о сброда, среди которого, кстати, почти  половина
была осуждена за сексуальные преступления, разгуливала женщина!
   - Понятно,- Рипли не отрываясь смотрела ему в  глаза.-  Для  моей  же
собственной безопасности, не так ли?
   - Именно так! - Эндрюс с грохотом обрушил кулак на столик  с  инстру-
ментами. Кювета, содержащая ланцеты и хирургические ножницы, подпрыгнула
в воздух, и одновременно с ней от неожиданности подпрыгнул Аарон Смит.
   - Между прочим, сожжение покойников -  тоже  отклонение  от  обычного
ритма жизни. И мне теперь приходится выбирать,  что  приведет  к  худшим
последствиям: возможная болезнь или беспорядки, которые  могут  последо-
вать за кремацией!
   Он помолчал некоторое время, а когда заговорил вновь,  голос  у  него
был усталым:
   - Итак, вы по-прежнему настаиваете на кремации?
   Рипли выдержала его взгляд:
   - Да.
   - Ну что ж, пусть будет так.
   И тут же из голоса директора исчезла усталость. Он заговорил -  будто
лязгнула сталь:
   - Провести кремацию я поручаю вам, мистер Клеменс. В десять часов,  в
главном цехе. Обеспечьте стопроцентную явку заключенных.  Разрешаю  вос-
пользоваться печью!
   Эндрюс резко повернулся, и ботинки его загрохотали по  направлению  к
выходу. Смит поспешил за ним.
   8
   Над печным жерлом стоял столб мерцающего багрового света. Это  сияние
исходило из раскаленного нутра печи. На сей раз она напоминала не адский
котел, а кратер действующего вулкана. И толпящиеся  вокруг  люди  теперь
были похожи не на обитателей преисподней, а скорее на  членов  какого-то
религиозного братства, собравшихся тут для свершения некой страшной  це-
ремонии. Впрочем, так ведь оно и было... А грубые накидки с  капюшонами,
наброшенные поверх повседневной тюремной одежды, вполне сошли бы за  мо-
нашеские балахоны. Однако сейчас эти капюшоны были  откинуты  на  плечи,
обнажая головы. В шапке оставался только Смит. Несколько  раз  он  ловил
скрещивающиеся на нем взгляды, но не мог осознать их причину, пока  Кле-
менс, придвинувшись вплотную, не шепнул ему что-то  прямо  в  ухо.  Лишь
тогда Смит, спохватившись, торопливо сдернул свою шапчонку и спрятал  ее
в карман.
   Торжественным голосом директор читал  вслух  полагающийся  для  этого
случая текст, близоруко щурясь сквозь очки. Очки он надевал  только  при
чтении, и последний раз ему пришлось их надеть около полугода назад.
   Не отрываясь, Рипли смотрела в воронку кратера. Поэтому речь  Эндрюса
долетала до нее отдельными фрагментами.
   - Мы передаем этого ребенка и этого мужчину тебе, о Господи... Их те-
ла уходят из мира - из нашего бренного мира, отныне над ними не  властны
тьма, боль и голод... И самая смерть уже не властна над ними, ибо...
   Странный, какой-то неуместный в этой обстановке звук пролетел по цеху
- это был лай собаки. Врач досадливо сморщился: за всеми хлопотами он не
смог вовремя сходить туда,  где,  как  ему  сказали,  находился  раненый
Спайк, а когда наконец улучил момент, его уже там не было. Действительно
ли с псом что-то не в порядке, или это кому-то почудилось второпях?
   - ...И вот теперь они уходят за грань нашего существования. В тот по-
кой, который вечен... - Эндрюс перевернул листок и, моргая, всмотрелся в
последние строки.- Из праха ты создан, в прах ты обратишься,- с  видимым
облегчением завершил он наконец свое выступление и уже повернулся к сто-
ящим возле печи, готовясь отдать команду, но замер, остановленный движе-
нием, возникшим в толпе.
   Из группы заключенных выступил вперед Дилон, и все разом  повернулись
к нему.
   - Мы не знаем, почему Господь карает невинных,- звучно заговорил он.-
Не знаем, почему так велики приносимые нами жертвы. Не знаем, за что нам
дана такая боль...
   И снова собачий лай, переходящий в визг, раздался в  воздухе,  но  на
сей раз его не услышал никто: сильный мужской голос наполнял  собой  ог-
ромный цех, как гул церковного колокола наполняет здание собора.
