и.  Сталин сознательно
утрировал мысль противника, чтобы объявить  ее ересью. Он намеренно разрывал
ее  на части, чтобы она потеряла всякий смысл.  Там же, где ни то, ни другое
не удавалось, он поступал просто: извольте, почему у вас не сказано о том, о
сем, о третьем, о  двадцатом?! Мне кажется, что Бухарин очень удачно и прямо
в  его  собственном  стиле ответил  Сталину на  том же VI  Конгрессе, когда,
оглашая свои злополучные тезисы и имея в виду "20 поправок" Сталина, заявил:
     -  Я  не  охватил всех вопросов,  но  недаром  Кузьма  Прутков сказал -
"плюньте в глаза тому, кто скажет, что можно объять необъятное!"
     Сталин, однако, не успокоился тем, что один раз дезавуировал Бухарина в
самом Коминтерне. Надо было  покончить  со "славой" Бухарина,  как теоретика
ВКП(б) и  Коминтерна, и в  "братских  партиях".  За  выполнение  этой задачи
взялись  вернейшие оруженосцы  Сталина: во  Франции - Торез,  в  Германии  -
Тельман,  в  Чехословакии -  Готвальд. Тельман дошел до  того,  что публично
критиковал  доклад Бухарина  на VI  Конгрессе, тогда как в самом СССР еще не
было произнесено ни одного слова по адресу  Бухарина не только публично,  но
даже  и  на  пленумах  ЦК.  Бухарин  считался  правоверным  из  правоверных.
Разумеется, такой  смелый поступок  Тельмана  поставил Бухарина  в тупик. Он
потребовал   немедленно   выслать  из  Москвы  представителя   Тельмана  при
президиуме Коминтерна - Неймана -  и одновременно призвать  к порядку самого
Тельмана. Тогда  Сталин решительно восстал против требования Бухарина. Более
того  -  обвинил  самого  Бухарина в  покровительстве  правым  в  германской
коммунистической партии. Но  тут  же выяснился и "секрет" смелости Тельмана.
Оказалось,  что  Сталин  сам  лично подготовил выступление  Тельмана  против
Бухарина,   воспользовавшись  тем,  что  Бухарин  стоял   за   санкцию  того
переворота, который  был произведен Эвертом и Герхартом после  VI  Конгресса
против  Тельмана  в  ЦК  Германской  коммунистической  партии.  Актом  этого
переворота  был нанесен тягчайший удар  по сталинскому аппарату в  Германии.
Первый  человек Сталина  на  Западе  - Тельман  -  был  обвинен  в  растрате
партийных денег другом  Тельмана  - секретарем  гамбургской  парторганизации
Витторфом  и  снят с поста председателя  партии.  Это  было сделано решением
большинства ЦК  КПГ.  Сталин возмущался72,  что это  большинство во  главе с
Эвертом и Герхартом
     "...отстранили Тельмана от руководства, стали обвинять  его в коррупции
и опубликовали  "соответствующую"  резолюцию без ведома  и санкции Исполкома
Коминтерна...  вместо  того, чтобы повернуть  руль и  выправить положение...
Бухарин  предлагает  в  своем  известном  письме  санкционировать  переворот
примиренцев, отдать КПГ

     72 Там же, стр. 23-24.

     примиренцам, а т. Тельмана вновь ошельмовать в  печати, сдедав  еще раз
заявление о его виновности" (весь курсив в цитате мой.- А. А.).
     Сталин  и "повернул  руль"  - грубым  диктатом Секретариата ЦК ВКП  (б)
провел  решение Президиума  Исполкома  Коминтерна об  отмене  "переворота" в
немецкой коммунистической партии,  о восстановлении снятого партией Тельмана
на его постах и об отзыве в Москву "в распоряжение Коминтерна" "примиренцев"
из  Берлина.  Благодарный Тельман,  как  председатель  самой крупной и самой
авторитетной  "секции"  Коминтерна  за  границей,  на  X  пленуме  Исполкома
Коминтерна в  июле  1929  года ответил  Сталину  взаимностью: Тельман и  его
друзья внесли предложение об исключении  Бухарина из Президиума Коминтерна -
как "идеолога правого уклона".
     То,  что  Сталин все  еще не  осмеливался  делать  по линии  Политбюро,
"иностранец"  Тельман  сделал по линии  Коминтерна. В апреле 1929 г. Бухарин
был снят с поста  политического секретаря  Коминтерна, но не был отозван  из
Коминтерна.
