прозрачной  дымкой  голубизну  погожего  весеннего  неба.
Смутно, как сквозь слой ваты, до ее слуха доносились далекие свистки.
   И какие-то запоздалые крики.
   И  громкий,  дурацкий  голос,  который  твердил  над  самой  ее  головой:
"Воздуху, дайте ей воздуху!", отчего толпа смыкалась еще теснее.
   Потом небо, которое она рассматривала даже с  некоторым  упоением,  вдруг
исчезло,  заслоненное  чьей-то  внушительной  тушей.  Человек,  затянутый  в
голубой с золотыми пуговицами мундир, держал в руках ледериновый блокнотик и
бормотал:
   - О'кей, о'кей,  что  случилось?  Да  разойдитесь,  разойдитесь  же  ради
Бога!..
   Интересны   и   разнообразны   были   расходящиеся   кругами   по   толпе
умозаключения, толкования и объяснения происшедшего:
   - Оно сбило ее с ног.
   - Какой-то парень сбил ее с ног.
   - Он сшиб ее на землю.
   - Какой-то парень толкнул ее так, что она упала.
   - Прямо среди бела дня, у всех на глазах, этот парень...
   - Нет, этот парк с каждым днем становится все опаснее...
   И так далее, и так далее, до тех пор,  пока  искаженные  факты  вовсе  не
перестали соответствовать действительности, ибо  щекочущие  нервы  эмоции  в
конечном итоге всегда оказываются важнее истины.
   Еще сколько-то времени спустя в круг протолкался еще один персонаж,  явно
обладавший более крепкими, чем у остальных, плечами. Он тоже держал наготове
блокнот, в который то  и  дело  заглядывал,  готовясь  вычеркнуть  "красивую
брюнетку" и переправить ее на "привлекательную" для вечернего  выпуска,  так
как считается, будто эпитет "привлекательная" в своей  пошлой  затасканности
вполне адекватно (и вместе с тем - никого не задевая) отражает  внешний  вид
любой женщины, фигурирующей в качестве жертвы в вечерней сводке новостей.
   Блестящая бляха и широкое красное лицо наклонились ниже.
   - Как ты себя чувствуешь, сестренка? Ты сильно пострадала?
   И по толпе, как эхо, понеслось:
   -  ..Сильно  пострадала,  сильно  пострадала,  пострадала   сильно,   она
искалечена, он избил ее до потери сознания...
   Еще один человек, одетый в  светло-коричневое  габардиновое  пальто  -  с
ямочкой  на   подбородке   и   тенью   щетины   на   щеках,   узкоплечий   и
целеустремленный, как бурав, - появился из толпы.
   - Гм-м, вы говорите  -  летающая  тарелка?  О'кей,  сержант,  я  принимаю
командование.
   - А кто ты, черт возьми, такой, чтобы здесь командовать?..
   Сверкнула на солнце  коричневая  кожа  футляра  со  значком,  и  какой-то
человек, стоявший так близко к габардиновому пальто, что почти упирался  ему
в плечо подбородком, благоговейно ахнул:
   - Это ФБР!..
   Эта новость тоже  разнеслась  по  толпе,  подобно  расходящимся  по  воде
кругам, и полицейский кивнул, причем кивнул не одной головой, а как бы  всем
своим вдруг заколыхавшимся телом.
   - Вызовите помощь и удалите посторонних, - распорядился габардиновый.
   - Слушаюсь, сэр! - ответил полицейский.
   - ФБР, ФБР... - заволновалась толпа, и над девушкой снова появился клочок
чистого голубого неба. Она вдруг села, и ее лицо осветилось радостью.
   - Летающая тарелка говорила со мной! - проговорила она певуче.
   - Ну-ка,  заткнись,  -  сказал  ей  габардиновый.  -  У  тебя  еще  будет
возможность поговорить.
   - Да, помолчи лучше, сестренка, - поддакнул  полисмен.  -  В  этой  толпе
может быть полным-полно красных...
   - И ты тоже заткнись, - оборвал его фэбеэровец. А кто-то в  толпе  сказал
соседу, что на девчонку напали коммунисты, другие же, напротив,  утверждали,
что ее избили за то, что она сама была коммунисткой.

