иям  партии и
членам XVI партконференции, не опубликовывая ее в печати".
     Сталин,  сердито  обругав  Рыкова  за  нарушение   "коллегиальности"  в
руководстве  правительством и  даже  за наличие  своей,  бухаринской,  линии
против линии партии,  все же не потребовал  наказания  Рыкова.  Более  того.
Сталин назначил Рыкова главным докладчиком по пятилетке на открывшейся в тот
же день XVI конференции ВКП(б).
     Рыков вновь  охладел. Тем увереннее  работал  Сталин. Первую победу над
группой Бухарина надо  было организационно закрепить,  а  чтобы это сделать,
надо было убрать из партии и с руководящих постов армии потен-

     51Там же, стр. 107.
     52"ВКП(б) в резолюциях...", стр. 510-521.

     циальных  бухаринцев. Сталин назначил "генеральную  чистку  партии",  с
прямым указанием, чтобы  она  была  закончена к XVI съезду партии  (в партии
насчитывалось тогда 1 500 000 членов).
     Та же самая партийная конференция по докладу Ем. Ярославского приняла и
соответствующую  резолюцию.  Чистку  должен был  проводить аппарат  ЦКК  под
руководством Секретариата ЦК. В резолюции о чистке прямо говорилось :
     "Предпринимаемая  проверка и  чистка рядов  партии должна таким образом
сделать  партию более однородной... Чистка  должна  беспощадно выбросить  из
рядов  партии  все  чуждые ей...  элементы...  сторонников...  антипартийных
групп... "не взирая на лица"..." (весь курсив в цитате мой.- А. А.).
     Конференция  закончилась  29  апреля.  В тот же день  состоялся  первый
пленум ЦК для утверждения решений конференции.  Пленум  утвердил  их с одной
лишь поправкой: Угланов был выведен  из  состава  Секретариата ЦК, а Бауман,
заведующий деревенским  отделом МК, был назначен на  его место.  Кубяк через
"болото"  перешел  на  сторону Сталина.  Секретариат  ЦК  теперь  стал чисто
сталинским.


     XVIII. СТАЛИН КАК "ПОЛИТИК НОВОГО ТИПА"

     Пленум и конференция закончились триумфом сталинской группы в Политбюро
и сталинского аппарата в ЦК. На девять десятых  это был личный триумф самого
Сталина. Обычно было принято считать Сталина "серой скотинкой" в руководстве
большевистской  партии   и  человеком   "посредственных  способностей"  -  в
политике. В  лучшем случае  в  Сталине  признавали "исправного  исполнителя"
чужой воли. Таким его рисует Троцкий. Таким его привыкли  видеть при Ленине,
таким его  продолжали считать и после  Ленина.  Но  Сталин оказался сфинксом
даже  для его  ближайших друзей и былых  единомышленников. Нужна была смерть
Ленина,  чтобы  "сфинкс"  начал  обрисовываться.  У  сталинцев  свое  особое
понимание политики, тактики и  стратегии.  Да и партию свою  они  считали  и
считают партией  особого,  "нового  типа".  Чтобы  до конца  понять  и смело
лавировать в темнейших лабирин-

     53 "ВКП(б) в резолюциях...", стр. 566-567.