     Чем руководствовались Тельманы? Разбирали ли  они по существу обвинения
против Бухарина? Показал  ли им Сталин  заявление Бухарина от 30 января  или
"платформу  трех"  от  9  февраля?  Конечно,  нет.  Дело  и  здесь  обстояло
точь-в-точь так, как это рассказано у И. Силоне о случае с Троцким.
     Президиум   Коминтерна   обсуждал  меморандум   Троцкого  (о  китайской
революции)  и на основании этого документа исключил его из Коминтерна. Кроме
русских членов, никто из иностранных членов  Президиума Коминтерна даже и не
видел документа, на основании которого судили Троцкого. Когда  представители
Италии Силоне и Тольятти захотели видеть документ Троцкого, прежде чем о нем
судить,  председательствующий  Тельман совершенно хладнокровно ответил:  "Мы
сами не видели этого документа". Силоне, подумав,  что  он неправильно понял
Тельмана, попросил его повторить свои слова. Тельман повторил слово в  слово
то же самое. Тогда Силоне, которого поддержал Тольятти, заявил, что документ
Троцкого, вполне  возможно,  и  заслуживает осуждения, но  не  прочитав  его
предварительно,  он не может его осуждать.  Теперь вмешался в спор Сталин и,
сославшись на незнакомство  итальянских товарищей с внутренним  положением в
СССР, предложил отложить обсуждение данного вопроса до следующего дня, а
     тем временем  "проинформировать" итальянцев о  положении дел. Эта  роль
"информатора"  была  поручена  лидеру  болгарских  коммунистов  Коларову.  И
Коларов  сыграл ее  превосходно.  Пригласив к себе в  отель  "Люкс" Силоне и
Тольятти,  Коларов  за чашкой чая изложил итальянцам весьма толково,  хотя и
несколько цинично, суть "внутреннего  положения в  СССР". Смысл его  доводов
сводился  к  следующему:  во-первых,  я  тоже  не читал документа  Троцкого;
во-вторых, если бы даже Троцкий  прислал  мне  секретно этот документ,  то я
отказался бы читать его, ибо он, откровенно говоря, не представляет для меня
интереса; в-третьих,  мы  не ищем  исторической  правды, а констатируем факт
борьбы двух групп... за власть в Политбюро. В этой борьбе сила (большинство)
на  стороне  Сталина,   а  потому  мы  поддерживаем  именно  Сталина,  а  не
Троцкого73.
     Таков был смысл  урока коммунистической политграмоты,  который преподал
Коларов Силоне и Тольятти.


     XXII. КАПИТУЛЯЦИЯ ПРАВОЙ ОППОЗИЦИИ

     Совершенно так же поступили в Коминтерне и с Бухариным. Сталин был и на
этот раз силой. Поэтому Сталин был прав.  Теперь руки Сталина были развязаны
и   по  международной  линии.   Дни  Бухарина   в  Политбюро  были  сочтены.
Сверхосторожный в таких делах Сталин, однако, не спешил. Прошло семь месяцев
после апрельского  пленума  и  четыре  месяца  после  исключения Бухарина из
Коминтерна, пока  Сталин решился на  созыв очередного пленума  ЦК. Наконец в
ноябре  1929 года  был созван новый пленум ЦК.  Пленум обсудил  два основных
вопроса:
     1. О коллективизации сельского хозяйства.
     2. О группе Бухарина.
     По первому вопросу было принято решение о форсировании  коллективизации
и  об усилении "наступления на кулачество". Замечу  тут же, что еще не  было
никакой  речи о  "сплошной  коллективизации"  и "ликвидации кулачества"  как
"класса"  на ее основе. Постановление  по  второму  вопросу,  опубликованное
впервые только в 1933 году, гласило :

     73 "The  God that Failed", ed. by R.  H.  S. Grossman, New York, Harper
& Brothers, p. 114.
     74 "ВКП(б) в резолюциях...", Москва, Партиздат, 1933, стр. 611 - 612.

     Заслушав заявление тт. Бухарина,  Рыкова и Томского от  12 ноября  1929
г., пленум ЦК ВКП(б) устанавливает следующие факты:
     1. Авторы заявления, бросая обвинения апрельскому пленуму ЦК и ЦКК, что
он будто бы поставил их в  "неравноправное положение", добиваются  тем самым
от  партии  "права"  противопоставлять  себя  Политбюро,   как  равноправная
сторона, "свободно" договаривающаяся с партией, т. е. добиваются легализации
фракционной группировки правых уклонистов, лидерами которых они являются.
