- Но тогда вы...
   Хуренсон покачал головой.
   - Нет, мы просто уйдем. Слишком уж вы нам  напортили.  Если  вы  сами  не
захотите поправить дело, то нам останется только пустить в ход силу,  а  это
исключено. Жаль, конечно, бросать на половине. Четыреста лет  наблюдений,  и
все впустую... Если бы вы только знали, каких трудов нам стоило изучать вас,
оставаясь незамеченными. Разумеется, после того как  Кеннет  Арнольд  поднял
такой шум вокруг "летающих тарелочек", нам стало гораздо проще.
   - Проще?
   - О господи! Разумеется, проще, у вас, людей,  удивительная  способность,
просто  талант  не  верить  собственным  глазам  и  находить  взамен  всякие
правдоподобные объяснения.
   Мы-то  воображали,  что  у  нас  неплохое  тактическое   руководство   по
маскировке, но ему оказалось далеко до Памятки ВВС США по НЛО... мы нашли  в
ней рациональные и правдоподобные объяснения ошибок и промахов,  которые  мы
когда-либо совершали... если и не всех, то большинства.
   - Постойте, - взмолился Филипсо. -  Этот  ваш  рай  на  Земле...  Как  вы
собираетесь приступить к делу?
   - Самым лучшим началом будет ваша новая книга. Ее  задача  -  обезвредить
две первые, не потеряв при этом читателей. Если вы просто круто повернете  и
начнете рассказывать о том, какие  мы  славные  и  мудрые  ребята,  то  ваши
последователи от нас  отшатнутся.  Придумал!  Я  подарю  вам  оружие  против
этих... как вы их назвали... против призраков. Простенький  генератор  поля,
который каждый, кто захочет, легко сможет  изготовить  сам,  а  для  наживки
пустим в ход что-нибудь из  вашего  прежнего  вздора...  виноват,  из  ваших
прошлых откровений. Вот мое оружие, которое спасет  Землю  от  тех,  кто  ей
угрожает - Хуренсон улыбнулся. - Самое интересное, что это  будет  чистейшей
правдой.
   - Не понимаю.
   - Мы скажем, что радиус действия этого устройства равен пятидесяти футам,
а на самом деле он составит две тысячи миль, вы объявите, что выкрали его  у
нас и чертежи его будут приложены к каждой книге...
   - Что это за устройство?
   - Оно помогает людям понимать друг друга.
   - Мы прекрасно обходимся без него.
   - Вздор! Вы общаетесь при помощи этикеток. Ваши слова  -  все  равно  что
куча пакетов под рождественской елкой. Вы знаете, от кого они и какой у  них
размер или форма, а иногда вам даже слышно, как  внутри  что-то  звенит  или
тикает. Но вы не знаете точно, что именно находится внутри, пока не вскроете
пакет. Вот для этого и предназначено наше устройство. Он вскрывает  слова  и
показывает, что внутри. Если каждое  человеческое  существо,  независимо  от
возраста,  происхождения  и  языка,  сумеет  понять,   чего   хочет   другое
человеческое существо, и к тому же будет знать, что и оно, в  свою  очередь,
будет понято, то не успеешь оглянуться, как мир станет совсем иным.
   Филипсо задумался.
   - Нельзя станет торговаться, - сказал он наконец,  -  нельзя  будет  даже
объяснить... если сделаешь что не так...
   - Объяснить-то как раз будет можно, - возразил Хуренсон, - соврать  будет
нельзя.
   - Вы хотите сказать, что каждый загулявший супруг,  каждый  напроказивший
школьник, каждый преуспевший бизнесмен...
   - Совершенно верно.
   - Но это же хаос, - прошептал Филипсо, -  развалятся  сами  устои  нашего
общества...
   - Понимаете ли вы, Филипсо,  что  вы  сказали?  -  добродушно  рассмеялся
Хуренсон. - Что ваше общество держится на лжи и полуправде и что,  лишившись
этой опоры, оно развалится. Вы правы. Возьмем, к примеру, ваш Храм  Космоса.
Что, по-вашему, произойдет, когда ваша паства узнает правду о своем  пастыре
и о том, что у него на уме?
   - И этим вы меня пытаетесь соблазнить?
   Филипсо  был  настолько  потрясен,  услышав,   как   в   ответ   Хуренсон
торжественно обратился к нему по имени:
   - Да, Джо, от всего сердца пытаюсь. Ты прав,  что  наступит  хаос,  но  в
вашем обществе он все  равно  неизбежен.  Многие  величественные  сооружения
падут, но на их развалинах не окажется желающих поживиться за чужой счет.
