о человека, поэтому он весьма нечасто использует его.
   Практики способны составить единый рабочий  организм,  сочетаясь  друг  с
другом как клапан с толкателем, или защелка с храповиком Подобная кооперация
сплачивает как ничто другое.  Но  Главный  и  Молчун  отличались  от  прочих
экипажей тем, что эти детали совмещались лишь друг с  другом  и  не  терпели
замен. Любой  дельный  капитан,  если  ему  знакомы  условия  работы,  может
командовать любым хорошим экипажем, а команда - служить под его началом.  Но
вот Главный не желал  летать  с  кем-нибудь,  кроме  Молчуна,  и  гигант  не
срабатывался  ни  с  одним  капитаном,  кроме   коротышки.   Молчун   ощущал
существование  взаимной  зависимости,  как  и  то,  что  разорвать  ниточку,
соединяющую  их,  можно,  лишь  объяснив  ситуацию  Главному.  Последний  не
понимал, в чем дело, потому что ему ни разу в голову не пришло  поразмыслить
о таком, а если бы и попытался, потерпел бы фиаско, ибо природа не  снабдила
его необходимыми для подобных  умственных  упражнений  аксессуарами.  Молчун
знал, что для него значит эта уникальная связь: единственный способ  выжить.
Главный  ни  о  чем  не  подозревал,  а  услышав,  яростно  отверг  бы  саму
возможность такого извращения.
   Поэтому капитан относился к своему бессменному подчиненному с терпимостью
и интересом, в котором присутствовал еще некий  элемент:  смутное  понимание
рабской привязанности великана. Что касается Молчуна,  то  его  отношение  к
начальнику определялось.., да, все тем же бесконечным вихрем слов,  что,  не
останавливаясь, кружится в голове.
   Кроме идеальной функциональной совместимости и иной, скрытой, общности, о
которой  знал  лишь  Молчун,  существовал   третий   элемент,   определивший
уникальную эффективность совместной работы экипажа. Данный элемент  не  имел
никакого отношения к области чувств, а связан был с межпланетным прыжком.
   Реактивные двигатели давно отошли в прошлое, так называемый  "искривитель
пространства" применяется лишь  экспериментально,  либо  работает  на  особо
важных экспериментальных звездолетах, где вопрос эксплуатационных затрат  не
играет определяющей роли. Как и абсолютное большинство  кораблей,  "Звездная
малютка" использовала установку СП. Генератор стасис-поля, как и транзистор,
чрезвычайно просто сконструировать; неизмеримо сложнее объяснить, почему  он
работает. Математические выкладки ближе к мистике, чем к  точным  наукам,  а
теоретическое обоснование включает  элементы  невозможного,  которые  просто
игнорируются при практическом использовании.
   Генератор перемещает пространство стасис-поля, внутри которого  находится
звездолет,  от  одного  объекта  Вселенной  к  другому.  Например,  корабль,
неподвижно стоящий  на  Земле,  пребывает  в  состоянии  покоя  относительно
поверхности, на которую опирается. Если перевести  его  в  то  же  состояние
относительно центра Земли, это  мгновенно  сообщит  ему  огромную  скорость,
равную скорости поверхностного вращения планеты, - примерно  тысяча  миль  в
час. А подобное состояние относительно Солнца в буквальном  смысле  выбивает
Землю из-под вашего корабля со скоростью ее движения  по  орбите.  Генератор
стасис-поля типа ЦГ перемещает звездолет с угловой скоростью движения Солнца
вокруг Центра Галактики. Используется  эффект  разбегания,  любое  скопление
массы в нашей расширяющейся  Вселенной.  Так  можно  достигнуть  невероятных
скоростей. Но корабль постоянно находится внутри стасис-поля, поэтому ему не
грозит инерция.
   Единственное неудобство такого способа передвижения состоит  в  том,  что
"прыжок" от одного объекта, к которому "привязан" звездолет,  до  другого  в
силу ряда психических  и  неврологических  особенностей  организма  вызывает
обморок. Время "отключения" колеблется от одного до двух с половиной  часов.
Но  некая  аномалия  в  необъятном  организме  Молчуна   позволяла   гиганту
чувствовать себя нормально уже через тридцать-сорок минут, тогда как Главный
поднимался спустя два часа после прыжка. В  силу  определенных  особенностей
характера, Молчуну жизненно необходимо было время от  времени  отдохнуть  от
общества себе подобных, ибо человек хоть изредка  должен  становиться  самим
собой, а великан, как только кто-нибудь появлялся, прятался в метафорический
панцирь. После каждого прыжка Молчун получал примерно  час  полной  свободы.