   - ...Нет никаких обещаний, ничего не  известно  наверняка.  Мы  знаем
лишь одно: они покинули нас. И девочка, с которой мы  сейчас  прощаемся,
никогда не узнает горя и страданий, которыми полон этот мир.-  Рипли  не
сразу осознала, что это проповедь, но теперь и она внимательно  слушала,
как в грохочущей тишине цеха чеканной медью звучит речь Дилона.- Мы пре-
даем эти тела в Никуда с радостью, потому что...
   В эти минуты собака яростно билась,  каталась  по  полу  в  одном  из
дальних закоулков, лишенная уже сил даже скулить. Грудь ее  раздавалась,
пульсировала, живя собственной страшной жизнью, отдельной от жизни всего
тела. Затем черная с рыжим подпалом шкура треща лопнула, рвались  мышцы,
сухожилия, ребра...
   - ...В каждом семени есть обещание нового цветка. В каждой жизни, да-
же самой малой, хранится новая жизнь, новое начало!
   Из растущей раны собаки хлестала липкая жидкость, судороги ротвейлера
становились все слабее...
   Рипли вдруг почувствовала странное  покалывание  в  висках.  Кровяное
давление, что ли, скачет? Ну да, вот в носу лопнул один из мелких  сосу-
дов.
   - Амен! - громоподобным голосом произнес Дилон, выбросив вперед  пра-
вую руку.
   И без команды кто-то нажал на кнопку, наклонив платформу подъемника.
   Два окутанных пластиком тела - большое и маленькое, похожие на  блес-
тящие куколки, кружась полетели в вулканические недра печи.
   И в тот самый миг, когда клокочущий металл принял в себя тела капрала
Хигса и Ребекки Джордан- Головастика, из ноздри  Рипли  ударила  струйка
крови.
   Одновременно с этим собачья грудь наконец лопнула, и  наружу  высуну-
лась страшная, неописуемая голова, покрытая бесцветной слизью. И  долгий
скрежещущий крик прорезал воздух...
   Чужой вновь пришел в этот мир.
   Клеменс посмотрел на Рипли, и она поспешно вытерла кровь рукавом.
   9
   Шумела вода в душе, но тюремная звукоизоляция была ниже всякой крити-
ки. Даже упругий плеск водяных струй не заглушал голоса за стеной.  Сна-
чала Рипли не очень прислушивалась, но потом поняла, что разговор идет о
ней,- и замерла, улавливая доносящиеся до нее обрывки фраз.
   - ...Странно это все-таки: во всем экипаже - одна женщина.  И  именно
она и осталась в живых! Не понимаю...
   - Чего ты не понимаешь? - вмешался другой голос, грубый  и  хриплый.-
Бабы - это дерьмо. Все, без исключения. Вот поэтому-то они всегда выплы-
вают. Уяснил?
   - Нет. Что-то тут иначе.- Обладатель первого голоса, похоже, не  уто-
лил свои сомнения.- Быть может... Ну, не знаю...
   - Чего ты не знаешь, умник?
   - Может быть, на ней лежит какое-нибудь  предначертание  Господне?  -
наконец решился выговорить первый.
   Его собеседник даже задохнулся от возмущения:
   - На ком? На бабе?! Ну, ты даешь! Женщина - сосуд  греха,  вместилище
мерзости, не веришь мне - спроси у Пресвитера!
   За стенкой по другую сторону от Рипли тоже говорили:  гогоча,  хлопая
по мокрому телу, сочно причмокивая:
   - А задница у нее ничего - крепкая, сразу видно. И вот здесь тоже все
в порядке, как надо!
   - Да что там болтать! Я тебе вот чего скажу, давай...
   Говорящий инстинктивно понизил голос, и его  перестало  быть  слышно.
Потом тишину прорезало слитное ржание двух мужских глоток.
   Рипли поежилась. К счастью, те, кто конструировал тюрьму, душевые ка-
бинки догадались сделать отдельными. Но коридор был общим для всех.  По-
жалуй, ей следовало поспешить, пока к ней в  кабину  не  ввалилась  пара
уголовников, одетых только в татуировку. Она быстро накинула комбинезон,
протерла запотевшее зеркало, чтобы причесаться. Но  из  зеркала  на  нее
глянуло совершенно незнакомое лицо: осунувшееся, с тенями под глазами  и
с непривычно голой кожей там, где должны быть волосы.
   Рипли осторожно тронула пальцем свою наголо обритую  голову.  Что  ж,
теперь ей придется привыкать обходиться без расчески.
   Она усмехнулась при этой мысли. Без чего только ей не приходилось об-
ходиться!