   - Уж я-то знаю, - обиженно отозвался Филипсо,  -  и  я  не  желаю,  чтобы
всякие проходимцы наживались на моем падении. Особенно  когда  у  них  самих
ломаного гроша за душой нет.
   - Ты плохо знаешь человеческую натуру, Джо, -  печально  покачал  головой
Хуренсон. - Тебе никогда не доводилось  заглядывать  в  сокровенные  тайники
души, где нет места страху и где живет стремление понять и быть понятым.
   - А вам?
   - Доводилось. Я видел это во всех людях. Я и  сейчас  это  вижу.  Но  мой
взгляд проникает в глубины, недоступные вашему зрению. Помоги мне, Джо, и ты
тоже сможешь это увидеть.
   - А сам лишусь того, чего добился я с таким трудом?
   - Чего стоит эта потеря по сравнению с тем, что ты выиграешь? И не только
для себя, но и для всех людей. Или посмотрим  на  дело  с  другого  конца  -
может, так тебе будет понятнее.  С  того  момента,  как  ты  откажешься  мне
помочь, каждый убитый на войне, каждый умерший от  инфаркта,  каждая  минута
мучений больного раком - все это будет на твоей совести. Подумай  над  этим,
Джо!
   Филипсо медленно поднял глаза от  своих  стиснутых  рук  и  посмотрел  на
взволнованное, сосредоточенное лицо Хуренсона. Затем  он  поднял  глаза  еще
выше и посмотрел сквозь купол в ночное небо.
   - Простите, - вдруг сказал он, показывая рукой, - но  ваш  корабль  снова
виден.
   - Будь я проклят,  -  выругался  Хуренсон,  -  я  так  сосредоточился  на
разговоре с тобой, что совсем позабыл про генератор невидимости,  и  у  него
перегорел омикрон. Мне понадобится несколько минут, чтобы  починить  его.  Я
еще вернусь.
   С этими словами он исчез. Он не сдвинулся с места. Его просто не стало.
   Двигаясь как во сне, Джозеф  Филипсо  пересек  свой  круглый  кабинет  и,
прижавшись лбом к плексигласовому куполу, посмотрел на сверкающий корабль.
   Его очертания были красивы и пропорциональны, а поверхность  переливалась
мерцающими чешуйками, как крыло бабочки.  Он  слегка  фосфоресцировал,  ярко
вспыхивая в оранжевом луче прожектора и постепенно угасая, когда луч  уходил
в сторону.
   Филипсо перевел взгляд с корабля на  звезды,  а  затем  мысленным  взором
увидел звезды, видимые с этих звезд, а там еще  звезды  и  целые  галактики,
которые так далеки,  что  сами  кажутся  крохотными  звездочками.  Затем  он
посмотрел на шоссе, огибающее Храм и уходящее вниз, где на  дне  долины  еле
заметно мерцали огоньки человеческих жилищ.
   "Даже все эти небеса не в состоянии сделать так, чтобы мне поверили, если
я скажу правду, - подумал он. - Что бы я ни сказал,  моим  словам  не  будет
веры. Но если я им не помогу,  то  они  ничего  не  предпримут.  Они  просто
уберутся восвояси... и предоставят нас нашей участи".
   - Но ведь я не лгал! - громко простонал Филипсо. - Я не хотел лгать) Меня
спрашивали, а я только отвечал "да" или "нет", смотря по тому, чего  они  от
меня хотели. А затем я хотел объяснить, почему я сказал "да" или  "нет",  но
ведь это еще не ложь!
   Никто ему не ответил. Он почувствовал себя очень одиноким.
   "Может быть, все-таки попробовать", подумал он. И затем тоскливо:
   "Разве я смогу?".
   Зазвонил телефон. Филипсо смотрел на него невидящим взглядом, пока он  не
прозвонил вторично. Тогда он подошел к столу и снял трубку.
   - Филипсо слушает.
   - Ладно, трюкач, - сказали в трубку, - твоя взяла! И как только тебе  это
сходит с рук?
   - Кто это говорит? Пенфильд?
   Пенфильд после их первой встречи  тоже  пошел  в  гору.  Но  как  главный
редактор местной сети газет он, разумеется, давно отрекся от Филипсо.
   - Чего вы хотите, Пенфильд?
   - Я же сказал, твоя взяла! Нравится мне это или нет,  но  ты  вновь  стал
сенсацией. Нам звонят со всего округа. Тысячи людей видят эту твою  летающую
тарелочку. Телевизионная передвижка мчится через перевал, чтобы показать  ее
телезрителям. Мы уже получили четыре  запроса  от  Национального  центра  по
наблюдению за космическим пространством. С ближайшей военной  базы  вылетело
звено реактивных истребителей. Не знаю, как это тебе удалось, но раз  уж  ты
попал в новости, так выкладывай, что у тебя там заготовлено.