     2.  Товарищи Бухарин,  Рыков  и  Томский,  вынужденные  теперь -  после
позорного  провала  всех  своих предсказаний  -  признать  бесспорные успехи
партии и лицемерно декларирующие в своем заявлении о "снятии разногласий", в
то же  время отказываются  признать ошибочность своих взглядов, изложенных в
их  платформах  от 30 января и 9  февраля  1929 г.  и  осужденных апрельским
пленумом ЦК и ЦКК, "как несовместимые с генеральной линией партии".
     3. Бросая  демагогические  обвинения партии  в недовыполнении  плана  в
области зарплаты и сельского хозяйства и утверждая,  что "чрезвычайные меры"
толкнули  середнячество  в сторону  кулака,  лидеры правых  уклонистов  (тт.
Бухарин, Рыков, Томский)  подготовляют тем самым  новую атаку на партию и ее
ЦК.
     4.  Заявление  тт.  Бухарина,  Рыкова  и Томского  в корне расходится с
постановлением  X   пленума  ИККИ,  осудившего   взгляды  т.  Бухарина   как
оппортунистические и удалившего его из состава Президиума ИККИ.
     Исходя  из  этих  фактов,  пленум  ЦК  вынужден  квалифицировать  новый
документ тт.  Бухарина, Рыкова и Томского от 12 ноября 1929 г., как документ
фракционный, как фракционный маневр политических банкротов...
     Отвергая, ввиду этого, заявление тт.  Бухарина,  Рыкова и Томского, как
документ, враждебный партии, и исходя  из постановлений  X пленума ИККИ о т.
Бухарине, пленум ЦК постановляет:
     1. Тов. Бухарина, как застрельщика и руководителя
     правых уклонистов, вывести из Политбюро;
     2. Предупредить тт. Рыкова и Томского, а также Угарова... что  в случае
малейшей  попытки с их стороны продолжить борьбу против линии и решений ИККИ
и   ЦК  ВКП(б),   партия  не  замедлит  применить  к   ним   соответствующие
организационные меры".
     Резолюция эта была выработана  самим  Сталиным,но оглашена Молотовым от
имени "комиссии" по делу Бухарина75.
     Кроме того,  что  сказано  в  этой  резолюции  пленума ЦК, в  партийной
литературе или оппозиционных публикациях не сохранилось никаких следов и  об
этом последнем совместном заявлении Бухарина, Рыкова и Томского от 12 ноября
1929 года.  Однако  даже беглый  анализ резолюции пленума  дает  возможность
установить следующие два важнейших факта:
     1. Правые продолжали стоять на точке зрения своего
     заявления от 30 января и "платформы" от 9 февраля 1929
     года.
     2.  Правые  требовали "равноправия  сторон" (сталинцев  и  бухаринцев).
Последнее  требование,  безусловно,  стояло в  связи  с  "планом"  Виктора и
Сорокина, оглашенным на подольском совещании.
     Что же касается указания резолюции на то, что правые, говоря о "снятии"
некоторых разногласий, задумали тактический маневр, то тут правда, вероятно,
была на стороне Сталина.
     Правые учитывали  опыт  борьбы с  "левыми",  которую они вели вместе со
Сталиным. Ведь это  правые (Бухарин, Рыков, Томский), по инициативе Сталина,
не дали лидерам Объединенной оппозиции (Троцкому и  Зиновьеву) обратиться  к
XV съезду партии,  исключив их из  партии за какой-нибудь месяц  до открытия
съезда (декабрь 1927  г.). Остальных во главе с Каменевым исключил из партии
сам съезд, хотя бы потому, что  их лидеры уже числились "во врагах  партии".
Эту же вполне оправдавшую себя процедуру Сталин - Молотов - Каганович хотели
применить сейчас к самим правым. Правые же не хотели дать для этого внешнего
повода.  Поэтому,  не  отказываясь  от   своих  программных  взглядов,   они
маневрировали тактически.  К этому их обязывали и серьезнейшие  разногласия,
существовавшие  в  низовой  массе правых по  поводу тактики  ("активисты"  и
"пассивисты").
     Маневр этот,  однако, не удался. Бухарина  вывели из Политбюро.  Рыков,
Томский  и Угаров письменно,  а  другие устно были  предупреждены.  То,  что
Сталин  -  Молотов  -  Каганович  все еще не  осмеливались,  имея  очевидную
возможность, вывести из Политбюро заодно и  Рыкова с Томским,  показывало их
неуверенность  в  конечной  победе.  Еще  более  скандальным,  а  в  истории
большевизма

     75 И. С т а л и н. Сочинения, т. 12, стр. 389.