Каждую минуту этого драгоценного времени он мог общаться с миром  по-своему.
Иногда штудируя какую-нибудь хорошую книгу.
   Вот что представлял из себя экипаж, избранный среди многих других,  чтобы
взойти  на   борт   межпланетной   тюрьмы.   Их   служебные   характеристики
свидетельствовали   о   профессиональной   компетенции,   высокой    степени
выносливости к физическим  и  психологическим  нагрузкам,  о  которых  и  не
подозревали в давние времена их коллеги по работе, в  которой  необходимость
подолгу жить вместе  в  замкнутом  пространстве  корабля  считалось  тяжелым
испытанием.
   Время полета сейчас течет монотонно: прыжок следует за прыжком, а посадка
производится точно в срок, без незапланированных происшествий. Выбравшись  в
очередной порт, Главный мчался в бордель, где  шумно  развлекался,  пока  до
отлета не оставался час. Молчун сперва искал контору, затем - книжную лавку.
   Оба были довольны, что для данного рейса выбрали именно  их.  Главный  не
испытывал ни  капли  сожаления,  отбирая  у  сограждан  новую  игрушку,  ибо
принадлежал к весьма ограниченному  числу  людей,  нечувствительных  к  этой
забаве ("симпатичные", - заметил он, впервые  увидев  неразлучников;  Молчун
как всегда  отмолчался,  только  растерянно  промычал,  но  так  реагировали
практически все). Главный не заметил, а вернее  не  стал  указывать  ему  на
очевидное обстоятельство: хотя лица плененных  неразлучников  светились  еще
большим взаимным обожествлением, их больше не восхищала Земля  со  всеми  ее
обитателями. Влюбленных заперли в надежную, но  комфортабельную  темницу  на
корме, оснащенной новой прозрачной дверью, чтобы из главной каюты и  центром
управления наблюдать за каждым  движением  заключенных.  Неразлучники  тесно
прижались, обвили друг друга  руками,  и  хотя  каждый  из  них  по-прежнему
излучал трепетное счастье от близости с любимым, это была ущербная  радость,
мучительная красота страдания, тянущая за душу, как надрывная  музыка  стены
Плача.
   Невидимая сила стасис-поля достала до луны, и  корабль  совершил  прыжок.
Когда Молчун пришел в себя, вокруг царил  полный  покой.  Неразлучники  тихо
лежали, обняв друг друга.  Инопланетяне  выглядели  совсем  как  люди,  лишь
нижнее веко было больше верхнего,  так  что,  моргая,  они  не  опускали,  а
поднимали полоску кожи.
   На второй  койке,  словно  пустой  мешок,  распростерся  Главный.  Молчун
удовлетворенно кивнул. Он радовался наступившей тишине, ведь целых два  часа
перед стартом узкое помещение каюты полнилось  гулкими  звуками  хвастливого
монолога. Главный делился своими плотскими подвигами в порту, смакуя  каждую
сочную подробность. Этот нудный ритуал  всегда  был  особенно  утомительным,
отчасти из-за сальной тематики,  к  которой  Молчун  относился  с  полнейшим
равнодушием, но главное, из-за своей заданности. Великан уже давно  заметил,
что  подобные  декламации,  несмотря  на  обилие   деталей,   несут   печать
неудовлетворенности,   а   не   снисходительно   довольной    пресыщенности.
Собственное мнение на сей счет он, повинуясь особенностям характера, оставил
при себе. Но слова,  ослепительным  калейдоскопом  кружащиеся  в  голове,  с
готовностью находили  точную  форму  выражения  его  мыслей,  складываясь  в
знакомые фразы.
   - Господи, ты бы послушал, как она стонала, - старался Главный.  -  Какие
там деньги! Это она мне заплатила! Хочешь знать, на что я  их  потратил?  На
тот же товар, парень!
   " Но сколько можно приобрести всего за шекель  нежности,  мой  принц!"  -
беззвучно пали слова.
   - ., по всему полу и ковру, пока, клянусь чем угодно, я не испугался, что
мы и на стенку полезем! Да,  молчунчик,  нагрузился  я  тогда,  как  следует
нагрузился, мой мальчик!
   ".., о, бедняжка, - не утихал приглушенный шелест, -  нищета  твоя  также
велика, как и счастье, и вдесятеро больше пустой  похвальбы,  что  извергают
уста твои!"
