазных науках. Вот тогда мы вышибем Преображенских, а вас поставим на их
место. Но ни днем раньше. Вернитесь в Институт и продолжайте семинар!
     Таков  был суд Стецкого. Преображенского  "вышибли" только в 1937  году
прямо в тюрьму, правда, вместе с тем же Стецким.
     Совершенно   другого  толка  был  заведующий  пресс-бюро  ЦК   Ингулов.
Доктринер до мозга костей, он хвалился тем, что чтение Маркса  и Ленина  ему
доставляет большее  духовное  удовольствие,  чем слушать музыку Чайковского,
читать  Толстого  или  обозревать   Третьяковскую  галерею.  Пользуясь  этим
"духовным богатством", он  писал невероятно  скучные, примитивные  и  в силу
этого   вполне   просталинские  учебники  "политграмоты"  для   коммунистов.
Собственно,  Ингулов  и  был  основоположником  той  унифицированной жвачки,
которая   вошла   потом   в  "железный  фонд"   сталинизма   под   названием
"коммунистическое  воспитание" масс. Малейшее отклонение  от  этой системы в
советской   печати   Ингулов   преследовал   беспощадно.   Даже  собственные
произведения    он   подвергал   самой    претенциозной    "самокритике"   и
"саморазоблачениям",  если они не отвечали в какой-либо  части  сегодняшнему
этапу  пресловутой  "генеральной  линии". Ингулов принадлежал как  раз к тем
людям,  которые  умели читать вслух невысказанные мысли  "вождя". Они как бы
составляли  "запасной  мозг"  Сталина.  Там,  где "основной мозг"  думал "за
всех", "запасной" думал лишь за Сталина. Эти люди давали  интерпретацию воли
диктатора.  В  этом они  соревновались между собою, а арбитром  соревнования
оставался сам Сталин. Он давал  делать карьеру только тем из  соревнующихся,
кто   предлагал   наиболее   эффективные,  наиболее   динамические   рецепты
установления его единоличной диктатуры. В своей первой "сенсационной" статье
против  Сталина  газета  "Правда" от  28 марта  1956 года  хотела  объяснить
карьеру  таких  людей,  ссылаясь на Л.  Берия,  тем, что Сталин выдвигал  на
руководящие посты лишь  сторонников "культа Сталина". Это, конечно, неверно.
Сотни  и  тысячи  сталинцев, которые  так  же, как и  нынешние  его  ученики
создавали ему  "культ",  погибли в  сталинской  тюрьме.  Уцелели  и  сделали
карьеру  сталинцы  не  только в  мышлении, но и в  действии. Одной хвалы  по
адресу  Сталина,  одной  рабской   преданности  ему,  одного  просталинского
"запасного  мозга" не  было  достаточно, чтобы  сделать такую карьеру.  Ярко
иллюстрирует  это карьера самого Ингулова  на идеологическом фронте. Ингулов
подсказал  и подготовил  для  Сталина организованный поход  за  сталинизацию
общественных наук  в СССР  в начале тридцатых  годов  ("О некоторых вопросах
истории  большевизма",  письмо  Сталина  в  редакцию  журнала  "Пролетарская
революция"). За то, что подсказал,- Ингулов сделал карьеру, но за то, что не
сумел  превратить   в   действие   собственный   же  замысел,-   Сталин  его
ликвидировал.
     Будучи  заведующим пресс-бюро ЦК, Ингулов в обход  своих прямых шефов -
Стецкого и его заместителя  Керженцева - подготовил Сталину подробный доклад
о   "контрабандистах"   на   идеологическом   фронте.   Это  была   еще   не
сформулированная самим  Сталиным сталинская идея  "аракчеевского  режима"  в
идеологии.  Сталин  воспользовался планом  Ингулова,  и Оргбюро ЦК в  начале
сентября 1931 года вынесло два решения:
     1.  Поручить т. Сталину  выступить в печати со статьей об антиленинских
вылазках на историческом фронте,  заострив внимание партии на  необходимости
систематически   разоблачать   устно   и   печатно   троцкистских   и   иных
фальсификаторов  истории, систематически срывать с них маски, объявить войну
либерализму в литературе, пре-
     кратить всякие дискуссии "насчет кровных интересов большевизма".
     2.  Освободить Керженцева от  работы заместителя заведующего Агитпропом
ЦК и назначить на его место Ингулова.
     Такова история появления в журнале "Пролетарская революция" знаменитого
письма Сталина "О некоторых вопросах истории большевизма".
     Сталин  не  пощадил в этом  письме даже своего вернейшего  помощника по
разгрому всех  оппозиций  - Ем.  Ярославского, члена Президиума  ЦКК. И  это
только  из-за одного пустякового замечания Ярославского в его книге "История
ВКП(б)" о том, что до приезда Ленина из-за границы в апреле 1917 года лидеры
большевиков  в России  -  Каменев, Свердлов и "даже" Сталин" -  не  занимали
правильной  ленинской  позиции  по   отношению  к  Временному  правительству
(условная  поддержка  Временного   правительства).   Сталин  припомнил   это
Ярославскому, публично дисквалифицировав его как "большевистского историка".
     Письмо  Сталина в духовной  и идеологической жизни  СССР имело такое же
значение, как  его речь  на конференции аграрников-марксистов в декабре 1929
года в жизни  российского крестьянства