   Медленно, стараясь ступать неслышно, Рипли выскользнула  из  душевой,
осторожно пробираясь между облицованными блестящей плиткой стенами.  Они
казались такими надежными, массивными - имитация бетона и кафеля. На де-
ле это был тонкий пластик, который, как выяснилось, звук не держит и  от
вторжения, конечно, тоже не защитит.
   Внезапная мысль остановила Рипли. Выходит, на этой планете запираться
бессмысленно? Получается, что  так.  Несмотря  на  бронированные  двери,
стальные переборки, замки  и  засовы...  В  старом,  обветшавшем  здании
тюрьмы, среди хаотического переплетения комнат, коридоров, рабочих поме-
щений обязательно найдется какой-нибудь незамеченный ход. И  уж  конечно
эти тайные тропки не являются тайными для тех, кто провел на Ярости зна-
чительную часть жизни. Значит...
   Значит, надо с самого начала поставить себя так, чтобы запираться  не
пришлось.
   Окончательно эту мысль Рипли додумала, уже подойдя к  госпиталю.  Там
ей, согласно распоряжению директора, полагалось дожидаться обеда,  кото-
рый кто-то (наверное, тоже заключенный?) должен принести из общей столо-
вой. (Неужели сейчас только обед?.. Час дня по местному времени.  Немно-
гие десятки минут отделяют ее от катастрофы, гибели товарищей, от невоз-
можных, несуществующих воспоминаний о произошедшем в  гиберсне...)  Рука
ее уже легла на дверь. Но Рипли так и не вошла в госпитальный отсек.
   Круто повернувшись, она направилась к столовой.
   10
   Одновременно в столовой обедало двенадцать человек - вся смена.  Даже
сейчас они не стремились разместиться друг возле друга - каждый сидел за
отдельным столиком. Горстка людей рассредоточилась по обширному  помеще-
нию, из-за чего оно казалось еще больше. Столовая, как и морг,  сооружа-
лась из расчета максимальной заполняемости тюрьмы.
   За обедом и так почти не разговаривали, а когда на  пороге  появилась
Рипли, над столиками повисла мертвая тишина.
   Рипли обвела столовую взглядом. Потом она направилась  к  окошку  для
выдачи пищи, как бы не обращая внимания на то, что творится вокруг.
   Она слышала, как клокочет слюна в глотке  ближайшего  из  заключенных
(уже пожилой костистый мужчина с резко выступающими скулами): он поперх-
нулся, но сдерживал кашель, не решаясь нарушить всеобщее  молчание.  Его
сосед просто замер, согнувшись над столом и пожирая взглядом женскую фи-
гуру. Третий, самый молодой с виду, вдруг истово перекрестился, но крест
помимо его воли вышел "тюремный": последним движением он далеко не  бла-
гочинно провел рукой от плеча к плечу, будто чиркнул себя поперек  горла
большим пальцем. Так клянутся уголовники "на зарез".
   Рипли подумала, что сейчас в столовой наверняка должны  находиться  и
те, чьи голоса она слышала сквозь стенку душевой кабины. Кто же из  них?
Быть может, именно тот, кто крестится, говорил о ее особом  предначерта-
нии? А скуластый выдвигал версию о сосуде греха? Кто знает...  Возможно,
и наоборот. Ведь ей неизвестны характеры. Впрочем, по  крайней  мере  об
одном из них она кое-что знает...
   И именно к нему Рипли и подсела за столик, взяв свою порцию. К  тому,
кого знала.
   К Дилону.
   Дилон тоже сперва не сумел совладать с собой:  при  виде  женщины  он
явственно вздрогнул. Однако почти тут же обуздал свои чувства.
   Чтобы облегчить ему возможность контакта, Рипли заговорила с ним пер-
вой:
   - Я хотела бы поблагодарить вас за то, что вы сказали на похоронах...
на кремации.- Она немного помедлила.- Мои товарищи оценили бы это,  если
бы только могли слышать. Во всяком случае, в последний путь их сопровож-
дали не сухие казенные фразы.
   Дилон поднес к губам стакан, отпил, снова поставил на столик.
   Пальцы у него дрожали.
   - Не знаю, что тебе обо мне известно, но явно не истина, - сказал  он
резко, но спокойно.- Я - убийца. И вдобавок насильник женщин.  Как  тебе
это понравится?
   - Жаль.- Рипли пожала плечами.
   - Что?
   - Жаль. Потому что из-за этого  вы,  должно  быть,  очень  неуверенно
чувствуете себя в моем присутствии.
   Похоже, она сделала удачный ход. Некоторое  время  Дилон  молчал,  но
когда заговорил, голос его был неожиданно мягок.