   К великой радости Молчуна, такие речи велись лишь в первый  день  полета;
все остальное время данная тема не затрагивалась ни единым словом, и так  до
очередного прибытия в порт, как долго бы ни длилось путешествие.
   "Пропищи мне о любви, дорогая мышь, - раздавалось насмешливое хмыканье  в
его голове. - Встань на свой сыр и радостно погрызи  мечту."  Затем  устало:
"Но Боже! Сокровище, что  бессменно  ноту  я,  слишком  тяжкий  груз,  чтобы
терпеть, как ты толкаешь меня в свою звенящую пустоту!".
   Молчун поднялся с койки, подошел к панели управления.  Приборы  отмечали,
что корабль не отклонился от заданного курса.  Великан  занес  координаты  в
бортовой журнал и настроил искатель на розыск определенного скопления  массы
в Туманности Краба. Когда работа будет закончена, прозвучит  сигнал.  Молчун
отрегулировал приборы; теперь прыжок должен произойти, как только он  нажмет
кнопку рядом со своей койкой. Потом он, чтобы как-то убить время, отправился
на корму.
   Он стоял у прозрачной двери и  наблюдал  за  неразлучниками,  потому  что
больше делать было нечего.
   Инопланетяне лежали тихо, но любовь так  переполняла  неразлучников,  что
проявлялась даже в позах. Их расслабленная плоть стремилась слиться  в  одно
целое; пальцы того, кто повыше,  словно  магнитом  притянула  рука  любимого
существа. Они разжались, и вновь устремились к ней, словно клочки  порванной
ткани, пытающиеся соединиться. А поскольку в  сердцах  узников  кроме  любви
была печаль, неразлучники выражали  свое  состояние  через  движения,  позы;
каждый  с  помощью  своего  спутника  беззвучно  рассказал  Молчуну  о  боли
мучительной утраты, о том, что она повлечет  за  собой  новые  потери.  Этот
образ медленно просочился в мозг, заполнил рассудок, и подлетевший рой  слов
Молчуна немедленно подхватил его, пытливо обследовал,  пробуравив  насквозь,
затем разгладил и превратился, наконец, в шепот: "Стряхните пепел печали,  о
светлые. Достаточно было грусти в вашей жизни. Горе должно жить, лишь  когда
появится на свет, но не ранее".
   Слова пели:

   "Пей вино! В нем источник бессмертья и света,  В  нем  цветенье  весны  и
минувшие лета. Нудь мгновение счастлив средь  цветов  и  друзей,  Ибо  жизнь
заключилась в мгновение это". А  потом,  в  качестве  завершающего  аккорда:
"Омар Хан-ям, родился в 1073 году". Ибо это тоже составляло одну из  функций
слов.

   И тут он в ужасе застыл; ручищи-лопаты поднялись,  конвульсивно  сжались,
ногти скользнули по прозрачному материалу, преградившему путь к свободе...
   Неразлучники улыбались ему, в них больше не чувствовалась грусть.
   Пришельцы услышали его!
   Он в отчаянии повернул голову, посмотрел на  неподвижное  тело  капитана,
потом вновь впился взглядом в неразлучников.
   То, что оба смогли так быстро оправиться от последствий прыжка, он  счел,
как минимум, наглым вторжением в его святая святых; ибо  минуты  одиночества
не имели цены для Молчуна, настолько дорожил он ими, а две  пары  блестящих,
словно бриллианты, пытливых глаз сводили  все  на  нет.  Но  даже  это  было
ерундой по сравнению с самым страшным: они могли видеть не только тело, но и
душу. Неразлучники улавливали его мысли!
   Расы телепатов не часто встречаются во Вселенной,  но  подобные  феномены
существуют. И то, что  испытывал  сейчас  Молчун,  являлось  естественной  и
неизбежной реакцией на столкновение  с  таким  явлением.  Он  способен  лишь
"испускать" мысли, а неразлучники - принимать. Но как они посмели! Никто  не
должен знать, что у него на душе, ход его мыслей, мнение о себе самом. Иначе
- невероятная катастрофа. Он не сможет больше летать с Главным, стало  быть,
вообще не будет летать. Как тогда жить? Что делать?
   Он оскалился, ярость и панический страх заставили побелеть губы. Какое-то
мгновение пришельцы не  отрываясь  смотрели  на  пего,  словно  разряд  тока
пронзил тело. Теснее прижавшись друг к другу, неразлучники  послали  Молчуну
взгляд, сияющий любовью, где были и дружеская поддержка, и беспокойство.  Он
скрипнул зубами.