***

   Она попыталась подняться, но чьи-то заботливые руки  заставили  ее  снова
лечь. К  этому  времени  на  место  происшествия  прибыло  уже  три  десятка
полицейских.
   - Я могу идти, - сказала она.
   - Не волнуйтесь, пожалуйста, вам необходим покой, - ответили ей.
   Потом рядом с ней поставили носилки,  переложили  ее  на  них  и  накрыли
большой простыней.
   - Я могу ходить, - снова повторила она, пока ее несли сквозь толпу.
   Какая-то  женщина  бросила  на  нее  взгляд,  побледнела  и   со   стоном
отвернулась.
   - Боже мой, какой кошмар!
   Какой-то средних лет коротышка с круглыми глазами таращился  и  таращился
на нее, и, не переставая, облизывал свои толстые губы.
   Подкатила "Скорая". Ее втиснули внутрь; габардиновый был уже там.
   - Как это случилось, мисс? - спросил ее какой-то человек в белом халате с
дочиста отмытыми розовыми руками.
   - Никаких вопросов, - перебил фэбеэровец. - Государственная тайна.  Потом
была больница.
   - Мне нужно вернуться на работу, - сказала она.
   - Снимите и сдайте вашу одежду, - ответили ей. Впервые в жизни у нее была
отдельная комната, но каждый  раз,  когда  входная  дверь  открывалась,  она
видела в коридоре дежурного полицейского. Дверь открывалась часто, и  внутрь
входили мужчины в гражданских костюмах, которые были вежливы с  военными,  и
военные, которые держались подчеркнуто любезно с некоторыми гражданскими.
   Она не понимала, ни что они все делают, ни чего от нее хотят. Каждый день
ей задавали четыре миллиона пятьсот тысяч  вопросов.  По-видимому,  все  эти
люди вообще никогда не разговаривали друг с другом, потому что вопросы  были
одни и те же:
   - Как ваше имя?
   - Сколько вам лет?
   - В каком году вы родились?
   Порой эти вопросы звучали более чем странно:
   - Вы говорили, что ваш дядя  женился  на  женщине  родом  из  Центральной
Европы. Где находится Центральная Европа?
   - В каких клубах или землячествах вы состоите членом?
   - Ах, да, как насчет банды "Низкопробные Дешевки"  с  Шестьдесят  третьей
улицы? Кто стоял за ними на самом деле ?
   И снова они возвращались к происшествию в Центральном парке.
   - Что вы имели в виду, когда сказали, что  летающая  тарелка  говорила  с
вами?
   - Только то, что она говорила со мной, - отвечала она.
   - И что она вам сказала? - интересовались они. Но она только отрицательно
качала головой. Некоторые из задававших вопросы свирепо  орали  на  нее,  но
некоторые были добрыми. Еще никто никогда не был так добр к ней  прежде,  но
вскоре она сообразила, что они вовсе не добры. Они просто хотели, чтобы  она
успокоилась, расслабилась и начала думать о другом, и тогда  они  неожиданно
выстреливали в нее своим главным вопросом:
   - Что вы имели в виду, когда сказали, что тарелка говорила с вами?