     тах  этой специфической "новой  политики",  надо  было  обладать  одним
непременным качеством: свободой от старой политики.  Сталин, конечно, знал и
"старую политику", но  знал  лишь "посредственно"  и  в этом тоже  было  его
величайшее  преимущество.   Меньше  болел  "детской  болезнью"  наивности  в
политике. Был свободен от всех морально-этических условностей в политической
игре.
     Троцкий не признавал  Сталина и как теоретика  партии. В марксизме, как
политической доктрине коммунистов, его считали круглым  невеждой. И это тоже
было  преимуществом   Сталина.  Он  был   свободен  от  догматических   оков
марксистской  ортодоксии.  "Существует  марксизм  догматический  и  марксизм
творческий. Я стою на точке зрения последнего",- говорил Сталин на VI съезде
партии, накануне Октябрьской революции.
     В  "новой  политике"  и  "партии  нового типа" Сталин  не  признавал ни
романтики     исторических    воспоминаний,    ни    законов    исторической
преемственности. Приписывая Троцкому свои собственные намерения в будущем (к
чему  он  довольно часто  прибегал в  других условиях  и по другому поводу),
говоря, что Троцкий хочет развенчать  "старый большевизм", чтобы  вычеркнуть
из  истории  Ленина  для утверждения собственного  величия,  Сталин сам  был
внутренне  свободен  от чинопочитания даже по отношению  к Ленину. В  "новой
политике" Сталин держал  курс на "новейшее".  Очень характерны его  слова на
этот  счет54 :  "Возможно,  что кой-кому из  чинопочитателей  не  понравится
подобная  манера.  Но  какое  мне  до  этого  дело?  Я  вообще  не  любитель
чинопочитателей". Поэтому Сталин признает и "старых большевиков"  постольку,
поскольку они  способны стать "новыми". Вот и  другие  очень характерные его
слова, произнесенные на том же апрельском пленуме55:
     "Если  мы потому только называемся старыми большевиками, что мы старые,
то  плохи  наши дела,  товарищи. Старые  большевики  пользуются уважением не
потому,  что  они старые,  а потому, что они являются  вместе  с  тем  вечно
новыми..."
     Делая маленькое  отступление,  я должен  тут  же отметить общеизвестный
факт: Сталин, конечно, признавал и  вознаграждал  чинопочитателей,  но  тех,
которые  колено-преклонялись  только перед  ним одним.  И придя к власти, он
доказал, что ставит себя выше Ленина и как теорети-

     54 И. Сталин. Сочинения, т. 12, стр. 114.
     55 Там же, стр. 1-2.

     ка, и  как политического вождя.  Вот  чрезвычайно  яркая иллюстрация  к
этому. В "Философском словаре" 1952 года,  изданном под  редакцией П. Юдина,
есть косвенное сравнение Сталина с Лениным. О Ленине там  сказано: "Ленин  -
величайший теоретик и вождь международного пролетариата". В том же "словаре"
о Сталине говорится:  "Сталин -  гениальный теоретик и  вождь международного
пролетариата". Ленин - лишь "величайший", а Сталин - "гениальный"!
     Возвращаясь  к  теме, нужно  сказать,  что и такая  внутренняя  свобода
Сталина от ленинских норм, традиций  и "чинопочитания" по отношению к Ленину
тоже была сильнейшей стороной Сталина как "нового политика". Наконец, Сталин
был невеждой в теоретических вопросах и не мог считаться теоретиком в смысле
старого большевистского понимания "теории".
     "Теоретиком" он стал, когда получил власть.  Но  в те  годы Сталин  сам
хорошо понимал свое ничтожество в  теории и никаких  внешних амбиций в  этом
смысле  не проявлял. Когда  его  бесчисленные  поклонники обращались к нему,
чтобы  он   высказывался  по   вопросам   марксистской  теории,   философии,
политической  экономии,  языка,  литературы,  искусства,  то  он  совершенно
серьезно  сознавался  в  своей   несостоятельности   в  области  теории  или
марксистской критики.  В его  опубликованные  сочинения  вошли некоторые его
ранние признания на этот счет. Так,  в письме к писателю Безыменского Сталин
пишет56:
     "Я  не знаток литературы и, конечно,  не  критик".  В другом  письме, к
Максиму Горькому, он признается еще более откровенно57:  "Просьбу Камегулова
удовлетворить  не  могу. Некогда! Кроме  того,  какой  я критик,  черт  меня
побери!"
     Как  бы  это  ни  звучало  парадоксально, слабость в  теории  тоже была
сильной  стороной  Сталина,  как  политика  "нового  типа".  Не  находясь  в
догматических  щупальцах  Маркса  и Ленина и  не утруждая себя головоломными
премудростями "научного  социализма" будущего,  в который  он  и  не  верил,
Сталин  оставался  на почве реальности.  В  этой  же  реальности "социализм"
означал не цель, а средство к цели - к власти любой ценой и при помощи любых
методов.
     Разница  между  ним и Лениным была тоже  существенная. Ленин  пришел  к
власти в борьбе с враждебными