   В этот момент раздался сигнал.
   Великан медленно отвернулся и направился к своей койке. Опустился на нее,
занес руку над кнопкой.
   Он ненавидел неразлучников, в душе его не осталось места  радости.  Нажав
кнопку, он снова погрузился в черную пустоту.

***

   Прошло некоторое время.
   - Молчун!
   - Мм?
   - Кормил их после прыжка? Отрицательное мычание.
   - А в прошлый прыжок? Отрицательное мычание.
   - Да что с тобой такое, черт бы тебя побрал, здоровенный ублюдок! Чем же,
по-твоему, эта парочка будет поддерживать свое существование, а?
   Молчун бросил в сторону кормы полный ненависти взгляд.
   - Любовью.
   - Накорми их, - отрезал Главный.
   Великан молча отправился готовить еду для заключенных.  Главный  стоял  в
центре каюты; маленькие, по твердые  кулаки  упираются  в  бедра,  блестящая
копна волос сбилась на  одну  сторону.  Он  не  отрывал  взгляда  от  своего
подчиненного. -  Раньше  мне  ни  разу  не  приходилось  тебе  о  чем-нибудь
напоминать, - свирепо прорычал он, но в голосе слышалась нотка беспокойства.
- Ты что, болен? молчун отрицательно качнул головой. Он отвернул крышки двух
самонагревающихся емкостей, отставил в сторону, взял пластиковые  бутылки  с
водой.
   - У тебя есть что-нибудь против наших женишка с невестой, так, что ли?
   Молчун отвернулся, пряча лицо.
   - Мы доставим их на Дирбану живыми и невредимыми,  понял?  Если  с  этими
двумя что-нибудь случится, будь уверен, то  же  самое  ожидает  тебя.  Я  уж
позабочусь, можешь не сомневаться. Не  усложнял  мне  жизнь,  Молчун.  Иначе
будет плохо. Я ни разу не давал тебе взбучку, но,  если  вынудишь,  придется
проучить хорошенько.
   Молчун с подносом отправился на корму. - Слышал, что я сказал? -  завопил
вслед Главный.
   Молчун, не поворачивая головы, кивнул.  Он  дотронулся  до  кнопки,  и  в
прозрачной двери приоткрылось  отверстие.  Просунул  еду  в  каюту,  ставшую
камерой. Высокий неразлучник проворно поднялся и  грациозно  принял  поднос,
выразив  признательность  неотразимой  улыбкой.  Молчун   глухо,   угрожающе
зарычал,  словно  дикий  зверь.  Инопланетянин  отнес  обед  на   койку,   и
неразлучники стали есть, поднося кусочки друг другу.
   Новый прыжок; Молчун с трудом вынырнул  из  черных  глубин  беспамятства,
быстро сел и огляделся. Капитан распростерся поперек  своего  ложа,  откинув
руку. В его маленьком  жилистом  теле  чувствовалась  грация  спящей  кошки.
Неразлучники, даже  во  сне,  казались  частями  единого  целого.  Тот,  кто
поменьше, лежал на койке, а высокий - на полу.
   Молчун фыркнул и встал. Пересек каюту, склонился над спящим капитаном.
   "У колибри желтенькая курточка. Завис - и  камнем  вниз,  лишь  свист,  -
вихрем мчится прочь. Быстро и больно, больно...".
   На мгновение он замер; могучие мускулы спины напряглись,  губы  дрогнули.
Взглянул  на  неразлучников:  они  до  сих  пор  не   шевельнулись.   Молчун
прищурился...
   Слова спешили, суетливо толкались и наконец выстроились в таком порядке:
   "Три вещи я познал, испив любовь до дна:
   Боль, грех и смерть несет с собой она.
   Но день за днем терзает сердце вновь, Боль, смерть, позор презрев - зовет
любовь!"
   Молчун аккуратно добавил: "Сэмьюел Фергюсон, родился  в  1810  году".  Он
обжег взглядом неразлучников и с глухим стуком ударил кулаком  по  раскрытой
ладони, - словно дубинка обрушилась на муравейник. Они вновь  услышали  его,
но на этот раз не улыбались. Инопланетяне посмотрели друг  на  друга,  затем
одновременно повернулись к великану и мрачно кивнули, наблюдая за ним.