***

   Очень скоро она начала чувствовать себя с ними в  точности  так  же,  как
чувствовала себя в доме матери, в школе и в любом другом месте, поэтому  она
просто сидела и молчала, пока они орали и грозили ей. Однажды они  несколько
часов продержали ее  на  очень  жестком  стуле,  и  не  давали  ей  пить,  и
направляли в глаза нестерпимо яркую лампу, но ей это было нипочем. Дома  над
дверью ее спальни было застекленное окно, и каждую ночь до самого утра ей  в
лицо бил яркий свет из  кухни,  который  мать  специально  оставляла,  чтобы
девочку не мучили кошмары. Так что  эта  жалкая  лампочка  ее  нисколько  не
беспокоила.
   В конце концов ее выписали из больницы и отправили в тюрьму.  В  каком-то
отношении там было даже лучше. Во-первых, еда. Постель тоже оказалась вполне
сносной. Сквозь зарешеченное  окно  она  видела  множество  женщин,  которые
каждый день гуляли во внутреннем дворе, и ей объяснили, что  у  всех  у  них
гораздо более жесткие койки. - Вы - очень ценная молодая леди.  Сначала  она
почувствовала себя польщенной, однако скоро ей  опять  стало  ясно,  что  на
самом деле им на  нее  наплевать.  Просто  они  продолжали  обрабатывать  ее
разными хитрыми способами. В один  прекрасный  день  к  ней  в  камеру  даже
принесли летающую тарелку, которая лежала в  большом  деревянном  сундуке  с
висячим  замком  в  петле,  внутри  которого  находился  стальной   сейф   с
патентованным автоматическим замком. Сама тарелка вряд ли весила больше пары
фунтов, но когда ее упаковали подобным образом, потребовалось двое  здоровых
мужчин, чтобы нести сундук, и  еще  четверо  вооруженных  охранников,  чтобы
присматривать за ними.
   Они заставили ее в точности повторить, как все было, и  несколько  солдат
держали летающую тарелку у нее над головой, только тарелка была уже  не  та.
Кто-то насверлил в  ней  отверстий  и  выпилил  в  разных  местах  множество
крошечных кусочков, к тому же теперь тарелка была мертвого серого цвета.  Ее
спросили, знает ли она, что случилось, и она впервые ответила им:
   - Теперь она пуста, - сказала она.
   С самого начала единственным, с кем она была  не  прочь  поговорить,  был
невысокий человек с округлым животиком. Когда они впервые остались одни,  он
сказал ей напрямик:
   - Я считаю, что с тобой здесь обращаются просто по-свински, но  я  должен
делать свою работу, а моя работа заключается в том, чтобы  выяснить,  почему
ты не хочешь никому рассказывать, что сообщила тебе летающая  тарелка.  Меня
самого это нисколько не интересует. Я не хочу знать, что она тебе сказала, и
никогда не буду тебя об этом спрашивать. Я не желаю даже, чтобы  ты  сказала
мне это сама. Давай просто выясним, почему ты держишь это в секрете, о'кей?
   Способ, которым он это выяснял, оказался довольно  странным.  Они  часами
беседовали о том, как она болела в детстве воспалением легких,  о  цветочном
горшке, который она своими руками сделала во втором классе  и  который  мать
разбила о пожарную лестницу, о том, как ее "забывали" забрать из школы, и  о
ее заветной мечте, а мечтала она о том,  как  будет  держать  обеими  руками
бокал с вином и  улыбаться  поверх  него  какому-нибудь  красивому  молодому
мужчине.
   Однажды она сказала ему, почему ей не хочется  рассказывать  о  том,  что
сообщила ей летающая тарелка - сказала теми же словами, какими объясняла это
себе.
   - Потому что она  говорила  только  со  мной,  и  это  больше  никого  не
касается.
   Она даже рассказала ему о мужчине из парка, который перекрестился,  глядя
на нее. Это была вторая тайна, которая принадлежала только ей одной.
   Мужчина  с  брюшком  действительно  был  честным  человеком.  Именно   он
предупредил ее о суде.
   - Я не имею права говорить тебе этого, но тебя собираются судить по  всей
строгости закона - с прокурором, присяжными и  прочим.  Но  ты  не  бойся  и
говори только то, что тебе хочется - не меньше, но и не больше, ясно?  И  не
позволяй им вывести себя из равновесия. У тебя есть  право  на  свою  личную
жизнь. С этими словами он поднялся и, негромко выругавшись, ушел.