   Филипсо оглянулся  через  плечо  на  корабль.  Вот  он  ярко  вспыхнул  в
оранжевом свете прожектора, погас, еще раз вспыхнул... Из телефонной  трубки
доносилось призывное блеянье... прожектор вернулся еще  раз  и...  ничего...
корабль исчез.
   - Подождите, - закричал Филипсо. Но корабля уже не было.
   Трубка продолжала блеять. Филипсо поднял ее и медленно поднес к уху.
   - Подождите, - сказал он в трубку, положил ее на стол и вытер глаза.
   Затем он снова поднял трубку.
   - Я отсюда все видел, - сказали в трубку тоненьким  голосом,  -  что  это
такое? Как вы это сделали?
   - Корабль, - ответил Филипсо. - Это был космический корабль.
   - Это был космический корабль, - повторил за ним Пенфильд тоном человека,
пишущего под диктовку. - Давайте дальше, Филипсо. Что произошло?
   Они спустились к вам на своем корабле, и вы встретились с  ними  лицом  к
лицу, верно?
   - Они, в общем, да.
   - Так. Лицом... к лицу... готово. Что им было от вас нужно? - Пауза.
   Затем сердито:
   - Филипсо, черт вас побери, вы меня слышите? У меня нет времени болтать с
вами всю ночь. Мне надо выпустить номер. Чего они от вас добивались? Просили
пощады? Умоляли вас прекратить свою деятельность?
   Филипсо облизнул губы.
   - Как сказать... в общем-то, да.
   - Сколько их было, этих существ?
   - Их? Только одно.
   - Только одно существо... пусть так. Дальше? Да что  это  из  вас  каждое
слово надо клещами тащить? Как оно выглядело? Как паук? Как спрут?
   Уродливое и безобразное существо...
   - Я бы этого не сказал...
   - Понял, - возбужденно произнес Пенфильд. - Прекрасное  и  очаровательное
существо. Девушка неземной красоты. Значит, так, раньше они вам угрожали,  а
теперь они решили вас соблазнить. Верно?
   - Видите ли, я...
   - Цитирую ваши слова: "неземной красоты... но я...  гм...  устоял  против
искушения..."
   - Послушайте, Пенфильд...
   - Нет уж, больше вы от меня ничего не получите. Хватит с вас и  этого.  А
слушать ваши бредни у меня нет времени. Послушайте лучше, что я скажу вам.
   Расценивайте мои слова как дружеское предостережение. Кроме  того,  я  бы
хотел, чтобы эта история не лопнула хотя бы до  завтрашнего  вечера.  Завтра
ваш Храм будет кишеть агентами ФБР и Центра космической разведки, как  кусок
гнилого мяса мухами. Поэтому припрячьте получше ваш аэростат.
   - Выслушайте меня, Пенфильд, я...
   На  том  конце  бросили  трубку.  Филипсо  положил  трубку  на  рычаг   и
повернулся.
   - Вот видите, - проплакал он пустой комнате, - видите, на  что  они  меня
толкают?
   Он устало присел. Телефон зазвонил вновь.
   - Вас вызывает Нью-Йорк, - сказала телефонистка. Это  оказался  Джонатан,
его издатель.
   - Джо! Полчаса не могу до тебя дозвониться. Твоя линия все время  занята.
Отлично сработано, приятель. Я только что услышал об  этом  срочном  выпуске
новостей. Как тебе удалось? Впрочем, это неважно.  Дай  мне  только  главные
факты. Мне надо  будет  завтра  пораньше  выпустить  заявление  для  прессы.
Послушай, за какое время ты сможешь написать новую книгу? За две недели?  За
три? Ладно, пусть будет за три. Но ни  днем  больше.  Я  сниму  новый  роман
Хемин... или... в общем, это неважно. Я пущу тебя вне очереди.
   А теперь выкладывай. Включаю диктофон.
   Филипсо  посмотрел  на  звезды.  В  трубке  послышался   короткий   гудок
включенного диктофона. Филипсо подвинул трубку ближе ко рту,  набрал  полную
грудь воздуха и начал:
   - Сегодня меня посетили Космические Пришельцы. Это не было  случайностью,
вроде нашей  первой  встречи.  Нет,  на  этот  раз  они  долго  и  тщательно
готовились. Они решили остановить меня, но не силой и  не  убеждением,  нет,
они решили пустить в ход последнее, самое сильное средство.  Внезапно  среди
излучателей и кабелей моего радара возникла девушка неземной красоты. Я...