     и просто  неслыханным,  был  другой факт: Сталин - Молотов -  Каганович
скрывали не только от страны,  но  и от собственной партии  платформу правой
оппозиции.  И в этом, с точки зрения их собственных интересов, сталинцы были
правы. Если бы, по примеру бывших оппозиций в ВКП(б) при Ленине и после него
("левая  оппозиция",  "новая  оппозиция"),  сталинцы  допустили  до  огласки
платформу правых, то вся страна из нее убедилась бы в том, что:
     1.  Правые  против  грабительской индустриализации  за счет  жизненного
стандарта рабочего класса.
     2. Правые против крепостнической коллективизации
     для "военно-феодальной эксплуатации крестьянства".
     3.  Правые  против международных  авантюр  за счет жизненных  интересов
народов России.
     Программа Троцкого,  независимо  от  субъективных  намерений ее автора,
выглядела как программа,  противоположная бухаринской, и ее сталинцы  охотно
допустили  и  до  печати  и  даже  до  свободного  обсуждения  на  партийных
собраниях. Троцкий жил вчерашним днем революции и в  глубине  своей души был
антинэпманом, а Россия,  став нэповской, собиралась совершить еще один шаг -
сделаться капиталистической. Тут на пути встал Троцкий. Здесь-то и произошел
разрыв Троцкого  не со Сталиным,  а со страной. Поэтому  точно  так же,  как
Ленин  нэпом убил внутреннюю контрреволюцию, Сталин от  имени того  же  нэпа
похоронил  Троцкого,  опубликовав  его  платформу  к  сведению всей  страны.
Поступить  так  с  платформой  людей,  которые  на своих  знаменах  написали
магический лозунг  духа  нэповской  России -  "обогащайтесь!",- сталинцы  не
могли.  Вот почему  они не осмеливались  опубликовать бухаринскую программу.
Зато вся печать страны кричала: бухаринцы хотят восстановить в России старый
царский строй капиталистов и  помещиков!  В  это  же  время  члены Политбюро
Бухарин, Рыков и Томский, читавшие  эту печать,  как и  вся  страна, хранили
абсолютное  "молчание",  а молчание, как  говорят, есть  знак  согласия. Они
молчат - значит они и  всерьез "реставраторы",-  так  мог рассуждать простой
народ. Откуда было ему знать, что уста правых искусственно закрыты.
     Если  в  программе  бухаринцы   пользовались   преимуществом  правильно
понятого духа нэповской России, то в тактике, если ее понимать не только как
искусство  пассивного маневрирования, но и  как  оружие внезапных диверсий и
решительных  действий  на  повороте истории,бухаринцы  уступали  троцкистам.
Троцкий и  троцкисты были решительные,  жертвенные  и мужественные люди,  не
боявшиеся  апеллировать и к  улице  (демонстрации 7 ноября  1927  г.)  но их
"апелляция"  не была "созвучна  эпохе", и поэтому  они проиграли.  Бухаринцы
находились в "контакте с эпохой", но они не меньше, чем Сталин, боялись того
же  народа, к которому  надо было  "апеллировать". Сталин  был  прав,  когда
окрестил их новым прозвищем - "оппортунисты". Но, увы, это был "оппортунизм"
на пользу самому Сталину.
     После  вывода Бухарина из Политбюро и предупреждения остальных вопрос о
дальнейшей тактике по отношению к сталинцам вновь заострился.
     Либо полная  капитуляция,  либо  переход  к активным действиям,- другой
альтернативы сталинцы не допускали. На созыв съезда партии Сталин соглашался
также только при  полной капитуляции правых. Сталин пошел еще дальше в своих
требованиях. Если  раньше  можно было излагать - письменно  или устно  -  на
заседаниях  ЦК взгляды, расходившиеся  со  взглядами  сталинцев  на  текущую
политику, то  теперь  и такое действие  считалось противоречащим требованиям
партии.  Больше  того:  любой  член  партии  - от  члена  ЦК  и  до рядового
коммуниста, который публично не клеймил "правых оппортунистов" - бухаринцев,
автоматически зачислялся в новую категорию "врагов партии" -в "примиренцев".