***

   Накануне суда к ней пришел какой-то мужчина, который долго говорил с  ней
о том, что Земля может быть атакована из космоса  существами  гораздо  более
развитыми и сильными, чем люди, и что у нее  в  руках,  возможно,  находится
ключ к спасению всей планеты. Следовательно, заключил он, ее долг  -  отдать
свою тайну людям. Но если даже земля не подвергнется нападению  из  космоса,
добавил он, она должна подумать о том  решающем  преимуществе,  которое  она
могла бы дать своей стране в борьбе с врагами. Потом он  помахал  пальцем  у
нее перед носом и сказал, что ее упрямство может быть  классифицировано  как
пособничество врагам родины. В конце концов она  узнала,  что  этот  человек
будет защищать ее на суде.
   Но все обошлось. Присяжные признали ее виновной в неуважении  к  суду,  и
судья прочел длиннейший список наказаний, которые он мог бы применить к  ней
в данном случае. Потом он  выбрал  одно  из  них  и  осудил  ее  условно,  с
отсрочкой приговора. После суда ее еще на несколько дней отвезли в тюрьму, а
затем выпустили на свободу.
   Сначала все складывалось крайне удачно. Она нашла работу  в  ресторане  и
сняла недорогую меблированную комнату, так как газеты столько о ней  писали,
что родная мать просто не пустила ее на порог. Мать давно и сильно  пила,  и
имела обыкновение время от времени ставить на уши весь квартал, однако у нее
были вполне определенные взгляды на то, что значит быть респектабельной. Тот
факт, что ее дочь попала в газеты, да еще в связи с обвинениями в  шпионаже,
плохо сочетался с ее понятиями о приличиях и безупречной репутации,  поэтому
она приклеила на почтовый ящик  внизу  кусочек  картона  со  своей  девичьей
фамилией, а дочери заявила, что жить она здесь больше не будет.
   В ресторане она познакомилась с мужчиной, который вскоре пригласил ее  на
свидание. Это было первое в ее жизни свидание, и она потратила  все  деньги,
что у нее были, на красную лакированную сумочку, отлично сочетавшуюся  с  ее
красными туфлями. Правда, туфли и сумочка были немного разного  оттенка,  но
по крайней мере и то, и другое было красным.
   В назначенный день они вместе отправились в кино, но после  сеанса  новый
знакомый не попытался  ни  поцеловать  ее,  ни  подтвердить  свои  намерения
каким-либо иным способом. Вместо этого  он  принялся  допытываться,  что  же
все-таки сообщила ей летающая тарелка. Но она  ничего  ему  не  сказала,  а,
вернувшись домой, проплакала до утра.
   В следующий раз она обратила внимание на то, что двое мужчин, сидевших  в
одном из полукабинетов, замолкают и хмурятся каждый раз, когда она  проходит
мимо или направляется в их сторону. Наконец один  из  них  вызвал  владельца
ресторана, и они долго говорили втроем. Потом хозяин объяснил  ей,  что  эти
двое были инженерами-электронщиками, работавшими на правительство, и что они
боялись разговаривать о делах, пока она была поблизости, ибо, по их  мнению,
она вполне могла оказаться шпионкой или чем-нибудь  похуже.  Дело  кончилось
тем, что ее уволили.
   Спустя какое-то время, зайдя в одно дешевое кафе, чтобы  перекусить,  она
увидела  свое  имя  на  панели  музыкального  автомата.  Опустив  в  прорезь
пятицентовую монету и нажав нужную кнопку, она услышала развеселую песенку о
том, как в один прекрасный день "летающая тарелка спустилась с небес",  и  с
тех пор у нее "под юбкой завелся бес". Было там  и  еще  что-то  вроде  "что
сказала мне тарелка никому не расскажу, приходи ко  мне,  красавчик,  все  в
натуре покажу", и пока  она  слушала  эту  белиберду,  один  из  посетителей
забегаловки узнал ее в  лицо  и  назвал  по  имени.  Ей  пришлось  спасаться
бегством, но четверо подвыпивших молодчиков шли за ней до самого  дома,  где
она снимала комнату, и, ложась спать, она придвинула к двери платяной шкаф.
   Иногда ей  выпадали  и  спокойные  периоды,  которые  могли  продолжаться
месяцами, но рано или поздно кто-нибудь снова приглашал ее  на  свидание.  В
трех случаях из пяти за ней и ее кавалером следили какие-то люди.  Один  раз
мужчина, с которым она пошла прогуляться в парк, арестовал того, кто  следил
за ними. Дважды  люди,  которые  следили  за  ними,  арестовывали  человека,
пригласившего ее на свидание. В пяти случаях из пяти  ее  кавалеры  пытались
выведать у нее что-либо о летающей тарелке, и хотя, идя с кем-нибудь в  кафе
или в кино, она изо всех сил  пыталась  притвориться,  будто  это  настоящее
свидание, ей это удавалось плохо.
   В  конце  концов  она  переехала  на  побережье  и  нашла  новую  работу,
заключавшуюся в том, что по ночам она убирала в магазинах  или  в  конторах.
Работы было совсем немного, но для нее это означало только то, что она будет
меньше сталкиваться с людьми, способными узнать ее по фотографиям в газетах,
ибо шумиха, связанная с происшествием в Центральном парке,  никак  не  могла
улечься. Каждые одиннадцать  месяцев  какой-нибудь  ретивый  обозреватель  с
регулярностью часового механизма снова поднимал эту неприятную для нее  тему
в журнале или воскресном приложении, а если кому-нибудь  случалось  заметить
вдали прожектор или метеозонд, освещенный лучами закатившегося  за  горизонт
солнца, то их сразу объявляли неопознанными  летающими  объектами,  и  тогда
кто-нибудь  не  без  язвительности  вспоминал  древнюю  историю   "летающего
блюдечка, которое делится с людьми своими секретами". После  каждого  такого
случая, она старалась пореже выходить на улицу в дневное время.
   Однажды ей показалось, что она нашла выход. Люди не хотели с ней знаться,
и она начала читать. Некоторое время книг ей вполне хватало, но очень  скоро
она обнаружила, что большинство романов ничем не лучше  фильмов,  в  которых
почему-то  рассказывается  исключительно  о  белокурых  красотках,   которым
принадлежит весь мир и которые вертят им как хотят.
   Тогда она попыталась поближе познакомиться  с  деревьями  или  животными.
Мерзкий маленький бурундучок, запутавшийся в проволочной изгороди, пребольно
укусил ее, когда она попыталась его освободить. Из этого она заключила,  что
даже животные не хотят иметь  с  ней  никаких  дел.  Деревьям  же  она  была
совершенно безразлична.
   Именно тогда ей пришла в голову идея с бутылками. Она собрала их столько,
сколько сумела найти, положила в каждую по записке и плотно заткнула. С  тех
пор она часто уходила на много миль вверх или вниз  по  побережью  и,  найдя
подходящее место, бросала бутылки в воду, стараясь зашвырнуть их  как  можно
дальше от берега.  Она  верила,  что  если  такая  бутылка  попадет  в  руки
подходящему человеку, он получит единственную вещь в  мире,  которая  сможет
ему помочь.
   Затея с бутылками поддерживала  ее  полных  три  года.  Каждому  человеку
необходим свой собственный секрет, свое маленькое  дело,  которое  он  может
делать втайне ото всех. Но в конце концов пришел день, когда она поняла, что
продолжать бессмысленно. Можно сколько угодно пытаться помочь  кому-то,  кто
может быть существует, однако рано или поздно наступит момент, когда ты  уже
не в силах будешь лгать себе, что такой человек действительно есть. И  тогда
все. Конец.