   За спиной Филипсо раздался негромкий отрывистый звук - такой звук мог  бы
издать человек, которому  противно  говорить  и  притом  нестерпимо  хочется
плюнуть.
   Филипсо бросил трубку  и  обернулся.  Ему  показалось,  будто  он  увидел
исчезающее изображение рыжего человечка.  Что-то  колыхнулось  в  той  части
неба, где был корабль, но и там больше ничего не было видно.
   - Меня задергали звонками, - плачущим голосом проговорил Филипсо, - я  не
знал, что вы уже починили свой омикрон. Я не хотел. Я как раз собирался...
   Постепенно до него дошло, что он один. Никогда еще он не чувствовал  себя
таким одиноким. Рассеянно подняв трубку, Филипсо поднес ее к уху  и  услышал
возбужденный голос издателя:
   - ...так и назовем ее: "Последнее средство".  А  на  обложке  -  шикарная
блондинка вылезает в чем мать родила из радарной антенны. Здорово, Джо.
   Это единственное, чего ты еще не пускал в ход.  Вот  увидишь,  это  будет
взрыв бомбы. Твой Храм тоже на этом не прогадает. Напиши  мне  книгу  в  две
недели, и ты сможешь открыть у себя филиал казначейства США.
   Медленно, без единого слова, не дожидаясь, пока издатель кончит говорить,
Филипсо опустил трубку. Вздохнув, он повернулся и  зажег  свет  над  пишущей
машинкой. Он вложил в нее два чистых листа, переложенные копиркой, прокрутил
валик, подвинул каретку в среднее  положение  и  написал:  "Джозеф  Филипсо.
Последнее средство".
   Легко, быстро и уверенно его пальцы заскользили по клавишам.




   Теодор СТАРДЖОН
   ДИТЯ ЭФИРА



   ONLINE БИБЛИОТЕКА  http://www.bestlibrary.ru


    Конечно,  подобная  история  могла  приключиться   только   с   "Морской
раковиной". Было бы странно, если бы это произошло с  каким-то  другим  моим
творением. Сколько раз я ее переделывал!.. Сначала так назывался рассказ, но
мне его возвратили. Я переписал его  в  повесть,  затем  в  роман;  потом  в
коротенькую миниатюру. От отчаяния я сотворил из "Морской  раковины"  совсем
уж позорную эстрадную шутку из трех предложений -  и  все  попусту:  продать
произведение с таким названием никак  не  удавалось,  хоть  ты  тресни!  Как
извращенец, я испытывал постыдное удовольствие от постоянного общения с моим
фетишем, а редакторы со временем настолько, к нему привыкли, что  возвращали
рукопись, едва пробежав  глазами  название.  Скопившимися  письмами-отказами
можно было обклеить все стены моего  нового  дома  (который  еще  предстояло
приобрести на вырученный гонорар).
   Теперь  вы  представляете,  что  я  испытал,  когда  "Морскую  раковину",
наконец, купили. Это было как удар, как смерть близкого  человека.  Я  вдруг
почувствовал, что не переживу ухода самого дорогого для меня творения.
   На сей раз под тем же названием значилась  телепьеса,  хотя  изменения  в
первоначальный текст рассказа были внесены сугубо  косметические.  По  сути,
это была все та же незабвенная "Морская  раковина".  Знаете,  такая  мягкая,
окрашенная в пастельные тона лирическая история двух юных  любящих  существ;
повзрослев, они еще трижды встречались,  каждый  раз  передавая  Друг  другу
раковину, как символ любви... В общем, сюжет как сюжет, черт  с  ним;  самым
сильным моментом были диалоги. Тоже такие все из себя мягкие,  ненавязчивые,
в пастельных тонах. Очень  милые,  наивные  и  безыскусные  -  и  совершенно
нетоварного вида...
   Однако на них-то и клюнул молодой рецензент "Объединенного  телевидения".
Корпорации  как  раз  требовалось  что-то  в  этом  духе,  нечто  мягкое   и
ненавязчивое "художественное", как они это понимали. Не  слишком  серьезное,
не динамичное, а, наоборот, слегка расслабляющее. Главным для компании  была
не моя  пьеса,  а  техническая  новинка,  которой  предполагалось  ошарашить
телезрителей: "полихромное изображение". Иначе говоря, - цвет. А у меня  все
было как раз такое мягкое, пастельное... - ну, вы понимаете?
   И вот настал заветный вечер. Откинувшись в стареньком кресле,  которое  и
антикварным-то назвать нельзя, скорее "ископаемым", - я уставился на  экран,
где мое  изрядно  застывшее  в  развитии  дитя  смотрелось  вполне  недурно.