Сталин  - Молотов  - Каганович лишали членов партии даже того  преимущества,
которым пользовались лидеры  правых  - права "молчания". Полутора-миллионная
масса членов партии должна была во всеуслышание осуждать "платформу" правых,
которой  они  никогда не  видели,  совершенно так  же,  как это  делали,  по
свидетельству  Силоне, члены Президиума Исполкома Коминтерна по отношению  к
Троцкому.
     Этого  мало.   Надо  было  везде  и  всюду   "выявлять  и  разоблачать"
"оппортунистов  на практике",  как  гласила  партийная  директива со страниц
"Правды" и "Известий" накануне XVI съезда.
     И  этого еще  мало. Закрытые и  открытые партийные  директивы требовали
"беспощадно  выявлять  и  разоблачать "скрытых  оппортунистов",  которые  на
словах  согласны с партией, формально даже проводят установки ее, но в  душе
остаются "оппортунистами" и держат "камень  за  пазухой". Такова была  общая
атмосфера в партии к концу 1929 года.
     Выбрать  в  такой  атмосфере  тактику,  гарантирующую  успех,  особенно
тактику активного действия, было  нелегким  делом,  тем более, что  сталинцы
искусственным маневрированием,  с  одной  стороны, и  морально-политическими
репрессиями, с другой,  добились  первого открытого раскола и  в руководстве
правых. Члены ЦК Михайлов, Котов, Угланов и Куликов на том же пленуме подали
заявление "о  разрыве  с правыми". Политический  "капиталист"  Сталин весьма
умело воспользовался этим "капиталом":
     18 ноября  1929  года  в  "Правде"  (No 268)  появились  заявления этих
четырех  виднейших  членов  ЦК  об  их  полной капитуляции  перед Сталиным и
решительном осуждении своей, ранее совместной с Бухариным, программы. Рыков,
Томский и  Угаров заявили пленуму,  что они,  оставаясь при своих  взглядах,
подчиняются решению большинства. Лишь один Бухарин бросил Сталину вызов - он
заявил, что не признает решения пленума  ЦК и не успокоится, пока не доведет
своих взглядов до  сведения всей партии.  Но такой  образ действия  Бухарина
осуждал вместе  со Сталиным  и  Рыков. Рыков и отчасти  Томский считали, что
надо продолжать и впредь тактику  "выжидательного бездействия".  Я  убежден,
что не  Сталин, а Рыков и Томский  убедили Бухарина  в необходимости  подать
заявление  в  Политбюро  от   25  ноября  1929  года  о  подчинении  решению
сталинского большинства ЦК. Но  Бухарин  писал,  что он целиком остается при
своих старых взглядах.  В  отличие от заявлений Котова,  Угланова  и других,
Сталин,  конечно,  его  не опубликовал  (подобный  "капитал"  приносил  лишь
отрицательные проценты), но этого  было вполне  достаточно, чтобы  заявить в
печати о победе сталинцев.
     Это  разложение  в  верхах  оппозиции  сказалось  сейчас  же   и  среди
оппозиционных кадров правых.
     Такие люди, как Резников,  "Нарком", перестали встречаться с  друзьями.
Зинаида Николаевна явно ушла в "примиренцы". Она никого не приглашала к себе
и, если кто приходил к ней, то уходил с настроением человека, который только
что, похоронив любимого друга, покинул кладбище - жаль покойника, да и жизнь
не сладка.
     Как  бы в  довершение  ко  всему  этому,  сталинцы  в конце  1929  года
приступили к массовому изданию  антибухарин-ской литературы, к которому  они
тайно готовились еще  с  середины 1928  года. Рукописи таких книг  давно уже
лежали в  готовом виде  в  портфеле "Кабинета Сталина", но задерживались  до
организационного  разгрома   Бухарина.   Теперь   Бухарин   был  политически
"разоблачен",   организационно   разбит,   но   не   был  еще   теоретически
дисквалифицирован  в  глазах  партии.  Новые  "труды  красных  профессоров",
впрочем,  бывших  учеников  самого  Бухарина,  должны  были  завершить  дело
уничтожения  всякой славы  "теоретика  и  любимца  партии".  Таковыми  были:
сборник  статей   "Против  правой  опасности  и  примиренчества"  (Москва  -
Ленинград, 1929);  В.  Сорин. "О разногласиях  Бухарина  с Лениным.  Краткий
очерк    для    молодых   членов    партии"   (Москва-   Ленинград,   1930);
"Фальсифицированный   Ленин"  ("Заметки  к   книге   "Экономика  переходного
периода")  ("Ленинский  сборник", т.  XI, 1929) и  т.  д.  Правда,  изданием
фальсифицированного  Ленина