     56 Там же, стр. 200.
     57 Там же, стр. 177

     партии  классами.  Сталин  же  добивался  и  добился  ее   в  борьбе  с
собственной  партией.  Однако тот  же  Ленин  учил  (этому глубоко  верил  и
Сталин), что получить власть - это еще полдела, самая важная и самая трудная
задача - это удержаться у власти. Для успешного разрешения этой задачи Ленин
видел  только  один  путь:  политическая  изоляция,  а  потом  и  физическое
уничтожение  враждебных  партии  классов. Это учение Ленина  Сталин  целиком
перенес на  собственную  партию - получить власть он мог относительно легко,
но  удержать  ее  он   мог  лишь  по  тому  же  ленинскому  принципу:  путем
политической изоляции и физического уничтожения враждебных ему лиц и групп в
большевистской партии. Пока  что Сталин  был  занят разрешением "полдела"  -
захватом власти.
     На  апрельском  пленуме  Сталин и приступил  к "политической  изоляции"
противников с  тем, чтобы изолировать  их и  физически,  когда  новый  режим
личной диктатуры  укрепится  окончательно. Читатель может сказать, что Ленин
поступил   бы  точно  так  же,  как  и  Сталин,  если  бы  он  имел  дело  с
многочисленными противниками внутри партии. Обращаясь на пленуме к Томскому,
Сталин  так и заявил, что он, Сталин, и его группа  в ЦК либеральнее Ленина:
"Помните, что товарищ  Ленин,- говорил Сталин,- из-за одной маленькой ошибки
со стороны Томского угнал его в Туркестан"58.
     На реплику Томского: "При благосклонном содействии Зиновьева  и отчасти
твоем",- Сталин ответил:  ошибаешься,  если думаешь,  что  Ленина можно было
легко убедить в том, в чем он сам не был убежден.
     Чтобы  уничтожить  при  Ленине  ленинскую  гвардию,  надо было  сначала
уничтожить самого Ленина. В этой гвардии был только один  человек, способный
на это - Сталин. В этом тоже было его исключительное преимущество.
     Всего  того,  что  было  преимуществом  Сталина,  не хватало  Бухарину.
Сталинцы  были  правы,  когда  во всем этом  видели  "гениальность" Сталина.
Остается добавить,  что в  этом именно  и  заключается "творческий" характер
сталинского  марксизма  так  же,  как и  секрет  всепобеждающего  мастерства
сталинской диалектики.  В  этой  сталинской  диалектике первых лет борьбы  с
оппозицией террор еще не играл решающей роли. Решающую роль играла