Признаться, я ожидал  худшего.  Они  не  ошиблись,  выбрав  именно  "Морскую
раковину" для демонстрации новой  техники:  программа  шла  час,  достаточно
времени и для демонстрации цветозаписи, и для  рекламы  ведущей  парфюмерной
фирмы, купившей экранное время.
   Первая половина пьесы мне просто понравилась, и  я  расслабился,  получив
удар иод дых после окончания второго акта, в  первую  рекламную  паузу.  Они
были предусмотрены в контракте, и я не ждал  ничего  предосудительного.  То,
что я увидел, выбило меня из колен.
   Представьте! Молодая элегантная пара беседует  в  изысканном  театральном
фойе. Она: "Вам понравилась пьеса, мистер Робинсон?". Он:  "От  нее  воняет.
Как и от вас, дорогая".
   Вот так, не больше не меньше. Как и многие телезрители,  я  мало  обращаю
внимание на рекламу, но тут аж в кресле подскочил. Какое они имеют право так
обращаться с моей пьесой, мало ей досталось до того?
   Однако  девушка  на  экране,  казалось,   ничуть   не   смутилась   и   с
очаровательной  улыбкой  ответила:  "Вполне  с  вами  согласна".  И  тут  он
внимательно так оглядывает ее,  принюхивается  и  спрашивает:  "Что  это  за
духи?". Она: "Donx Reves" от Бербсло. Как вам?".  Он:  "Вы  слышали,  что  я
сказал о пьесе".
   До начала третьего акта я не досидел. Мои пальцы уже лихорадочно набирали
номер  "Объединенного  телевидения".   Мне   казалось,   аппарат   визиофона
раскалился добела и вот-вот запылает, но тут на экране возникла божественная
мордашка секретарши.
   - Соедините меня с Гриффом. Немедленно!
   - Мистер Грифф сейчас занят, мистер Гамильтон, - пропело в ответ чудесное
создание. - Вы подождете, или я вам перезвоню?
   - Ни то, ни другое, Дороти, - проревел я. Мы-то с  ней  были  знакомы  со
школы, это я помог ей получить место у Гриффа, который  заведовал  сценарным
отделом в ОТ. - Мне дела нет, с кем он там завис. Немедленно соедини меня  с
ним. Со мной такие штучки не пройдут! Я на него в суд подам.  Я  разорю  всю
вашу паршивую компанию! Я...
   - Эй, полете, Тед, - сменила тон Дороти. - Что  вы  сегодня,  с  ума  все
посходили? Если уж тебе так приспичило, то знай, что в данный  момент  Грифф
говорит с самим стариком Бербело, и тот тоже грозит судом. Да что с тобой?
   Я все еще не мог врубиться и продолжал бушевать:
   - А-а.., так это Бербело! Я и его прищучу. Крыса! Старый... А  ты-то  что
улыбаешься?
   - Так ведь Бербело собирается подать в суд на тебя, - хихикнула она. -  И
готова держать  пари,  Грифф  к  нему  присоединится,  чтобы  только  старик
угомонился. Вот будет потеха! - И, прежде чем я сумел  проглотить  это,  она
переключила меня па Гриффа.
   Тот выглядел па редкость паршиво, безостановочно вытирая платком отвисшие
щеки.
   - Ну? - буркнул он дрогнувшим голосом.
   - Ты что себе позволяешь, умник? - разом выпалил я. Что за фокусы с  моей
пьесой? Чья это идея с рекламным роликом? Бербело? Что за...
   - Послушан, Гамильтон, - перебил он меня. - Не кипятись. -  Руки  у  него
заметно тряслись. Очевидно, после пистона, который ему  только  что  вставил
старик Бербело.  Ничего  непоправимого  на  самом  деле  не  произошло.  Это
дурацкая ошибка, уверяю тебя...
   - Ты, надутая развалина, - заорал я, готовый изничтожить  его  децибелами
моего голоса, - не вешай мне лапшу на уши! Я  сам  все  слышал  и  собираюсь
подать на тебя в суд. И на Бербело. И если вы попытаетесь свалить все на тех
двух актеришек в рекламном ролике, я и их притяну к ответу. А будешь  дальше
кормить меня этим дерьмом про какую-то ошибку, приеду в контору и для начала
пересчитаю тебе все зубы. А уже потом подам иск, на тебя и на ОТ.
   Бросив трубку, я вновь уставился на  экран,  чувствуя,  как  все  во  мне
клокочет.
   Программа же продолжалась, как ни в чем не бывало. Постепенно остывая,  я
не мог не п