   Главный  рылся  в  книгах  Молчуна,   перелистывая   томики,   отбрасывая
просмотренные прочь. До этого он ни разу не прикоснулся к его библиотеке.  -
Куча мусора, - прошипел капитан, - "Сад Плунков",  "Ветер  в  ивах",  "Червь
Уорборос", сочинение Эддисона. Детские сказочки.
   Великан, неуклюже переваливаясь, поспешил к своим  сокровищам,  терпеливо
собрал разбросанные по каюте книги и одну за другой поставил на место, нежно
поглаживая переплет, словно утешая.
   - Тут что, ни одной с картинками? молчун изучающе посмотрел на  Главного,
затем снял с полки большой том.  Капитан  выхватил  книгу  у  него  из  рук,
торопливо пролистал.
   - Горы, - разочарованное ворчание. - Старые дома.  -  Шелест  страниц.  -
Какие-то поганые лодки...
   Он хлопнул книгой но столу. - Неужели нет ничего, что мне нужно?
   Молчун терпеливо ждал продолжения.
   - Тебе что, надо на пальцах объяснять? - прогромыхал капитан.  -  У  меня
зудит в одном месте. Молчун. Ну, с тобой такого не бывает... Хочу  поглазеть
на картинки с девочками, дошло?
   Лицо Молчуна казалось совершенно бесстрастным, но под маской  спокойствия
скрывался панический ужас. Главный никогда, - никогда! - не  вел  себя  так,
тем более в середине полета. Будет еще хуже. Намного хуже. И очень скоро.
   Он повернулся и бросил полный ненависти взгляд на неразлучников. Если  бы
не эти твари...
   Ждать  нельзя.  Сейчас  уже  нельзя.  Надо  что-то   сделать.   Придумать
что-нибудь...
   - Ну давай, соображай быстрее, - изнемогал Главный.  -  Господи  ты  Боже
мой, даже такой  монах  должен  иметь  хоть  что-то,  чтобы  не  умереть  от
воздержания...
   Молчун отвернулся, на мгновение зажмурился, потом взял себя  в  руки.  Он
пробежал ладонью по корешкам книг, поколебался, и  в  конце  концов  вытащил
толстый альбом. Вручил его капитану и молча направился к пульту  управления.
Склонившись  над  компьютерными  распечатками,  притворился,  что   поглощен
работой.
   Главный развалился на койке Молчуна и открыл альбом. - Микеланджело:  вот
дерьмо собачье! - прорычал он.  Потом  фыркнул  и  промычал  что-то,  словно
перенял от приятеля манеру выражать мысли.
   "Статуи",  -  донесся  до  Молчуна  уничтожающе-презрительный  полушепот.
Однако Главный стал листать страницы,  впившись  глазами  в  иллюстрации,  и
наконец замолчал.
   Неразлучники посмотрели на маленького  человечка  с  грустной  нежностью.
Потом стали посылать умоляющие взгляды Молчуну, но  они,  словно  стрелы  по
щиту, скользили по широкой спине разгневанного великана.
   Молчун вертел в руках ленту с кодом  Земли.  Неожиданно  он  разорвал  ее
надвое, потом порвал клочки. Грязное, прогнившее  место.  Нет  ничего  более
непробиваемо-тупого, чем консерватизм торжествующей распущенности.
   Создайте  сибаритскую  культуру  с  неисчерпаемым  набором  искусственных
забав, и  вы  получите  особую  породу  узких,  чопорно-высокомерных,  легко
впадающих в ужас люден, которые живут в непробиваемом  панцире  условностей,
абсолютизируют немногие сохранившиеся табу и  всегда  соблюдают  правила,  -
даже правила узаконенного разврата, - истово  оберегая  избранную  коллекцию
ханжеских запретов. В подобном обществе ни в коем случае нельзя использовать
определенные слова (они вызовут злобный смех),  носить  одежду  определенных
цветов, использовать определенные интонацию и жесты  под  страхом  публичной
расправы. Правила поведения обширны, они обладают абсолютной силой.  В  этом
мире сердце не смеет петь, ибо исходящее от того, в чьей груди  оно  бьется,
тепло великой радости жизни сразу выдаст его.
   А если все-таки хочешь быть свободным от уз внешней  оболочки  и  ощущать
эту радость, беги в космос. В слепящую пустоту одиночества. Пусть  здесь,  в
тиши  корабля,  мерно  текут  дни,  проходят  годы;  ты  же,   укрывшись   в
непробиваемом панцире, терпеливо жди, и снова жди,  когда  в  очередной  раз
придет момент полного освобождения, время отдыха от чужих взглядов. Вот  тут
радость вырыв