     58 И.Сталин.Сочинения,т.12,стр.324

     необыкновенная способность Сталина сказать в нужное время нужное слово,
а  сказав  его,  безоглядно приступить к осуществлению  практического плана,
если  бы  даже  такой образ действия  противоречил всем  догмам  и  понятиям
которые до сих пор  считались  "священными". При этом он действовал с точным
учетом  психологии рвущейся на  сцену совершенно новой партийной  элиты. Эта
черта характера  роднит Сталина с характером  его  исторического кумира -  с
Наполеоном.
     "Я кончил войну в Вандее,- говорил последний,-  когда  стал  католиком.
Мое  вступление  в   Египет  было   облегчено  тем,  что  я   объявил   себя
магометанином, а итальянских священников  я завоевал  на свою сторону,  став
ультра-монтанцем.  Если  бы  я  правил  еврейским  народом,  я  приказал  бы
восстановить храм Соломона".
     Сталин  не был теоретиком,  как Бухарин,  оратором,  как  Троцкий, даже
интеллигентным  человеком, как Рыков. Это  тоже было его громаднейшим плюсом
как лидера "нового типа".
     Французский   философ   и   политик,   позднее  министр,   Жюль   Симон
свидетельствует:
     "Еще  за два месяца до своего всемогущества -  Луи Наполеон  был ничто.
Виктор Гюго  поднялся на трибуну (Собрание 1848  г.), но не  имеет успеха...
Редкий и мощный гений Эдгард Кине  тоже не помогает... Политические собрания
являются местами, где блеск гения имеет меньше всего успеха. Здесь считаются
только  с тем красноречием, которое  подходит ко времени  и месту,  и с теми
услугами, которые оказаны партии,  а не  отечеству. Чтобы Ламартин в 1848  и
Тьер в 1871  г.  получили  признание, нужна была  их  решающая важность, как
движущая сила.  Когда  опасность  миновала,  исчезла  вместе  со  страхом  и
благодарность".
     Цитируя  вышеприведенные слова Симона, знаменитый  французский социолог
Лебон пишет:
     "Бывают  вожди интеллигентные и образованные, однако это вредит им, как
правило, больше, чем приносит пользу. Интеллигентность, сознающая связь всех
вещей,  помогающая   их  пониманию   и  объяснению,  делается  податливой  и
значительно  уменьшает  силу  и  мощь  в  убежденности,  которая  необходима
апостолу.  Большие вожди всех времен, собственно вожди всех  революций, были
людьми  ограниченными и  потому имели большое влияние.  Речи  знаменитейшего
среди них, Робеспьера, удивляют часто своей несвязностью.  Когда их читаешь,
не  находишь  удовлетворительного  объяснения  чудовищной  роли  всесильного
диктатора"59.
     Так будут  писать и  о  Сталине через десятки лет, не находя ни  в  его
речах, ни  в его "гениальных произведениях" не только искры гения, но даже и
необходимой  дозы простой интеллигентности. И все-таки  этот человек овладел
до последнего винтика гигантской государственной  машиной, в законодательном
корпусе  которой было так  много претендентов на пост Ленина. Я приводил все
те "субъективные факторы", которые сделали Сталина, на мой взгляд, водителем
этой машины. Я должен к ним  прибавить  теперь, несколько забегая  вперед, и
один "объективный фактор" величайшей важности. О подобном факторе в политике
говорит тот же Лебон. Правда, констатируя явление  того порядка, о котором я
хочу  говорить,  Лебон  не  дает ему объяснения. Однако  высказывания Тэна и
Шпулера, которые он приводит в связи с этим, поразительно напоминают картину
большевистского  партийного  парламента  описываемого  мною времени -  ЦК  и
ЦКК60.
     "История  революции показывает,- пишет Лебон,- в  какой  мере  собрания
могут   быть   подвержены   искусственному   влиянию,   которое   совершенно
противоречит их  преимуществам.  Для  дворянства  было  неслыханной  жертвой
отказаться  от своих  преимуществ, и  все-таки это случилось в ту знаменитую
ночь Учредительного собрания.  Отказ от своей неприкосновенности означал для
членов Конвента постоянную угрозу смерти, и все-таки они поступили так, и не
боялись  показывать  друг  на друга, хотя  они  точно  знали,  что эшафот, к
которому  подводились  сегодня  их коллеги, завтра  предстоял им  самим.  Но
поскольку они достигли той ступени автоматизма, о  котором  я говорил, ничто
не может удержать их подпасть под то влияние, которое руководит ими".
     "Они  одобряют  и  постановляют  то, что презирают,-  говорит  Тэн,- не
только глупости, но также преступления, убийство невинных,  убийство друзей.
Единодушно  и  при  живейшем одобрении  левые  и  правые совместно  посылают
Дантона, своего естественного верховного водителя, на  эшафот. Единогласно и
при  величайшем  одобрении  левые  и  правые  совместно  голосуют  за  самые
злодейские постановления революционного правитель-

     59 Le Bon.  Psychologic der Massen.  Stuttgart, Alfred  Kroner  Verlag,
1951, S. 169.
     60 Там же, стр. 171 - 174.

     ства  Единогласно и при  криках восхищения и энтузиазма,  при страстных
демонстрациях   за   д'Эрбуа,   Кантона,   Робеспьера,   Конвент   оберегает
правительство убийц,  хотя  его  партия центра ненавидит за убийства, а Гора
презирает, так как ее ряды через него пострадали. Центр  и Гора, меньшинство
и большинство, кончают тем, что подготовляют свое собственное  самоубийство.
22 Прериаля сдался весь Конвент; 8 Термидора, в течение первой четверти часа
после речи Робеспьера, он сдался еще раз". Вот и описание собрания 1848 года
Шпулером: "Споры, ревность и недовольство, которые сменяются слепым доверием
и  бесконечными  надеждами,  привели  республиканскую  партию к  гибели.  Ее
незадачливость  может  быть  сравнена  с  ее  недоверчивостью  против  всех.
Никакого  чувства  законности,  никакого  чувства  порядка,  только  страх и
иллюзия без  границ. Ее беспечность соревнуется с ее нетерпением. Ее дикость
так же велика, как ее послушность.  Это - особенность незрелого темперамента
и  недостаток  воспитания. Ничто ее не удивляет,  все  сбивает ее  с  толку.
Дрожа,  трусливо и одновременно безотказно героически будет она  бросаться в
огонь,  но  будет отскакивать  перед  тенью. Действия  и отношения вещей  ей
неизвестны. Так же быстро падающая духом, как и накаляющаяся, она подвержена
всем ужасам; и  торжествуя до небес или пугаясь до  смерти, она не имеет  ни
нужных границ, ни подходящей меры. Текучее воды она воспроизводит все краски
и  воспринимает любые  формы".  Много  раз  сделанные  аналогии  событий  из
Французской революции с событиями русской не бьют так в цель, как только что
приведенные   эпизоды.  Посмотрите   на  списки   трех   составов   русского
революционного конвента - ЦК и ЦКК:
     1) после победы Зиновьева - Бухарина - Сталина
     над Троцким в 1924 году (ХШ съезд),
     2) после победы Бухарина - Рыкова - Сталина над
     Зиновьевым в 1925 году (XV съезд) и
     3) после победы Сталина над Бухариным в 1930 году
     (XVI съезд).
     Каждый   последующий   состав  большевистского  конвента   посылает  на
политический  эшафот ведущих трибунов Октябрьской  революции из  предыдущего
состава:  Зиновьев  -  Сталин - Бухарин  - Троцкого и  троцкистов; Бухарин -
Сталин  - Рыков -  Зиновьева  и  зиновьевцев; Сталин и "старые большевики" -
Бухарина и бухаринцев; Сталин и сталинцы - "старых большевиков". Потом
     Сталин всех их сводит  в одном  месте - на Лубянке, чтобы ликвидировать
их  там  физически.  Русские  мараты  и  дантоны,  сен-жюсты  и  робеспьеры,
"жирондисты" и "горцы"  с какой-то  фатальной  обреченностью повторяли  акты
французской драмы с тем, чтобы после взаимоистребительной бойни  увековечить
на русской земле кошмарный режим  французского  Сентября.  Логическая  линия
русского  Октября  была той же. То, что  Ленин вынашивал в  эмбрионе, Сталин
вырастил как чудовище.