***

   - Ты не замерзла?  -  спросил  я,  когда  она  закончила  свой  невеселый
рассказ. К этому времени шорох прибоя почти затих, а лежащие на  песке  тени
заметно удлинились.
   - Нет, - отозвалась она из темноты и внезапно добавила:
   - Ты, наверное, подумал, что я злюсь на тебя, потому что  ты  видел  меня
голой?
   - У тебя есть полное право сердиться.
   - А знаешь, мне на самом деле все равно. Я просто... То  есть,  я  бы  не
хотела, чтобы ты увидел меня даже в вечернем платье или  в  простом  рабочем
комбинезоне. Мое тело не прикроешь, оно здесь.., более или менее.  Я  просто
не хотела, чтобы ты видел меня.
   - Именно я, или любой другой человек? Она слегка заколебалась.
   - Ты.
   Я встал и, слегка потянувшись, прошелся туда-сюда по песку, размышляя.
   - Разве ФБР не мешало тебе бросать эти бутылки?
   -  Разумеется,  мешало.   Страшно   подумать,   сколько   денег   честных
налогоплательщиков они потратили, чтобы их собрать. Время от времени они все
еще устраивают,  так  сказать,  выборочные  проверки,  однако  даже  им  это
начинает надоедать. Ведь в каждой записке - одни и те же слова...
   Она рассмеялась, изрядно удивив меня. Я не думал, что она все еще на  это
способна.
   - Чему ты смеешься?
   - Над чем, вернее - над кем, - поправила она. -  Над  ними  всеми  -  над
судьями, тюремщиками, музыкальными автоматами - над  людьми.  Ты,  наверное,
думаешь, что, если бы я с самого начала сказала им всю правду, это  избавило
бы меня от многих неприятностей? Поверь, это не так.
   - Не так?
   - Нет. Мне бы просто не поверили. Им  нужно  было  только  одно  -  новое
оружие. Сверхзнания сверхнарода из далекой галактики, чтобы, если получится,
вышибить дух из этого сверхнарода. А если не получится, то из нашего...  Все
эти умные головы... - Она фыркнула, но скорее недоуменно, чем насмешливо.  -
Когда все эти генералы и высокопоставленные чиновники думают о  "сверхрасе",
они имеют в виду сверхнауку. Неужели никто из них ни  разу  не  задумался  о
том, что сверхнарод - это  еще  и  сверхчувства:  сверхсмех  или,  например,
суперголод? Она немного помолчала.
   -  Почему  ты  не  спрашиваешь,  что  сказала  тарелка?  -  спросила  она
неожиданно.
   - Я сам тебе скажу, - выпалил я.

   "То одиночество, что в нас порой таится,
   Другим и в стр