   - Сестра, - сказал он,- у тебя есть Вера?
   Рипли внимательно посмотрела на него:
   - Наверное, есть немного.- Она все-таки сохраняла осторожность.
   - А у нас много Веры. Так много, что и на тебя хватит, если ты  поже-
лаешь вступить в наш круг.
   Дилон снова говорил звучным, хорошо поставленным голосом, и Рипли по-
няла, что она вновь слышит проповедь. Интересно, искренен ли он в стрем-
лении обратить ее, или просто "играет роль" перед своей паствой?
   - Правда? А я было подумала, что женщины не  могут  вступать  в  ваше
братство.
   - Отныне - могут! - Дилон обвел взглядом окружающих,  словно  ожидая,
что кто-то посмеет возразить.- Просто раньше не было такого  прецедента,
но лишь потому, что не было женщин. А сами мы ни для кого не делаем иск-
лючений. Мы ко всем относимся терпимо. Даже к тем, к кому нельзя терпимо
относиться.
   - Спасибо! - с неожиданной горечью ответила Рипли.
   - Нет, это просто наш принцип,- Дилон поспешил  сгладить  впечатление
от своей последней фразы.- Это не касается лично  тебя...  или  еще  ко-
го-нибудь.- Он снова обвел взглядом тех, кто прислушивался к их разгово-
ру.- Видишь ли, сестра, с твоим прибытием у нас возникнут дополнительные
проблемы. Но мы уже готовы смириться с ними, не возлагая на  тебя  вину.
Не так ли, братья?! - вдруг рявкнул он почище Эндрюса.
   - Так... так...- ответили ему со всех сторон.
   Рипли ничего не могла понять:
   - Вину?
   - Да, сестра,- продолжал Дилон по-прежнему звучно и одновременно мяг-
ко.- Ты должна понять, что до тебя у нас  здесь  была  хорошая  жизнь...
Очень хорошая.
   Нет, он явно был искренен, а не  играл  роль  "доброго  пастыря".  Но
смысл его слов опять ускользал от Рипли.
   -Хорошая жизнь...- медленно повторила она.
   Дилон улыбнулся.
   - Не было искушений,- просто сказал он.
   И, опустившись на стул, вновь поднес к губам стакан с эрзац-кофе.
   11
   Клеменс демонстративно указал на аптечку, но Рипли покачала головой:
   - Спасибо, не нужно. Я уже принимала лекарство.
   Врач не поверил ей, так как лекарство содержало изрядную  дозу  снот-
ворного. Это было сделано по прямому приказу директора: он, конечно,  не
надеялся все время  до  прибытия  спасателей  продержать  свою  незваную
гостью в состоянии полудремы, но всерьез рассчитывал таким образом  сба-
вить ее активность. Клеменсу, естественно, не нравилось  это  распоряже-
ние, поэтому он особо и не настаивал.
   Рипли опустилась на край койки.
   - Вы лучше расскажите мне о Вере,- попросила она.
   Врач перевел взгляд на вход в госпитальный отсек. Да, дверь закрыта.
   - Дилон и прочие...- он усмехнулся.- Словом, они обратились  к  рели-
гии. Назревало это давно, но качественный скачок произошел  чуть  больше
пяти лет назад.
   Рипли внимательно наблюдала за Клеменсом.
   - И что это за религия?
   Клеменс помедлил с ответом.
   - Ну... мне трудно сказать,- он снова усмехнулся.- Думаю, это мудрено
определить и самому Дилону, а  уж  его  пастве  -  и  подавно.  Пожалуй,
все-таки Вера - это сводный, обобщенный вариант христианства. Во  всяком
случае так, как они его здесь представляют. "Не  убий  ближнего  своего,
ибо он, как и ты, уже совершал убийства, что и низвергло  его  в  пучины
Ярости" - что-то в этом роде.- Врач  задумался,  припоминая.-  Так  вот,
когда тюрьму было решено ликвидировать,  Дилон  и  все  остальные...  То
есть, говоря "все", я имею в виду теперешний состав заключенных, а тогда
этими идеями прониклась лишь малая часть тюремной публики... Короче  го-
воря, все верующие - они называют друг друга "братья" - решили  остаться
здесь.
   Клеменс присел на койку напротив Рипли.
   - Но ведь они не могли просто так вот взять и остаться, верно? - про-
должал он.- Им разрешили это сделать, но  на  определенных  условиях.  А
именно: с ними здесь остаются директор, его заместитель - один из  млад-
ших офицеров - и врач. То есть я. Фактически мы втроем представляем  всю
тюремную администрацию. Но таким образом она - то есть  администрация  -
сохраняет видимость существования.