     XIX. СТАЛИНА ОБЪЯВЛЯЮТ "ВЕЛИКИМ"

     За  сообщениями  обходе объединенного пленума ЦК  и  ЦКК  у  нас  в ИКП
следили  с  тем напряжением, с  каким следят за  сводками осажденной врагами
крепости.  В  первое  время  наши   "сводки"  были  весьма  скупы  и   порою
противоречивы,  хотя на  пленуме  были,  кроме  лидеров  правой оппозиции, и
руководители московской группы - Резников, "Генерал" и Стэн.
     По установленным  правилам, каждый день нас информировал о ходе пленума
Юдин. Информация Юдина была из вторых рук. Его ежедневно вызывали в Агитпроп
ЦК, как  и  других руководителей центральных  партийных учреждений,  снабжая
официальными   "сводками"  и   "комментариями",   чтобы   он  соответственно
"обрабатывал" партийную массу.
     Во  время предыдущих пленумов подобные сводки мы получали из первых рук
- от своего профессора члена ЦКК Стэна. Теперь Стэн был лишен этой "почетной
нагрузки". Впрочем, из  информации Юдина мы  узнали, почему член ЦКК Стэн не
имел  права  делиться  своими впечатлениями  о ходе  пленума  с  коллегами и
студентами ИКП,  как раньше. Оказывается, что  Стэн  выступил  на пленуме  с
подробной критикой Сталина и,  как выражался Юдин, "философским обоснованием
правого  оппортунизма".  В  чем  же  все-таки  заключалось это  "философское
обоснование", Юдин так же мало знал, как  и мы. Тем более мы хотели услышать
о сути дела из уст самого Стэна. На одной из очередных "информации" собрание
так и поставило вопрос перед Юдиным. Но если Юдин не знал "философии Стэна",
зато хорошо знал "философию Сталина".
     - Кто берет  под сомнение информации ЦК, тот может сам обращаться к его
врагам, но не моя обязанность посредничать в этом,- заявил Юдин.
     Юдин был фанатиком, а не  дипломатом  (сегодня он уже дипломат!), и это
вечно портило ему  дело  в  "низах", хотя  и поднимало  его вес  в "верхах".
Неосторожный ответ Юдина вызвал непредусмотренную "повесткой дня" дискуссию.
Белов, староста общего  (подготовительного)  отделения, старый член партии -
командир Красной Армии (он и  в ИКП носил военную форму со шпалами командира
полка) совершенно искренне спросил у Юдина:
     - Так, что же, по-вашему, товарищ Стэн - враг партии?
     - Я сказал - враг ЦК.
     - Но я понял, что он враг Сталина, а не ЦК.
     - Это одно и то же!
     - Так выходит, что ЦК - это Сталин?
     - Совершенно правильно!
     - Но