   - И как вам удалось получить такое завидное назначение?
   - А как вам нравится ваша новая прическа? - ответил врач вопросом  на
вопрос.
   Рипли машинально подняла руку, коснувшись бритой головы.
   - Нормально,- она нахмурилась,- но при чем здесь...
   - Вот именно, что ни при чем,- Клеменс посмотрел на нее  с  некоторой
иронией.- Просто я хотел показать вам, что не вы одни имеете право,  из-
вините за выражение, пудрить мозги.
   Рипли прекрасно поняла его, но молчала в ожидании продолжения.
   - Итак, из-за вас я серьезно нарушил свои отношения с Эндрюсом, а от-
ношения эти были хотя и не сердечными, но достаточно  дружескими.  Кроме
того, ввел вас в историю нашей планеты, а также  прочитал  краткий  курс
лекций на религиозно-философскую тему.
   Клеменс подался вперед, почти соприкоснувшись лицом с Рипли.
   - Может быть теперь, хотя бы в виде благодарности за потраченные тру-
ды, вы мне все-таки скажете - что мы там искали? - проговорил  он  тихо,
но очень раздельно.
   Вместо ответа на губах Рипли показалась улыбка.
   - Вы мне нравитесь,- просто сказала она.
   Врач выпрямился:
   - В каком это смысле?
   - В том самом...
   Клеменс ошарашенно смотрел на нее.
   - Вы очень откровенны,- наконец выговорил он.
   - Я очень долго была оторвана от людей, доктор... Почти столь же дол-
го, как и вы.
   И когда она потянулась к нему, Клеменс сжал ее в  объятиях  -  и  все
странности последнего дня, вся тревога, все проблемы перестали для  него
существовать...
   12
   Раз за разом метла со скрежетом проезжалась по железу, сметая в  кучу
пыль и сажу. Время от времени прутья застревали в решетчатом перекрытии,
и тогда Джон Мэрфи наклонялся, чтобы их освободить. Пыль липла к потному
телу, оседала на одежде, но он не жаловался: работа как работа. Он  даже
напевал вслух, благо гул огромного вентилятора,  нагнетающего  воздух  в
печь, заглушал его пение. Это было действительно кстати, потому что сло-
ва в песне были весьма скабрезными. Нет, Пресвитер  -  настоящий  лидер,
без него - никуда, да и без Веры здесь не проживешь: только  она  крепит
душу, не позволяя впасть в скотское состояние. И уж во всяком случае при
Дилоне куда лучше, чем тогда, когда тюремная жизнь Ярости-261  проходила
под властью "паханов". Да, Братство - это не хрен собачий...  А  кстати,
где собака, где Спайк? Помнится, он скулил где-то в отдалении  во  время
похорон. А потом, на обеде, Мэрфи краем уха уловил фразу, будто пес  по-
калечился. Жалко!
   Но все же... Все же так хорошо, что можно сейчас спеть такую  разуха-
бистую песню - сейчас, когда слышишь себя только ты сам, когда  не  надо
беспокоиться, что заденешь соленым словечком чье-то  религиозное  чувств
о...
   Метла вновь застряла, и Джон снова нагнулся, чтобы ее освободить.  Да
так и замер в согнутом положении.
   Прутья наткнулись на... что? Мэрфи не мог этого определить. Все  ком-
поненты здешнего мусора он за много лет знал наизусть.  Пыль,  будь  она
трижды проклята, - да. Копоть, шлак, обломки руды - да! Собачье (а порой
и человеческое) дерьмо - да, да! Но это?..

   Перед ним, на полу одного из боковых ответвлений, лежал  пласт  слизи
площадью в несколько раз больше ладони. Слизь не растекалась, она сохра-
нила свою форму даже тогда, когда Мэрфи взял ее в руки,  чтобы  рассмот-
реть поближе. Похоже, как если бы отломился кусок какой-то липкой шкуры.
   Внезапно он почувствовал жжение в кончиках пальцев. Ого!  Она  еще  и
едкая в придачу! Вот дрянь!
   Он с отвращением отбросил свою находку. Слизистые лохмотья  ударились
о решетку пола - и что-то шевельнулось под этой решеткой, едва  различи-
мое в темноте.
   Джон присмотрелся повнимательней, но ничего не  смог  разглядеть.  Во
всяком случае, это не человек был там, внизу: нечего делать  человеку  в
этом чер